Видно дьявол тебя целовал

Видно дьявол тебя целовал в красный рот, тихо плавясь от зноя

      У Владимира больше не было связи с Сергеем Дмитриевичем Мончинским, и это слегка дезориентировало. Он был уверен, что как только их связь разорвут, больше он не будет чувствовать ничего и… ошибся. Он сотни раз менял хозяев. Будучи государственным дивом, он никогда не чувствовал сильной связи с вверенным колдуном, но с Сергеем Дмитриевичем всё как-то сразу пошло наперекосяк. И тут не то граф Аверин со своим Кузей были виноваты, не то сам Сергей Дмитриевич, но Владимир нутром чувствовал — этот молодой колдун его ещё впечатлит. Мончинский, впрочем, и в самом деле был довольно занимательным экземпляром: имея огромную силу и потенциал, он словно боялся даже подходить к Владимиру.       Дива это забавляло настолько, что не подтрунивать над колдуном он не мог. В итоге, сидя сейчас над дурацким отчётом о проделанной за год работе, Владимир впервые терялся, что писать. Что он должен написать. Перед графом Авериным можно было быть полностью честным, да и Императрица, если прочтет, всё поймёт верно, но отчет пройдёт через множество министров и чиновников, к тому же, его слова могут повлиять на будущее Сергея Дмитриевича. А ему он желал лучшего, но, в тоже время, эгоистично не хотел оказываться от него далеко, даже не будучи связанным. Граф Аверин, конечно, привязал Владимира к себе, но, что интересно, связь с Сергеем Владимир всё равно ощущал. И связь, и признательность, и привязанность.       Перед глазами тут же предстала их недавняя встреча.       Мончинский увидел его первым. Он неловко махнул Владимиру рукой, и сердце того на секунду замерло. Они оказались наедине впервые с момента, как Сергей провёл обряд разрыва связи.       — Сергей Дмитриевич! — Владимир подошёл теперь уже к коллеге-колдуну, — как Вы?       К сожалению, задать прямой вопрос — единственная доступная опция сейчас. Пусть Владимир и был отличным аналитиком, но чувствовать Сергея как прежде он больше не мог. Как и колдун его. Мончинский выглядел неважно: синяки под глазами, осунувшееся молодое лицо и чуть впалые щеки. «Не спит, мало ест», — отметил про себя Владимир.       — Я очень рад тебя видеть, — тепло улыбнулся колдун.       — Это взаимно, Сергей Дмитриевич.       Они шли по безлюдному коридору бок о бок и молчали. Когда они дошли до кабинета дива, Владимир улыбнулся.       — Зайдёте? — остановился он у двери. — Хоть раз отплачу Вам, напою чаем и угощу печеньем. Кузя только утром передал, Маргарита пекла.       Лицо Мончинского слегка прояснилось, и он кивнул, осторожно переступая порог небольшого кабинета, свежевыкрашенного в насыщенный зелёный цвет.       — Я вижу, Гермес Аркадьевич старается улучшить условия для дивов…       Владимир кивнул и в упор посмотрел на бывшего хозяина. Он хотел поговорить о другом.       — Сергей Дмитриевич, — начал было он, но Мончинский только покачал головой. Морщинки на его лице тут же разгладились, уступая место новым — он расплылся в улыбке. Владимир уловил и в ней нотки грусти, но даже за таким выражением лица Сергея наблюдать было куда приятней.       — Как Вы?       — Ломка ещё ощущается, — пожал плечами Сергей, совсем буднично, будто между делом, и, в тоже время, словно извиняясь за свою слабость.       Вот только Владимир прекрасно знал, что его хозяин не слабый. Более того, он очень давно не был под началом у таких сильных колдунов. Он слегка подался вперёд в несвойственном жесте поддержки, сам толком не понимая, что собирался сделать. Сергей опустил взгляд на его протянутую ладонь, и тут же поднял глаза обратно.       — У тебя тоже?..       Владимир на самом деле не чувствовал ломки. О, он точно знал, что это такое. Столько колдунов, сколько прошло через него, не прошло ни через одного дива Управления. Со временем признаки ломки практически стёрлись. И, тем не менее, легко коснувшись края формы Мончинского, сказал:       — Да.       Сергей молча сделал к нему шаг и аккуратно, будто боясь лишний раз коснуться, просунул руки под его руками, и так и замер в нерешительности. Владимиру выбило дыхание из груди. Но не успел он предпринять хоть что-то, как чужие ладони всё же коснулись его спины.       Тепло от Сергея Дмитриевича будто бы передавалось ему. Это было приятно. Так, будто недостающую частичку собственной души на секунду возвратили назад.       Владимир еще секунду поколебался, но, не в силах противиться затопившей его нежности, сомкнул ладони на спине Сергея Дмитриевича. Тот в ответ придвинулся еще ближе, не оставляя между ними никакого пространства. Он почувствовал, как форма на спине смялась: так крепко пальцы Мончинского вжали его в себя. Владимир глубоко вздохнул и прикрыл глаза, пытаясь запомнить этот момент как можно лучше. Впитать в себя каждое соприкосновение кожи о кожу, каждый выдох в свою шею, лёгкий дискомфорт от крепких объятий чуть ниже рёбер и гулко стучащее сердце. Надеяться на то, что это когда-либо повторится не приходилось. И, тем не менее.       — Это всё ломка?.. — тихонько выдохнул Владимир.       — Если хочешь… да, это ломка.       Владимир едва заметно кивнул головой, соглашаясь, и легонько, будто бы делал так сто раз, принялся поглаживать чужую спину, стараясь успокоить и выразить всю заботу и понимание, на которые только был способен.       Див резко отодвинул стул, отгоняя воспоминания, поморщился от неприятного скрежета деревянных ножек о паркет, и принялся расхаживать по комнате. У Владимира никогда не было времени для того, чтобы анализировать чьи-либо чувства, он всегда руководствовался фактами и действиями, и именно на их основании делал выводы. И сейчас эти факты играли против него самого: во-первых, он успел изучить молодого колдуна за этот год, во-вторых, не был способен остаться равнодушным, смея надеяться, что считался Сергею Дмитриевичу пусть и другом.       Отчёт никак не шёл. По протоколу он должен был отобразить все сильные и слабые стороны Мончинского. Это была стандартная процедура: так делали все дивы по окончанию года связи. Владимир свой отчёт просрочил, но вовсе не из-за собственной безалаберности, ещё до истечения года службы они с Сергеем перешли в Столицу. Документ получался сухим и безжизненным.       «Сергей Мончинский — талантливый колдун».       Что чистая правда: уровень его силы пока не сравнится ни с графом Авериным, ни, например, с Булгаковым, но Владимир уверен, при хорошем стечении обстоятельств, при наличии рядом грамотно обученного дива — такого как он, например — Мончинский через пару лет сможет составить конкуренцию любому колдуну в Империи.       «Сергей Мончинский — старательный, усердный и упорный».       Владимир понял это с самого первого дня, и имел возможность убедиться еще много-много раз. Каждый день юный колдун доказывал Владимиру: плохо, тяжело? Да, но он никогда не сдастся и не отступится ни от задания, ни от Устава, ни от убеждений, ни от целей. В первое время Владимир не раз пытался заставить парня поступить нечестно, пойти на обман, саботаж, воспользоваться собой не в рабочих целях, но Сергей только смущённо улыбался и шёл вперёд.       Из этого вытекало следующее: «Сергей Мончинский знает, что такое честность».       Сергей всегда был честен с ним. Извинялся, если чувствовал, что виноват, говорил то, что думает, без утайки, и, даже когда Владимир чувствовал исходящий от него страх, Сергей упорно шёл вперёд, стойко озвучивая свою точку зрения.       «Сергей Мончинский — синоним слова «честь».       Он поступал исключительно в соответствии с неписанными законами поведения истинного джентльмена.       Было, правда, что-то ещё. Что-то, что всё равно проскакивало между уставных строчек, что-то, что заставляло Владимира выводить каждую строчку с особой тщательностью, выбирая слова, запутывая собственные мысли.       Он, в отличие от Сергея, никогда не пытался быть честным с собой до конца. Пока эта честность не стала лезть отовсюду: из-под пера, из собственных мыслей и человеческого строения сердца. Дивы ведь не должны такое ощущать? И, тем не менее, Владимир ощущал. Это он, он сам чувствовал за хозяина страх, не хотел его «есть», нет, не так. О, он очень хотел. Вот только сожрать — это прекратить существование Сергея, а так поступить он не мог. И тут дело не в долге или заслугах Мончинского, как перспективного колдуна, а в банальном эгоизме. Он хотел как можно чаще с ним видеться. Ему нравился его образ мысли, нравилось то, как Сергей улыбался, смеялся или запальчиво что-то рассказывал, нравилось, как иногда его щёки пылали в смущении, и как… как он долго на него смотрел, если им доводилось коротать вечера в библиотеке дома у Мончинских. Владимир его взгляды, если и не видел, то чувствовал. И это не раздражало. Ему хотелось изучать в ответ. Чуть отросшие волосы, спадающие на глаза, которые Сергей то и дело убирал, легкую небритость — недоступную дивам, неловкую улыбку и мягкий, но уверенный взгляд. Сергей по крупице овладевал вниманием Владимира, пока не стал важной частью его жизни и, что самое ужасное, это осталось константой и после разрыва связи.       Владимир снова отложил ручку и задумался. В один из вечеров он был приглашён на ужин к графу Аверину. И, если честно, планировал воспользоваться лестным статусом «друг» по полной. Мончинского, вообще-то, тоже приглашали, но он вместе со своим новым дивом был в этот день на дежурстве, что для Владимира оказалось очень кстати.       Произнесённое в собственных мыслях «своим новым дивом» больно резануло где-то под ребрами, но Владимир тут же успокоил себя: если он считает себя независимым и свободным, если они с Сергеем Дмитриевичем и правда не просто «хозяин и его див», то это неважно. Их связь не завязана на крови колдуна. Она — нечто большее, куда более сложное и хрупкое. Ужин, как и всегда в доме у графа, был великолепным. Маргарита постаралась на славу, и, когда они перешли к десерту, Владимир набрался-таки храбрости (подумать только) поинтересоваться.       — У меня деликатный вопрос. Смею надеяться, что не слишком разочарую вас обоих, если задам его, — Владимир почему-то был уверен, что ничего подобного не случится, но предупредить посчитал данью вежливости.       Кузя слегка нахмурился.       — Если ты не собрался устроить переворот, то нет, — заверил его граф.       Владимир слегка улыбнулся и сформулировал то, что давно вертелось на языке.       — Может ли див полюбить человека?       У Кузи из рук выпала вилка и со звоном ударилась о тарелку. Гермес Аркадьевич на него предупреждающе зыркнул, но быстро повернулся обратно ко Владимиру.       — Думаю... Думаю, да.       — Ой, думаете Вы, — Кузя, видимо, справившись с шоком, вернулся к своей обычной фазе всем заинтересованного подростка, — не Вы ли крутили роман с Анастасией?       Теперь вилка едва не выпала из рук Владимира. Он растерянно посмотрел на Аверина, но тот только развёл руками и улыбнулся.       Увиделись они в Управлении абсолютно случайно. Ну, насколько вообще можно случайно встретиться двум сотрудникам одного учреждения. Владимир передал Гермесу Аркадьевичу многострадальный отчет, а Сергей Дмитриевич с Иннокентием только прибыли с очередного задания. Владимир снова с тоской отметил, как неприятно его кольнуло наличие рядом с Сергеем другого дива. Иннокентий с невозмутимым видом стоял чуть позади своего хозяина, а тот уверенно рассказывал стажёрам о своём хоть и коротком, но уже очень серьёзном опыте. Мончинский, заметив Владимира, прервал свой рассказ и поздоровался. Див учтиво кивнул в ответ и, не желая отвлекать ни колдуна, ни себя, направился восвояси.       — Владимир! — Мончинский догнал его, но див, тонущий в собственных мыслях, не отреагировал. Тогда Сергей, грубо нарушая рамки допустимого взаимодействия между людьми и дивами, но следуя чисто человеческим взаимоотношениям, ухватился за рукав его форменного пальто, — постой же. Ты… почему? Куда, — он вдруг растерялся, напомнив себя прежнего — не осталось и следа от уверенности, которую он излучал перед стажёрами.       — Отчёт отдал, сегодня увольнительная, — пожал плечами Владимир, — сейчас пойду в общежитие.       — О, — Сергей нахмурился, — ты снова живешь там?       Владимир едва сдержал улыбку — Сергей явно не вполне понимал, о чём говорил.       — А где же еще? — спокойно продолжил он. — Но волноваться не стоит, общежитие улучшили. Как и еду. Конечно, не деликатесы Вашей матушки или Маргариты, но вполне сносно.       Владимир попытался пошутить, чтобы убрать с лица Мончинского это виновато-удивлённое выражение, но тот как будто бы даже моргать перестал.       — А ты… Я понимаю, что это нагло с моей стороны, и поэтому я как-то не спросил раньше, посчитал, что если у тебя новый хозяин, то ты и живешь у него, и я… кхм… Но, может быть, в таком случае, ты хотел бы? — Сергей окончательно засмущался, щёки его обожгло красным.       Владимир всегда восхищался тем, насколько люди не умели скрывать свои эмоции. Сергей наедине с Владимиром и вовсе терялся, но диву это смущение нравилось. Он внимательно смотрел на Сергея Дмитриевича, впитывая всю гамму чужих эмоций, и губы его поневоле всё-таки расплылись в улыбке.       — Хотел бы что? — о, он понимал.       Но Мончинский, кажется, решил покаяться во всех своих сомнениях и будто не заметил вопроса.       — Я всё думал раньше, что ты слишком сильный див для меня. И, наверное, хорошо, что я получил кого-то, кто больше соответствует моим силам. И ты тоже получил достойного себе колдуна. Гермес Аркадьевич куда лучший хозяин для тебя, да и ты всегда хотел поработать под его началом, поэтому, я подумал, что так будет лучше? Но...       — Нo?       — Понимаешь, я не чувствую, что мне лучше.       O, Владимир прекрасно понимал.       — Ну, мы можем быть друзьями? — осторожно поинтересовался он, — точнее, я полагал, что мы с Вами уже. — Разумеется! — Сергей едва не подскочил на месте, — я же, как раз, понимаешь, хотел спросить… Хотя это неуместно, наверное. Конечно, неуместно…       Мончинский окончательно растерял всю свою смелость, его взгляд переместился куда-то в пол, и Владимир почувствовал, что нервозность собеседника передалась и ему самому. Он стиснул кулаки на секунду, отчего-то смеяться больше не хотелось.       — Сергей Дмитриевич, скажите же то, что хотели, прекратите увиливать! — он протянул руку и обхватил запястье Мончинского рукой. — Обещаю, что не стану думать хуже о вас, или о ком бы то ни было. Я Вам доверяю.       Доверие... когда в последний раз он действительно доверял кому-либо кроме себя самого? И, тем не менее, Владимир понимал, что ни капли не преувеличил. Сергей же с каким-то благоговейным ужасом смотрел на собственную руку в ловушке ладони дива, и Владимир подумал, что тот сейчас ее отдёрнет, но взгляд его постепенно теплел, и Сергей Дмитриевич вместо этого поднял вторую руку и положил ее поверх сомкнутых пальцев Владимира.       — Спасибо тебе, — он, наконец, посмотрел прямо в лицо дива. Глаза его блестели. — Спасибо тебе за всё. Я… никак не привыкну. Первое, что я должен был сказать ещё в тот раз: я не думаю, что это ломка. Нет, я уверен, что это не она.       Владимир чуть прищурился, сделал шаг вперед, стараясь не разрывать зрительного контакта. Сердце внутри грохотало так, словно и правда было человеческим. Он замер на секунду, будтo перед прыжкoм. Кузя ему рассказывал. Объяснял. Он будто понимал, но теперь чувствовал себя абсолютно беспомощным. Его разрывало изнутри от калейдоскопа переживаемых эмоций: страха, неуверенности — своей и Сергея Дмитриевича, — а еще от колотящегося сердца и сжавшегося где-то в животе кома, странного, но приятного. Див лихорадочно соображал, а затем, уставившись на замершего колдуна, вдруг понял.       — Я… я хочу Вас поцеловать, — с удивлением выдохнул Владимир.       Мoнчинский уставился на него, моргнул и зарделся. Руки, тем не менее, не убрал.       — А я хочу предложить тебе снова жить со мной. В моем доме. В доме моей семьи… Если ты хочешь, — растерянно пробормотал он. — Решил, что скажу сейчас, а то потом могу просто не найти сил, или не собрать мысли...       Они стояли так какое-то время, осознавая сказанное. Сергей Дмитриевич всё моргал, а Владимир никак не мог оторвать взгляда от его пушистых ресниц, пунцовых щек и сухих губ. Колдун был до ужаса трогательным сейчас, но Владимир знал, что тот бывает и требовательным, и властным, и настойчивым.       И он не подвёл. Коротко улыбнувшись, легонько убрал спадавшую чёлку со лба Владимира и практически невесомо прошелся по его волосам: Владимира тут же ударило воспоминанием о том, как колдун сделал тоже самое, когда отвязал его от себя. В этот раз всё было наоборот: Сергей Дмитриевич подался вперёд, аккуратно касаясь губ Владимира своими. Див, почувствовав мягкие губы на своих, непроизвольно закрыл глаза и едва удержался, чтобы не сжать Мончинского в объятиях. Поцелуй ощущался приятно. Настолько, что хотелось поплотнее прижаться, почувствовать сильнее, но он только крепче сжал чужую ладонь, неосознанно пытаясь переплести пальцы: хотя бы рукам не оставить и капли пространства. Мончинский издал какой-то сдавленный стон, и Владимир понял, что слегка перегнул — тут же разжал пальцы. Хотел было извиниться и отстраниться, но колдун легонько укусил его за губу, заставляя Владимира разомкнуть губы. Поцелуй перестал поддаваться описанию, становясь более жарким, настойчивым и мокрым. Владимир всё же не удержался и свободной рукой прижал Сергея к себе. Когда человеку стало очевидно тяжело дышать, Владимир всё же отстранился. Сергей Дмитриевич выглядел еще более смущённым, чем до поцелуя: весь расхристанный, тяжело дышащий, он смотрел на Владимира практически с ужасом и, одновременно, восторгом. Владимир подозревал, что сам выглядел не лучше. И куда делись все вымуштрованные за сотни лет правила? Какое там.       — Люблю, когда Вы такой, — усмехнулся он, — уверенный в себе. Но, думаю, целоваться прямо у выхода из Управления — не лучшая идея.       Мончинский только неловко пожал плечами и растянул губы в тёплой (одной из любимых у Владимира!) улыбке.       — Моё предложение о переезде всё ещё в силе.       — Я обязательно им воспользуюсь, — Владимир уже прикинул, что скажет Аверину, хотя мозг всё ещё соображал несколько туго, затуманенный поцелуем: ощущения покруче, чем когда крови напьёшься, — думаю, у нас получится убедить графа.