Письмо

Сложённое в четыре раза, письмо лежало на столе. Рядом с ним стояла свеча, ее неверный огонёк дрожал и колыхался от дуновений ночного воздуха. Небрежно смахнув на пол колчан со стрелами, которые он раньше бросил туда, Макинтош поставил на стол пару бутылок местного эля. Этот жалкий клочок пергамента перевернул все его планы. Хотя, надо быть честным с самим собой — все они были бесполезны. Он знал, что все пойдёт не так, стоит ему увидеть ее. И Макинтош надеялся, что увидит. Что сможет взглянуть на неё — и любоваться, пока не кончится приём. Что склонится перед ней в вежливом поклоне и получит от неё улыбку в ответ на заранее заготовленное приветствие. А вот теперь — это письмо. Для него, он знает, только для него одного. Это больше, гораздо больше того, на что он рассчитывал. И все же Макинтош медлит, все никак не решаясь развернуть письмо. А вдруг он ошибся?.. Макинтош прикладывается к бутылке, делает большой глоток — эль обжигает горло, разливаясь приятным тёплом по членам напряжённого тела. Решившись, Макинтош тянется за письмом. Не знавшие промаха руки дрожат, раскрывая послание. Райан, милый, любимый мною Райан! Я страшно рискую, берясь за это письмо. Если его обнаружат — Альберт сживет меня со свету. Он страшно ревнив и, хуже того, во всем подозревает измену. Но мне плевать на него. Я не могу не написать тебе хоть двух строчек, хоть так, через чернила и пергамент, прикоснуться к тебе, передать крошечную долю своих чувств. Надеюсь, ты ещё не забыл меня. Забыть ее!.. Макинтош усмехается, скользя взглядом по аккуратно выведенным буквам. Она никогда не бежала от опасности, наоборот, лезла в самое пекло. Его дерзкая, храбрая девочка. Она совсем не изменилась. Он вспоминал о ней каждый день. Не мог не думать, не воскрешать в памяти знакомые черты — и не лежать подолгу без сна, терзаясь несбыточным. Забыть ее… невозможно, немыслимо! Я вспоминаю о тебе ежедневно. Вначале постоянно сравнивала Альберта с тобой — потом бросила. Слишком больно сознавать, насколько никчемен мой венценосный муж. Я задыхаюсь в этих стенах, умираю от невозможности выйти на свет божий. Даже если мне позволяют сопровождать свиту на конных прогулках, это не идёт ни в какое сравнение с тем, как я скакала раньше. Мне так не хватает моего Ангуса и нашего леса, если бы только знал! Макинтош вновь прикладывается к бутылке. Пьёт из горла, не утруждая себя поиском кружки. Не до этого. Он помнит, как три года назад провожали Мериду в земли Йоркшира. Она улыбалась и шутила со своим тогда ещё будущим супругом, королем Альбертом Саксонским. Она легко простилась с матерью и братьями, почтительно склонилась перед отцом, и ни слова не подарила Макинтошу — всего лишь одному из данников Данброха. Это помнят все. Но только он один знает, как бесновалась Мерила в ночь перед отплытием в земли мужа. Она то принималась рыдать, то в исступлении заламывала руки и прощалась с родными краями, то клялась покончить с собой сразу же после свадьбы. Она то падала на колени и молилась за мать и братьев, что оставляла здесь, то осыпала их бранью за то, что предали ее и отослали из дома. Дважды она кидалась к Макинтошу и принималась усыпать его лицо поцелуями, умоляя сжалиться над ней и хоть эту ночь разделить с ней. Макинтош не знал, как сдержался и не ответил на ее жаркие просьбы тогда. А теперь она была навек для него потеряна. Впрочем, это совершенные пустяки, я не хочу даже тратить на них чернила. Я надеюсь, что с матерью и отцом все хорошо, что братья здоровы. Я напишу письмо и им, но прошу тебя — передай им от меня уверение в том, что я жива и здорова, и даже порою счастлива — так, как только можно быть счастливой в тюрьме. За эти три года я почти забыла, как выглядят наши горы, как звучат наши быстрые реки, как переливаются в лучах заката брызги Огнепада. Из памяти моей почти стёрлись голоса братьев — я, верно, уже и не узнаю их, если увижу… Я забыла уже мою Шотландию, мою семью, но я помню тебя. Твой голос, твои сильные руки, исписанные синей краской, каждое твоё слово, обращённое ко мне. Я вспоминаю твои волосы, вьющиеся ещё сильнее, когда они мокрые, твою чуть кривую улыбку, морщинки около глаз, когда ты смеёшься, мозоли на руках от меча. Я не смогу забыть тебя, даже если захочу. Но я не хочу. Ты стал моей Родиной, один ты. Макинтош должен был нанести Альберту Саксонскому дружественный визит, всего лишь продлить несколько торговых договоров — и он даже не был уверен, что встретит Мериду. Но в первый же день встречать гостей вышла вся свита — в том числе и супруга английского короля. Она мало изменилась. Чуть пополнела, научилась держать глаза опущенными к долу да прятать волосы под длинные платки. Но стоило ей встретиться глазами с Макинтошем — и он понял, что Мерида осталась той же, что и была. Заморские нравы не сломили ее гордого духа. А вот он был готов сдаться в тот же миг и, наплевав на все церемонии, обнять ее там же и более из своих рук не выпускать. Но это было невозможно. Я думала, что умру, когда увидела тебя сегодня в зале. Столько лет прошло, и я наконец могу увидеть тебя не в видениях или нечетких грезах! Я заметила у тебя новый шрам плече — это следы от галльских мечей, верно? До этих краев доходили слухи о вашей победе над этим диким народом. Я жадно слушаю истории всех путников и торговцев, кого допускают к Альберту, и даням узнать что-то о наших землях. Но все говорят очень мало, и мне остаётся только гадать, как вы живете. Я поначалу пыталась влиять на Альберта и участвовать в собраниях его Совета, но после рождения сына меня отстранили от этой власти. Считается, что я должна все своё время уделять будущему наследнику. Я так и делаю — и надеюсь со временем вырастить из него преданного друга Данброха. Правда, он ещё мал, но шотландские песни нравятся ему больше, чем здешние. Ты, верно, не знаешь, но я назвала его Райаном — в память о тебе. Первая бутыль подошла к концу. Макинтош твёрдо решил перед отплытием, что постарается опровергнуть абсолютно лживое впечатление англичан о том, что все шотландцы кошмарные пьяницы. Но этим вечером он забыл об этом решении. Это письмо перевернуло верх делом все его сознание. Он точно вновь слышал голос Мериды — казавшейся уже невозможно далекой и потерянной навсегда. Выдержать этот вечер трезвым он точно не смог бы. Пускай завтра его заклеймят позором — сегодня он будет счастлив. Каждый мой день дышит памятью о тебе. Я просыпаюсь с твоим именем на устах и засыпаю с ним же. Я вспоминаю твою отвагу, когда мне становится совсем тяжело, и велю себе держаться ради тебя. Мне порой точно слышится твой голос — и в такие минуты я не знаю, радоваться мне или бояться. Ты приходишь ко мне во снах, и как же часто я жалею, что не успела познать тебя полностью. С каждым днём я люблю тебя все больше, Райан. Она передала это письмо сегодня. Перед началом обсуждения договора о торговых отношениях Мерида попросила Альберта позволить ей передать с Макинтошем письма матери и отцу. Саксонский король потребовал прочесть написанное ей и, не найдя ничего лишнего, милостиво вернул письма жене с позволением отправить их. Та передала два сложённых листа Макинтошу, хитроумно спрятав между ними третий - с посланием ему. Макинтош жалел, что не сможет найти способа ей ответить. Я люблю тебя. Помню, когда-то я стеснялась даже подумать об этом, не то что произнести или написать. Сейчас я готова повторить это тысяч раз, если бы это могло приблизить нас друг к другу. Но увы — я сама согласилась принять искрой жребий. Мне некого винить в этом. Возможно, ты уже вовсе забыл меня, и сейчас читаешь это с недоумением и насмешкой — пусть так. Я даже буду рада этому. Надеюсь, ты и впрямь забыл меня и, может, даже успел жениться. Уверенна, твоя жена — красавица. И любит тебя так же сильно. Будь счастлив, Райан. Макинтош глухо засмеялся. Успел жениться!.. В день, когда Мерида рассталась с родными землями, он поклялся себе — в жизни его не будет другой женщины, кроме Мериды. Держать обещание было несложно — когда образ любимой ежедневно встаёт перед глазами, трудно забыться в объятиях другой. Он и не пытался. Чувствуя, как лениво перекатываются мысли в отяжелевшей от вина голове, Макинтош провел пальцем по подписи: Вечно помнящая тебя, Мерида Данброх Он устало провел ладонью по лицу, внезапно ощутив, что щеки у него абсолютно мокрые. Он что, плакал?.. Задали допив оставшийся эль во второй бутылке, Макинтош бережно сложил письмо вдвое и устало рухнул прямо на стол. Завтра он увидит свою любимую ещё раз. Последний. Может, и во всей жизни. Он должен написать ей ответ. Неважно, как передаст — риск его не пугал. Он тоже не мог не написать Мериде — особенно после такого. Найдя в сундуке чернильницу с пером и кусок чистого пергамента, Макинтош придвинул к себе лист и начал письмо: Единственная моя, любимая, милая Мерида !