Сердце

Впервые это ощущение накрывает его в машине. Он тормозит свой Финик на светофоре, устало откидывается на спинку сидения и лениво наблюдает за тем, как работают дворники. Вжух-вжух. Вжух-вжух. За окном метет так, что едва видно тускло мерцающий красным кружок светофора да габаритные огни замершей впереди машины бледно проступают сквозь серую мглу снегопада. Ранние февральские сумерки окрасили город в сиреневый цвет, но Сереже все кажется серым. Зимняя Москва для него напрочь лишена каких бы то ни было красок. В особенности, по сравнению с красочным Бали. Его рука лежит на руле. Пальцы бездумно отбивают ритм в такт льющейся из динамиков песни — что-то приятное, лирическое. Вокалист тянет высоким голосом припев — «Don't dre-eam it's over» — и Сережа вторит ему, мыча мелодию себе под нос. Пальцы продолжают выбивать ритм, едва касаясь кончиками мягкой кожаной обивки, и вдруг… Ту-тук. Ту-тук. От неожиданности Сережа дергается, благодаря всех в мире богов, в которых он ни капли не верит, за то, что у него автоматическая коробка передач. Была бы механика, Финик бы уже въехал в зад впереди стоящего автомобиля неизвестной марки. В этот же момент загорается зеленый, и он, взревев мотором куда сильнее, чем требуется, трогается с места, обгоняя скопившиеся перед ним автомобили. Он держится за руль осторожно, словно прислушиваясь, и ровно в тот момент, когда уже окончательно приходит к выводу, что стук ему померещился, тот повторяется. Ту-тук-ту-тук-ту-тук-ту-тук. Так бьется сердце у того, кто волнуется. Или у бегуна. Или у человека с тахикардией. Только вот в салоне Финика всего один человек, и у в груди у него полный штиль. А звук исходит вовсе не от Сережиной руки, а от руля. Да и звуком его можно назвать с большой натяжкой. Скорее, вибрация. Или даже пульсация. Сережа приглушает музыку, выкрутив колесико аудио-системы до минимума, и укладывает обе ладони на руль. Но стука больше нет. Автомобиль едет так плавно и тихо, словно у него вовсе нет двигателя. А звучные рулады он выводит только тогда, когда его хозяин желает попонтоваться. — Ну ты чего, малыш, — спрашивает Сережа, ласково поглаживая теплую кожаную поверхность. — Совсем я тебя загонял, да? Ну, тише, тише, завтра поедем в сервис, Максим тебя посмотрит, будешь как новенькая. Поедем завтра к Максиму? Но Финик не отвечает. И пульсация больше не повторяется. А Сережа почему-то уверен, что она не имеет абсолютно никакого отношения к его автомобилю. *** Он заезжает домой буквально на полчаса для того, чтобы принять душ и переодеться. Он терпеть не может приходить на вечеринки потным и грязным. Сережа — тот еще чистоплюй. Настроив душ на максимально горячую температуру, такую, что от воды тут же начинает валить пар, как от паровоза, Сережа забирается под тугие струи и ловит приятный кайф. Тело тут же начинает согреваться. Но странный стук почему-то не выходит у него из головы. Он все еще ловит кончиками пальцев фантомные ощущения, будто действительно тогда, сидя в машине, почувствовал чье-то сердце. Он вспоминает события прошедшего дня, ничем, в общем, не примечательного: сбор в офисе, обсуждение графика предстоящих концертов, мелкие организационные вопросы. Он успел немного соскучиться. Вернее, много, но в этом он даже самому себе никогда не признается, потому что все еще подспудно чувствует раздражение. Да, он раздражается. На слишком делового Антона, бросающего в его сторону осуждающие взгляды. На бесюче язвительного Арса, пытающегося задеть своими ядовитыми высказываниями всех и вся. На Стаса, который слишком старательно делает вид, что все в порядке. И, конечно, на Диму. О, да, Дима его просто бесит. Потому что Дима всегда как будто специально все делает ему назло. То игнорирует, то, наоборот, одаривает излишним вниманием каждое Сережино действие, даже самое незначительное. Сережа мечтал свалить на Бали, потому что в последнее время назойливого Позовского внимания к его персоне стало откровенно много. А когда вернулся, этого внимания совсем не осталось. И вроде надо радоваться, но Сережа почему-то не рад. А еще его откровенно бесит, что Дима буквально каждые пять минут вскакивает с места и бежит в коридор для того, чтобы позвонить своей ненаглядной Кате. Катьке-каракатьке, как сказал бы Антон. Ну, понятно, день рождения, но зачем каждые пять минут? Этого Сережа не понимает. Он вообще не понимает, зачем взрослый мужик с таким подобострастием выполняет все Катины капризы. Катя — не богиня, а обычная женщина. Совсем не обязательно ползать перед ней на коленях и расшибать в поклонах лоб. Вот Сережа бы точно не стал ни перед кем ползать. Быть может, поэтому его личная жизнь и не складывается. И это его тоже откровенно раздражает… — Поз, ты что, не можешь нанять нормального организатора? — интересуется он после того, как Дима возвращается на место после очередного внезапно подорвавшего его на ноги звонка по поводу организационных вопросов. — Нахуя? — пожимает плечами он. — Ты, наверно, забыл, какой у меня богатый опыт ведения свадеб и прочих праздников? — Не забыл. И именно поэтому удивляюсь, как тебе это еще не остоебло. — Я же не для кого-то стараюсь, а для жены, — кривится он. — Это разные вещи. А в глазах его мелькает что-то вроде «тебе не понять». Именно это, а, может, случайно подслушанный разговор с Катей на повышенных тонах больно царапает Сережу по ребрам. Едва заканчивается собрание, он уходит, толком ни с кем не попрощавшись, громко хлопнув за собой дверью. А когда садится в машину, чувствует под пальцами странный стук. Впрочем, с Позовым и его женой этот стук уж точно никак не связан. После душа Сережа быстро вытирается и одевается. Вода обычно придает ему сил, но сегодня она не помогает ему снять усталость. Он по-прежнему чувствует напряжение, которое можно снять только сексом. Но сперва — в клуб. Он снова садится за руль, чувствуя себя чуть более свежим, и с удовольствием предвкушает предстоящий отдых. Сегодня он настроен с кем-нибудь познакомиться, потусить, потанцевать и в конечном итоге провести вместе ночь. Но не успевает он отъехать от парковки, как на телефон приходит сообщение от телеги. Ну, разумеется, «Pozov Live» — кто ж еще его может уведомлять? И снова что-то про Катю и ее день рождения, который он так тщательно организует, что аж ни на кого не хватает времени. Сережа скрипит зубами. Ужасно хочется кинуть в комменты что-нибудь ядовитое. Но от своего имени не отправишь — шипперы и так в последнее время будто взбесились. Именно поэтому у всей четверки заведены запасные аккаунты, которыми они пользуются в подобных случаях: когда нельзя, но очень хочется. Сергей Матвиенко выходит из аккаунта, и буквально через несколько секунд на его месте появляется Лелик с дурашливой мордашкой на аватарке. Лелик пишет: «Позовы лучшие! Дима — примерный муж и семьянин, самый преданный и верный, иу». Сережа нажимает на отправку и с мстительным удовлетворением убирает телефон обратно в карман куртки. Чувство стыда он не испытывает. Он знает, что Дима читает все комментарии и мимо этого ироничного выпада уж точно не пройдет. Он заводит машину и выезжает, беззаботно подпевая звучащей из динамика композиции. Когда он выруливает на Ленинградку, под пальцами словно взрывается ощущение уже знакомой ему пульсации. Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук. Стучит быстро и болезненно, так что его собственное сердце начинает невольно вторить этому ритму, ускоряя темп. От неожиданности рука дергается, и машину слегка уводит влево, но Сережа успевает выровнять ее, избежав столкновения с едущим в соседнем ряду фургоном. Пульсация продолжается еще какое-то время, не унимаясь даже когда Сережа пытается перекрыть ее самыми мощными басами, какие способна выдать его аудиосистема. Время поездки до клуба кажется ему бесконечно долгим, хотя на деле занимает не больше десяти минут. Да и пульсация заканчивается гораздо раньше, сперва став более размеренной, а потом и вовсе постепенно сойдя на нет. Но фантомное ощущение от нее надолго поселяется в его пальцах. Он ощущает его в клубе, двигаясь под ритмичную музыку, и во время обратной дороги до дома, слушая веселое щебетание его новой подружки. Он забывает о пульсации лишь тогда, когда его губы сливаются в единое целое с мягкими девичьими губами, и под пальцами теперь он ощущает приятную упругость ее тела, гладкость кожи, контрастность изгибов. Ее душистые волосы приятно щекочут шею, и это позволяет ему наконец-то раствориться в ощущениях, позабыв о настырной пульсации, которая, скорее всего, все-таки каким-то образом принадлежит машине. Когда он входит в нее, мягко, но глубоко, настойчиво двигая бедрами, он чувствует под пальцами ее тело. Его руки сжимают ее талию, настолько тонкую, что даже его небольшие ладони практически полностью смыкаются на ней, затем скользят ниже, очерчивая выпуклые ягодицы. Темп ускоряется, и девушка гортанно стонет. В тот момент, когда он окончательно забывается от удовольствия, его руки до самых локтей прошибает знакомая пульсация. Сережа резко останавливается, выходя из нее. Его член мгновенное становится мягким, а сердце заполошно стучит в груди, заставляя спину покрываться холодным потом. — Ты чего? — спрашивает она, заглядывая ему в лицо своими большими, густо накрашенными глазами. — Ничего. Мне надо выйти, извини, — говорит он. Сережа машинально натягивает домашние штаны и идет босиком на кухню. Садится на стул и какое-то время неподвижно сидит в темноте в ожидании, когда пульсация утихнет. Ему наконец-то становится по-настоящему страшно. *** Ночует он один. Девушка уезжает на такси в течении пятнадцати минут после того, как он уходит на кухню. Кажется, она обижена, но Сереже все равно. Он лежит на черных, шелковых простынях и таращится в потолок. У него нет объяснения происходящему. Он знает только одно: с ним что-то происходит. И он надеется, что это никак не связано с его психическим здоровьем. Ему вспоминается, как в Индонезии они ездили в одну деревню на экскурсию к местным знахарям, и тамошняя бабка-гадалка (кажется, ее звали Мама Синта, или как-то наподобие) всучила ему амулет, сплетенный из листьев и кожи. Она сказала, что этот амулет поможет ему быть честным с самим собой, поможет разобраться в том, что происходит. Надо только слушать себя. В тот же вечер Сережа засунул его на дно чемодана, где к его немалому удивлению обнаружился браслет из Якутии, который он таскал на запястье чуть ли не до окончания осени. А по возвращению в Москву он этот злосчастный амулет куда-то засунул. Теперь уже и не вспомнить, куда именно. *** Неделя тянется долго и муторно. Бестолковые встречи, бессмысленные поездки, вечерние походы в клуб. Он постепенно привыкает к пульсации. Теперь она сопровождает его практически постоянно, где бы он ни находился: дома, в машине, в спортзале или на вечеринке. Сережа размышляет о том, следует ли поделиться этой проблемой со своим остеопатом. Что-то его останавливает. Возможно, перспектива похода к психиатру. С пацанами он пересекается лишь однажды, когда заезжает в офис для того, чтобы расписаться в актах за билеты. В дверях он сталкивается с Шастом и Позом. Антон машинально протягивает ему руку и пожимает ее, даже ни разу не взглянув на Сережу. Позов, наоборот, одаривает его нечитаемым взглядом. Когда их ладони соприкасаются, Сережу снова насквозь прошивает пульсацией. На этот раз она в разы сильнее прежнего. Это заставляет его испуганно отдернуть руку. Он невольно кривиться от неожиданности, чувствуя себя человеком, которого застали врасплох, но на лице у него, видимо, отображается что-то другое, от чего Позов разом мрачнеет и бормочет себе под нос что-то вроде: «Неужели тебе так противно…». А Сереже вовсе не противно. Ему страшно. Он попросту не понимает, что происходит. Ночью он долго не может уснуть. Ворочается на угольно-черных простынях и злится то на себя, то на индонезийскую бабку, то на Позова. Потом вдруг вспоминает про волшебный чай, который ему продали в той же деревне, и заваривает его покрепче. Через час ему все-таки удается уснуть. Просыпается он от пульсации. Теперь ему кажется, что пульсирует сама кровать. Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук. От этого стука у Сережи дыхание перехватывает, а перед глазами хмурое Димино лицо: «Неужели тебе так противно…». Сережа медленно выдыхает, чувствуя, как его постепенно накрывает возбуждение. Чертов чай. Чертова бабка. Что она ему подсыпала? Впрочем, он уже почти неделю без секса и даже не дрочит — ничего удивительного. Он скидывает одеяло и обхватывает ладонью налитый кровью член. Его пронзает чувство неловкости, словно он сейчас не один. И это так странно: он редко стесняется чужого присутствия, а тут вдруг… Будто за ним кто-то тайно наблюдает — тот, кому принадлежит это проклятое сердцебиение. Оно принадлежит не Сереже — уж в этом-то он уверен — хотя их сердца сейчас бьются почти в унисон, особенно когда он медленно проводит пальцами по напряженному стволу. Он ловит себя на мысли: он смущается. И от этого он заводится еще сильнее. Когда его пальцы касаются головки, пульсация передается ее нежной коже, и от этого ощущения усиливаются в десятки, сотни раз. Долго эта пытка продолжаться не может. Его трясет от нетерпения. Он снова обхватывает себя ладонью и начинает вбиваться в кулак, сухо, болезненно и быстро, чувствуя всем телом двойную пульсацию, которая то становится синхронной, то расходится на долю секунды, сбивая его с ритма. Дело в этом или в чем-то другом, но он никак не может кончить. Черный шелк безжалостно сминается под ладонью, кровать превращается в хаотичное месиво, а удовольствие сменяется болью, физической и моральной. Сереже кажется, что он в спортзале на беговой дорожке, изводит себя десятикилометровой дистанцией. Ему кажется, что дистанция эта бесконечна и не закончится никогда. Свободной рукой он дотягивается до тумбочки и нащупывает пальцами смартфон. Кое-как включает экран и уже собирается посмотреть фотки обнаженных красавиц, но вдруг передумывает и загружает телеграмм, который открывается почему-то на Позовской странице. Сережа быстро пролистывает посты в обратном порядке и останавливается на кружочке, где Позов в красном свитере что-то говорит на фоне стадиона. Еще несколько болезненных движений, и он наконец-то кончает. Сперма выстреливает высоко, чуть ли не до самого потолка, а член все еще стоит колом, продолжая пульсировать. И вместе с ним пульсирует чужое сердцебиение, на этот раз абсолютно синхронно с его собственным. *** Сережа едет в один из самых громких клубов, которые есть в Москве. Уровень шума здесь превышает сотню децибел, а басы, которые среднестатистическое ухо воспринимать уже не в состоянии, прокатываются по коже упругой волной, пробивая тело насквозь жесткими вибрациями. Кажется, что эти вибрации способны заглушить любые другие ощущения. Они поднимают тело над танцполом, делая его немыслимо легким, заставляя парить в лучах ультрафиолетовых прожекторов и стробоскопов. Лучи и вибрации, от которых дрожит, кажется, сам воздух. И тонкие девичьи руки сжимают его плечи, гладят грудь, ребра, живот, касаются паха. Сережа старается потеряться в ощущениях. Старается заглушить этими ощущениями все другие. Если бы можно было увеличить уровень басов, он бы увеличил до предела, чтобы тело буквально прошибало от их ударов. Чтобы заглушило стук собственного сердца и тот, другой стук, который, кажется, уже пробрался в его кровеносную систему и пульсирует внутри него постоянно. Это ему практически удается. Сережа входит в транс, мысленно воспарив над танцполом, плавая на волнах ошеломительного трека. Но в реальность его возвращает совсем другая, до ужаса банальная вибрация: в заднем кармане штанов коротко но настойчиво звякает телефон. Сережа мог бы не обращать внимания — наверняка там ничего серьезного — но он зачем-то вынимает его и смахивает с экрана блокировку. Pozov Live: «Подошел сегодня к зеркалу и не обнаружил ничего нового. Ничего такого, от чего меня при встрече с собственным отражением могло бы передернуть. Да, чуть больше морщин, да, чуть больше седых волос. В остальном, вроде, все тот же тип почти сорокалетнего возраста. Интересно, а мое отражение, глядя на меня из зеркала, тоже так думает? Или, может, это я чего-то не замечаю, а ему каждый раз при встрече со мной хочется сбежать куда подальше?» Этот пост адресован ему — в этом у Сережи нет абсолютно никаких сомнений. Он выключает экран и убирает смартфон обратно в задний карман. Потом хватает девушку, с которой танцует, за предплечье и, притянув к себе, орет ей на ухо: — Ты глубоко берешь?! — Что?! — Горловой минет делать умеешь?! — А! Да, конечно! — Показывай! Он тащит ее в сторону уборной, продолжая держать за предплечье. Он боится, что если выпустит ее руку, то они смешаются с толпой, и он потом не найдет ее. Потому что совершенно не может запомнить, как она выглядит. Они запираются в просторной кабинке, и девушка сразу устраивается перед ним на коленях. Стены сортира немного заглушают музыку, оставляя только гулкий звук битов, от которых дрожит пол, а из дальней кабинки отчетливо доносятся звуки ебли. Девушка расстегивает его брюки, достает вялый член и сквозь хитрую улыбку начинает игриво ласкать его языком, как заправская порноактриса. — Давай, нет времени, — говорит он, злясь на самого себя за то, что никак не может расслабиться. Улыбка сползает с ее лица, но глаза продолжают хитро поблескивать, когда она сперва активно надрачивает ему, с потом погружает член во влажный рот, сразу задавая какую-то невероятную амплитуду. В этот же момент Сережу прошибает пульсация. Темп у нее не быстрый, скорее даже какой-то нездорово замедленный, то и дело сбивающийся с ритма. От неожиданности Сережа стонет, и девушка воспринимает это как результат собственных действий, принимаясь насаживаться ртом, еще глубже ввинчивая его член в собственное горло. «Неужели тебе так противно…» — Нет! Член с пошлым звуком выскальзывает изо рта. — Что-то не так? — Что? — Я что-то не так делаю? — спрашивает девушка. Сережа непонимающе смотрит на нее сверху вниз, разглядывая ее глаза с размазанной тушью, распухшие от минета губы и густо покрытый слюной подбородок, и чувствует, как внутри него сбиваются с ритма два сердца. И девушка тут совершенно ни при чем. — Все в порядке, продолжай. Через двадцать минут он уже едет домой в полном одиночестве и состоянии раздрая. Он думает о том, что ему дальше делать и стоит ли все-таки обратиться к врачу. Сережа боится. Но еще больше он боится сойти с ума до того, как его объявят сумасшедшим. Он перебирает в уме знакомых — тех, кому можно доверять. Он даже решает съездить в Питер в ближайшие выходные для того, чтобы навестить Галю. Она не только врач — она его сестра и знает о его здоровье даже больше, чем он. Но что-то его останавливает. Сережа почему-то уверен в том, что Галя ему не поможет, потому что то, что с ним происходит, не совсем про здоровье. Точнее, не про физическое здоровье. А, впрочем, не зря говорят, ментальное с физическим связано гораздо сильнее, чем мы можем себе представить. Сережа останавливается у обочины, включая аварийку, и устало облокачивается о руль. Он бездумно следит за тем, как меланхолично работают дворники, смахивая со стекла бесконечный снегопад. Идея уже выкристаллизовалась в его душе. Осталось только принять ее умом. Ему кажется, что выбора у него не было с самого начала. Потому что единственный врач, которому он готов безоговорочно довериться — это Позов. И неважно, что он стоматолог. Дима знает достаточно в других областях медицины. У него много надежных специалистов среди знакомых. Он, в конце концов, всерьез интересовался психиатрией. И он, Сережа в этом почему-то уверен, не покрутит пальчиком у виска, когда услышит о Сережиной проблеме. Вот только при мысли, что ему предстоит говорить обо всем этом с Димой, его сердце почему-то сжимается. Их недолгая идиллия окончательно рухнула в августе. Позов уехал с семьей в Карелию на целых десять дней, оставив Сережу дожидаться окончания лета в одиночестве. И все бы ничего, они ведь и раньше периодически расставались, иногда даже на более длительный срок, но Димина ревность в последнее время переходила всякие границы, поэтому он стряс с Матвиенко обещание, что до тех пор, пока они вместе, Сережа не будет ни с кем ему изменять. Сережа и не изменял. Он действительно любил Диму, а больше ему никто и не нужен. Но цинизм, с которым Позов прощался с ним перед отъездом, давая ему различные наставления, породил в Сережиной душе такую обиду, что просто из вредности захотелось нарушить данное ему обещание. Он искренне не понимал, почему, пока Дима счастливо и радостно бороздит просторы русского севера, трахаясь с женой, Сережа не может трахать никого, кроме собственной руки. Обида в его душе, пока он сидел в баре в вечер Позовского отъезда, разрослась до таких размеров, что он позвонил Ане. Он знал, что она готова приехать к нему в любой день недели в любое время суток, и не ошибся. Она так и была у него в телефоне записана: Аня 24/7. Так и получилось. Пока Дима ловил рыбу в Карелии, Сережа не вылезал из постели с Аней, кажется, побив личный рекорд по количеству секса в сутки. Рассказывать подробности своих девяти с половиной дней Позову он не собирался, но и откровенно врать тоже не стал. Поэтому, когда по возвращению в Москву наблюдательный Дима догадался о Сережиной интрижке, отпираться не стал. В его душе вдруг взыграла такая гордость, что он выложил Диме все, как оно было. Дима попытался устроить ему разборки, мелочно предъявляя за измену. А Сережа слушал-слушал его высокоморальные рассуждения (о том, как должен был вести себя во время отсутствия благоверного, не снимая с собственных чресел пояс верности, о том, какой он блядун, который ебет все что движется, о том, что его кроме еды и ебли в этой жизни не волнует ничего) и вдруг понял, что больше не любит Диму. Вот так, разом, по щелчку пальцев, все его чувства прошли. Пуф — и нету. Он и раньше замечал в себе их постепенное увядание, еще в период активных съемок ЧДКИ. День за днем, шаг за шагом Дима спускался со своего нерушимого пьедестала, пока вдруг не оказалось, что он вовсе не бог, а очень даже обычный человек со своими страхами и слабостями, неловкий, неуклюжий, неумелый и, что, в общем-то, помимо ума, ему и козырнуть больше нечем. Впрочем, и последний его иногда подводил. Сережа вдруг четко осознал, что он на самом деле ничуть не хуже, а в чем-то даже лучше Димы. Это открытие было для него сродни библейскому откровению. Всю жизнь он считал себя второсортным, ни на что негодным, уродливым и тупым. А тут вдруг понял, что им, оказывается, можно всерьез увлечься. Что он привлекательный. Что он, в конце концов, знает, умеет и может что-то помимо секса и импровизации. А когда Дима начал вдруг кидать ему свои мелкие предъявы, Сережа вдруг почувствовал, что больше не хочет этих отношений. Он просто встал и ушел. Насовсем. Да, потом у них состоялся разговор, и не один. Дима извинялся. Они даже пробовали помириться. Но Сереже больше не хотелось этих встреч — он слишком от них устал. Они и раньше его тяготили, а теперь попросту обессмыслились. Так прошла осень и часть зимы. В его душе царил покой и умиротворение. Ровно до той минуты, пока он впервые не почувствовал пульсацию. *** На следующий день он пишет Позову сообщение с просьбой встретиться для медицинской консультации. Дима удивлен — это чувствуется даже через экран смартфона — но соглашается довольно быстро. А Сережа без лишних предисловий обещает заехать к нему домой этим же вечером. Весь день он чувствует чужое сердцебиение. Теперь оно бьется в груди, где-то рядом с его собственным сердцем. Бьется без передышки, словно боится, что секрет его существования выболтают знающему врачу. А вечером, когда Сережа садится в машину, оно словно с цепи срывается. Сереже приходится несколько раз останавливаться по дороге. Его накрывает с головой. Стучит везде: в руках, в груди, в голове, в ушах. В ушах — особенно сильно, так что он толком ничего не слышит. Он выключает бесполезную магнитолу и всерьез раздумывает о том, чтобы взять такси. Но бросать Финик посреди дороги просто кощунственно, поэтому он берет себя в руки и кое-как доезжает до Поза. Благо, расстояние между их домами не такое уж и большое. Позов спускается минут через десять. Сережа расфокусированным взглядом следит за тем, как он выходит из подъезда в распахнутой куртке поверх домашней одежды, как на ходу засовывает в рот сигарету, делает пару затяжек и выбрасывает недокуренный бычок в урну. Как оглядывается по сторонам в поисках Сережиной машины и, быстро сориентировавшись, идет к ней, размашисто перешагивая через сугробы. Сереже кажется, что его голову засунули в гудящий колокол. Когда Дима распахивает дверь пассажирского сидения, сквозь это гудение, как через толщу воды, прорываются далекие звуки улицы. Вид у него, наверно, под стать самочувствию. Позов быстро скользит по его лицу странным взглядом, словно утверждаясь в мысли, что причина для разговора действительно существует, а потом быстро протягивает руку для приветствия. — Здорово. — Здорово. Ощущения расплываются не меньше звуков, и Сережа, вырвав ладонь из рукопожатия, со вздохом откидывается на спинку сидения. — Ну, рассказывай, — говорит Позов, повернувшись к нему лицом. — Давай только сразу договоримся, что ты не сочтешь меня психом и не потащишь к психиатру. — Смотря что услышу, — пожимает плечами Дима, но, заметив, каким убийственным взглядом его одаривает Сережа, соглашается, — ладно, хорошо. — Я слышу стук. Вернее, не слышу — скорее, чувствую вибрацию, как если бы у меня под пальцами бился пульс. — Как понять, ты чувствуешь вибрацию? Где именно? — бесстрастно спрашивает Дима, выслушав сбивчивое объяснение. — Я и сам не понимаю… Как будто везде. Первый раз я его почувствовал в машине, словно он исходил от руля. Я даже решил, что с Фиником что-то не так — хотел везти его в сервис. Но это ощущение повторялось. Иногда оно исходило от предметов, а иногда как будто из моих собственных рук. Сережа вдруг замолкает. Говорить ему тяжело. Он слышит себя как сквозь вату. Такое бывает, когда уши сильно заложило от давления — говоришь будто издалека, а половину собственных слов не слышишь и из-за этого путаешься в них, сбиваешься с мысли и в конце концов понимаешь, что лучше просто молчать. Дима вновь очень внимательно слушает, а потом уточняет: — Ты уверен, что это не твой собственный пульс? — Уверен. Иногда я чувствую их оба. — А когда именно ты испытываешь эти ощущения? Ты пытался отслеживать время, вести дневник наблюдений? — Блять, Поз, какой, нахуй, дневник?! — раздосадовано говорит Сережа. — Да я несколько раз чуть не врезался от неожиданности! А ты говоришь, дневник. Он судорожно выдыхает, но потом вдруг собирается с мыслями: — Это происходит всегда в разное время: иногда вечером, иногда ночью. Иногда пару раз за день, а иногда несколько часов подряд, безостановочно. Вот как сейчас, например. — Сейчас? Ты и сейчас это чувствуешь? — спрашивает Позов удивленно. — Да. И так сильно, что почти уже ничего не различаю. Он поворачивает к Диме осунувшееся от усталости лицо. — Из-за этой проклятой пульсации я тебя почти не слышу. Я даже себя не слышу. Я, если честно, не понимаю, как вообще до тебя доехал. Дима какое-то время молчит, поигрывая ключами, а потом говорит: — Все это становится уже совершенно не смешно. Давай-ка, пересаживайся на пассажирское — я тебя кое-куда отвезу. — Куда? Дим, не надо меня к психиатру, ну пожалуйста… — Сереж, успокойся. Никто тебя в психи записывать не будет. Тебе просто помогут. — И, положив руку на Сережино плечо, добавляет: — Поверь мне, это очень надежный человек. От Диминых пальцев, лежащих на плече, исходит вполне различимый, очень конкретный стук, и Сережа вдруг взвивается, выдергивая руку, и говорит болезненно-раздраженно: — Это из-за тебя! — В смысле? — хмурится Дима. — Не надо никаких врачей. Это… Происходит, когда ты злишься на меня. — Я?! Блять, Сереж, с чего ты взял, что я на тебя злюсь?! Сережа вдруг отворачивается, пряча лицо ладонях, и виновато мычит: — Слушай, я не знаю, как это работает, но тогда, когда мы столкнулись с тобой в офисе, и после твоего поста про Катю, когда я написал комментарий… Ну, и последнего тоже… Ты явно злился, я знаю, я чувствую, и каждый раз после этого со мной случается этот проклятый стук! — Стук, значит. Дима громко вздыхает, а потом вдруг резко перехватывает Сережину руку и укладывает себе на грудь. — Этот? И теперь стучит везде, со всех сторон, будто сам воздух взбесился, громыхает огромным невидимым сердцем, поставляя в легкие слишком много кислорода, от которого перед глазами все напрочь расплывается. Сережа пытается что-то сказать. Напарывается на Димины глаза, открывает рот, но слова застревают где-то в переполненных воздухом легких. — Я не злился, — говорит Дима. — Я думал, что стал тебе противен… — Нет, — резче, чем хотелось бы, перебивает Сережа. Его пальцы, крепко сжатые чужой горячей ладонью, расправляются на Диминой груди сами собой, без Сережиного на то разрешения, пытаясь что-то сообщить без слов. Но Дима, кажется, и так все понимает. Даже больше, чем нужно. — Садись, — хлопает он по пассажирскому сидению. — Отвезу тебя домой. Ну или куда скажешь — хоть в клуб. Только пообещай мне, что кто-нибудь из твоих девушек доставит тебя потом обратно в целости и сохранности. — А сам? — А сам возьму такси, — не раздумывая, отвечает Позов. — Поехали домой, — говорит Сережа, отнимая руку от его груди. Когда они меняются местами, пульсация в голове немного утихает. Сережа совсем уже не различает, чье именно сердце он чувствует. Только теперь от его биения ему как-то тепло и спокойно. Он переводит взгляд на Диму и замечает, что тот улыбается одними глазами, но совершенно по-настоящему. А большего им обоим пока и не нужно.