***
На ужине, к которому испытывала доверие разве только Дорис и её больная фантазия, всё почти обыденно. Перебранки задиры Руф и заики Ганса; адекватная Хельга, теряющая с ними самообладание и заодно всякий здравый смысл; Вольфганг, уткнувшийся в свою визави и бормочущий себе под нос несусветную чушь; Оливер-идиот и Элиас обсуждают прошедшую миссию, обмениваясь ценными, как им кажется, сведениями. Пока главное сведение сидит на месте художника, почти во главе, и услужливо кивает Дорис, без конца фонтанирующей предложениями и восторгом. То и дело парень посматривает на Якова, что по своему обыкновению расположился поодаль, наблюдая за трапезой со стороны, всё с теми же чёрными тканевыми перчатками, нацепленной на уши маской и недоверчивым прищуром. В ответ седой лишь приподнимает бровь в немом вопросе и призыве не смотреть. И его даже как будто слышат. Никто его не кантовал до отбоя. Первую ночь над шпионом Яков не спит. Пялится в потолок, прислушиваясь к дыханию. Затылок кололо — каждые пять минут ощущение чужого взгляда сквозь железные прутья и наполнитель растёт, грудь придавливает к наволочке невидимый, но ощутимый груз. Тонкие пальцы не выпускают стальных рукоятей. Спустя час Яков не выдерживает и заглядывает вниз. Под ним юноша, мнимо мирно сопящий, без тени кошмара на лице — только маленькая, будто кисточкой смазанная красная чёрточка-ссадина напоминает, почему так необходимо быть начеку. Почему Яков, мысленно соглашаясь с собой, выдыхает, ложась обратно, сжимая оружие сильнее. Немо мог быть хорошим актёром, когда захочет. А ещё ему не составит труда, не глядя, пустить пулю в висок.***
Тошнотворно мокрая маска прилипает к лицу, нос и рот заполняет привычный запах трав и спиртовых настоек. Влажные патлы падают на лоб, мешая смотреть вперёд — видеть надвигающуюся угрозу. Груда камней ощущается кожей через брезент. Всё тело изнывает от усталости и жары, ноги от напряжения вот-вот задеревенеют. Наверняка он сейчас лёгкая добыча для неприятелей. Будь Яков менее бдительным, кто знает, что бы с ним сталось. Один из возможных сбавляет темп, подбегая к отставшему от группы парню. Брови сведены к переносице, в янтаре блещет беспокойство. — Ты бы маску снял, — пусть с одышкой, но произносит Немо, поравнявшись, — Тебе и так тяжело, так ты ещë… себе жизнь усложняешь. — Воздух может быть отравлен, — парирует Яков, стараясь не упускать с виду каждое изменение в лице — Немо может спокойно стараться отвлекать его псевдозаботливой болтовнёй, но глаза ему закрыть не удастся при всём желании, — И твоя забота наводит на кое-какие мысли. — И какие? — юноша закатывает глаза точно старается увидеть собственный череп, — Хотя погоди. Я не хочу слышать… очередной несвязный бред. — Значит я прав, — победно восклицает парень, пряча за маской усмешку. — Как и всегда. — Послушай, — больно раздражённо выдыхает Немо, впиваясь искрящимися огнями глаз в покрасневшее от духоты лицо, — Тебе ничего не угрожает. Если бы угрожало… мы бы уже бегали по трупам твоих товарищей. А бегаем мы уже минут пятнадцать. Видишь? — пытается перенаправить взгляд собеседника на мельтешение спереди, — Там Вольфганг. Он всё ещё жив. Значит и ты будешь… жить. Мы первые поймем, когда что-то пойдёт не так. И ты спасёшь свою шкуру, о которой… так печешься. Тут яркие глаза расширяются подобно объективу фотоаппарата, рот приоткрыт чуть больше и напоминает круг. Средство защиты от отравы свисает с левого уха, пока лицо Якова приходит в норму, сгоняя с себя лишнюю краску. С которой он хотя бы напоминал живого. — Доволен? — проводит у лица рукой, мол, вот, смотри, полюбуйся на плоды своих навыков убеждения, — На этот раз верю. На этот раз. Немо больше ничего не говорит. Быстрей передвигает ногами, ускоряясь. Но в последние секунды, пока лицо его можно разглядеть, Яков замечает, как уголки губ приподнимаются в улыбке.***
В один из вечеров, слившихся в единообразную последовательность, Яков перелистывает страницы архивных записей. Обычно таким промышляет Оливер — в свободное время от стукачества и свечения лицемерным дружелюбием, — но в последнюю неделю только так юноша может себя занять. Доработка сывороток и растворов стало докучать, ведь мысли вели в места подальше от привычных склянок и трав — от того, что раньше являлось чуть ли не единственной отдушиной. Со шпионом как раньше не будет, надо это принять, акклиматизироваться к новому условию — к пока целому и опасному только в теории. Теории рождались из зёрен сомнений, посеянных настолько давно, что Яков, не спавший больше пяти часов в сутки, потерявший счёт времени, уже не мог сказать когда. Любая неосторожная фраза служила тому благоприятной почвой, действие — перегноем. Когда-то подкрепления сыпались сами, как из рога изобилия, потом от Якова отвернулись, пока его не начали вовсе избегать. Но подкрепления не кончились. Вот и сейчас, когда время ужина подходит к концу, дверь в архив скрипит. На пороге Немо переминается с ноги на ногу, что-то пряча за спиной. Яков откладывает кипу бумаг, тянется к оружию в кармане. — Наконец решил прикончить меня? — улыбается он шпиону в лицо, напрягая челюсть, — Думал, тебя на дольше хватит. — Больно надо, — вздыхает шпион устало, закрывая за собой дверь. Но в следующую секунду точно жалеет о своём необдуманном решении, — Твою ж мать, Яков! — Ручку-та покажи, — командует солдат, давя на грудь металлическим дулом, — А то нечестно получается: ты моё видишь, а я твоё — нет. — Д-да пожалуйста, — левая рука протягивается вперёд, к нему, а в ней… яблоко. — Если ты пытаешься меня так отравить, то плохо стараешься, — усмехается Яков, неверяще уставившись на находку с фруктом. Так открыто его ещё не пытались отравить. — «Белоснежку» читали все, я не исключение. — Какой же ты… — поднимает глаза к небу, видимо, набираясь сил, — Я не собираюсь тебя травить. Просто ты ничего не ел, вообще. А на сегодняшней тренировке даже твоя тень лучше справлялась. И убери ты уже! — возмущённо показывает свободной рукой на револьвер, всё ещё прижатый его солнечному сплетению, — Пожалуйста… — молит уже тише, пока глаза отливают золотом. — Чтобы ты меня ударил по голове? — улыбка становится кривее, нервнее, пока взгляд метается от лица юноши до того, что он держит в руке, — Или убил меня из моего же орудия? Смело. Глупо, но смело. — Я не собираюсь… — начинает было Немо, но потом снова тяжело — будто с Яковом он может по-другому — вздыхает и спрашивает, — Я просто положу это к тебе, ладно? Не хочешь — не бери, заставлять никто не будет. Звучит потенциально паршиво. Вдруг яблоко опрыскано токсином, и даже дышать рядом с ним не рекомендуется? Или оно вообще радиоактивно? Кто знает, кем работал Немо до якобы амнезии. Может, помимо военной службы, он проходил практику в специфических предприятиях, посвящая себя атомной энергетике или опытам по мутации отступников? С другой стороны, в отличие от предусмотрительного Якова, руки шпиона голы, хотя он сам как всегда пышет здоровьем и ничего. Значит, дело во внутреннем содержании. — Положи туда, — парень свободной рукой указывает на дальнюю пыльную стопку. Немо послушно пробирается через завалы макулатуры, перешагивая через преграды, то и дело оборачивается, цепляясь шуганным взглядом за револьвер, пристально наблюдающим за каждым его шагом. Наконец фрукт ложится поверх слоя пыли, а юноша всё тем же путём возвращается к отправной точке, — Умница. А теперь иди. Не мешай мне думать. Или ты хочешь, чтобы я тебя допросил? — хитро щурится Яков, склоняя голову вбок, убирая обратно оружие, — Могу устроить в любое время. Дверь резко захлопывается, издав характерный громкий стук. Парень слышит быстро удаляющиеся шаги, косится на яблоко, одиноко приютившееся в углу затемнённой комнатки. В тот день к принесённому «подарку» Яков не притронулся.***
На следующий день исполняется тот же номер: Немо проведывает Якова, кладёт ему в комнату что-то съестное — в этот раз кусок батона — и возвращается к себе. Подозрения седого цветут и пахнут, а шпион будто только этого и добивается. Или он думает достать Якова до смерти, чтобы тот из жалости поддался на провокацию и изобличил преступника ценой своей жизни. Немо не останавливает подсохшая корка лежавшего больше двадцати часов хлеба. Он только принесённую лепёшку надкусывает. На глазах у недоумевающего Якова, забывшего на время про то, что оба револьвера покоятся в карманах, хотя давно должны быть на виду у опасного субъекта. Субъект снова исчезает в коридоре, бросив принесенное к батону и яблоку. Растение в горшке, мирно стоящее у предметов проявления наигранной щедрости, всё ещё не думает чернеть. Да и сама еда ведёт себя как должна — никаких выделений или неестественных запахов Яков не обнаружил ещё с первого дня. В голову закрадывается шальная мысль, от которой не удаётся избавиться ни через минуту, ни через полчаса, ни через час. Даже взбираясь на свою кровать, парень не перестаёт думать. Понаблюдав за Немо на тренировке следующего дня, Яков убеждается: живой, здоровый, как всегда. Вполне возможно, что его организм приспособлен к определённому яду и так он просто усыпляет бдительность. Такой вариант исключать нельзя. Но всё же. Парень слишком много часов уделял специфике ядов и сам принимал понемногу, чтобы организм приспособить — оттого и бледен, как смерть, в свои семнадцать. Так что таким его точно не убить. Подобно мантре, повторяет себе Яков, хватая кукурузную лепёшку с небольшим следом ровных зубов. Он никогда не готовил такое прежде, так что не знает, с чем сравнивать. Но на вкус неплохо. Корицей не отдаёт — только дрожжами и кукурузой. Парень облизывает губы. Не так уж и плохо. Яков не сможет забыть лица Немо, удивлённо уставившегося на полупустую тарелку в следующий раз.***
— Может, мне тоже начать святым духом питаться? — стонет Руф, ковыряя вилкой новую оригинальную экспозицию из переведённых продуктов, — Улыбка станет ярче, девчонок больше привлеку… — С-с чего это? — блеет Ганс, разделяющий тяжкое бремя почти всего спецотряда, будь Оливер неладен. — Да ты на него посмотри! — бросает полной зависти взгляд на Якова, что оживляется при непривычно большом внимании, — Не пьёт, не ест и хоть бы хны! — возвращается к вяло текущей трапезе, будто жалея, что вообще посмотрела в ту сторону. — Смотреть противно. — И вправду, — восклицает Дорис озадаченно, — Ты в последнее время слишком… Ну как сказать… — Слишком подозрителен? — подсказывает Яков очевидное. Конечно, к нему снова придерутся. Но лучше к его черте характера, чем к чему-либо кроме. — Слишком здоров! — подбирает таки подходящее слово, радуясь этому, как дитя, — Как будто ты стал нормальнее обычного. Вы не заметили? — Да вроде тот же, — стучит ноготками Хельга, не оборачиваясь. Она-то точно заметила, но почему-то не сдавала. Для чего? Чтобы потом донести Вагнеру? Так лучше шанса не придумаешь. Или шантаж? Что ж, пусть попытается, — Тощий параноик, не спящий по ночам, как всегда. — С-согласен с Хельгой, — кивает заика, пока уши алеют до оттенка персика, — В-всë с ним к-как обычно. — В любом случае, разве это не здорово? — играет старую опостылевшую песенку о дружбе Оливер, заботливо глядя на Дорис, — Что с нашим товарищем всё в порядке. — Лучше некуда, — хмыкает парень, оттягивая перчатку, — Ведь мне не приходится думать о том, что в мою порцию подсыпали мышьяк. Остальные ничего не высказывают. Вольфганг слишком увлечён полётом своей больной фантазии и писаниной, Элиас в целом вел не особо тесное знакомство с Яковом. Немо просто молчит, как воды в рот набравший. Точно не он носил ему последние две недели еду с кухни по ночам, чтобы тот «питался как человек». Иногда их взгляды встречаются. Яков старается понять, когда шпион выдаст тайну, которую сам породил. Это же был бы такой отличный план: и благородство показать, и Якова унизить. Что он, Немо, такой хороший товарищ, что даже такому, как Яков, снизошёл с дарами и поставил на ноги. Что смог завоевать доверие меньше чем через месяц. Надежда человечества во всей красе, с милым лицом и чистыми намерениями. Вот только это не так. Седой читает его наперёд. Знает, что враг может быть где угодно и кем угодно. Он не доверился. Его не так легко обмануть. В голове уже крутится пара-тройка вариантов, как выйти из подобной ситуации с высоко вздернутым подбородком. Но Немо всё молчит. Даже Дорис садится к нему почти вплотную — у Якова отчего-то во рту кисло стало от этой картины, — и спрашивает его «экспертного» мнения, тот по существу не отвечает. Лишь отшучивается, напоминая о своём возможном оконченном актёрском. Перед отбоем они встречаются там же, где и всегда. Яков больше не достаёт оружия, лишь наблюдает за юношей, что ставит тарелку с набором продуктов и уже собирается уходить. Но останавливается, когда слышит позади себя лукавое: — Снова уходишь, Немо? Чуть помедлив, тот поворачивается к седому. На янтарь падает свет, отчего он вспыхивает, давая странный перелив. — Ну да, — глупо кивает рыжая макушка, а после нахально кидает, — А ты хочешь, чтобы я остался. Наверняка ждёт, что Яков скажет нет. Пусть помучается за сегодня. — Хочу. Брови Немо взмывает вверх, фигура застывает, словно парень перед ним — Медуза Горгона, не иначе. — С чего такое гостеприимство? — интересуется юноша, пока нервная улыбка трогает розовые губы. — Считай скидываю с себя долг, — кивает в сторону толстенной связки старых документов, — Только не говори мне о доброте душевной и приступах благородства — всё равно не поверю. — Я и не буду, — отвечает Немо, невольно подтверждая его слова, — Может, меня достало видеть живого полуобморока перед глазами, — садится на край. — А, так это всё из эстетических соображений, — проговаривает Яков, ухмыляясь, — А что во мне ещё тебя не устраивает? — Твоя подозрительность, — выдаёт он как на духу, — Твоё недоверие к остальным. Ты будто видишь во всех своё отражение и решаешь первым напасть, чтобы защититься. — Что ж, мой дорогой Немо, — на «дорогой» юноша сглатывает, пока его собеседник наклоняется вперёд, — Спешу огорчить: паранойя не лечится. — Какая жалость, — выдыхает Немо, не отклоняясь назад. — Но ты можешь помочь с кое-чем другим, — уголки рта растягиваются в улыбке, не скрытой под маской. — И с чем же? — янтарь становится текучим золотом, пока руки вцепляются в бичевку. В этот краткий момент Немо чересчур уязвим. Не составит большого труда завалить его на пол и связать верёвкой, скрепляющей архивные сведения, даже с учётом превосходства шпиона в силе и рукопашном бою. А потом делать с ним что вздумается. Провести повторно допрос, выведав действительно стоящую информацию, или узнать, где слабые места у противника. Своими методами. Но лицемерие всё портит. Красивые очертания вкупе с бараньей настойчивостью, связанной далеко не только с эстетикой, и непоколебимой вере связывают запястья Якова путами. Он не сможет. Нет, он может. Просто не будет. Не сегодня. Вместо этого парень достаёт из тарелки сбоку печенье и пихает в чужой полуоткрытый рот, вызывая недоуменное мычание. — Составить компанию.