Боль не бьётся

Петя бьётся. Не о лёд, к его сожалению. Это сильнее, чем обычно. Головой если приложится об лёд, не так больно получится, как сейчас. У него перед глазами надежда бежит в даль и разбивается. Как и он. Жестоко. Судьба от всей души его нахуй посылает. Он по-другому и сказать не может, потому что это именно так и выглядит. Петя на пол кидает всё, что на столе было. Все листы с цифрами летят вниз. С грохотом летит и телефон. Разбивается, пускай разобьётся. Пускай бьётся что-то, кроме него. Пускай хоть раз что-то пойдёт так, как захочет он. Кашель вырывается из горла, а лучше бы задушил. Петя ладонь в край стола вжимает. Перед глазами херня такая, что глаза слезятся. Они бьются о стол, также как и у Пети всё внутри. Почему до сих пор есть то, что разбиться может? Всё давно уже должно разбиться. Но каждый раз ощущается сильнее. Нихуя не мотивирует боль. Сколько бы не пытался, но боль всегда остаётся или появляется. Боже. Ему сейчас только не хватает взять и разныться от таких поворотов. Может он не так увидел? Может присмотреться? Блять, конечно же он верно увидел, что там в анализах написано. Он не слепой и буквы знает. И читать их умеет. А лучше бы не умел. Он бы тогда не увидел это слово проклятое: "положительный". Петя себя прикончит, если не успеет до Спартакиады восстановиться. Знает, что если разрешат, то и больной поедет. Уверен в этом. Знает, что получится это сделать. И больной сможет откатать, ведь до потери сознания всё это время тренировался, чтобы себе доказать, что лучше. Чтобы ему место показать, чтобы не радовался слишком. Эти планы катятся на следующий день, когда элементарно с кровати встать не может. У него перед глазами не то, что нужно. Он отчётливо помнит, как прошлой зимой болел, с кем он сидел, кого он заразил. Как это закончилось тоже помнит. От этого всё дрожит. От этого хочется коньками по руке. Петя вздыхает громко, когда чувствует ком подступающий к горлу. Отлично. Под кожей будто ток идёт от неприятных ощущений. Он выйдет. Он сможет. Поэтому и тренеру отвечает оптимистично, что не так всё плохо. Не верят. Ток сильнее идёт. Боль поглощает. Как и мысли. Как и разочарование в себе. Конечно, ты же можешь только так. Тебе ведь не нужны медали. Ты умеешь проигрывать только. Причём всегда Жене. Бедро царапает, чтобы прервать круговорот. И дышит глубоко, чтобы не сдохнуть прямо сейчас от удушья. Петя матерится под нос, когда с кровати встаёт. Кашель из груди вылетает слишком громко, слишком много. Петя не даст этой пневмонии ему жизнь поломать. Дни идут слишком медленно, в душе горит, задница тоже. Лёгкие тоже. Петя, кажется, и думать не хочет, и цифры писать. У него коньки, коньки в голове. Которых видимо не будут. Нет, всё будет хорошо. С него точного ответа трясут. Петя говорит да, Вероника Анатольевна — нет. Семья тоже. Петя злится. На себя больше всего, что так получается коряво каждый раз перед стартом. Ему остаётся только ждать, лекарства пить и лежать. Нет, он не лежит. Он на полу что-то пытается творить. Пытается плохо. Но он успеет! Он знает, что успеет! Женя бы в него верил. Вечером информация в интернете появляется. И Петя чувствует, как людей расстраивает, как разочаровывает всех. Себя тоже. И рядом всех, потому что они твердят, чтобы отдыхал. А он уже отдохнул, он готов идти и катать. Только лёгкие так не считают, врач тоже. Надеется и верит. Читает всё. То в дрожь бросает, то в улыбку. Телефон окончательно отбрасывает, когда комментарии про Женю видит. Нет, здесь нужно заканчивать. Тут не место. Тут боль. Тут провал. Тут конец. У Пети непроизвольно в голове Женя появляется, который тогда был ещё рядом. Вспоминает улыбку эту его, глаза и волосы. Петя хочет увидеть это. Но знает, что не увидит больше такое. Знает, что не для него теперь. Сам виноват. Больше говорить нужно. Больше думать надо не в том направлении. Надумывать больше нужно. Один. Два. Три. Четыре. Петь. У Пети всё. Петя надежду не видит, что в начале была. Остаются крошки и остатки. Тянет всё равно, до последнего тянуть будет. У него вся жизнь от решения зависит. У него слишком многое на кону. Его гребаная голова. Всё время на телефон смотрит, анализы должны прийти. От слов этих дурацких будет зависеть всё. Боже. Не верит, что успеет. Но на полу же крутит! Сколько раз уже крутил, должно получится! Обязано. Петя из другой комнаты в спальню бежит, прям бежит, когда слышит, как телефон звонит. Боже. В мгновенье у него яркая картинка счастливая. Через секунду вздох громкий. Он слишком отчётливо подпись видит. Семененко. Он не возьмёт. Ему сейчас только его не хватает. Звенит недолго, и рад этому. Только потом повторяется. Первый, второй. Петя не хочет, пальцы сами отвечают, сразу же на громкую ставит. — Не говори, что хочешь выйти, — слышит сходу, только смысл не понимает сразу. Как давно он не слышал его, как давно это было, когда он слышал его взволнованные слова. Будто мира не было, будто сейчас со слов этих начинает открываться. У Пети пальцы трясутся, у Петя ноги не стоят. Петя готов упасть оттого, что Женя волнуется. Потому что звучит это именно так. — Тебя это волновать не должно, — и кашляет сильно. Слышит отдалённо, как Женя вздыхает громко слишком. Так, чтобы Петя точно услышал. Петю крутит. — Ты себя убьёшь, — Женя его сейчас и убьёт своим звонком. Своими словами. Даже не поймёт этого, но убьёт с болью. Петя на стул садится и руки сильно-сильно сжимает. Боль физическую чувствует. Это лучше. Лучше будет Женю послать. Нет. Он не будет сейчас этого делать. — Спасибо, что предупредил. Как благородно, — тихо говорит и глаза закрывает руками. Нажимает на них, чтобы яснее стало, чтобы отчётливей фотку Женину видеть на экране. — Я всегда так к тебе отношусь, — добивает. Петя вспыхивает. Он чувствует, как сердце бешено бьётся, как в голове фразы отдаются Женькины. Те, которые заставили закрыть глаза, и верить. Верил, когда Женя утверждал, что будет лучше, что они всё равно будут общаться. Итог: общения нет, у Пети желание огромное надрать ему зад за то, что лучше. — О, да. Особенно когда мне утверждал, что будет всё хорошо. А думал про то, насколько это противно всё. Да. Помню такое, — у Пети сами слова с губ срываются. Прям из души, прям с сердцем. — И то, как говорил все слова свои нежные, а в итоге материл. Славно. Видел ведь всё, но продолжал. Говорить, надежду давать. — от своих же слов больно. — А когда ты по-настоящему был нужен, где был? Не рядом. Видел, как я с тобой разговариваю, и всё равно продолжал. Спасибо. С другими, наверное, лучше. Ты же непостоянный. Только сказать про это мне забыл. Благородно. Слова звучат громко, кашель тоже. Мысли крутятся по кругу, захватывая Петю, чтобы он всё вспоминал. Он не забывал. Дышит громко, головой в стол упирается и руки сжимает. Ужас, ужас. Чувствует, как от всего к глазам влага бежит. — Петь, прекрати, — у Жени слова звучат уверенно, не так, как у Пети. У Пети голос дрожит. У Пети от непонимания всего кошки на душе. — Противно, потому что рассказать не могу. Материл тогда, потому что больно было оттого, что нечестно получилось. Какое-то чёртово непонимание, Петь. — и глаза с надеждой смотрят. Вчера смотрели с радостью. Вчера хорошо было. Боль не билась, билось сердце с счастьем. Сегодня не так, потому что Петя помнит (у него это под кожей останется надолго), как Женя с Марком говорил, как обнимались крепко, как много раз имя своё слышал. Помнит, поэтому усмехается грустно. Пускай Женя идёт к чёрту. Петя хочет ещё сказать, напомнить о том, что на последней неделе было у них. Чтобы по больному, чтобы с ножевыми в сердце оставить после разговора. Только воспоминания душат. Конечно, плохое он всегда вспомнит, хорошее — никогда. По щеке слеза течёт. Пете хочется биться оттого, что позволил себе такое ему сказать. — Жень. — Что? — спокойно говорит, будто и не было всего разговора. Будто принимает и впитывает всё в себя, и не чувствует ничего лишнего. Только Петя не может так сказать, поэтому молчит. И Женя трубку не сбрасывает, слышно как дышит. Боже, да он даже не возмущается тому, что Петя сказал! А может, ведь имеет полное право. Только Женя не хочет Петины мысли рвать. Молчит, значит и отвечать не будет. Значит Женя не будет бить его своим ответом. Петя благодарен, но нужно было бы за такое отношение вообще врезать посильнее. Только с губ слетает не мат и не агрессивный вопрос, а тихие непонимающие слова: — Почему ты молчишь? Петя слышит, как Женя от вопроса давится. Он сам бы закашлял, если бы не быстрое биение сердца. — Даю тебе время, чтобы ты сказал всё. — теперь у Пети точно херня какая-то. У Жени так просто всё, у него слова так легко идут. У Пети только кашель легко вырывается до боли в горле, и этому не мешают удары сердца. — Или всё уже? Я думал в мою сторону будет претензий больше. — он смеётся тихо, приглушённо, может рукой рот закрывает, чтобы Пете не так громко было слышно. Только вот это всё заставляет Петю улыбнуться. Да. Может быть намного больше претензий. Только они все на самого себя направлены. Петя на спинку стула откидывается и хвост разделывает быстро. Ушам приятно до боли от смеха Жениного. А он забыл его. Смех, конечно же, а не Женю. — В лицо тебе все претензии скажу. — слова не звучат так, как хочется. Петя глаза от своих действий закатывает, когда Женя молчит вновь. Да. Внутри всё бьётся от волнения. Чувствует будто именно сейчас Женя его послать может. Ведь есть за что? — Спасибо за то, что позвонил. И прости, что наговорил. — Петя добавляет быстро, чтобы успеть сказать до сброса звонка. А это нужно было сказать. Потому что херню сказал, потому что они это всё обговаривали. Потому что слова на эмоциях вырвались. Бьётся всё от ожидания. — Ничего. — отличный ответ. Пять из пяти, потому что слово заставляет Петю в панику влезть ненадолго. Слышно только дыхание у обоих. — С радостью бы слушал тебя всегда, даже если меня материшь. — и хмыкает. А у Пети точно лицо краснеет, и в этот раз не от температуры. Боль бьётся сама о слова Женины. Её будто больше нет. В Пете больше не бьётся эта боль. Больше не будет больно и плохо. Хочет чтобы этот день не закончился никогда. — Поговорим? До конца? Петя на Спартакиаду не едет. Зато трём сотням радуется.