Влюбленность

Let the whole world look in, пусть весь мир смотрит Who cares who sees anything? какая разница, кто что увидит?

Признаться друг другу и, в первую очередь, себе было трудно, но как только они это сделали, на других стало наплевать. Саша и Дима долго прятались за некой оградой, называемой дружбой. Вместе было тепло, хорошо и спокойно, будто ничего другого более не существовало — только они сами. Будто лишь они были друг у друга. Будто только Дима мог вытереть сашины слезы в перерывах из-за того, что тот устал, обиделся, расстроился, и будто только Саша мог рассмешить и поддержать Диму, когда тот излишне нервничал из-за испытания и оценок и как всегда был недоволен собой. А Саша неустанно продолжал говорить ему, какой он удивительный и талантливый. Будто только они видели друг в друге ту возвышенную, идеальную красоту. А потом их общение вышло за рамки проекта. А потом и за рамки дружбы. Они вышли из тени этой ограды, открылись друг другу и жить стало намного легче. Хоть и от других людей теперь прятаться стало куда труднее. Не покидала постоянная мысль, что все заметят случайный взгляд, прикосновение, неудачно вырвавшиеся слова восхищения. Обязательно заметят все и всё. Саша еще старался шифроваться как можно усерднее, особенно на камерах. Дима же в какой-то момент просто устал от этого — последние пару месяцев проекта он уже совершенно ничего не боялся. Он влюбленно смотрел на Сашу, даже скорее восхищенно, готов был всему миру кричать о том, что они с мужчиной дружны, и кричал. Саша не мог злиться на своего родного человека, хотя боялся, что кто-то что-то может заподозрить. Родной человек — именно так они друг друга индотифицировали, это было нечто пограничное между крепкой дружбой и нежной любовью. Они боялись, но любили, боялись, но продолжали обнимать друг друга в коридорах большого здания, на совместных выездных поездках и даже у стен Готического зала, еще не наплевав на десятки людей с камерами вокруг, но уже относясь к этому проще, потому что любовь слепа — это не только про отношение к своему возлюбленному, но и про то бесстрашие над обстоятельствами, которое дает любовь. Но они всё еще стеснялись как будто. Робко целовали друг друга, прерывисто, словно целоваться не умели, говорили слова любви тихо-тихо, будто так было безопаснее, но в любви клялись постоянно, Саша выцеловывал по линиям татуировок димины руки, очень аккуратно прикасаясь губами, почти невесомо, стеснительно, а Дима обнимал мужчину еще осторожно, будто боялся надломить хрупкие ребра, хотя прижаться к нему, обхватить руками со всей силы и никогда никуда не отпускать хотелось неимоверно. Так странно, они были не из тех, кто перед каждым новым объектом обожания трясся, как школьник. Они были взрослыми и опытными, за спиной у них были браки и куча отношений. Почему сейчас друг с другом они стесняются и всё боятся чего-то? Уверенность в себе и собственной привлекательности, коей они обладали всегда, улетучивалась вмиг, когда они брались за руки. Так проходил их конфетно-букетный период, где Саша осыпал Диму подарками, стеснительно заглядывая в глаза юноше, когда протягивал маленькие приятные мелочи, на что Дима лишь улыбался со всей благодарностью и умилением, не позволяя себе большего, потому что вокруг были их коллеги-соперники, — но он обязательно обнимет и зацелует своего любимого человека, когда они останутся наедине, — и принимался бережно распаковывать подарок. Но вскоре период робких ухаживаний себя изжил, люди они взрослые, хотя так они бы сейчас не сказали, нужно было двигаться дальше. Всё меньше они страшились быть увиденными, от коллег они прятались совсем лениво, так что многие, если не все, уже обо всем знали или, как минимум, догадывались — переглядки, перешептывания в перерывах, постоянный смех от каких-то своих шуток, которые никто более не понимал, поцелуи в коридорах, которые мужчины уже не так отчаянно скрывали. Экстрасенсы лишь улыбались удивленно-умиленно и не смущали Сашу и Диму своим присутствием. Конечно же, мужчины допускали осуждение с их стороны, но его не было, просто немая поддержка, а от некоторых даже следовало умиление, коему мужчины дивились, но даже как будто после этого выдыхали — ссор и так был предостаточно на камерах, в жизни устраивать скандалы точно не хотелось, всё-таки не чужие люди. Ну а фанатам Саша с Димой пока открываться не спешили, всё-таки это отношения непривычные, обреченные и наверняка поддадутся осуждению и отвращению. Одного факта их дружбы фанатам хватает для бурного обсуждения и споров. Но мужчины уже не боялись говорить друг о друге в социальных сетях, вместе ходить куда-то, точно будучи замеченными: вместе с их любовью росло и бесстрашие. А после того, как проект закончился, им вообще стало всё равно на всех вокруг. Они даже не хотели заявлять о своих отношениях, потому что неважно, будут знать об этом фанаты или нет — коротких упоминаний было достаточно, если уж очень хотелось поговорить о любимом человеке публично. Саша и Дима принадлежали теперь исключительно друг другу. Они съехались и друг от друга не отходили. Каждую минуту были рядом, держались за руки и будто всё пытались как можно крепче сжать руку другого в своей, словно держались в первый или в последний раз, пытались запомнить кожу на ощупь, иногда кто-то из них прислонялся губами и изучал руку любимого ими, целуя нежно, со всем обожанием. Мужчины часто смотрели что-то вместе и неважно что, потому что Дима каждый раз сначала долго смотрел на Сашу, потом забирался к нему на колени, чтобы самые-самые красивые, добрые голубые глаза были совсем близко, мягко обхватывал его лицо или голову или обвивал шею руками, рассматривал любимые черты, восхищаясь каждый раз тем, какими идеальными, почти божественными они были. А Саша внимательно смотрел во влюбленные черные глаза, мысленно поражаясь, что самый красивый и милый человек из всех возможных так его любит, и мягко поглаживал руками худую димину спину. Матвеев ласкался, терся носом о его щеки, параллельно оставляя аккуратные поцелуи по всему лицу, а потом принимался целовать мягкие теплые губы, мурча в поцелуй, чем вызывал у Саши улыбки, и принимался сцеловывать каждую, обводя языком острые клыки, предававшие Шепсу некой властности. Да, Диме именно властность эта в Саше нравилась, такое спокойствие и опытность, перед которым хотелось потерять всякий самоконтроль и полностью отдаться этому человеку, точно зная, что ничего плохого он не сделает, чувствуя совершенную безопасность. А Саша всем своим существом обожал Диму и хотел его уберечь, поддержать, полюбить и показать, какой он прекрасный и как именно его нужно любить. Он лучше всех остальных знал, что иногда не нужно ничего говорить, нужно просто обнять парня и простоять с ним так столько, сколько понадобится, лишь иногда целуя в макушку и зарываясь носом в мягкие волосы, а Дима просто прятался в этих объятиях, утыкаясь носом в сашину шею — родной запах и тепло всегда его успокаивали и снимали тревожность. Они чувствовали друг друга. Они любили друг друга больше всего на свете. А на остальных было всё равно. Какая разница, кто что увидит, подумает, скажет. Главное — любовь и то непреодолимое желание быть рядом и ощущать друг друга каждой клеточкой тела, где угодно: дома, на улице, в кафе, в постели — везде и всегда. Сейчас они проживают спокойную жизнь без вечных съемок и чувствуют себя уверенно и счастливо. Наконец они принадлежали только друг другу. Наконец они могли просто сесть в машину и ехать куда-то, неважно куда. Очень долго. Вместе. Одни. Они ехали по какой-то безлюдной трассе, которая предстала столь ироничным образом того, что в данный момент они никому не нужны, кроме них самих, существуют только они. Громко играла очередная песня Deftones — Саша диминого музыкального вкуса не разделял, но уважал и даже иногда проникался какой-нибудь тяжелой композицией, все равно слегка иронично улыбаясь, за что получал легкий удар по плечу от сидящего рядом лучезарно улыбающегося Матвеева. Дима подпевал песне, а Саша улыбался и посмеивался иногда то ли над парнем, то ли над какими-то своими мыслями. Они смотрели в заснеженную даль сумеречной совершенно безлюдной трассы, слышали любимый смех друг друга, чувствовали друг друга и вот в этот момент так остро ощущали, как сильно они счастливы и свободны. Будто лишь они вдвоем сейчас существовали в этом мире. Потому что только они сейчас и имели друг для друга значение.