_______________
Тусклый фонарный свет освещает аллею парка. Солнце уже давно скрылось, оставляя себе на смену практически полную луну. На улице совсем холодно, как и в любой осенний вечер, но сейчас Чонина это мало заботило. Ему просто нужен был воздух, нужно время подумать. Именно поэтому Чонин со всех ног покинул свой дом, убегая так быстро, словно бежал от самой смерти, не заботясь даже о том, чтобы взять с собой излюбленные наушники или одеться по погоде. Бежал пока ноги не стали ватными, пока дыхание не стало столь рваным, что он стал задыхаться. Чонин желал оказаться так далеко от дома, насколько это возможно; скрыться в ночи или исчезнуть под землёй, лишь бы оторваться от мира и всего в нём происходящего. Так он и оказался посреди какого-то богом забытого сквера, в одной лишь толстовке и домашних штанах — даже обуви на нём не было, что, конечно, понесло за собой серьёзные последствия и парень совсем не чувствовал ног. В любом случае, холод и ветер его не волновали, даже когда тело Яна начала пробирать дрожь, а руки больше походили на ледышки. Сейчас это не заслуживало и крупицы его мыслей, даже если холода проникали под кожу и заставляли внутренности поледенеть. С пустым взглядом и непроницаемым лицом, Чонин шагал по этой самой аллее, вовсе не чувствуя земли под ногами, совершенно не зная, что ему делать и какой дальше будет его жизнь. Никакой физический холод и рядом не стоял с мерзлотой которую он чувствовал с той минуты как покинул отчий дом, срываясь с места и отчаянно пытаясь сдержать норовящие пролиться слёзы. Хотелось биться о стену и рвать волосы вместе со скальпом, — что угодно, лишь бы остановить непрекращающийся поток навязчивых, обезнадёживающих мыслей, терзающих его разум и леденящих душу. Губы Чонина были противно искусаны в кровь, на безудержно дрожащих ладонях наверняка остались следы от ногтей после стольких сжатий в кулаки. Он потерял счёт времени, совершенно не представляя сколько уже бродит по округе. Желание зарыдать всё никак не пропадало, но не могло воплотиться в реальности, и через время Чонин сам уже мечтал чтобы слёзы наконец потекли по его щекам, что угодно, лишь бы излить и облегчить свою боль. Люди вокруг, — родители, учителя, одноклассники, — все всегда говорили ему, что стоит поплакать и на душе станет легче, что слёзы способны облегчить любой груз на сердце. Так почему-же он не мог выдавить из себя ни слезинки? — Мы хотим уехать отсюда, Чонин-а. У твоего отца появилась возможность получить хорошую должность в Токио. Вылет в пятницу, хорошо? — слова матери, которые стали виной всех его переживаний и боли сегодняшним вечером, казалось, не должны были так его расстраивать. Женщина не сказала и слова грубого, не имела под собой злостного мотива, но сердце Яна не могло перестать разрываться при мысли о том, что ему придётся уехать в совершенно другую страну и оставить всё, что имел здесь, в Корее, в своём родном городе. Меньше всего на свете ему хотелось покидать свой дом, уезжая за тысячу километров через океан. Как мог он взять и бросить всю свою привычную жизнь в пользу переезда в город, в котором он даже никогда не бывал и души единой там не знал? Неужели, по мнению его родителей, Чонин действительно в состоянии навсегда попрощаться со всем, что окружало его с первого дня жизни всего за три дня? Он не понимал не единой части этого плана, и точно не имел даже малейшего желания в нём участвовать. Но выбор казался лишь иллюзией. У Яна ведь даже друзей не было, лишь одноклассники да приятели, у которых всегда бы нашёлся кто-то поважнее его самого. Отказ от новой жизни, начала с нового листа, особенно если это пойдёт на пользу карьере его отца, в угоду его нелюбви к переменам было слишком, слишком эгоистично. Он не мог себе этого позволить. Чонин был загнан в угол, как забитая котом в угол мышь, и он понятия не имел как ему поступить, что сделать, чтобы облегчить своё положение. От безысходности хотелось выть диким зверем. Может, он был полным трусом, раз предпочёл сбежать, просто убежать от проблем и страха, даже если бегство не может ничего решить, но он не мог перебороть самого себя и принять ситуацию лицом к лицу. В конце концов, это означало столкнуться с собственными чувствами, а этого Ян точно не хотел, к этому он не был готов. Оказавшись так дома так далеко, насколько ему только хватило сил убежать, разум не стал яснее, а ситуация не стала проще. Всё, что оставалось Чонину этим вечером — смотреть в небо, словно прося помощи у яркой луны и сверкающих звёзд, вспоминая захватывающие душу рассказы, что слышал ещё в детстве. Луна ведь тоже была одинока. Рядом с Солнцем всегда были его планеты, восемь верных «друзей», а Луна была всего лишь спутником, обречённым вечно вращаться вокруг Земли. Чонин горестно усмехнулся, прикрывая глаза. Как бы он не стремился стать любимым и получить признание, в этот вечер, когда он чувствовал себя ничтожнее любой пылинки, встречающейся на его пути, ему и позвонить было некому. Жалость к самому себе пожирала его, практически не оставляя места ничему другому, ведь не с кем было прощаться перед отъездом и никто не будет за ним скучать. Стоило Яну только произнести эти слова у себя в мыслях, как мысль о противостоянии родителям и отказа о переезде практически исчезла. Невесёлый, судорожный смех, граничащий с истерикой сотряс тело Чонина, когда он застыл посреди дороги, закрывая лицо руками, пока сдавленные звуки продолжали слетать с его уст. Он смеялся до боли в груди, походя на обезумевшего, смеялся пока не сел голос и смех не превратился в угнетающие, устрашающие хрипы, напоминающие звуки из ужасов, где мертвецы пытались заговорить. Душа Чонина была привязана к каждому уголку города, к каждому человеку, что он постоянно встречал на улицах и в школе. Каждая мелочь его жизни — люди, с которыми он вместе ездил в автобусе каждое утро, запах свежей выпечки на улице возле его дома, дети на качелях парка в котором он любил гулять. Всё это окружало его столько лет, что он не попросту не знает и не представляет жизни без этих вещей. Но даже несмотря на его привязанность, забывая про все привычные ему вещи, он всё ещё был один. Так почему Чонин так держался за место, где он никому даже не нужен? Ян не мог найти в себе силы чтобы ответить самому себе. Единственный человек, который так или иначе был у Чонина это, по иронии судьбы, парень, который, вероятно, ненавидел его ещё сильнее, чем Чонин ненавидит себя сам. Не в силах продолжать мучать себя этими рассуждениямм, он обречённо присел прямо на холодный, закостеневший асфальт, пряча лицо в коленях, надеясь забыться, спрятаться от всего мира. Дрожь перестала сотрясать и тело, но Чонин и не заметил как окончательно застыл. Одиночество сводило его с ума, заставляя самые ужасающие мысли накладываться одна на другую в его разуме. Хотелось просто исчезнуть или уснуть вечным, непробудным сном и ничего более. В любом случае, никто бы и не заметил, так ведь? Знакомый, приятель, одноклассник, сосед… Разве было в этих словах что-то личное, что-то чем стоит дорожить? Пропади он, никто кроме его родителей даже не понял бы, не скажи им лично. Медленные, но достаточно громкие шаги заставили Чонина вырваться из вакуума горя и боли, и переборов желание заснуть он широко распахнул глаза, которые сам не понял что держал прикрытыми, вяло поднимая голову вверх. Но стоило только его взгляду подняться, вновь лицезрев ранее пустую аллею, Ян мечтал оказаться где угодно лишь бы не здесь. Из всех возможных людей живущих в городе, в его сторону направлялся именно Ким Сынмин, тот самый парень, презирающий его много лет. И когда он поднял голову с колен, Сынмин явно его узнал — глаза парня расширились в узнавании, а шаги ускорились. — Чонин? — позвал Сынмин, с трудом узнавая младшего в темноте. Ещё секунда, и на его лице наверняка расцвела бы задорно-насмешливая ухмылка, но стоило ему сделать ещё шаг, и он увидел эмоции, написанные на лице Чонина, а затем оглядел его полностью и наконец-то заметил, во что одет Ян и стало ему совсем не до смеха. — Ты какого чёрта здесь сидишь в таком виде? Умереть хочется? — И что если так? Отвали, — вяло огрызнулся Ян, опуская голову назад в прежнее положение, поддаваясь не только желанию расслабиться и уснуть, но и пытаясь лишить Сынмина возможности смотреть на него. Видеть человека, с которым на протяжении многих лет его объединяли лишь едкости и издевательства, в момент слабости, разумеется, не хотелось. Особенно, учитывая то, что вселенная решила сыграть с Чонином злую шутку, раз из огромного числа парней, окружающих его, влюбился он именно в этого — самого раздражающего, невыносимого и что наиболее удручающе из всего этого длинного и невесёлого списка, именно того, с которым у Чонина не было и единого шанса. — Ты совсем больной? — повысил голос Сынмин. Лица его Чонин видеть не мог, но вполне представлял какая гримаса на нём стоит — сжатая челюсть и нахмуренные домиком брови, как и в любой другой раз когда тот бесился. Голос, только, от чего-то у старшего звучал по другому, но Ян слишком устал, чтобы придавать этому значение. — Сидишь тут в парке на ночь глядя, без куртки и в явно домашних штанаж, без обуви, чёрт возьми! Тряссёшься от холода, просто, — вау, — слишком тупо даже для тебя! — Сынмин, я серьёзно, отвали! — повторил Ян надломившимся голосом, безуспешно стараясь придать ему твёрдости, от чего ему стало только хуже. Весь сегодняшний вечер — сплошной позор, от которого он будет отмываться ещё очень, очень долго. Может, окружающие его люди и не будут относиться к его поступкам так серьёзно, но он не может позволить того-же самому себе. Бороться уже не было смысла, он проиграл собственной слабости. Уже не имело значения, унизится ли он ещё сильнее. Он позволил себе умолять. — Пожалуйста, уходи. Ким, на удивление, замолчал. Может, слабая просьба Чонин повлияла на него, а может ему просто было плевать — неважно. На мгновение Чонин подумал, что он всё-таки ушёл, но Сынмин не был бы собой, сделай что его просят. Не прошло и минуты, как Чонин услышал шорох над собой, и не успел он спросить почему Сынмин всё ещё не убрался от него подальше, его схватили подмышки, заставляя удивлённо вскрикнуть, пока чьи-то руки поднимают его на ноги. — Ты что творишь?! — Замолчи, — твёрдо потребовал Сынмин, стоя у него за спиной. Чонин начал было оборачиваться, как его движение было затруднено курткой накинутой ему на спину. — Надевай. Ян глупо заморгал, не до конца осознавая суть происходящего. Думать было как никогда тяжело, а ситуация не делала лучше. — Надевай говорю! — нетерпеливо сказал Ким, самостоятельно вдевая одну руку младшего в рукав пуховика. — Ты что делаешь, придурок? — Это я — придурок? Не я сижу на земле в ожидании смерти от переохлаждения или чего похуже! — Да какая тебе разница, что я делаю?! — закричал Чонин. Попытался, если точнее. Голос всё ещё был слабым, но в этот раз фраза была увереннее, что не могло его не радовать. И впервые за всё время что они знакомы, Сынмин действительно выглядел так, будто не знает что сказать, не знает что ответить. Однако смятение, отразившееся в его глазах, исчезло столь же быстро, сколь появилось, возвращая привычное равнодушие. — Никакой. А теперь не веди себя как душевно больной, надень чёртову куртку и пошли. Чонин не смог сдержать раздражённого фырканья. — Пошли? Никуда я с тобой не пойду, дурак. Иди куда шёл и курткой своей подавись. — Или ты успокаиваешься и я спокойно провожаю тебя домой, чтобы ты не помер от своей же тупости или я прямо сейчас звоню в скорую помощь и говорю им что по улице ходит сумасшедший подросток, желающий умереть. Нравится такой вариант? Сдавшись, Чонин сжал губы, пытаясь сдерживать своё раздражение и разочарованием. Само собой, скорая помощь — последнее, что ему сейчас нужно. Ещё сильнее ему не хотелось привлекать к ситуации врачей, зная что они будут обязаны сообщить его родителям, а он итак достаточно их побеспокоил своим побегом, и точно не хотел загружать их ещё сильнее. Выбора не было, и они оба это знали. — Какое тебе дело до меня? Если я умру, ты на моей могиле танцевать будешь, — спросил Чонин, наконец-то принимая условия старшего и надевая куртку. — Обязательно станцую, — утвердительно кивнул Ким, застёгивая молнию на куртке, выглядящей на Чонине нелепо за счёт неподходящего размера. — Просто не в случае того, что ты подохнешь слишком жалкой смертью даже для тебя. Тем более, не очень то хорошо получилось бы, если бы я оставил тебя умирать здесь, не думаешь? Ходить потом шарахаться твоих знакомых. — Как мило с твоей стороны, — язвительно улыбнулся Чонин, надеясь что улыбка не походила на болезненную гримасу. — Может не так ты меня и ненавидишь. — Может быть, — сказал Сынмин настолько тихо, что Чонину сначала показалось что ему это послышалось и он сам себе всё придумал. Но больше Сынмин ничего не сказал, и отвёл взгляд, шагая в сторону. Схватив явно неспособного стоять самостоятельно Яна за руку, Ким начал прокладывать им путь из парка, стараясь идти как можно быстрее, продолжая молча вести младшего за собой. Минуты шли одна за другой, пока Чонин всё ещё был слишком усталым, чтобы понимать сколько они идут. Десять, двадцать минут, а может и вовсе больше получаса — он не знал. Но когда ясность начала возвращаться в разум Чонина, заставляя его начать запоздало анализировать происходящее, ему стало лишь хуже от переизбытка информации, которую он был неспособен анализировать. Усталость не покинула его, но теперь она уже не мешала Чонину паниковать из-за факта того, что он, по всей видимости, мог умереть от холода. Паника лишь усилилась с учётом того, что конечностей он всё ещё не чувствовал, еле осознавая что вообще ходит, а не парит над землёй. Подозрительное поведение Сынмина лучше тоже не делало. С чего вдруг он стал таким любезным, почему помогает? Эти вопросы наконец сформировались в его голове, обретая смысл. — Куда мы идём? — рассеянно спросил Ян, оглядываясь по сторонам, но не в силах узнать местность. Разум говорил ему что он в родном городе, что местность ему знакома, но когда он смотрел на вещи перед ним, ни одна не была чем-то, что он видел ранее. Всё выглядело размытым и чужим, сколько бы они не шли, путь не казался знакомым. Чуждые ему здания и виды, которые он не мог заставить себя найти в чертогах памяти, не просто заставляли его почувствовать дискомфорт или дезориентацию, о нет, он испытывал самый настоящий, глубинный ужас. — Боже, насколько сильно ты замёрз? — с новой силой удивился Ким, оборачиваясь на Чонина, но тот его уже не видел. — Ты не узнаешь дорогу до собственного дома? — Я не понимаю где мы… Я не понимаю, я не понимаю, — панически зашептал Чонин, повторяя эти слова как заевшая пластинка. Ноги вдруг вновь задрожали, а в горле встал ком. Чонин не понимал где он, он мог чувствовать лишь как мир плывёт в темноте перед ним, растворяясь в жуткой неизвестности, сводящей его с ума, будто она забиралась ему под кожу, тяготила кости и заставляла кровь бурлить в венах пока всё, что его окружало покрывалось непроглядной чернильной гущей, оставляя его совсем одного наедине с раздирающим сердце страхом. Вздохи стали резкими, грудь заболела словно под давлениям камня, в ушах встал неприятный звон. Тысяча мыслей мешалось в одну, не позволяя сконцентрироваться ни на одной, путая Чонина, лишая по его контроля даже над собственным разумом и телом. Всё, что он чувствовал, это страх. Ужас накрыл его безумной волной от которой было невозможно убежать или защититься, подчиняя его себе. Земля ушла из-под ног, и Чонин не мог избавиться от мысли, сумевшей выбиться из кучи тревожных размышлений — он был уверен, что умрёт. Темнота, поглотившая мир, наверняка скоро поглотит и его, когда смерть воткнёт свои костлявые руки в его тело, утягивая на тот свет. — Чонин! — услышал Ян откуда-то далеко, словно звук доносился из-под воды. Или в воде был он сам? — Чонин! Неужели смерть настигла его так быстро? Он почувствовал чьи-то руки на своём лице, покрываясь ледяным мурашками. Чонин словно тонул, погружаясь всё глубже и глубже, где его должна была встретить кончина, но касание не казалось ему связанным с этим. Вдыхая холодный воздух, Яну хотелось быть ближе к теплу, что излучали чужие ладони. В мире мерзлоты, тьмы, и страха, они были единственной вещью, что была светлой. Ему было тепло… Разве смерть не должна быть холодной? Кто-то вновь позвал его имени. Но теперь звук имел форму, обретая значение, когда мутный голос вновь прозвучал в ушах Чонина. Его звала не смерть, вовсе наоборот. Голос принадлежал кому-то, заставляющему Чонина жить. Словно очнувшись от дурного сна, Чонин зажмурился, а затем открыл глаза. Тьма отступила. Он видел свет. Он видел Сынмина. — Ты меня слышишь? Чонин, ответь! Ты в порядке, обещаю. Видишь, там наша школа, а там кафе, в котором ты подрабатывал летом, ты знаешь эти места, всё хорошо. Посмотри, ты поймёшь. Это Пусан, это наш дом! — Дом, — заворожённо повторил Чонин, моргая. Сынмин рядом облегчённо выдохнул, а затем выругался, протирая лоб ладонью. — Мы дома. — Да, Чонин, мы дома. А теперь давай отведём тебя к твоим родителям, пока ты не довёл меня до приступа. Всего пару минут и всё. Дом, — продолжало вертеться в голове Чонина, когда Сынмин вновь потянул его по дорогам ночного города. Сейчас Чонин чувствовал лёгкость, будто он способен парить над землёй, а проблемы сего мира его не обременяли. Рассеянно оглядываясь, он понял что тревога исчезла. Улицы, по которым они шагали, уже не казались чужими. Темнота более не казалась пугающей. Даже луна, казалось, светила ярче чем обычно. Впервые за вечер, он почувствовал что ему спокойно. Страха больше не было. Я не хочу покидать дом, — вынес вердикт Ян, наслаждаясь лёгкостью в моменте. Но правда была не в том. Его взгляд медленно упал туда, где рука Сынмина крепко сжимала его собственную, словно он мог защитить Чонина от всего мира, ведя его за собой. Я не хочу покидать тебя. В поглотившей его мир темноте, Ким Сынмин был самым ярким светом, даже несмотря на их отношения, что никогда не были даже близки к отметке «хорошие». Чонин, однако, смирился со своими чувствами ещё давно, когда понял что вечно убегать от правды не получится, как бы он этого не хотел. Один лишь Ким мог удержать Чонина здесь, заставить его остаться, даже если родители будут против. Сынмину просто нужно сказать то, что ему нужно услышать, пока не стало поздно. — Мы почти пришли, не отключайся, — вздёрнул его Сынмин, заметив очередной наплыв рассеянности Яна. — Вон, дом твой. Нормально всё? Согрелся хоть чуток? Чонин кивнул, неосознанно пряча лицо в воротнике куртки. Сейчас или никогда. — Спасибо! — вздохнув поглубже, выговорил Чонин, собирая последние силы в кулак чтобы начать диалог. — Чего? Повтори-ка. — Ты прекрасно всё слышал! — И? — на лице Кима расцвела ухмылка, и на секунду Чонин даже забыл, что этот диалог отличался от всех остальных. Казалось, в один момент они оторвались от этого вечера, наполненного болью и страхом, возвращаясь в школьным будням, наполненным колкостями, к которым они оба так привыкли. — Я хочу услышать это снова, когда ещё Ян Чонин соизволит произнести такую любезность как благодарность? Но отвлекаться на воспоминания было некогда. — Не волнуйся, в любом случае, это скорее всего наш последний разговор, — вот они, слова, реакция на которые всё решит. Что бы не сказал Сынмин, как бы не отреагировал, любое действие станет заключением в решении Чонина. Ян доверил Киму своё будущее, даже если старший понятия не имеет, какое значение будет иметь его ответ. И этих слов хватило чтобы заставить Сынмина застыть на месте. Шок отразился на его лице, глаза комично расширились, и Чонин даже мог бы подшутить, не будь ему самому не до смеха. В этот миг Сынмин больше походил на статую, даже грудь его перестала размеренно вздыматься, будто он вовсе перестал дышать. Секунды молчания больше походили на непозволительно длинные часы, пока двое смотрели друг на друга. Один со скорбью и печалью, а другой с удивлением и предательством. Две совершенно разные реакции, но что-то их всё же объединяло — не один из них не хотел, чтобы другой уходил. — Что ты имеешь в виду? — нервно сглатывая вопросил Сынмин, пытаясь унять бурю в сердце. На скулах у него заиграли желваки, челюсть сжалась с пугающей силой, заставившей Чонина очередной раз пожалеть о том, что им вообще приходится вести этот разговор. — В пятницу я переезжаю в Токио. — С чего вдруг? Я впервые об этом слышу! — Я и сам только сегодня узнал! — резко сказал Чонин, прикрывая глаза рукой. Голова болела, а ясность мысли, что так долго не могла вернуться к нему после переохлаждения, норовила вот-вот вновь пропасть. Пытаясь сохранять спокойствие, он с выдохом продолжил: — не факт что вообще уеду. В любом случае я здесь никому не нужен. — И что, ты просто возьмёшь и уедешь? — голос Кима надломился, когда он из-за всех сил старался не отводить взгляд. Впервые за всю жизнь он возжелал лицезреть в очах Чонина ярость — даже ненависть была бы лучше, чем то, что он видит сейчас. Не за что и никогда ему не хотелось смотреть в глаза своего «врага» и видеть в них горестное извинение. — Оставишь всё, не оглядываясь? — Я и сам не хочу! — сорвался на крик Ян, когда его глаза предательски заслезились, а к горлу поступил очередной ком. Уже счёта не была, какой раз за день это происходит, но он знал одно — этот был самым худшим. — Для тебя вообще это наверняка лучшая новость в мире, не тебе говорить мне оставаться! — Конечно, да… — поразительно, но как оказалось, челюсть Кима могла сжаться с ещё большей силой. Старший прикрыл глаза, всхлипывая как можно тише, чтобы Чонин не заметил. В голове крутилась одна мысль — сказать правду. Сказать правду, чтобы всё закончилось, сказать, чтобы Чонин остался. Но как только Сынмин открывал рот, слова не вылетали, и он лишь стоял как онемевший, без способности высказать таящиеся на душе чувства. Вместо этого, он соврал, соврал как делал всю жизнь, пряча любовь далеко и глубоко под показушной ненавистью. — Лучшая новость в мире, прекраснее не бывает. — Я рад что мы больше не увидимся, не подумай, просто… — уверенность будто иссякла, растворяясь в воздухе. Нет, Чонин не мог признаться, но не мог и убежать. — ещё пять минут, хорошо? — Я тоже рад, — тихо ответил Сынмин, самостоятельно осознавая насколько жалко и неискренне он звучит. Осталось пять минут, скажи что влюблён, — умолял он самого себя, ведя отчаянную борьбу со своей трусостью и страха быть отвергнутым. — Ты… Каков шанс того, что ты останешься? — Осталось пять минут, скажи что влюблён! — продолжал настаивать он, прокручивая в мозгу эту фразу как сумасшедший. — Я не знаю… Это хорошая возможность для моих родителей, а у меня в любом случае здесь никого нет, так что я просто… соглашусь? — Я. — Чего? — У тебя есть я. — Ты? Ты ненавидишь меня с первого дня нашего знакомства! — с губ Чонина сорвался смешок, брови взлетели до линии роста волос. Если это была шутка, то она ему явно не понравилась. Но несмотря на выставленную на свет реакцию, внутри у него родилась надежда на то, что он не одинок в своих чувствах, что Сынмин ответит ему взаимностью. Сердце забилось на одной бешеной ноте, Чонин задержал дыхание в тот-же миг, как Сынмин издал первый ответный звук. Скажи это, скажи! — Я не ненавижу тебя, дурак, я… — Чонин! — прервал их звонкий, беспокойный голос женщины, выглядывающей из-за приоткрытой двери. Двое парней сразу обернулись на звук, и женщина выбежала из дома, налетая на младшего из них. — Чонин, мы с твоим отцом так переживали… Беспокойные речи звучали в ушах обоих парней как белый шум, когда они вновь посмотрели друг на друга. Всё, на что они надеялись в эту минуту, все ожидания, мечты и мольбы, что были так близко, разбились прямо у них перед лицом. — Прости меня, мама, — пустым голосом ответил Ян. Руки успокаивающе гладили женщину по спине, но взгляд всё ещё был прикован к Сынмину, который в свою очередь смотрел на него в ответ, не прерываясь. Между ними будто пролетела молния, вспышка, которая не успела получить развития прежде чем потухла так-же, как и разожглась. Когда женщина отстранилась от объятий сына, она моментально перевела всё своё внимание на второго мальчика. — Чонин-а, это твой друг? Ты в его куртке? — не дожидаясь ответа от сына, впавшего в ступор от невозможности найти слов для ответа. Кто мы друг другу? Ещё час назад — враги, но… Так ли это было сейчас? Чонин не знал что ответить матери, более того, этот вопрос тревожил его самого. Благо, женщина не настаивала на ответе, вступая в разговор непосредственно с самим Сынмином. — Спасибо большое что привёл его домой и не дал замёрзнуть! Заходи, я чаю с раменом сделаю, ты должно замёрз, без куртки же! — Нет, нет, спасибо, не стоит… Я просто пойду. Чонин, оставь куртку себе. Я, наверное, вернусь за ней завтра… — запоздало ответил Сынмин, быстро разворачиваясь и скрываясь в темноте неосвещённых улиц и Ян мог поклясться, что перед уходом глаза старшего заблестели. — Сынмин! — позвал Чонин, но тот даже не оглянулся. — Ты так и не закончил… — шёпотом добавил Ян, глядя своей несчастной любви в след. — Чонин-а, если ты не хочешь уезжать, так и скажи, мы не будем заставлять! Ты важнее карьеры, мы не будет жертвовать твоим комфортом. Просто скажи, ты хочешь остаться… ради этого мальчика? Впервые за вечер, который был столь тяжёлым и печальным, Чонин почувствовал как слёзы, что никак не могли пролиться уже несколько часов, хлынули по его щекам, оставляя на них неприятный разгорячённый след. — Я не знаю, — сдавленно ответил Ян. Разум его был полностью пуст, словно он оторвался от этой вселенной, пребывая где-то совсем далеко отсюда. «Я не знаю что мне делать,» — осталось невысказанным, но явно витающим в воздухе. Нежные руки матери обняли его за плечо, когда она аккуратно заводила его в дом, шепча слова поддержки. «Всё хорошо,» — не переставала повторять она, но Чонин уже не слышал. Не было не звука её голоса, не ощущения её рук. В глазах осталась лишь картина Сынмина, глядящего ему прямо в душу, так и не произнёсшего слов, которых они оба так желали.Часть 1
20 февраля 2024 г. в 16:06