Игры льда и ветра

      Стоя на самом краю крыши Хёнджин подставляет лицо ласковым ладоням ветра: он тёплый и приветливый, что совершенно не свойственно для середины зимы. Январь обычно приветствовал его ледяными объятиями, пробираясь иглами холода под рёбра и затрагивая самое сердце. Лишь изредка он сменял кару милостью, позволяя еле заметным лучам солнца пробиться сквозь серые тучи, но тут же, будто передумав, заволакивал небеса обратно.       Хёнджин всматривается в непривычно чистое небо почти не моргая — будто за ту долю секунды, что его глаза будут закрыты, звёздное небо и полная луна вдруг исчезнут. Тихая, почти неслышная поступь за спиной незамеченной не остаётся: Хёнджин в очередной раз искусстно делает вид, что не замечает его.       — Не думал, что ты осмелишься прийти в четвёртый раз.       Голос Хёнджина мягкий и чуть хриплый, с едва различимыми нотками недовольства. Этот мечник преследует его везде, подобно тени, куда бы он не направлялся.       Мальчишка, некогда бывший его учеником, вот уже несколько сотен лет без конца шепчет о какой-то "справедливости" и "чувстве вины", а ещё о "плате за грехи". Хёнджин на эти слова всегда тихо усмехается: сам он давным-давно проклят жизнью и позабыт смертью, лишён даже самых примитивных чувств — страха и боли — а потому вины не ощущает.       Мальчишка, что звал его наставником, упорно твердил, что они похожи. Хёнджин, что за мастерское владение мечом был прозван "непостижимой зарницей" и тот, кто предал даже свой клинок. О том ли чувстве вины он щебетал? О чём думал, раз за разом преследуя своего мастера? Даже тогда, когда Хёнджин неуловимым сгустком скользил по теням, юноша от него не отставал. Преследовал, как хищник, набрасывался со спины и попадал под облаву смертоносных ударов мечом, проигрывая раз за разом. Раз за разом надеясь на победу.       — Ты знаешь, зачем я здесь.       Хёнджин лишь хмыкает, не оборачиваясь на своего собеседника.       — Тебе ведь известно, чем всё закончится. Маленькая сломленная душа... ты ведь просто не хочешь нести на себе крест предательства, а потому желаешь отомстить тому, кто бесследно исчез сотни лет назад. Не так ли, Минхо?       Юноша за спиной затихает — в какой-то момент мастеру меча даже кажется, что тот не дышит. А Минхо лишь обдумывает сказанное собеседником. Действительно — а какой цели он вообще хочет достичь, преследуя своего мастера? Отомстить? А за что? За то, что старший пропал, никому ничего не сказав? Это его личное дело. Загладить вину за то, что очернил имя своего мастера, однажды наставив меч на невинных людей? Едва ли Хёнджина это волновало - он и сам далеко не из святых.       Чёрное лезвие меча рассекает воздух, когда Минхо вскидывает его и направляет на чужую спину.       — Ты должен мне всего одну попытку. Быть может, этот раз станет для меня последним.       — Твоё тело обладает чудовищной силой регенерации. Думаешь, с прошлого раза что-то изменилось и тебе каким-то чудом повезёт умереть? Обладай я твоей наивностью, Минхо, клянусь — я бы никогда не достиг звания мастера, — строго чеканит Хёнджин, оборачиваясь одним резким движением. Где-то в глубине его взгляда сверкает тёмный-тёмный лёд, промораживая до самого мозга костей своим смертельным безразличием.       А слова чужие режут по самому сердцу не хуже клинка, рассекающего воздух. Рука Минхо, крепко сжимающая рукоять меча, почти неразличимо дрогнула, когда Хёнджин прислонился грудью к его острию, буравя младшего взглядом.       — Откажись от этой глупой затеи, Минхо. Мы оба знаем, что это не приведёт ни к чему.       — Я хочу попробовать, — с тихим обречением произносит Минхо, вызывая на обычно безэмоциональном лице слабый намёк на оскал.       Хёнджин медленно отходит по воздуху назад, оставляя за собой след из распускающихся ледяных лотосов. Минхо прикрывает глаза, шумно выдыхает и поднимает меч на уровень глаз, проводя пальцами по его лезвию для того, чтобы его чернота засверкала золотыми полосами. Он готов к очередному проигрышу, готов к очередной неизбежной смерти, готов к тому, что напоследок снова увидит лишь мелькнувшую в небесах зарницу, которой на секунду полыхнёт Хёнджин и тут же растворится. Минхо найдёт его так же, как находил всегда: может, погоня займёт сотню лет, может, пять — он не знает. Не знает, но всегда чувствует нутром, когда приближается к своему мастеру и шумит внутри себя ураганами, когда снова слышит чужой голос.       — Не жди от меня пощады на этот раз, — коротко произносит Хёнджин, в воздухе изо льда создавая тонкое, длинное лезвие меча. С него осыпаются снежинки, на которые заворожённо смотрит Минхо, а Хёнджин переходит в атаку незамедлительно. Он молнией бросается вперёд, делает кувырок в воздухе и рубит несколькими ударами наотмашь, посылая в соперника застывший лёд, напоминающий своей формой полумесяцы.       Минхо успевает вскинуть меч и пересечь лёд сконцентрированным тонким хлыстом из воздуха, закрываясь лезвием от летящего на него мастера, чтобы нанести удар. Хёнджин кружит его в смертельном танце, отталкиваясь ногой от выстевленного в защитном положении лезвия только для того, чтобы снова обрушить на Минхо десяток ледяных полумесяцев.       Минхо едва успевает от них уворачиваться, сильными прыжками отталкиваясь от стен разрушенных зданий, чтобы, пролетая мимо Хёнджина, попытаться задеть его хотя бы одним ударом. Ловкость и скорость далеко не его главное умение — Минхо берёт силой ударов и их тяжестью, а Хёнджин — скоростью и количеством. Он мечется по небесам как лист в урагане, увлекая Минхо всё дальше и дальше за собой, мчась на огромной скорости вперёд, ввысь.       На секунду Минхо теряет старшего из виду, сбрасывая скорость и бегло оглядываясь по сторонам. Неужели увёл как можно дальше и пропал? Но Хёнджин не заставляет себя долго ждать, выныривая из тёмного облака с сокрушительным ударом лезвия в чужую грудь.       Минхо теряет равновесие и камнем летит вниз, подгоняемый Хёнджином, который не позволяет ему выровняться, раз за разом оставляя на груди страшные багровые пересечения. Удар об землю болезненный настолько, что Минхо готов поклясться — его внутренности точно разорваны в клочья, что уж говорить о переломанных костях.       Хёнджин с силой впечатывается ногами рядом с ним, по какой-то причине не разгромив его грудную клетку до конца своим мощным преземлением. Лезвие меча Минхо касается левой части груди, где загнанной птицей неровно трепыхается на последнем издыхании сердце, но не вспарывает тонкую кожу. Хёнджин откидывает меч в сторону, обжигая холодом в голосе:       — Ты проиграл, Минхо. В очередной раз проиграл.       Минхо заплывшим, расфокусированным взглядом следит за тем, как Хёнджин, снова поднявшись в воздух, взмахом ладони призывает шесть ледяных клинков — ласточки, как их прозвали ученики — и лёгким движением пальцев ровным строем направляет острейшие лезвия прямиком в сердце, ставя точку в этой неравной битве.       Врезавшиеся одно за одним в землю лезвия рассыпаются, оставляя после себя на чужой груди только горсть снежинок, стремительно окрашивающихся алым.       Хёнджин смотрит на истерзанное тело без тени сожаления, наблюдая, как проклятие жизни расцветает из ран отвратительными цветами ликориса. Со временем они, несомненно, вернут своему хозяину жизнь — так происходит постоянно. Минхо заперт в собственном теле, без какой-либо надежды на спасение. Имей Хёнджин в груди хоть что-то, кроме безжизненного осколка льда — он бы, наверное, проявил сочувствие. Настоящий же Хёнджин отлетает чуть подальше и зависает в воздухе в позе лотоса, прикрывая глаза. Его шею, талию и запястья опоясывают тонкие ледяные оковы, позволяющие своему хозяину расслабиться в медитации. « — Как думаете, Мастер, я смогу когда-нибудь Вас одолеть? Мастер заливисто смеётся, запрокинув голову. Белые, будто снег, волосы спадают с его плеч и красиво обрамляют лицо, из-за чего ученик застывает с приоткрытым ртом.        — Если продолжишь глазеть на меня вместо тренировок — то можешь не надеяться даже на звание адепта, юный господин! Ты слишком часто считаешь зайцев в облаках! Голос наставника звучит ласково, хоть и укоризненно — его обладатель явно ругает ученика не всерьёз, а лишь для того, чтобы сконцентрировать чужое внимание. Минхо в этот голос безнадёжно влюблён, но его обладатель не выделяет среди учеников никого. Рядом с ним невозможно почувствовать себя особенным или важным — мастер меча равнодушен ко всем и проявляет эмоции лишь тогда, когда нужно подбодрить учеников. Холодной осенью того же года этот ласковый голос сменился ледяной сталью, когда наставник выдавал последние напутствия своим ученикам, отстранённо глядя в сторону — его мало волновала их дальнейшая судьба и это понимал каждый из присутствующих. Тем же днём один из юношей клянётся самому себе собственным сердцем, что найдёт мастера, насколько бы тяжело это не было. Следующий месяц будет ознаменован бесследной пропажей мастера меча, а он сам будет посмертно наречён "непостижимой зарницей", до самого своего исчезновения сохранившей титул непобедимого. Начало зимы обрадует юного мечника встречей с его мастером, но радость от встречи будет недолгой: уже спустя секунду его закружат в смертельном танце и пробьют сердце насквозь его же мечом, оставив умирать среди снегов.       — Приготовься, юный адепт. Тебе предстоит испытать это чувство ещё не раз.       Выглянувшая луна рассеяным светом оближет раны и скроет их, обращая кровь на белоснежном холсте в рубины. Слёзы, скатывавшиеся по щекам и застывшие морозными узорами, вдруг полыхнут небывалой болью, выжигая на щеках и в сознании воспоминание о самой первой смерти.       Минхо делает резкий вдох.       По всему телу проходит волна жара, а лёгкие сжимает болью от нехватки воздуха, из-за чего Минхо заходится в кашле, кое-как перевернувшись на бок и сжавшись в комок. Качнув головой он медленно приподнимается на локтях, для того, чтобы сесть, откашливая тёмные сгустки крови на смешанную со снегом землю.       — Очнулся таки? В этот раз ты быстро, — произносят где-то неподалёку. Минхо от этого голоса дёргается в сторону и снова заваливается на бок, стараясь отползти от истоника звука как можно дальше. — В самом деле?       Насмешка звучит настолько явной, что Минхо с головой захлёстывает чувство обиды , разъедающее всё его существо. Кое-как сумев призвать меч адепт опирается на него и встаёт — его пробиает крупной дрожью от картин битвы, горящих перед глазами ярким пламенем. Юноша нетвёрдой походкой направляется к мастеру и останавливается в шаге о него, садясь на землю около ног.       — Сколько ушло времени на этот раз? — собственный голос звучит сипло и до ужаса избито, что не может не злить. Минхо с трудом прочищает горло, стараясь не усилить боль в груди.       — Около восемнадцати часов, — отвечают с привычным безразличием. Краем глаза Минхо замечает на Хёнджине что-то непонятное, с немым вопросом глядя на лёд, опоясывающий чужие запястья. — Присмотрись повнимательнее: он есть ещё как минимум на шее и талии, — произносит мастер с напущенной задумчивостью. — Это — оковы льда. Они проявляются только тогда, когда я балансирую на границе между миром живых и мёртвых, не давая покинуть собственное тело. Эти оковы являются некоей клятвой морозу — клятвой в том, что я раз и навсегда принадлежу ему и нахожусь в полном подчинении, не имея возможности уйти. Так что не думай, что один ты обречён на бесконечную жизнь, — Хёнджин опускает ноги и становится на землю. Ледяные пояса пропадают в ту же секунду, будто бы и не сдерживают мастера меча вовсе. — Ты — чудовище, способное регенерировать даже самые страшные раны, а я — монстр, что с удовольствием тебе их нанесёт. Убери свои чувства ко мне на самую дальнюю и пыльную полку, Минхо. Даже не пытайся однажды меня приручить, — улыбка, скользнувшая по губам Хёнджина, не выдаёт ничего: ни радости, ни тени сожаления или сочувствия. Холод его пальцев, костувшихся макушки, чувствуется даже сквозь плотные кожаные перчатки. — Глупый мальчишка.       Минхо вздыхает, прикрывая глаза и прижимаясь щекой к чужому бедру. Поглаживания не помогают расслабиться от слова совсем, но и скидвать чужую руку адепт не спешит, вместо этого дрожащими губами прикасаясь к тонкому запястью.       — Минхо.       Юноша открывает глаза, всё ещё расфокусированным взглядом глядя снизу вверх на объект своего безумия и своей любви.       — Я знаю, что я сумасшедший. Но с этим ничего нельзя сделать.       И Хёнджин абсолютно согласен с ним. Он не отрицает чужого безумия и не отталкивает чужих рук, позволяя уложить себя спиной на увядшую траву, пока горячие губы скользят по его шее судорожными поцелуями. Он не отталкивает Минхо, позволяя ему завести свои руки над головой и, крепко удерживая запястья, оставить укус на груди. Дыхание Хёнджина лишь едва слышно сбивается, когда Минхо входит в него одним быстрым движением, припаивая губы к чужим в требовательном поцелуе. Хёнджин почти незаметно вздрагивает, когда Минхо закидывает его ноги к себе на талию и руки на плечи, крепко прижимая к себе дрожащими руками. Воздух вокруг них начинает искрить, стоит Хёнджину нечаянно обронить неосторожный, чуть сбитый вздох, когда Минхо толкается особенно глубоко. Холодные пальцы впиваются в его плечи, а тонкое тело жмётся ближе, когда сухие губы наконец-то касаются поцелуем уголка губ. Минхо бы никогда не поверил, что в этом тонком силуэте заключена смертносная сила, всё разрушающая льдом на своём пути.       Адепт рычит едва слышно, когда изливается в чужое тело, сжимая его талию ладонями с чудовищной силой. Он загнанно дышит мастеру меча в плечо, его же изредка касаясь невесомыми поцелуями — боясь потревожить, нарушить момент искренней близости, когда Хёнджин полностью перед ним раскрыт. Беззащитным его назвать язык не поворачивается: ледяные лезвия могут быть призваны в любую секунду, но Минхо позволяет себе забыться, расслабленно прикрывая глаза.       — В том краю, куда я направляюсь сейчас, бушует вечная зима, — вдруг тихо произносит Хёнджин. — Отправляйся туда вместе со мной.       Эти слова — не признание и не ответ взаимностью на чувства, и Минхо знает это, как никто другой. Он согласно кивает, прежде чем ледяная дымка окутывает их, расслабляя напряжённые мышцы и воспалённый разум.       — Даже встречая из твоих рук смерть раз за разом, я готов пуститься за тобой в бега опять, забыв страшных муках и боли. Клянусь тебе собственной смертью, что ты избавиться от меня тебе не удастся никогда.       Хёнджин беззлобно усмехается в ответ на его слова, но ничего не говорит.