***
— Курить — плохо. С таким заявлением он обратился к аль-Хайтаму впервые. Это случилось спустя неделю или больше. Инцидент в лесу хоть и не забылся, но отпустил аль-Хайтама, ибо проблемы навалились следующим же утром. Увы, одним только похмельем он не отделался. Несанкционированное пересечение границы — раз. Погоня за беглым учёным, подозреваемом в сбыте контрабанды — два. Накрывшиеся поставки оружейной стали из-за потерявшегося в лесу каравана — три. Поиски каравана — четыре… И ещё много-много пунктов. Сказать, что аль-Хайтам устал — не сказать ничего. А потому, когда он, совершенно вымотанный, стоял и курил на заброшенной смотровой вышке, надеясь хоть на мгновение покоя, знакомый голос, внезапно ударивший со спины, совершенно его не обрадовал. В любой другой день аль-Хайтам как минимум ощутил бы прилив если не радости, то хотя бы интриги, ведь, обернувшись, он обнаружил, что перед ним взаправду стояло его недавнее ночное наваждение: протяни руку — и вот оно. Стояло совсем близко и смотрело так… так… Аль-Хайтам не понимал, как, но этот взгляд, казалось, затрагивал его душу. И это не сулило ничего хорошего. — Подкрадываться сзади к вооружённым людям — вот что плохо, — без запала отмахнулся аль-Хайтам. Тлеющая меж его пальцев самокрутка служила единственным источником света в кромешной мгле. Чуть вдалеке над лесом виднелся свет — они находились едва ли в полумиле от города. Аль-Хайтам пришёл сюда в надежде на уединение, но вместо этого получил нотации о вреде курения и совершенно ненужное ему признание: — Я сегодня без собаки. — Очень хорошо, — не зная, что ответить, кивнул аль-Хайтам. Да и говорить не хотелось. Хотелось лечь и проспать трое суток кряду. Либо хорошенько напиться. — Что хорошего? Может, она умерла, — вкрадчиво возразил пацан, не сводя с него глаз. — В таком случае соболезную. До слуха аль-Хайтама донёсся тихий, весёлый смешок. Мальчишка мягко и загадочно улыбался, сверкая изнутри. Что-то явно радовало его в этот день. — Сука ты, — беззлобно кинул он, зачем-то приблизившись. Аль-Хайтам вздрогнул, ощутив, как чужое плечо соприкоснулось с его предплечьем. Острое. Такое же острое, как нехватка знаний о личных границах у мальчишки. — Отойди, — велел аль-Хайтам, отчего-то не двигаясь с места. А ведь мог и оттолкнуть, что ему стоило?.. — Прикурить дай, — попросил мальчишка, игнорируя просьбу. А когда самокрутка оказалась у него в руке (аль-Хайтам не знал, зачем поделился с ним дорогим табаком), он вдруг взглянул на него своими дивными глазами и без насмешки, с каким-то запредельным пониманием спросил: — Тяжёлый день? Аль-Хайтам посмотрел на него сверху-вниз. Хотел было отчитать за очередное нарушение порядка «Старший — младший по званию» (да, он не сомневался, что был выше рангом), но вдруг заметил не до конца сошедший кровоподтёк на чужой скуле. Вспомнил, как оттирал бурые капли с форменной безрукавки. Передумал. И ответил честно: — Очень тяжёлый. — Почему? — втянув дым, спросил мальчишка. В момент, когда его губы сомкнулись на фильтре — одном на двоих — аль-Хайтам отчётливо осознал, что нужно было срочно уходить отсюда. Иначе быть беде. — Работа, — односложно ответил он, собираясь вот-вот оторваться от перил, ограждающих смотровую площадку вышки. Одно движение, разворот — и вот он уже мог бы спускаться вниз, оставив мальчишку в одиночестве… Мог бы. Но не успел. — Хочешь, отсосу? — послышалось лёгкое и непринужденное предложение. Будто пацан спрашивал о погоде, а аль-Хайтам, застывший на месте, был его старым приятелем. И это, чёрт возьми, ни в коем случае не должно было казаться правильным. Но оно казалось. Опять. — Хочу, — вопреки всему отозвался аль-Хайтам. Между ног разом стало горячо и тяжело. Чувство свободного падения нарастало пропорционально растущему стояку — примерно со скоростью света. Мальчишка сосал старательно. Заглатывал так глубоко, что перехватывало дыхание. Тщательно работал языком, слизывая смазку с конца, будто ничего лучше в своей жизни не пробовал. У аль-Хайтама сводило яйца и поджатые пальцы ног в моменты, когда тесное, потрясающе горячее горло смыкалось вокруг его члена от судорог глотательного рефлекса. «Полюбуйся. Это диво дивное таки облапошило тебя!» Катился бы ты в Бездну, голос совести. Всё равно никакого толку. Пацан протяжно застонал ему в унисон. Задрожал вдруг мелко-мелко, закатив глаза, точно в припадке. И аль-Хайтам, осознав, что тот кончил от одного лишь члена в своей глотке, не выдержал. Оргазм вышиб из него весь дух заодно со скупыми остатками достоинства и чести. Без отчёта наблюдая за тем, как белёсое семя текло по чужим губам и подбородку, он попытался представить, как здорово было бы нагнуть пацана прямо здесь — и едва не кончил ещё раз. Чуть опавший член заинтересованно дёрнулся, а уже спустя пару секунд мальчишка отстранился, забирая с собой ощущение жара и влаги. Сплюнув в сторону — туда же, куда минутами ранее улетела выкуренная на двоих самокрутка — он, облизнувшись назло всем Архонтам, что могли наблюдать за ними, с мягким задором выдал: — Я Сайно, кстати. Сайно. Вот как его звали. Аль-Хайтаму, едва успевшему заправить член в брюки, хотелось от души заржать. Приятно познакомиться! — Аль-Хайтам, — кивнул он в ответ, понятия не имея, зачем вообще решил представиться. Ведь в этом не было ни смысла, ни логики. Им нет резона свидеться ещё хоть раз в жизни. В подтверждение тому Сайно, не говоря ни слова, развернулся и отправился прочь. Лишь у самого спуска с вышки он резко затормозил, будто вспомнил о чём-то. Спустя пару секунд аль-Хайтам чисто механически поймал что-то мелкое и твёрдое. — Кажется, это твоё, — насмешливо кинул Сайно вместо слов прощания. И ушёл восвояси. Аль-Хайтам же остался стоять на месте. И не уходил оттуда ещё очень долго, смотря в непроглядную темень ночного леса и сжимая в ладони фигурку сокола, ювелирно отполированную чьими-то умелыми руками. Похоже, он всё-таки проиграл.***
— А ты знаешь, что псы на самом деле не кусаются? — Сайно вертел в руках стебелёк падисары, разглядывая ту с интересом хмельного исследователя. Сидящий сбоку аль-Хайтам потёр лицо руками: — Что за бред ты несёшь?.. — Это не бред. Псы не кусают, — упрямо повторил Сайно. — Кусают суки — у них материнский инстинкт. Псы нападают только в ответ. Или в период гона. Или… — он вдруг поднял на аль-Хайтама насмешливый взгляд, добавляя чуть тише: — по команде. — Или от бешенства, — отрезал аль-Хайтам, косясь в сторону лежавшего в углу комнаты шакала. Сайно опять притащил его, не спросив разрешения. Впрочем, с чего бы ему… Он не спрашивал вообще ни о чём. Просто делал, как вздумается, да огрызался, если аль-Хайтам выказывал недовольство. Дикарь. Мелкий, неотёсанный дикарь. — Завались, а… — лениво протянул Сайно. — Мой пёс здоров. — Даже чересчур… — Он служебный, вообще-то. — Зачем ты берёшь его с собой? — Стесняешься трахаться в присутствии животного? — Трахаться с животным ничуть не менее постыдное занятие. За две неполные недели общения с мальчишкой аль-Хайтам стремительно и незаметно даже для себя привык исходиться на говно при любом удобном случае. Сайно будто не умел общаться по-другому. Казалось, его жизнь зависела от перепалок, насмешек и извечно закатанных глаз, пускай с течением времени он вкладывал в это всё меньше искреннего упрёка. К слову, мальчишкой он, как вскрылось, был лишь на вид. Разница в возрасте между ними оказалась мизерная — два с небольшим года. И аль-Хайтам понятия не имел, каким образом Сайно дожил до своих двадцати двух с таким-то гонором. Впрочем, грех жаловаться. Трахаться с моложавым суккубом-беспризорником было не так плохо, как если б с подростком. Хотя и беспризорником тот был только условным. Стоило ли говорить о том, каким истерическим хохотом разразился аль-Хайтам, узнав о ранге этой пигалицы… Генерал, чтоб его! Выше официального звания самого аль-Хайтама на целую голову! Диссонанс и неверие сменились безразличием, но не сразу. Такие вот нынче пошли генералы: таскались по лесам в компании шакала и брали в рот за красивые глаза. Принимай — не принимай, а будь добр подчиняться, коль прикажут. Сайно был здесь временно, конвоировал особо опасного преступника. Того на днях должны были судить за контрабанду и организацию диверсий. А пока процесс шёл, Сайно шатался без дела: пил в таверне (теперь вместе с аль-Хайтамом), тренировался на полигоне (со всеми подряд) да трахался (на словах с одним лишь аль-Хайтамом, но по факту, должно быть, со всеми подряд). Однажды аль-Хайтам даже спросил его об этом напрямую. Невзначай. Случайно увидел, как над Сайно склонился какой-то зелёный юнец из вертухаев, пока пропускал по стакану с сослуживцами. — С ним ты тоже спишь? — выдал он, должно быть, излишне резко, когда парой часов позднее зажимал Сайно прямо в переулке за таверной. — Или даже на коленях ещё перед ним не стоял? Когда планируешь, а?.. — Архонты, какой же ты мудак… — рассмеялся тогда Сайно. А после застонал от особо грубого толчка и больше ничего не говорил. У аль-Хайтама было очень нехорошее предчувствие по поводу всего этого. С ним раньше не случалось подобного. И речь не только о внезапном приступе ревности. Не было такого, чтобы он высматривал в толпе и намертво цеплялся взглядом, находя; не было такого, чтобы ожидание очередной встречи казалось столь томительным и долгим (они виделись практически каждый день); не было такого, чтобы не хотелось выпускать не только из постели, но порой и отпускать от себя в принципе. Не было. До появления Сайно. И это было очень-очень плохо. Потому что если прежде проигрыш означал для аль-Хайтама лишь расторгнутую сделку с совестью, то теперь… — Животные лучше людей. Ты — прямое тому доказательство, — смеялся Сайно, пока усаживался на его бёдра. Стебелёк падисары был отброшен в сторону. Меж ног у Сайно блестело семя, что текло из него после предыдущего раза. Аль-Хайтам зашипел сначала от боли, потому что трахаться на полу, с которого они не встали, было не слишком-то комфортно, и стёртые лопатки неприятно упирались в жёсткие доски. Потом зашипел уже совсем иначе… Сайно, насадившись на него до упора, склонился близко-близко и судорожно зашептал: — А ещё псы кусают, когда защищают своё. Будь ты псом, от жителей Сумеру не осталось бы и куска… — его шумное дыхание жгло аль-Хайтаму щёку. Чуть ниже, примерно на уровне пояса, горело малость сильнее. Выгнувшись, Сайно нарочно сжался изнутри и, получив в ответ скомканный стон, довольно оскалился: — А ещё тебя наверняка бы отстрелили. — С хуя ли? — аль-Хайтам грубо двинул бёдрами навстречу в знак мести. Вошло по самые яйца. Сайно задушенно вскрикнул, широко распахнув свои чёртовы, совершенно нечеловеческие глаза. С них-то всё и началось. С них и псины, что тихо скулила в углу. Хозяин кричал — это плохо. Хозяин кричал не от боли и велел оставаться на месте — это… «Странно, да?» Как же аль-Хайтам понимал этого пса… Абсолютно всё, связанное с Сайно, было странным. Даже его бессмысленная попытка соврать: — Потому что на людей кидаешься. Без причины. Аль-Хайтам усмехнулся, и больше они не говорили. Аль-Хайтам не поверил ни единому слову, хотя очень хотел. Сайно не был похож на праведника. Не был похож на того, кто не даст того самого повода кинуться на другого «без причины». Потому что аль-Хайтам не был слепым, а невинные мальчишки не отсасывали первым встречным на смотровых вышках. И винить тут снова было некого. Ведь аль-Хайтам сразу знал, с кем связывается. Знал, что проиграет. — Ты думаешь не о том, — хрипло (всё-таки надорвал голос) обратился к нему Сайно, когда они, мокрые после душа, в засосах и ссадинах, курили на веранде. — Что тебя гложет? Действительно, что же?.. Наверное, то же, что и любого на его месте. Жаль, напрямую об этом не сказать — велик риск спугнуть. Или того хуже — рассмешить… — Работа. — Дабы не врать, скажи правду наполовину, да? — тут же раскусили его ложь. — Не хочешь говорить — не говори. Вот только пиздеть мне не надо. Аль-Хайтам так и сделал. Принял к сведению и пресёк дальнейший диалог, чтобы более не лгать и не уклоняться от чужой лжи в ответ. И плевать, что Сайно всегда смотрел ему в глаза, не пряча взгляда, будто ему взаправду было нечего скрывать… Иногда аль-Хайтам даже почти что верил. Однако «почти» — ключевое слово. Если б не оно, и без того наметившийся проигрыш мог стать губительным. Аль-Хайтама и так уже крыло. Дальше они молча целовались — глубоко и мокро, а порой и больно, будто стремились не ласкать, а покусать друг друга. Аль-Хайтам ощущал вкус чужой слюны, неровности своих же укусов на мягких губах и цепкую хватку на затылке. Было восхитительно. Потом всё завертелось, и вот Сайно вновь стонал что-то нечленораздельное, пока аль-Хайтам, уткнувшись лицом ему меж ляжек, тщательно вылизывал сначала яйца, а затем и разработанную после недавнего секса задницу, проникая так глубоко, как мог. Противно не было. Казалось, брезгливость превращалась для него в пустой звук, едва дело касалось Сайно. После, окончательно вымотавшись, они лежали на веранде поверх раскиданных подушек и молча глазели на залитое алыми красками небо. Аль-Хайтам ещё утыкался в так полюбившиеся ему волосы и не мог надышаться ими, отчаянно надеясь, что Сайно ничего не замечал. От того пахло песком, сухой травой, мылом и сексом. Ещё совсем малость благовониями, подозрительно знакомыми аль-Хайтаму. Опять таскался к продавцу из парфюмерной лавки? Наверняка трахались. Сайно ведь не умел по-другому. А ещё он всегда приходил к нему смазанный и растянутый, и аль-Хайтам очень сильно сомневался, что в утренние процедуры мальчишки входила обязательная подготовка к анальному сексу и шестьдесят девятой позе. Сайно был прав. Аль-Хайтам думал совершенно не о том. И мысли эти ненавидел всей душой, потому что все они так или иначе сводились к одному: Сайно — явление временное и быстротечное. И исчезнет он так же внезапно, как когда-то выскочил к нему из леса, преградив путь. Должно быть, это и называлось судьбой. Должно быть, аль-Хайтам так и застрял на той тропе.***
— Все твои попытки огрызаться — детский лепет, — пьяно шептал аль-Хайтам, прижимая Сайно к стене. — Всё скалишься, как волчонок… А толку-то? Они вновь шатались по городу, как следует надравшись в таверне. Сайно спьяну завёл свою шарманку на любимую тему: «Что творилось в голове у аль-Хайтама?» — но на этот раз никак не желал отступать от намерений докопаться до истины. Аль-Хайтам же, как бы стыдно то ни было признавать, тщетно увиливал от разговора, ибо смысла бередить душу не видел. То, что в какой-то момент всё переросло в настоящую перепалку — неудивительно. Но вот то, что Сайно впервые был настроен столь категорично, было… Ай, к чёрту. У аль-Хайтама вот-вот появится аллергия на слово «странно». — Заткнись, — процедил Сайно, вглядываясь ему в лицо. Казалось, его всерьёз что-то разозлило. Аль-Хайтам и раньше не желал говорить с ним откровенно, но сегодня Сайно отчего-то не на шутку завёлся. — Будь я волчонком, откусил бы тебе хер, ясно? — Я бы не стал давать в рот волчонку. Это ненормально, — аль-Хайтам медленно прошёлся ладонями по идеальным бёдрам. Боги, как не хотелось делить их с кем-то ещё… — У волчат не рот, а морда, — Сайно вдруг извернулся, предприняв попытку высвободиться из хватки. — Фу, ты сбил мне стояк… Пусти меня. Аль-Хайтам сдуру сжал пальцы сильнее, наверняка оставляя синяки. Отпустить, уже?.. — Хайтам, чтоб тебя! — всерьёз взбрыкнул Сайно в его руках. — Я серьёзно. Отпусти. — Не могу. — Всё ты можешь! А если нет, так пить надо меньше! У тебя с алкоголем не вяжется, давно уже пора это понять. — Будто тебя хоть сколько-то волнует, что у меня там не вяжется. Аль-Хайтам покачал головой, невесело усмехаясь. Этого мальчишку не волновало даже собственное благополучие, так к чему эти сцены? Поди искал повод разойтись пораньше… А вот хер ему. Аль-Хайтам из принципа вцепится так, что только клешнями отодрать останется. Ну, или переломать ему все пальцы. Глупо, по-детски, но как ещё?.. Ему впервые в жизни было так паршиво и, да простят Архонты, тоскливо. Мог он в конце концов хоть раз позволить себе дать слабину. — Скажи честно, ты обо всех так печёшься? Или только о тех, с кем кончаешь? — Тц, — Сайно закатил глаза, вновь попытавшись отцепить от себя загребущие руки. Он что, не слышал? Аль-Хайтам не мог отпустить его. — Какой же ты всё-таки мудак… Просто невозможный. Аль-Хайтам был готов согласиться. Да вообще что угодно сделать, лишь бы Сайно не уходил. У них и так совсем не осталось времени. Суд пройдёт уже завтра, а дальше… — Я мог бы выебать тебя прямо здесь. Потом отвести домой и выебать ещё раз. Хочешь? Сайно замер под ним. Напрягся. Аль-Хайтам хотел было поцеловать его, но ему не позволили. — Хрень какая-то, Хайтам, — заявил Сайно, глядя в упор. — Хрень это всё, слышишь? Ты вообще не в порядке. Хах… Да, всё это — полная хрень, вне сомнений. Всё, что происходило между ними весь этот месяц — одна огромная, лютая хрень. И неудивительно, что Сайно отказывал ему сейчас. Пора было закругляться, аль-Хайтам и сам это понимал. Такое не длится долго, никогда ни к чему не ведёт и никого ни к чему не обязывает. И причины, по которой в этот раз всё пошло по одному месту, он не знал. Честно. Не знал. Не имел ни малейшего понятия, как можно было так влипнуть. Внутри всё ныло и дребезжало от досады. Аль-Хайтам ощущал, как что-то внутри него обрывалось и рушилось, пока смотрел на Сайно и не мог подобрать ни единого слова, чтобы вымолвить хоть что-то уместное. О чём говорят напоследок? Что он говорил всем прочим раньше?.. Чёрт его знает. Будто никаких прочих и вовсе никогда не было. Сейчас аль-Хайтам был уверен, что шатался по миру в полном одиночестве вплоть до появления Сайно, а все остальные ему лишь померещились. — Пошли домой, — сказали вдруг с неподдельной озабоченностью. — А?.. Аль-Хайтам уставился на Сайно, будто видел впервые. Он что же, не уходил?.. — Бэ! Домой, говорю, пошли. Мне ещё завтра конвой по всему городу собирать. Ах, да. Конвой. Точно. До аль-Хайтама наконец дошло. Зачем Сайно уходить от него сию минуту? До завтрашнего суда оставалось порядка десяти часов. Какой ему резон тащиться в ночи до постоялого двора, когда можно было с комфортом устроиться в доме у любовника? Ей богу, иногда аль-Хайтам был таким глупым… — Идём, — ответил он, хватая Сайно за ладонь. Пусть будет так, решил аль-Хайтам. У них был десяток часов и ни часом более. И он будет полным идиотом, если потратит их впустую.***
Аль-Хайтам лежал прямо на траве посреди заднего двора, когда Сайно вернулся из зала суда. Сказать честно, аль-Хайтам удивился. Проснувшись утром, он не обнаружил Сайно ни в постели, ни где-либо ещё, а посмотрев на часы, понял, что безбожно проспал всё на свете. Сайно ушёл, должно быть, тогда, когда ему было положено. И возвращаться ему было не за чем. За целый месяц он и вещей-то своих не принёс — одного только пса всё таскал, да и того предусмотрительно где-то оставил ещё вчера. Обойдя весь дом на два раза, аль-Хайтам горько усмехнулся, окончательно уверившись в своей правоте: Сайно и вправду был наваждением, что появилось и исчезло совершенно бесследно. Однако ж вот он. Стоял над душой и смотрел в кои-то веки сверху-вниз, наверняка озадаченный внезапным порывом аль-Хайтама поваляться под догорающим солнцем. Ему было невдомёк, что тот попросту осел наземь ровно там, где закончил свои поиски ещё час назад. Вернуться в дом аль-Хайтаму не хватило духу. Казалось, найди он там хоть малейший признак недавнего присутствия мальчишки — тотчас стремглав бросится прямиком в грёбаную пустыню наперекор каравану с конвоем. Унизительно-то как… — Всё закончилось. Мой отряд отправляется обратно, — неуверенно оповестил Сайно, присев на корточки. Аль-Хайтам смог бы увидеть его, если б только чуть-чуть задрал голову. Но он не стал. Как раз для того, чтобы не видеть. — Удачной дороги, — прозвучало, должно быть, суше, чем выгоревшая опаль в разгар летней засухи. Аль-Хайтам и сейчас ощущал её запах… — Ты охренел? Под рёбра прилетело с неожиданной силой. Аль-Хайтам вскинулся, уворачиваясь от следующего пинка, однако подскочить так и не успел, потому как Сайно, приземлившийся сверху, буквально пригвоздил его к земле за шею. Откуда в его маленьком теле взялось столько силы — загадка. — Какого чёрта ты творишь?! — взвыл аль-Хайтам, получив ещё один удар, теперь уже по лицу. — Я спрашиваю, ты охренел? — пугающе тихо и вкрадчиво повторил Сайно, пригнувшись так низко, что его волосы касались щёк аль-Хайтама. — «Удачной дороги», серьёзно? Это всё, что ты можешь сказать?! — Да ты же сам… — дыша загнанной птицей, прошипел аль-Хайтам. — Сам, сука! Тебе же дела нет… — Что ты несёшь?! — Ты же изначально свалить собирался! Тебе же, суке, всех и всего мало… Аль-Хайтам не знал, зачем говорил всё это. Ему оставалось потерпеть всего ничего, и срываться стало бы уже не на кого. Но увидев Сайно, почувствовав его близость вновь, ему банально снесло крышу. Этот маленький, расчётливый гадёныш отравлял собой всю его суть на протяжении последнего месяца, морочил голову почём зря и в конце концов сделал так, что аль-Хайтаму в кошмарах являлась его прежняя жизнь. Жизнь без Сайно. И теперь, воплотив все кошмары въявь, он ещё что-то спрашивал?! — Скажи честно, — выбившись из сил, физических и моральных, аль-Хайтам поднял на Сайно остекленевшие глаза и тихо спросил то, что так давно мучило: — Ты ведь увязался за мной, потому что так было удобно? Искал, к кому прибиться на месяц-другой — и выбрал меня, да? И снова удар вместо ответа. Аль-Хайтам не закрывался, как и Сайно когда-то. И пусть били наотмашь, больно не было. Во всяком случае не там, где наливались кровью свежие синяки. Сайно сумел покалечить его буквально со всех сторон, не ударив никуда, кроме лица. А закончив, он вдруг безжалостно дёрнул за волосы, заставляя смотреть на себя: — Послушай сюда, недоумок! И только попробуй ещё хоть раз сказать мне это дерьмо! — перехватив аль-Хайтама по обе стороны лица, он перешёл на полутон, не давая всей округе и дальше слушать их разборки: — Я подал заявление о переводе ещё неделю назад. Оставил конвой и перешёл в состав вашего штаба этим утром. Оставил, блядь, всё, лишь бы не уезжать отсюда! И если ты, идиот, решил, что после всего этого можешь выкинуть меня, то я клянусь…! Аль-Хайтам не дал ему договорить. Он и себе-то не дал подумать: просто взял и сгрёб Сайно в объятия, впиваясь с таким звериным напором, словно собирался загрызть до смерти. Уму непостижимо. В голове не укладывалось, как они могли так долго ходить вокруг да около, чтобы в конечном итоге сорваться в одночасье. — Убить тебя готов, блядь… — отчаянно шипел Сайно, пока аль-Хайтам, ошалевший от эмоций, вминал его в мокрую траву жёсткими, порывистыми толчками, толком не раздевшись. И даже не оглядевшись. Аль-Хайтаму было совершенно всё равно, увидит ли их кто-то из соседей. Пусть хоть весь город смотрит — быстрее узнают о том, что мальчишка не был ничейным. Трахаться на холоде оказалось лучше, чем где-либо и как-либо ещё прежде. Пока внизу горело адским пламенем, голову приятно остужал вечерний холод, не давая без остатка провалиться в забвение. А может, и не в этом было дело… Может, аль-Хайтам банально тащился от близости без навязчивых мыслей о её мнимости и кратковременности. Или же он попросту не привык заниматься любовью, а не трахаться. Сайно тоже будто чувствовал, что происходило нечто иное. Не то же, что множество раз до этого. Вместо громких стонов он лишь тихо и трогательно мычал на выдохе, зажмурив веки и сжимаясь изнутри. Его неровное дыхание заглушило собой все звуки, что их окружали. Даже когда аль-Хайтам, войдя до упора, вдруг укусил его над ключицей, Сайно не стал сопротивляться, хотя прежде упрямо твердил: никаких следов выше ворота формы. Должно быть, и он не привык… Когда всё закончилось, они наконец-то смогли поговорить. И говорили долго. Наверное, дольше, чем все разы до этого. А главное, без утаек, откровенно и начистоту. Так, как оба толком не умели, но твёрдо намеревались взять за норму. — Ты просто идиот, знаешь?.. — тихо сетовал Сайно, в который раз отнимая свои волосы из загребущих лап аль-Хайтама. — Знаю, — простодушно отзывался тот, не отдавая. — Надумал всякого дерьма, а разгребать пришлось мне… Впредь спрашивай напрямую, раз думать не умеешь, понял? — Понял. Глупая улыбка на лице аль-Хайтама становилась всё шире. Он чувствовал, как жгло ссадину в уголке губ. Сайно сам обработал её с десяток минут назад, наказав «молчать нахрен, пока не заживёт». — И я не трахался ни с кем, кроме тебя. Слышишь, нет? — Слышу. — И веришь? Помедлив с пару секунд, аль-Хайтам кивнул: — Верю. — Славно. Тогда вот ещё. Аль-Хайтам подозрительно покосился туда, куда отскочил Сайно, принявшись сосредоточенно копошиться в своей поясной сумке, сиротливо валяющейся в углу веранды. Спустя пару мгновений перед аль-Хайтамом возникла ребристая склянка, подозрительно напоминающая… — Парфюм. Тебе. Хотел подарить ещё вчера, но… Но аль-Хайтам перебрал с алкоголем и нёс чепуху накануне, как он думал, предстоящего прощания, а затем увёл Сайно домой и затащил в постель, не дав сказать и слова. В сознании всплыло воспоминание о том, как странно пах Сайно на прошлой неделе… Выходит, он планировал это заранее. Планировал сделать подарок и объявить о том, что остаётся, пока аль-Хайтам — ну право слово, законченный идиот! — приписывал ему все грехи мира. В голове не укладывалось… — Эй, ты чего?.. — удивлённо выдохнул Сайно, оказавшись в тесном кольце чужих рук. Не привык, зверёныш, к нормальным объятиям… Придётся приучать. — Ничего, — легко отозвался аль-Хайтам и вдохнул его запах, не скрываясь. — Ты опять что-то надумал? — Вовсе нет. — И мне не придётся снова тебя бить? — Только если сам очень захочешь. — Н-да?.. Ну тогда живи пока. Аль-Хайтам тихо рассмеялся. На душе было так легко, будто все тяготы мира сошли с его плеч в одночасье. В этот раз ему даже не пришлось врать и уворачиваться от ответа, ведь он взаправду ничего не надумал. Наверное, впервые за долгое время его совершенно ничего не терзало. А всё потому, что терзать было нечему. Совесть спала крепким сном. Аль-Хайтам был рад проиграть ей как никогда.