***
— Чун Юнь… Луна сегодня такая красивая. Син Цю говорил это тихим мелодичным голосом. Пусть Чун Юнь и не замечал, но синевласый знатно волновался, когда говорил эту фразу. — И правда красивая… Син Цю, услышав это, сначало отвернулся, спрятав своё расстроенное выражение лица, но ничего не сказал. Но с каждым днём до него доходило, что юный экзорцист может попросту не знать значения этой фразы. Так и было. Чем больше они виделись, тем больше писатель в этом убеждался. На душе Син Цю становилось легче с этого факта. Парень расставил руки, шагая по тому месту, где Син Цю впервые «признался» своему возлюбленному. Напевая себе успокаивающую мелодию под нос, Цю шёл по каменному бортику, балансируя. Сегодня настроение действительно было отличным. Одна мысль за другой проскальзывала в голове. План по очередному признанию на праздник Ночь Сумерек должен быть великолепным. Нужно быть прямолинейным, чтобы до Чун Юня наконец дошли эти слова. — Ох… может надо себе уже на лбу написать о своих чувствах? — коротко хохотнул писатель, чуть не проиграв — нельзя было ступать на ровную поверхность, пока не пройдёшь достаточно много по бортику. — Каких? — рука протянулась, хватая чужую, поддерживая балансировку Син Цю. Тот удивился, что сам чуть не упал от неожиданности. Но чужая рука очень так помогла. Только вот сам писатель уже спрыгнул с борта, убирая свою руку. — Как ты здесь оказался? — решив увильнуть от вопроса, Син Цю задал ответный вопрос. — Проходил мимо, вот, просто хотел заскочить именно сюда. — Понимаю, мне тоже тут нравится. Здесь есть много воспоминаний, — подхватил тему разговора Син Цю, ухмыльнувшись. Вот как… Значит их обоих приводят сюда свои собственные чувства. Может всё не так уж плохо и может… Может Юнь ответит на его чувства взаимностью? Призрачная надежда растворилась приятным теплом внутри, разогревая нутро. Но как бы прискорбно не было, нужно оставить надежды. Иначе боли будет в несколько раз больше. Окрыляющее чувство, что зовётся влюблённостью совсем не подвластно ему, причиняя как вред, так и ощущение бабочек в животе. — Прости. Вырвалось прежде, чем писатель успел подумать. — За что? — Да так, просто думаю, что нужно попросить прощения у тебя. — Да за что? Ты же мне ничего не сделал, тем более у тебя ведь даже нет мыслей вредить мне намеренно? Зачем ты извиняешься? — друга так умиляло это непонимающее лицо Чун Юня, что он неловко рассмеялся. — Придёт время и ты всё узнаешь. — Син Цю! Смех и возмущения раздавались по улице, пугая котов и притягивая любопытный взгляд прохожих.***
— Можно пожалуйста букет глазурных лилий? — Конечно. В праздник Ночных Сумерек столько много продаж! Подбираете для своей госпожи сердца? — пожилая женщина с улыбкой взглянула на него, в её глазах то и дело плескалась радость. — Не то чтобы… Хотя да, вы правы. Ловко раскусили меня, — добродушно рассмеялся Син Цю. Бабушке было необязательно знать, что этот букет вовсе не для девушки. Юноша не знал, как изначально преподнести признание. Он просто хотел сказать напрямую, но это показалось ему слишком небрежным признанием. Он хотел, чтобы Чун Юнь запомнил этот день и у них осталось хоть какой-то предмет, взглянув на который, он мог бы вспоминать другого, даже если они порвут все связи после этого. Сердце неприятно кольнуло от нахлынувшего волнения. «Всё будет хорошо, я ведь справлюсь? Да. Я должен.» Мысленно произнося это, Цю оплатил свою покупку и короткими перебежками отправился на место встречи. Через несколько минут к лавке подошёл ещё один парень. — Здравствуйте, бабушка. Остались ли у вас шелковицы? — Юнь боялся, что он опоздал и с начала праздника уже успели всё раскупить. Пот стекал с висков — уж больно торопился. Даже если он не зашёл бы сюда, то всё равно бы опоздал на встречу к Син Цю. Почему-то казалось, что прийти с пустыми руками будет неправильно. Син Цю как-то говорил, что в его книге он использовал шелковицу как знак признания в любви. Почему бы не сделать именно так? — Сколько нынче молодых парней, так красиво ухаживающие за своими любимыми, — хохотнула старушка. Чун Юнь, пытаясь отдышаться после бега, натянуто улыбнулся. Ну и как бы она отреагировала, если бы услышала, что эти цветы предназначались одному юноше? Может отхлестала бы его этими купленными цветами? А может понимающе улыбнулась? Вариантов было на самом деле много, но раздумывать было некогда. Отдав мору за цветы, тот даже чуть не забыл то, что купил. Вернувшись, он извинился перед смеющейся бабушкой, вновь побежав в обратном направлении. Пожилая женщина лишь скрестила руки на груди, покачав головой, не переставая смеяться. Наконец. Ещё поворот, а за ним будет ожидающий Син Цю. Экзорцист спрятал букет за спиной, сменяя бег на быстрый шаг. — Прости, опоздал. Син Цю стоял к нему лицом, держа одну руку за спиной. Он был на другой стороне ограды, на ступеньку выше. Всё же они чуть недопоняли друг друга, но зато хоть нашлись в такой шумный вечер. Син Цю улыбнулся как кот, наевшийся сметаны. — Ничего страшного, я сам только пришёл. Наступила неловкая тишина. Оба рассматривали то, что другой прятал за спиной. Оба видели то, что выглядывало, но не осмеливались спрашивать. Спустя ещё немного времени, парни рассмеялись, смотря друг на друга. Они стоят друг друга. Сейчас уже не нужно было никаких слов, чтобы понять, что они чувствуют друг к другу. Чун Юнь ловко перескочил через ограду, вынимая букет из-за спины, Син Цю поступил также. Соприкоснувшись, цветы словно дрогнули в такт соприкосновению взглядов. — Можно? — экзорцист перевёл взгляд на губы Цю. Последний лишь фыркнул, взяв того за ханьфу и притянув к себе ближе, чтобы наконец почувствовать эти губы на своих. Этой ночью они наконец поняли друг друга, благодаря простым цветам, которые вскоре увяли в отличие от чувств влюблённых.