we'll be howling at the moon/мы будем выть на луну

У Чо Миён есть девушка, и она странная. Не то чтобы социально странный или романтически странный. Просто “я встречаюсь с девушкой-собакой” немного странно, но – ладно. Позвольте ей повторить. Девушка Миён, Е Шухуа, - оборотень. Итак, она просто немного “странная по-волчьи”, поскольку Миён уже давно узнала о своем необычном партнёре. Но старшая девочка более чем привыкла к этому, ко всем собачьим причудам Шухуа и ее сверхъестественной способности точно вынюхивать, что их соседи, живущие тремя домами дальше, готовят на ужин каждый вечер. Так что да. Шухуа — странная маленькая девочка-волк, но Миён любит ее. Она любит её сердце, её красоту, её ум и то, как Шухуа всегда умоляет Миён погладить ее по волосам или почесать за ушами, прежде чем они ложатся спать; иногда даже скулит, прижимаясь к Миён, как настойчивый щенок, ищущий ласки. Миён любит Шухуа за все, что она собой представляет, за волчий характер и все такое. Но, несмотря на это, в их отношениях есть некоторые моменты, которые все еще сбивают ее с толку – и в основном они проявляются в виде ежемесячных превращений Шухуа в волка. Теперь, вопреки винтикам в их современной машине поп-культуры, выпускающей волосатых зверолюдей и ужасных мифических монстров размером с волка, форма оборотня Шухуа и близко не шокирует. И даже не пугает. Сначала закрепите это, потому что Миён доберется до этого позже. Ночь полнолуния проходит примерно так… Шухуа беспокойна в течение всего дня, нервный комок нервных движений и раздражённых нервов, когда она бесцельно порхает из одной комнаты в другую, а затем обратно. Сотрите, повторите. Миён включила встроенный в приложение шагомер своего телефона, чтобы старательно считать их шаги, пока она ходит по дому с Шухуа. Тайванька начинает испытывать тошноту и стресс с заходом солнца, поэтому Миён всегда заваривает ей дымящуюся кружку ромашкового чая, как только полдень переходит в сумерки, поскольку это помогает ослабить узел в желудке. Она также обязательно добавляет в кружку немного парного молока, как раз так, как любит ее девушка. Миён стоит как вкопанная рядом с младшей, неподвижная и вездесущая, одновременно снимая напряжение с напряжённых плеч Шухуа. Когда ее руки опускаются до длины рук Шухуа, Миён может почувствовать разницу в ее теле с течением ночи – как ее сухожилия напрягаются и становятся такими тугими из-за плотно набитых мышц, что они больше похожи на камень, чем на плоть. В конце концов, Шухуа начинает потеть. Пот выступает у нее на лбу, прежде чем запутаться в черных локонах, которые она грубо зачёсывает назад дрожащей рукой. Миён, не теряя времени, накидывает свежую тряпку вокруг на шею Шухуа, чтобы у нее было чем вытереть лицо, затем без колебаний нежно берет руку Шухуа в свою. Однако, как только солнце полностью зайдёт, трансформация начнется по-настоящему. Сквозь стиснутые зубы Шухуа проскальзывает рычание, звуки вырываются с перерывами, становясь громче и продолжительнее. Это не постоянные гортанные вдохи и выдохи, а скорее случайные звериные рычания в перерывах между затруднёнными вдохами. Миён, хотя и напугана, просто крепче сжимает ее руку, в то время как дыхание Шухуа становится все более прерывистым и хриплым. - Я здесь, Шу-Шу. Все будет хорошо. Просто дыши... - Миён успокаивает своим мягким, кристально чистым голосом, который никогда не перестает успокаивать Шухуа. Наконец, луна поднимается и бросает бледно-серебряный свет сквозь открытые шторы их окна. Надвигаясь, как гигантские часы, отсчитывающие время до неизбежного. Шухуа вежливо просит Миён уйти, и последняя понимает, что ей пора уходить, когда голос младшей приобретает тон гравия, хрустящего под шинами. Как она узнала на ранних этапах своего знакомства с личностью оборотня Шухуа, молодая девушка слишком смущена, чтобы ее видели во время самой трансформации. Миён, конечно, может уважать это, но всё же – Она не может не волноваться за свою девушку. - Онни... Сейчас нужно побыть одной. Пожалуйста. Все тело Миён дрожит каждый раз, когда доходит до этой точки. Она яростно протестовала во время своего самого первого сопровождения Шухуа во время трансформации в полнолуние, отказываясь отходить от своего партнера, пока не будет окончательно уверена, что Шухуа в безопасности и здорова. Старшая помнит это так, словно это было только вчера, когда Шухуа положила две липкие и дрожащие руки ей на плечи и посмотрела прямо в глаза Миён. Она помнит, что глаза Шухуа выглядели такими... другими. Такими зелёными, такими задумчивыми, такими поразительными. Какими фары автомобиля ловят взгляд бездомной кошки или оленя на обочине дороги. Они совсем не были похожи на человеческие глаза, это точно – но они все еще были глазами Шухуа, несмотря на этот яркий оттенок радужной оболочки. Они все еще были добрыми, все еще игривыми и любящими глазами, и все потому, что это были глаза Шухуа. - П-Пожалуйста... - Шухуа почти болезненно проворчала, грудь ее вздымалась, когда она массировала плечи Миён. Ее голос звучал напряженно и отрывисто, как будто Земля раскалывалась надвое. И Миен просто чувствовала, как ее собственное сердце делает то же самое. - Со мной все будет в порядке, Миённи. Просто… Пожалуйста, не смотри на меня, когда я в таком состоянии. Миён никогда не забудет, как дрожала ее нижняя губа, как остекленели ее глаза, когда она отчаянно сдерживала испуганные слезы ради них обоих. Она судорожно вздохнула с такой силой, что с волос Шухуа посыпались капельки пота. Затем тайванька осторожно убрала свои руки с плеч Миен, и старшая девочка, не задумываясь, встала с дивана. - Я буду ждать тебя, хорошо? Я никуда не уйду. Шухуа послала ей лёгкую и явно болезненную улыбку, которая причинила Миён физическую боль. Но, тем не менее, это была ободряющая улыбка. - Я знаю, что ты этого не сделаешь. Я доверяю тебе, Онни. И Миён поняла, что больше не может спорить на эту тему. Итак, она вернулась в их общую спальню и плюхнулась на кровать, уткнувшись лицом в простыни, которые она скручивала в руках, отчаянно пытаясь сдержать слезы. Она чувствовала себя такой беспомощной, такой бесполезной, зная, что Шухуа обречена страдать, несмотря на все усилия и компанию Миён. Десять минут спустя Миён почти накрыла голову подушкой Шухуа, затыкая уши и наполняя легкие знакомым запахом младшей, пока не услышала мучительное рычание, доносящееся из их гостиной. До тех пор, пока ей не пришлось заглушить собственные рыдания подушкой, которая лишь напоминала Миён о ее страдающей девушке, пока она больше не могла даже слышать биение собственного сердца в ушах. По сей день Миён клянётся, что все еще видит пятна своих слез на этой наволочке. Но это было только в первый раз, много месяцев назад. Так давно, что кажется, будто это было в другое время, в другой период. Миён уже так привыкла к этому. Возможно, даже больше, чем она когда-либо ожидала от себя. И довольно скоро они создали рутину. Сегодня полнолуние, но они обе готовы. Они готовы к этому. Миён делает глоток из своей кружки с ромашковым чаем, допивая то, что осталось, и мысленно составляет список того, что им с Шухуа нужно на ночь. - Конечно, Шу. - Миён улыбается, прежде чем бросить быстрый взгляд за открытые шторы на окне их гостиной. Небо темно-фиолетовое, а солнце - едва светящаяся полоска на далекой линии горизонта. Теперь в любой момент сюда хлынет призрачный свет луны. - Ты уже чувствуешь это? Честно говоря, Миён даже не нужно спрашивать. Достаточно одного взгляда на Шухуа, и такой человек, как она, может сказать, что полнолуние начинает действовать. Шухуа покачивает ногой, когда наклоняется, достаточно маниакально, чтобы заставить весь диван вибрировать в такт ее движениям. Керамическая кружка с чаем тоже дрожит в ее руках и поднимает рябь на недопитом чае. Поэтому каждые несколько секунд одна-две капли вылетают из ее кружки и падают на стеклянный кофейный столик. Миён не против. Сделав резкий, прерывистый вдох, Шухуа утвердительно кивает. - Д-да. С минуты на минуту. Тихо хмыкнув, Миён смотрит в никуда, прежде чем поставить свою кружку. Она придвигается немного ближе к Шухуа, успокаивающе кладет руку на напряжённое плечо и говорит. - Ты в порядке, щенок. У тебя все хорошо. Тело Шухуа под хлопчатобумажной рубашкой кажется высеченным из мрамора, когда Миён массирует ее через тонкий материал. Шухуа немедленно оживляется от похвалы. Ее спина выпрямляется сама собой, а глаза расширяются от счастья, и Миен уже может видеть, как зелень проникает в ее стигийско-черные человеческие радужки, постепенно меняя цвет с соболиного на изумрудный. Они обе смотрят друг другу в глаза, и Миён почти теряет сознание от невероятной силы своей любви к другой девушке. Однако вместо того, чтобы просто упасть на пол, покраснев от нахлынувших эмоций, она мягко умоляет Шухуа. - Пей свой чай, милая. Это поможет твоему животику почувствовать себя лучше. Шухуа делает большой глоток и снова кивает, затем делает долгий, шумный глоток своего напитка, в то время как Миён продолжает успокаивающе массировать ее плечи, чтобы помочь ей расслабиться. Дыхание младшей прерывается, когда она отрывает губы от кружки и ставит ее на деревянную подставку такими же дрожащими руками. Миён видит это, она просто чувствует, как это витает в воздухе, как молния. Это происходит. Наконец-то взошла полная луна. Брови Шухуа хмурятся, когда она зажмуривает глаза. Ее и без того бледная кожа приобрела более болезненный желтоватый оттенок, который отражает окружающий свет от ее пота, как россыпь бриллиантов. — Миён-онни, — рычит она еще раз, грубее и глубже, чем раньше. Нет необходимости вдаваться в подробности. Миён понимающе кивает и легонько целует Шухуа в висок, прежде чем подняться с дивана. Вероятно, не самая лучшая идея, учитывая, что Шухуа может измениться в любую секунду, но Миён никогда не может удержаться, когда в это вовлечена ее девушка. Даже соленый привкус пота на ее губах - деликатес для Миён. Видит бог, она не хочет покидать ее, точно так же, как Шухуа никогда не хочет покидать ее. Каждый раз Миён ничего так не хочет, как держать Шухуа в своих объятиях, утешать ее, говорить ей, что все будет хорошо; но она не может. У них заведенный порядок. И иногда Миён абсолютно презирает это. Несмотря на тоску в своем сердце, старшая девочка бежит через их гостиную к выходу из коридора, ведущего в их спальню. - Я люблю тебя, - кричит Миён, останавливаясь прямо у затенённого входа в коридор с самым нежным выражением, украшающим ее ангельское личико. - Моя маленькая девочка-волчонок. Тогда Шухуа открывает глаза, и они становятся ярко-зелеными, нечеловеческими. (Viridis Nitentis, если бы Миён описала это латинскими терминами.) Зелёные, как высокие деревья в цветущем лесу. Зелёный, как некоторые из свежих листьев, которые начали распускаться в первые дни весны после таяния последнего снега. Миён также замечает, что костяшки ее пальцев побелели от того, что она крепко сжимает подушку под собой с такой грубой силой, что могла бы разорвать ее, если бы позволила себе это. Но надвигающаяся трансформация не мешает Шухуа пробормотать что-то в ответ, когда она кашляет сквозь влажное дыхание. - Я тоже люблю т-тебя, Онни... Послав своей девушке обожающую улыбку, Миён, наконец, проскальзывает по коридору к их комнате, где тут же падает обратно на кровать. Подняв лицо и уставившись в потолок. Лунный свет теперь высокомерно льется в их окна, столбы навязчивого сияния отражаются от смягчённого взгляда Миён. Ровно через пять минут она слышит особенно громкое ворчание из гостиной, за которым следуют звуки затруднённого кряхтения, сопровождаемые какими–то неразборчивыми словами, проскальзывающими между ними. Ругательства, скорее всего, на родном языке Шухуа. С дрожащим вздохом беспокойства Миен подавляет порыв просто выскочить из комнаты и побежать на помощь Шухуа, взяв свои airpods и телефон с прикроватного столика. Музыка обычно помогает отвлечься от суматохи, происходящей прямо за ее дверью, поэтому Миён подключает наушники и перемешивает свой плейлист. Выкручивает громкость почти до максимума, чтобы заглушить звериное рычание за стенами. Эта часть ночи никогда не становится легче. Однако они знают, как справиться с этим вместе. Они знают, как пройти через это. С ними все будет хорошо.