Пластырь

«У Юрки справка просрочена, хм» – Виктор сидит в светлой кухне один, в свободной руке держит тлеющую сигарету. – «Интересно, забыл или специально» – он мягко усмехается и откладывает желтоватую бумажку в сторону. Окурок летит в окно. Ровно в ту же секунду из коридора раздается звон: кто-то открывает дверь. «Вспомнил лучик, вот и солнышко» – тихонько смеется Цой: ключи-то только у Юрки. – Вить, дома? – хлопнув дверью, Каспарян скидывает легкие кросовки на входе. – Не, на улице. – отшучивается тот, задумчиво жуя губы. – Кстати Юрик, – многозначительно изрекает он, когда солист плюхается напротив. – Ты в поликлинику когда собираешься? Юрий испуганно сглатывает ком в горле и нервно оглядывает стол, пока взгляд не упирается в ту самую бумажку. – Э-э-э, какую поликлинику? – Ту самую. – Виктор пододвигает ему бумагу. – Ты почему ничего не сказал? Каспарян тупит взгляд в пол и грустно-грустно вздыхает, совсем как маленький ребёнок, которого заставляют есть кашу. – Тебе-то что? – он нервно закусывает губы. – И вообще, где ты это взял? – А вот это уже не важно. – Цой отворачивается, виновато улыбаясь куда-то в стену. – Ты не ответил на вопрос. – Ты тоже! – Юрик, доиграешься. – строго отрезает Виктор и сложив руки на груди, укоризненно смотрит на своего гитариста. Тот сконфуженно отводит взгляд в сторону: пугливо блеснув, игривые огоньки тухнут. – А-а-а, погоди, я понял, – сощурившись, вокалист ехидно улыбается и одним движением перехватывает Юркино запястье. – Ты что, боишься? Щеки моментально обдает жаром: Каспарян дует губы и бросает на Витьку полный обиды взгляд. – Да ты, да я.. – и, не выдержав, выдëргивает руку. Цой тут же перестает улыбается и будто бы и не собирался смеяться, подскакивает следом. – Юрик, да я же пошутил! Даже не оглянувшись, солист почти бегом скрывается сначала в спальне, а затем проскальзывает на балкон. Юркнуть следом Виктор не успевает - тот же, оставшись в одиночестве, подпирает ручку первым попавшимся под руку - какой-то палкой, до поломки служивший шваброй. – Юра! – прильнув к стеклу окликает вокалист. – Но я же правда пошутил! Открой! Но Каспарян делает вид, что ничего не слышит, и пошарив по карманам, поджигает сигарету. – Ладно, я действительно не в своё дело полез. – сдается Цой. – Прости меня, хорош я друг, конечно. Юрий выкидывает слишком быстро скуренную сигарету вниз и пронизывающе смотрит на Витьку на пыльным стеклом: печально и отрешённо. Но швабру всё таки убирает. – Идиотские у тебя шутки, Витька. – солист протягивает ему ещё одну сигарету и молча прикуривает. – Возможно. – кивает тот, мало-помалу успокаиваясь. – Так почему ты не сходил? Две недели прошло как-никак. – Ну... – тянет Юрий – Только честно. – прерывает Виктор, скептически заглядывая в глаза. – Я могила. – Забыл. – Ммм.. – Цой подозрительно щурится. – Врешь? – Скажу минут через десять. – передразнивается тот, высовывая язык. – Юрик! – сконфуженно улыбается вокалист, подтягивая того за талию к порогу, разделяющему балкон и квартиру. – Вот теперь всё честно. Моя идиотская шутка, твоя идиотская шутка. Каспарян молча обвивает его руки своими и чуть не споткнувшись о порог, будто нехотя отталкивает его от себя. – Не хочу я просто, понял? – наконец фыркает он и выразительно смотрит за Витькиной реакцией. Но тот только мягко улыбается. – Ладно тебе, Юр. Не дуйся. Или ты как я, крови боишься? – в глазах мелькает какая-то родительская нотка. Последняя фраза производит на солиста некоторое впечатление и, немного улыбнувшись, он мотает головой. – Не то чтоб, знаешь, крови.. – Тогда чего? – Цой вновь обвивает его руками, холодными и тонкими, как лозы, и зарывается в каштановые локоны. Солист окончательно тает, и, расслабившись, уже не отталкивает Витькины руки. – Честно, просто время тратить не хотел.. И.. И вообще ну, в каждом таком кабинете так ужасно спиртом пахнет, что голова сразу кружится. – он тянет с последний фразой. – Ну в общем с подросткового не люблю я это всё. – И это всё, зачем ты такой концерт устраивал? – Виктор едва слышно хихикает. – Но сходить-то надо, Юрик. Тебя ж без медсправки с нами ни в одни гастроли не отправят. – Правда? Цой убедительно кивает и оправляет на нем волосы. – Тогда.. – Каспарян доверчиво заглядывает ему в глаза и мягко утыкается в шею, теперь бубня куда-то себе под нос. – Сходишь со мной? Пожалуйста. Вокалист гладит своего гитариста по волосам и тепло-тепло улыбается. – Ну могу. – Прям сходишь? – с детской радостью переспрашивает тот, сильнее стискивая Цоевские плечи. – Сказал же, да. Юрий беззлобно ухмыляется. – И за руку подержишь? – и моментально чувствует, как у Витьки горячеет кожа, словно у больного. – Дурачок что ли? – сконфуженно шепчет вокалист, силясь немного отстраниться. – Тебе сколько лет? За руку держаться? – Ну, немногим больше двадцати. – А я думал шесть, Юрик! – тихонько хихикает Цой. – Давай завтра посмотрим, м? Солист недовольно морщит нос и в очередной раз смотрит на Витьку большими обиженными глазами. – Ты сам подумай. – вздохнув, Виктор смахивает слезинки смеха. – Как посмотрят люди? – А меня не волнует, как там посмотрят люди. – Юрий выворачивается из его рук и демонстративно плюхается в кресло один. Вокалист задумчиво закусывает губы, и, приняв серьёзный вид, останавливается позади кресла, у спинки. – Ну а если доведу до поликлиники и за мороженкой? Каспарян не смог сдержать улыбки. – Я подумаю. – он артистично хмурится в размышлениях. – Ну допустим, по рукам. Цой почти смеется, но умело скрывает малейшую ухмылку. – Взрослеешь Юрик. *** «Ушёл уже? » – расстроенно вздыхает солист, оглядывая скудный дворик поликлиники: Витьки нигде не было. Потерев болезненно ноющую руку, он нехотя идёт к калитке с шипами наверху. «И зачем делать такой острый забор » – задумчиво оправив рукав летней рубашки, Юрий облокотился о прохладное железо. – Юра, – бесшумно подкравшись сзади, Виктор через ограду толкает его в бок, умудрившись не запачкать одежду. – Ты чего такой грустный? – он фигурно вскидывает брови и сощурившись, заглядывает своему гитаристу в глаза. – Неужели всё таки больно было? – Нет. – Каспарян демонстративно хмурит брови и делает шаг назад. Цой мягко улыбается и протянув стаканчик мороженного, кивает в сторону остановки. – Тогда чего кислый такой? Но тот уже не может сдержать широкой улыбки до самых ушей и, взяв стаканчик в зубы, вновь задирает рукав левой руки и счастливо, как ребёнок, смотрит на пластырь на сгибе локтя с выведенным на нём динозавриком. – Очень красиво. – смеётся в голос вокалист.