Кровавые глаза

Санкт-Петербург - город культуры, оснащённый памятниками и дворцами, играющих важную роль в истории петербуржцев - внезапно потускнел. Экономический кризис, распад СССР и отсутствие реформ - теперь играло важную роль в том, чей смысл давно утерян. Сейчас, город - построенный некогда великим Петром I - служит транзитом для дорогостоящих наркотиков, идущих из Южной Америки, Западной Европы и США, в связи с ослабшей охранной системой. Сотни людей, зарабатывающих ранее приличные деньги - находятся в непробиваемой оболочке собственного сознания, шатаясь от потаённого к потаённому, пока, в конечно итоге, не умрут, оставшись ни с чем. Сотни школьников, судьбы которых предначертаны, занимаются купли-продажей в туалетах учебных заведений. Все это - замкнутый круг, базирующийся на проблемах из «вне». Улица Думская - ранее предназначенная для расположения государственной думы, стала сворой преступных группировок и наркоманов. Тысяча цветных фонарей разгораются у клубов, подсвечивая дорожки заблудшим и указывая на единственный верный путь - «Забудься». Одним из заблудших, был некогда Александр Романов, потрясённый жизненными обстоятельствами настолько, что шприц, кажется, проник под кожу без особых усилий. Бившаяся в конвульсиях рука, без труда вгоняла инородное тело, не задумываясь о дальнейших обстоятельствах также, как и по сей день не задумывается Шура Думский, описывая утонченным телом танцпол. Он не задумывается, прикладывая к бледным губам прохладное горлышко, не задумывается даже тогда, когда его лёгкие вновь и вновь заполняются дымом шмали. Концепция дня, базирующаяся на цикличном употреблении - устраивала его сполна, как минимум потому что думать не приходилось: ну, разве что сейчас, разве что просаживая последние копейки в клубном туалете. Но даже это его устраивало: если дума, то только подобного плана, приносящая в его жизнь плоды красочной жизни. Но, конечно же, никто и никогда не скажет о кислотности цветов, окутывающих мир, просто потому что через призму подобного, смотрят миллионы, а то и миллиарды людей. И если ранее, сидя в процедурном кабинете, они тряслись от тонкой иглы, то сейчас не задумываются ни о чем, ведь тьма, окутывающая разум, думать не позволяла, оседая медным грузом вместе с растекающимися по телу препаратами. Он облокачивается о стену и облизывает два пальца, перепачканных палённым амаретто, сладким привкусом остающийся на бледных губах. На толпу, разрывающую танцпол, смотрит пронзительно, хлопая слипшимися от туши ресницами, и неразборчиво кричит кому-то вдаль, протягивая настолько привычную мерзопакостную ухмылку, что каждый, встретившись с ней хоть раз, вспоминали лишь её, когда из чьих-то уст, между словом, вылетало «Шура». Песня, игравшая в клубном помещении, смыслом доносилась до него лишь отголосками, давя на нервную систему, но приятно убаюкивающая, заставляя улыбаться сквозь туман в голове. Видит, как силуэт, стоящий посреди танцпола, направляется в его сторону и закуривает сигарету, прокручивая её меж пальцев: Сигарета мелькает во тьме Ветер пепел в лицо швырнул мне И обугленный фильтр на пальцах мне Оставил ожог. Фильтр тлел постепенно, образно растворяясь под натиском огня, пока силуэт приближался все ближе и ближе. Загадочность сползает с лица расплывающегося незнакомца и шоколадные кудри блистают под светом диско-шара в центре танцпола. Глаза человека, что стоял напротив, казались безжизненными. Зелёную радужку заполнил чёрный как смоль зрачок, в омуте которого не отражалось ни единого блика, — Лёша…Какими судьбами?, — Думский сделал очередную затяжку и слегка прикрыл глаза, глядя на Донского с ухмылкой, примечая его потерянный взгляд, захватывающий весь образ целиком. Как заманчиво было наблюдать за реакцией каждого: невинно хлопать ресничками и недоумевать, почему старых знакомых, подобная концепция его внешнего вида, столь удивляла, — Что такое?, — С иронией произнёс тот, театрально округляя глаза, — Помялась олимпийка?, — И если остальное составляющее - было поистине незнакомым, то утрированные эмоции прежнего Александра Романова, с места не сдвинулись. По наблюдениям - ни на миллиметр. — Достаточно встретить тебя на Думской, в подобном положении, и глаза выпадают из орбит, — Лёша, видимо, подхватив нехитрую игру, ответил в такт, услышав самодовольный смешок со стороны собеседника. Бедный мальчик, ещё не знает, что он появляется здесь чаще, чем дома, и вполне может сойти за кочевого, плутая от клуба к клубу, но, в целом, за ненадобностью, ему эту информацию знать необязательно, — Культурная столица культурно проводит время, в кругу культурных людей, — Подобная тавтология его забавляла. Лёшу, кажется, тоже. По крайней мере, ирония с уст бывшей столицы - звучала необычно, а когда в его руке красуется сигарета и радужка скрывается в тени - звучит вдвойне необычно, даже смешно. Скрипнув сталью, открылася дверь Ты идёшь, ты моя теперь Я приятную дрожь ощущаю С головы до ног. — А что насчёт некультурной столицы?, — Думский с интересом приподнял бровь, глядя на старого знакомого. Про кого он? — Москва, что-ли?, — Настроение Шуры, кажется, резко изменилось от такого вопроса. Про этого урода он забыл давно, предпочитая молчать об их взаимоотношениях. По крайней мере пытался, но на языке все ещё ощущается привкус крови, что появился в их последнюю встречу, — Я тебя умоляю, — Он притворно усмехается, вдыхая дым, — Будь он столицей, всего этого, — Указывает на толпу, — Давно бы не было. Приходится, конечно, мириться с мыслью, что зверю доверили управлять страной, — И слегка прикусывая сигарету у фильтра, глядит в сторону барной стойки, решив для себя, что перевести тему в другое русло - будет идеальным вариантом, — Выпьем?, — Ты со мною забудь обо всём Эта ночь нам покажется сном Я возьму тебя и прижму Как родную дочь. Квартиру приятно окутывал свет Луны, проходящий сквозь тонкие шторы. Шура с трудом снимает ботинки, хаотично бросая их в коридоре, и идёт в сторону комнаты, обнимая бутылку дешёвого виски, чтобы не разбить. Его руки дрожат, а тело неприятно знобит после ночи, проведённой в клубе, заставляя упасть лицом на матрас, сгребая под себя брошенное покрывало, и заснуть, прижавшись щекой к прохладному стеклу бутылки. Hас окутает дым сигарет Ты уйдёшь, как настанет рассвет И следы на постели напомнят Про счастливую ночь. Сон, 1938 год. Чьи-то руки неприятно охватывают худощавую шею, заставляя смотреть в глаза. В кровавые, неживые глаза, — Долго будешь молчать?, — Он с силой давит, перекрывая доступ к воздуху, и подходит ближе, склоняясь к бледному лицу, — Убийство Сергея Кирова тебя не устроило, сука? Может, нам стоит заменить Ленинградскую делегацию на людей, способных уважать руководящего?, — Пальцы начинают дрожать, болезненно впиваясь в молочную кожу и оставляя следы от ногтей, — Расстреляй меня, — Улыбка ползёт по лицу Александра, сбивая с толку первопрестольную столицу, — Чего же ты ждёшь? Стреляй, — Он чувствует, как голос начинает дрожать, но продолжает говорить, подрывая тишину звонким смехом. Эта ситуация, отчего-то, показалась ему забавной, — Оправдай хоть как-то мои мучения, Миш. Удовлетвори своё нутро, — Невский смеётся громче, хватая Михаила за плечи, — Ты ведь ничего не умеешь, кроме как стрелять в невинных людей, — Удар. Александр пошатнулся, облокачиваясь о стену, и дотронулся до носа, изящными пальцами собирая капли крови и размазывая их по ладони. Он сползает на пол, поднимает взгляд на Москву, и смотрит долго, пронзительно, изучая каждый лоскуток. Улыбается, чувствуя привкус крови на языке, но продолжает смотреть, склоняя голову набок. Это не его Миша. Это чужак, завладевший истощенным телом, — Знаешь, правильно утверждают: глаза говорят о многом, —