The throughout of time

Ичиго смотрит, как Гриммджо растёт. Или наоборот, уменьшается — как это правильно говорить про ретроспективу? Короче, Гриммджо бегает по полю, ему пятнадцать, и Ичиго уже нет рядом. Ичиго сплёвывает кровь на песок. Гриммджо — в выборе человеческого имени Ичиго не участвовал и не старался даже запомнить его — родился в ночь на пятницу, и врач не успел добежать до их домика, а поэтому Ичиго доставал его сам. Или будет правильно сказать её? Впрочем, какая разница. Женщина, выносившая ребёнка, осталась жива на радость всем в деревне: её любили за готовность помочь в любую минуту и умение петь. Ичиго этого чувства к ней не разделял, но женился на ней в местной церкви и ухаживал за ней все девять месяцев беременности. Он, конечно, знал, что всё пройдёт гладко, но, когда окровавленными руками доставал собственную дочь из порвавшейся вульвы, волновался так, как никогда ещё в жизни. А жил он долго. Много разных по длине годов он находился что на Земле, что на её обратной стороне, что в том, что теперь все гордо именуют Обществом, мать их, Душ. Да и вообще много где. Как-то раз ему даже пришлось съесть самого себя, чтоб не сдохнуть от голода, пока он летел по чему-то похожему на современную Гарганту. И вот когда-то с тысячу триста земных лет назад (или с хер знает сколько, прожитых им фактически) он целых два года провёл безвылазно в деревушке, располагавшейся примерно на границе Бургундии и Австразии. Карл Великий тогда ещё был жив, а вот когда Гриммджо стукнуло три — уже мёртв. Ичиго это, правда, не застал: он ебался с некой великовозрастной и слишком размерной хуйнёй в… Кажется, недалеко от какой-то звезды. Солнца, может? Он не помнит. По счастью, хуйня оказалась достаточно слабая, когда находишь к ней правильный подход, и издохла относительно быстро. Домой Ичиго вернулся перед четвёртым днём рождения и принёс в подарок очень красивый и очень острый кинжал, да настолько, что Гриммджо даже оцарапался — буквально от лёгкого касания — когда они с Ичиго резали праздничный пирог. За окном была весна, не такая тёплая как обычно, но слякотный период успел пройти. Ичиго зарылся в волосы Гриммджо и долго дышал его запахом, потому что прекрасно знал, что весь следующий сраный год его тут не будет. Гриммджо было пять с половиной, когда Ичиго ворвался в дом и закружил его что было мочи, а он упирался и кричал, что мама велела следить за супом, который ну вот сейчас-сейчас закипит. Суп действительно выкипел, но мать ничего про это не сказала, только выглядела недовольно весь вечер, пока не ушла спать. А Гриммджо уснул на руках у Ичиго, когда они шли уже глубокой ночью домой, потому что, первое: Гриммджо очень хотелось показать папе свой тайник, второе: папа сделал ещё один, куда положил кучу разного, чем можно было пользоваться только им двоим, и третье: звёзды светили невозможно ярко, и они глядели на них, пытаясь сосчитать все. Точно так же, на сутки, Ичиго появился, когда Гриммджо было шесть, восемь и девять. В семь он пришёл на неделю. В десять — на две. Он не был рядом и дня, когда тому было одиннадцать и двенадцать, но в течение целого месяца приходил каждую ночь начиная за три дня до тринадцати. Всё четырнадцатилетие Гриммджо он жил в той деревне, но через три дня после того, как тому исполнилось пятнадцать, снова ушёл. А через полгода он взрезал пески Хуэко Мундо и ничего, абсолютно нахуй ничего не мог найти. И ему не помогло ни то, что они кровные родственники, ни то, что он знал Хуэко как свои пять пальцев, ни то, что даже будучи вдали он следил за каждым шагом, который Гриммджо совершал. И сейчас, сегодня, снова он был в этих ёбанных песках. И снова — нихуя, даже ветра не было. Хотя он наврал. Всё-таки фамилия — тоже кусок имени, а значит какая-то часть выбора была сделана им. Он тогда представился охотником Жаком. Поэтому и Гриммджо тоже — охотник. Дочь охотника Жака, если точнее. Ичиго почесал затылок, а потом спину. Интересно, Гриммджо помнит его имя? Или случайно составил себе фамилию из обрывков воспоминаний? Когда он теперь это его спросит… Ичиго завалился на песок. Пальцы упёрлись во что-то чуть влажное и острое. Он поднял наверх, поближе к солнцу, кусочек окровавленной брони. *** Гриммджо нёсся изо всех сил, пока не упал, не кувырнулся три раза и не вывихнул ногу. Он зашипел на эту дуру, но решил принять за знак свыше и всё же сесть отдохнуть. Надо было осмыслить произошедшее. Во-первых, Айзен откинулся. То есть, Гриммджо там не было, и точно он бы не сказал — может он испепелился или подавился говном (было бы великолепно) — но факт оставался в том, что магия, сдерживавшая всех арранкаров, и в том числе его собственной персоной, куда-то девалась. Аж дышать стало приятно. Наверное, и дельфины в космос вернулись. Во-вторых, Орихимэ его вылечила. То есть, как. Она его подлечила. Достаточно, чтобы он проснулся, отряхнулся, испугался и убежал. Ичиго Куросаки, чтоб его черти кусали, не просто отдубасил его, так ещё и заставил уснуть! И чем только таким меч свой смазал, гад? Гриммджо в задумчивости лизнул верхнюю губу и устроился поудобнее: чтобы можно было и ногу поджать, и на звёзды смотреть. Те в ночной части Хуэко Мундо были красивые. И он мог их все-все перечесть, и с одного взгляда сказать, в каком участке неба погасла одна, а где — зажглась другая. В-третьих, Ичиго Куросаки. Да, вот просто и без пояснений. Гриммджо аж завозился на месте от волнения. Он так хотел ему всё рассказать. И про драного Айзена, и про то, сколько он тут в Хуэко Мундо живёт, и даже может быть про то, как скучал. А ещё- Гриммджо взвился, с силой топнул ногой о тяжёлый песок и сжал зубы. Он, конечно, научился за столько лет думать, не думая, и помнить, не помня, но сейчас это оказалось особенно сложно. Из-за того ли, что они встретились? Или опять во всём виноват Айзен, побери его чёрт и господь и ещё какая-нибудь ебала в придачу? Гриммджо так пытался рассказать Ичиго, что происходит, но даже не мог открыть рот, и только напрыгивал на него со всей дури. Неужели Ичиго тоже не помнил? Или скорее… по-настоящему не помнит? Захотелось плакать. Гриммджо сел на корточки и начал выводить хвостом круги на песке. Круги получились похожими на цветы. Ичиго ему их собирал и учил плести венки. И драться тоже он учил. И целовал. Гриммджо и тогда краснел, и сейчас покраснел бы. Даже если просто в волосы. Звук он услышал, но осознать его сразу не получилось. Что-то свистело сначала далеко, потом ближе, потом ещё ближе, и вдруг снова отдалилось, и так несколько раз. Гриммджо никак не мог понять, двигается ли это нечто поступательно или кругами. А если кругами, то вокруг чего? Вдруг всё резко затихло, и только лёгкий ветерок, который случалось встретить в ночной части Хуэко, нежно шептал своё в ушах. Звук раздался с обратной стороны в десять громче прежнего, и Гриммджо не успел обернуться, как что-то тяжёлое и тёплое влетело в него, прижав сверху. Он забрыкался, послышался смех, сильные руки сжали так, что кости захрустели, и вот он увидел рыжие волосы на чёрном фоне. Ичиго улыбался широко или даже победно скалился. Гриммджо зашипел и уже собрался выпустить когти куда-нибудь папаше в кишки, но глаза напротив враз оказались очень близко, и язык коснулся губ одновременно с весёлой злостью слов в голове: «Папочка дома, детка».