Visions of Elio

I have loved you for the last time Is it a video? Is it a video? For the love, for laughter, I flew up to your arms Is it a video? Is it a video?

Ветер беззаботно покачивал ветви деревьев. Те каждый вечер словно прислушивались к происходящему в доме Перлманов: такое любопытство их захватывало. Зелёные листья шелестели со всей окружающей природой, пока где-то вдали цвели поля винограда и сады персиков. Всё пахло летом, оно не хотелось отпускать кого-то из своих объятий, даже если ему просто требовалось уехать в другой город. Элио чувствовал это, и ему тоже становилось больно от осознания, что совсем скоро конец августа. Раньше его никогда не пугал этот месяц, время отдельно лишь начало не менее особенной поры года, новую партию вина, новые раскопки, быть может. Но в этом случае Элио стремился задержать миг своей любви, зажать его меж пальцами, вдыхая запах, чувствуя упругость мышц и биение сердца. Чтобы он мог раз за разом убеждаться, что не спит. Вечерний вид на задний двор с балкона приветливо принял его к себе, и мальчишка перемешивается о перила, держа перед глазами вырванный из пожелтевшей тетради лист. Он так сильно хотел оставить часть себя в этом отрезке времени, что находит выход своим эмоциям в музыке. На этот раз на листе теснятся буквы вместо череды однообразных нот, складываясь в слабо связанные рифмой строки. Элио время от времени делает пометки карандашом (который за эти три месяца значительно убавил в размерах), но в конце концов сдаётся, убирая его в задний карман стянутых до бёдер шорт. Он тяжело вздыхает и кладёт голову на руки, даже отступая на шаг назад, чтобы не слишком сильно напрягать спину. Это простое действие напоминает ему об Оливере и его сильных руках, бережно расминавших шею и плечи. Приятные мурашки побежали по телу Элио, стоило лишь вспомнить об этом. Рука поднялась и откинула упавшие на глаза кудряшки. Возможно, скоро придётся стричься. И ещё одна частичка этих месяцев покинет его. Вместе с Оливером. Стоило вспомнить о нем, так мужчина и появился. Он тенью прошёл по коридору между их комнатами и, заметив Элио на балконе, тихо подошёл к нему. Сильная рука, повторяя старые движения, ложится вверху спины парня, после чего пальцы легко, пружиня, пробегаются по выпирающим позвонкам. Парень даже чуть выгнул спину, словно кот, подставляясь под прикосновения. Оливер заметил зажатый в руках Элио лист и с явной заинтересованностью в голосе спросил: – Новые ноты? - Парень покачал головой: тот уже достаточно хорошо знал, и тем не менее не смог отгадать правильно. - Можно? – Да, - передал Элио чуть ли не тёмную от его записей, от исправлений рукопись мужчине. Чужие глаза забегали по строкам, время от времени прищуриваясь, чтобы понять или разглядеть слова, при этом справляясь со своей задачей читателя превосходно и довольно шустро. Вторая рука мерно поглаживала Элио по голове, распрямляя кое-где спутавшиеся и ещё чуть влажные от недавнего купания в озере волосы. После окончания последних строк Оливеру понадобилось немного времени, чтобы подумать. Элио не торопил: не каждый день ему будут показывать незаконченный текст песни, повествующей о тоске по воспоминаниям. – Это... абсолютный ты, - сказал мужчина, устраивая локти на перилах, касаясь одним из них руки Элио. - Твоя душа, твоя энергия, твоя... любовь. Это ты, я чувствую, Оливер. – Элио...могу я последние разы касаться тебя? Любить так, чтобы осталось в воспоминаниях? - шептал парень строчки с листка, которые помнил досконально, судорожно сглатывая. Было страшно получить отказ именно сейчас. – Иди ко мне в объятия, ради этой любви, - выпрямился во весь рост Оливер, прижимая к груди своего творческого любимого, креативности признаний которого позавидовал бы любой человек в мире. Элио обхватил руками чужое тело, вдыхая этот знакомый и до ужаса родной аромат специй и персиков. Такое сочетание не выглядело естественным, скорее несовместимым с привычным мужским одеколоном. Он бы, возможно, и мог стать общепринятым, но оказался потерянным в череде серости, где нет места чему-то креативному. Деревья шелестели, ветер трепахал волосы, взлохмачивая сильнее, чем они сами есть. Для Элио и Оливера это было не так уж важно, как близость разлуки и возможность быть здесь и сейчас. Не беспокоило их и то, что их могут заметить – у всех нашлись дела поважнее двух безнадёжно влюблённых людей. Губы Оливера раз за разом опускались на макушку мальчишке, ни в какую не верившему, что через каких-то пару недель это кончится. Уйдёт в небытие и останется лишь в воспоминаниях, как он и описал в единственной на данный момент написанной песне. В какой-то момент Элио замер, слушая сердцебиение. Глаза прикрылись, и дыхание стало выравниваться. Объятий они не расцепили, остались в том же положении, длившемся так долго, что, казалось, грифель должен будет отпечататься на коже спины автора в качестве временной татуировки. Стук за стуком. Миг за мигом. Темнело. Начинали стрекотать кузнечики, нарушая общую безмятежность, Мафальда включает свет по дому, а они не могут насытиться вниманием друг друга. И времени остается так мало, что страх накрывает с новой силой. И Элио не выдерживает; знает, что перенести разлуку будет ещё тяжелее, но ему это так необходимо, так нужно, что он перестаёт думать о будущем и целует мужчину, скрестив руки за его шеей. Ему нужен Оливер. И этот поцелуй, сквозь боль и неизбежность всего предстоящего, пробивается к главному чувству, причине того, почему они здесь вдвоём. К любви. Элио ощущает каждое мгновение, как последнее, Оливер – тоже. Выглядит чем-то непостижимым отстраниться прямо сейчас, закрыть дверь и оставить вещи за ней, расстаться, чтобы потом ждать новой встречи ради этого. Ради воспоминаний. – Я люблю тебя, - облизывает губы Элио, рот полностью пересох от волнения. Он смотрит в чужие глаза и замечает за собой, как тонет в них без возможности вернуться на поверхность.- Я всегда буду любить тебя в воспоминаниях. – И раз каждый миг в будущем рано или поздно окажется воспоминанием, то это значит всегда? – Всегда, - Оливер снова, приподняв его голову за подбородок, увел Элио в не менее долгий поцелуй. Рука умиротворенно покоилась на голой веснушчатой спине. Элио жуть как боялся потерять всё, связанное с этим летом. Его завлекала яркость полуденного солнца, мягкость расцветающих бутонов цветов, сладость сока, налитого в стеклянный стакан, во рту. С Оливером, который никогда прежде не жил где-то, кроме штатов, он вновь и вновь замечал нечто новое вокруг себя, что уже давно считал за обыденность. И даже спасительная тьма балкона грела его лучше, чем всевозможные обогреватели и пледы сверху. Их отношения были для них особенными. Чем-то, что скрывалось в темных уголках Италии от жары, поджидало в комнате Элио, спрятавшись под подушкой, так, чтобы скрыться от внимания посторонних глаз. Тем, к чему хотелось возвращаться вновь. И Элио знал, что к Оливеру он будет возвращаться каждый раз, когда Гедеон раз за разом будет трубить о своей победе, как если бы Элио победил страх быть брошенным. Каждый раз, когда мысль зайдёт об этом лете, он вернётся сюда. Хотя бы в своих мыслях.