Муза

      Пушистые белые облака время от времени закрывали яркое солнце, что невероятно сильно пекло. На улице стояла беспощадная жара, от которой могли спасти тенёк где-то в глубине внутреннего садика, освежающие напитки и приятная прохладная вода. Иногда дул слабый ветерок. Он игрался с зелёными листьями стройных берёзок, раскачивал хрупкие головки цветов, разросшихся не пойми где. Это также касалось и вьющихся растений, которые, на удивление, оплели всё, что можно: крышу беседки, некоторые стволы деревьев, столбы уличных фонарей.       Муса сидела на скамейке, скрытой несколькими кустарниками, в тени. Она держала в руках небольшой букетик жёлтоголовых одуванчиков, которые позже будут вплетены в красочный венок. Только вот сил нарвать ещё цветов не осталось, не говоря уже о том, чтобы встать и дойти хотя бы до беседки. Всё забрала изголодавшаяся жара. Не спасала даже соломенная шляпка с прикреплённой повязкой, которая всё время скрывала (или, по крайней мере, пыталась это сделать) ненавистный шрам.       Из ниоткуда вышла Хранительница, держа в руках небольшой букетик нежно-голубых и фиолетовых цветов. Она постояла несколько секунд в растерянности (увы, похвастаться хорошим зрением не могла), поправила на левом глазу золотистый монокль и, наконец, заметив Мусу, спешно направилась к ней.       — Сколько раз я должна тебе повторять? — хмуро произнесла Хранительница, убирая повязку с шляпки. — Ты можешь не скрывать лицо, когда находишься в поместье.       Поместье, пожалуй, оставалось единственным местом, где каждый мог не стесняться изъянов и быть самим собой, зная, что никто не посмеет издеваться. Правило касалось всех, исключений попросту не было. Однако Хранительница сильно злилась (хотя её эмоции в такие моменты трудно назвать злобой, скорее, обидой), когда Муса скрывала собственное лицо, несмотря на многочисленные просьбы ходить без повязки. Первым сдался Инспир, уставший объяснять одни и те же вещи.       Хранительница тяжело вздохнула. Наверное, от усталости. Кончиками пальцев она коснулась острого подбородка Мусы и слегка подняла её голову. Бирюзовый или, скорее, васильковый цвет глаз встретился с тусклым серо-зелёным. Муса удивилась, слегка приоткрыв рот. На всех когда-либо показанных фотографиях Хранительница с насыщенным стальным оттенком. Но сейчас… Что произошло, что они её глаза стали настолько блёклыми?       — Твои глаза… — прошептала Муса, касаясь подушечками пальцев её щеки.       — Время сыграло с ними злую шутку. — почти тотчас ответила Хранительница, беззлобно усмехнувшись.       Муса растерянно покачала головой. Она наблюдала за ней и с уверенностью могла сказать, что её жизнь не настолько хороша, как казалось с первого взгляда. Хотелось стать ей опорой, поддержкой. Перепробовано множество способов заставить рассказать о случившихся моментах, однако Хранительница отмахивалась и ничего не рассказывала, мол, нет повода для беспокойств. А потому Муса, отчаявшись, оставила всякие попытки выяснить причину подавленного настроения, надеясь, что её подруга сама всем поделиться. Пока этот момент не настал.       — Разве тебе не будет стыдно находится рядом со мной, если кто-то скажет о моём уродстве? — спросила Муса, нарушая минутную тишину.       — Мне всё равно на чьё-то мнение, — с уверенностью сказала Хранительница. — Но если этот некто не остановится, то я вынуждена преподать ему урок.       К счастью для Мусы, подобные случаи происходили крайне редко. Все старались действовать закону: «Я уважаю твоё мнение, а ты — моё». Однако находились такие люди, которые подливали масло в огонь, делая затаившийся пожар всё больше и больше. В один момент Хранительница, постоянно державшая все эмоции в глубине души, с особой радостью разбила голову одному бедняге, не скромничавшему по поводу оскорблений, о беломраморную колонну. Сколько крови тогда пролилось! Инспир, наблюдавший драку со стороны, делал ставку на разбросанные по полу мозги. Но он проиграл, отдав десять серебряных монет. Дело в том, что Хранительница имела ту чудесную способность быстро остывать после случайной вспышки агрессии. Впоследствии Муса не хотела и вовсе снимать шляпку, чтобы под удар не попал какой-нибудь зевака.       А вот Хранительница тогда славно «повеселилась», выпустив накопленную злость наружу. Ей (пускай данная мысль и пугала позже) нравилось наблюдать, как на прекрасном личике обидчика распускались синие цветы с тёмно-красными пятнами по краям. Словно к атласной ленте баклажанового цвета пришили одну такую же, только бордовую. Видела, как трескались их нежные губы и как на них образовывались маленькие алые бусинки. Её глаза никак не могли оторваться от разбитого носа, из которого то и дело ручьями лилась кровь, пачкая всё вокруг: одежду, руки и, самое главное, лицо.       — Но всё-таки, — с неуверенностью сказала Муса, — Разве ты не видишь, что я уродлива?       — Красота, — задумчиво протянула Хранительница, убрав руки за спину. — Сомневаюсь, что когда-нибудь пойму её стандарты. Большинство людей стараются скрыть прогнившие души за косметикой, украшениями, дорогими одеждами. Ими все восхищаются; все, в случае чего, встают на их сторону, даже если они не правы. А вот тех, у кого есть доброе сердце и не самая приятная внешность, готовы загнобить до смерти. Всё это так странно!       Муса задумчиво смотрела на носки лакированных туфель, слегка наклонив голову вбок. Ей доставляло удовольствие слушать чьи-то накопившиеся рассуждения или рассказы, будь то морально уставшая от Внешнего мира Хранительница или Инспир, постоянно сплетничающий обо всём, что заметил в мирах других творческих людей. Она очень редко выходила из поместья (причиной, опять же, являлась внешность), а потому хоть какие-то новости, происходившие за его пределами, помогали находиться в курсе почти всех событий.       Они сидели несколько минут в тишине, наблюдая за окружающей природой. Жара немного спала, дышать стало легче. Птицы: голосистые соловьи, шустрые трясогузки, взъерошенные воробьи — вылетели из небольших гнёзд, спрятанных где-то в ветвях деревьев, и с облегчением приземлились около небольшого пруда. Они с любопытством глядели на водную гладь, на которой безмятежно плавали или какой-нибудь сорвавшийся с ветки жучок, или упавший листик берёзы. Иногда могли подойти и клюнуть прямо в воду, отчего сразу же появлялись маленькие круги, перерастающие в большие.       Хранительница встала со скамейки, бросила взгляд на поникшую Мусу. Она тяжело вздохнула и, коснувшись пальцами её маленького подбородка, слегка подняла голову.       — Ты прекрасна, и не стоит этого отрицать. — произнесла Хранительница, слегка нахмурившись. — Да, возможно, ты не блещешь красотой, но с тобой интересно разговаривать. В тебе есть те качества, которые притягивают большинство людей. Они хотят общаться с тобой. Твои знания, ум делают тебя краше.       Муса задумчиво покачала головой. Слова, произнесённые из уст Хранительницы, кажется, начали действовать. Однако она ещё немного сомневалась, взвешивала всё, размышляла, стоит ли ей довериться. Хранительница осторожно положила ладонь на её руку.       — Пойми же, тебя никто не осудит за твой шрам! — сказала Хранительница. — Каждый приходящий сюда да с каким-нибудь изъяном, будь то внешность или характер. Расслабься и просто наслаждайся жизнью.       — Я постараюсь следовать твоему совету, — спустя какое-то время раздумий тихо произнесла Муса. — Просто мне нужно время, хорошо?       Хранительница, слабо улыбнувшись, кивнула. Муса встала со скамейки, взяла её под руку. Они ещё раз переглянулись, прежде чем выйти на тропинку, ведущую в поместье. Там их, возможно, уже ждал Инспир, который приготовил очередную порцию холодных напитков и лёгких закусок. Хранительница очень надеялась, что её слова как-то помогут Мусе преодолеть собственный комплекс.