На границе запретов падаем в пепел

      Тряпичные кеды влажно шлёпали по грязи, утопая некогда белоснежной подошвой в непонятном месиве. Развязавшиеся шнурки, приобрёв мерзотно-серый оттенок, так и лезли под бегущие ноги, норовя свалить наземь своего хозяина. В набедренной сумке весело позвякивали бутылки «Гаража», предвещая хорошее окончание тяжелого учебного дня. Но день и без того сулил лишь приятное: весенняя погода после долгих месяцев зимней стужи остро била в голову, распаляя юношеское сердце и заставляя чувствовать себя живым. Лучи закатного солнца плясали на рыжих волосах, еще больше наливая их ярко-оранжевой краской, будто апельсин. Оно не обделило и светлое лицо юноши, щедро расцеловав его веснушками в преддверии теплых дней. Он не любил их никогда, ровно как и свои волосы. Позорный цвет. Все детские дразнилки исходили в основном из этого. «Рыжухой», как он помнит, Чайлда прозвали старшеклассники в его семь лет. Да и само прозвище «Чайлд» было позорным — наивным.       Но он рос, веснушки его всё краше усеивали лицо, подчеркивая глубокий цвет голубых глаз. Да и «ребенком» его уже было не назвать: девятиклассник под два метра ростом, что сшибал макушкой люстры в домах друзей. За одну такую пришлось расплатиться. И всё же, что-то оставалось в нем по-искренне детским, таким добрым и радушным: такой же тёплый взгляд. Он цеплял людей и заставлял задерживаться их рядом подольше, лишь бы насладиться этим звонким смехом и его порой глупыми шутками. Так Чайлд со временем оброс кучкой приятелей: придурковатых до ужаса, но надежных. И в огонь, и в воду, и пива попить в вечер пятницы.       Их маленькая банда давно облюбовала старое заброшенное кафе, что таилось за непроглядными зарослями кустов и резным металлическим забором, который считался в кругах подростков чуть ли не главной достопримечательностью города. Да и само кафе было популярно у молодежи. Настолько, что со временем толпы орущих подростков вытеснили бедных бродяг с единственного укрытия, не давая покоя ни днем, ни ночью. Они никогда не спали: вечерние сборища отдыхающих после учебы школьников сменялись толпами пьянющих старшеклассников и студентов, что оккупировали помещение до утра или на несколько суток. Лишь до наступления темноты или в особые дни можно было выловить момент, когда здание пустовало. И, пока его не заполнили десятки потных тел, компания Чайлда решила слететься туда по первому зову.       Перепрыгнуть через ограду и не порвать штаны считалось большим достижением. Жаль, что Тарталье (а это прозвище прицепилось к нему уже в средней школе, но почему — вряд ли помнил сам Чайлд) никто не даст за это ачивку. Вытоптанная дорожка вела к черному ходу, который стал парадной дверью. Основной вход был намертво заколочен, да и открыть никто не пытался; была какая-то особая романтика в том, чтобы пробираться сзади. То ли это был своеобразный панковский протест против системы, то ли еще какая подростковая дурость — не имело значения. Никто не задавался вопросом и всегда молча чтил эту традицию.       Веселые и уже немного пьяные голоса друзей доносились из центральной комнаты первого этажа, которая представляла собой крупное помещение с кучей дряхлых стульев и столов. Однако кто-то додумался разбавить эту рухлядь приличной мебелью, которую втихаря таскали из дома. У столиков стояло всё: от летних пластиковых стульев до кресел-мешков. К чужой мебели тут тоже была солидарность. Никто не подумал бы тронуть чужое. Но это не значит, что твоя вещь застрахована от пролитого алкоголя или случайного поджога.       Место в центре стола занимал Тома. Он покоился на самом кошерном по меркам этого места кресле. По крайней мере, на нем были целы подлокотники, и оно не было изъедено всякой живностью. Юноша вальяжно развалился в нём, сводя к переносице светлые тонкие брови, и всякий прохожий подумал бы, что именно он стоит во главе их маленькой компании. Но стоило фигуре Тартальи засветиться в проёме, оттряхивая обувь от прилипшей грязи, как лицо его переменилось, стало расслабленным, и уголки губ поползли вверх. Он всегда был на страже лучшего места для своих друзей. В своих кругах его прозвали Псом за такую щенячью верность. Мотивы никогда не были понятны, но такие заскоки порой льстили. — Принес? — подскочил тот с удобного кресла, нависая над сумкой Чайлда, что тот бросил на стол. — Это у тебя вместо приветствия идёт? — улыбнулся запыхавшийся Тарталья, и его тут же приветственно похлопали по спине. — Так-то. А с вами в школе виделся, — кинул он двум другим особам, что уже были готовы возмущаться. — Ваш «Гараж» жесть дорогой стал, в следующий раз кидаемся заранее. — Стал? Да он и был, — светленькая девушка достала ещё холодную бутылку, блаженно прижимаясь к ней щекой. — Нам нужен либо богатый друг-студент, либо богатый папик по имени Рустам, — вынес вердикт Тома, заняв не самое удобное и явно потрепанное кресло-мешок с бутылкой в руке. — Дурень, у студентов денег тем более нет, — вклинился в разговор последний из друзей.       Он был более молчалив из всех. Его взгляд всегда был сосредоточенным и серьезным, что делало юношу гораздо старше своих лет. Сложно было сказать, как человек со столь хладным нравом ужился в этой компании. Однако на три тупые головы по законам вселенной должна приходиться хоть одна умная. И эта ответственность возлегла на плечи Тигнари. Его тёмные волосы из-за жары сейчас были завязаны в короткий смешной хвост, который то и дело трепал Тома, за что получал по рукам. Льняная рубашка в полоску свободно облачала тело, пряча любой рельеф за бесформенным кроем. Это был именно тот человек, которому жарко всегда и везде. Его джинсовая куртка покоилась на плечах единственной девушки в этой компании, что задорно смеялась и бегло проходилась взглядом по друзьям, стараясь ухватить каждую мелочь, сказанную ими.       Она развалилась по центру стола, свесив тонкие ноги в сетчатых колготках и закинув их друг на друга. Ёимия старалась быть душой компании, всячески вливаясь в диалог, и, признать, выходило неплохо. Наверное, этим у неё и вышло сойтись с Тартальей и Томой — бесконечной харизмой, что хлестала из девушки рекой. Её вызывающий стиль одежды совершенно не походил на характер, столь простодушный и лёгкий. Тома в этом походил на неё. За кислотно-яркими тонами одежды скрывались добрейшие люди, с которыми Чайлд таскался уже который год. — Не у всех же. Как же твой молоденький врач? — хитро прищурился Тарталья. — Если ты про Альбедо, то завали. Не мой он, — фыркнул брюнет. — Всегда знал, что ты умеешь полезные знакомства заводить. Может, раскрутим его на шаву? — встрял Тома.       Тигнари закатил глаза, пустив в его лобешник крышку от пива. — На шаву можно и старшаков развести, если Ёи построит глазки, как надо. — Эй! Не используй меня, как приманку для денег, — надула губы девушка. — Насчёт старшаков, — вновь вклинился в диалог Тарталья, — скоро они оккупируют это место и будут разносить здесь всё. Так что, будем воевать за наши удобные кресла или позорно сдадимся?        Он закинул ноги на стол, удобно развалившись в кресле. Вообще-то, они и сами подходили под понятие «старшаков» — девятый выпускной класс, как-никак. Но до наглухо отбитых одиннадцатиклассников, которые невесть где находили время на личную жизнь между подготовкой к экзаменам, и первых двух курсов местных студентов, тоже попавших под это понятие, им было далеко. Некоторых боялись, как огня. Поэтому к семи часам «Сычевальню», как называли это заброшенное кафе в своих кругах, покидало немалое количество людей. Оставались лишь самые бесстрашные, которые не прочь лезть на рожон, если вдруг кого из них схватит прыщавый второкурсник и заставит пояснить за права.       Но эта компания была не такой. Первоклассные навыки коммуникации не спасут их, если бы кто-то захотел прописать им в рожу. В этом был убеждён каждый из них, но проверять никогда, в самом-то деле, не доводилось. Они класса с шестого усекли, что с наступлением темноты следует прятаться по домам, отдавая свой уютный самопровозглашенный клуб «элите». — В лоб получить хочешь от старшаков? — проследил взглядом за больно уж расслабленным Тартальей Тигнари. — Мы и так всегда сбегали до разгара вечеринки, Нари. Я устал слышать со всех углов, как они прекрасно проводят время после нашего ухода. Мы сами скоро пересечём порог десятого класса, но так и не побывали ни разу тут после семи. Будто позорники какие-то.       Это неистовое спокойствие во всей позе Чайлда и его наглых голубых глазах до ужаса раздражало Тигнари, а это скверное сокращение его имени буквально выводило из себя. Но Чайлд мог даже ничего не говорить и лишь сверлить его взглядом с этой поганой улыбкой на лице. Его безмолвный взгляд порой был хуже слов. — Тем более, мы можем встретить твоего богатого другалька.       Он явно знал, на что давить. — За твои сломанные кости я не отвечаю, — сдался тот. — Но как только дело запахнет жареным, мы все валим. — Океюшки! — бодро воскликнул рыжий.       Яркие краски заката постепенно сжирала ночь. Три часа ожидания прошли незаметно в пьяном трёпе друзей. За это время пара небольших компаний заходила в Сычевальню и не спешила покидать её. Хотелось ухватиться за каждый момент, свободный от старшеклассников. С одной из таких компаний удалось даже сыграть в излюбленное Тартальей «Уно». Их смех звонко разносился по голым стенам комнат, пока время не приблизилось к роковым семи часам. Ребята помладше постепенно рассасывались, оставляя четверых приятелей дожидаться своей участи. На пороге уже слышались низкие юношеские голоса и топот нескольких пар ног. И, вероятно, звон не одной десятки бутылок в пакете.       Кажется, ночь будет жаркой.