Ч. Паланик. «Призраки»
≣≣≣
Чонгук потирал веки холодными пальцами, давил на них вплоть до появления звёздочек в кромешной темноте. Его кожа возле глаз уже покраснела, но продолжала зудеть, и парень попросту не мог остановиться. Снова и снова, снова и снова... — Прекращай, Чон-а. Так и сосуды скоро лопнут, — будто бы между делом сказал Тэхён, его близкий друг, сидя в рубашке поло цвета морского бриза. Во рту он держал мятный леденец, и по пластмассовой палочке уже потекла капелька вязкой слюны — настолько долго парень не сглатывал. — Отвали, — рявкнул, как должно, в ответ, сам уже склонив голову поближе к коленям. Чонгук работал в баре на Инсадонг-киль вот уже третий год. Любил танцевать в такт ненавязчивой музыке, громящей в холле, кадрить барменов, получавших нагоняи за лишний флирт в ответ, орать на управляющую и вообще верещать. — Ты приехала к нему не накрашена, не побрита, грязь под ногтями! Чтоб тебя побрал, Миса! — кричала женщина тридцати плюс лет с парой седых волосинок по вискам. — Иди мойся, езжай обратно и извинись перед господином. Сейчас же! — маленькая полненькая девушка, густо покраснев, удалилась со слезами на глазах. Чонгук, даже не видя всей этой сцены, громко усмехнулся. — А ты чего?! — теперь же гнев мерзкой женщины был направлен на него. — Нечего так верещать, Минё. Никому нахуй не сдалось, есть ли у неё грязь под ногтями. Все смотрят на сиськи да на то, что под юбкой, сама знаешь, — он всё продолжал тереть глаза, но кожа зудела лишь больше. Послышался стук каблучков, и даже он был противный. Кафель был противным. — Что ты сказал, оборванец? — голос был тихим и злым. Чон резко распахнул веки, и от серёдки разошлись мириады звёздочек, картинка сначала была до жути светлой, будто пред ним стояло некое божество, но вскоре погасла, погас и свет, и женщина стала окончательно тошнотворной. От неё веяло дешёвым парфюмом, огромные груди, покрытые растяжками да морщинами, свисали прям к его носу, облегающая рубашка в громкую расцветку из цветочков так и топорщилась во все стороны, и, чёрт возьми, Чонгук был полностью уверен: та намеренно носила размер поменьше ради таких моментов. Но он не был очередным клиентом, не был пьяным мужиком из приложений знакомств, не был её мужем; он был мальчишкой двадцати трёх лет с пожаром в сердце, туманом в голове и полем для гольфа по телу. Ему явно не было никакого дела до её шестого размера. Так что вместо подобной дешёвой вульгарности он заметил лишь: выпирающие усики над уголками рта, смазанную дешёвую красную помаду, родинку на шее, вот-вот готовую лопнуть, неприятный запах изо рта, лёгкий скол на правом верхнем клыке. Озверев, к языку подступила тошнота, разлилась, как патока, по нему. И он, сглотнув, проворчал: — Сказал, что никому до гигиены нет дела, Минё. Ты и так это прекрасно знаешь, тебе Миса просто не нравится, — и отвёл взгляд в сторону. — И чем же она мне не нравится? Хочешь сказать, я плохо отношусь к ней? Не доплачиваю? Ей, между прочим, грозило получить пятьсот восемьдесят тысяч вон! И что прикажешь? Девка неготовая едет за такие деньги! — голос её почти всегда был хриплым. Ему не нравились увиливающие от темы люди. Как и люди, идущие в атаку при любом случае. Чонгуку по душе были правдолюбцы: те, словно стена, были непоколебимы в своей неуверенности или даже неправоте. Подобное он находил храбрым. — Ты же и так знаешь, за что ей платят. Мужик сам оказался не готов, вот и струсил. А ценник и не ты выставляешь: пятьсот штук ей оттяпал любимец, он заплатил сам. А вот я узнал, что ты ещё... — Хватит, — как отрезала, даже вдобавок резко махнув ладонью. — Не хочу больше слышать хамства в свой адрес. — Но ты же и есть хамка, Минё, — с радостной улыбкой ответил Чонгук. — И, поверь мне... — договорить он не успел. Лёгкий жар пошёл по его щеке, и он даже зажмурился из-за резкого движения. Открыл глаза, а перед ним стояла разъярённая женщина с пухлыми бёдрами и квадратной задницей, вся красная из-за гнева. — Минё, ты такая милашка, когда сердишься. Даже сбрасываешь с десяток лет, — и залился звонким смехом. Та насупилась пуще прежнего: — Я!.. Да ты!.. — и, раскрасневшись даже в руках от стыда, утопала обратно в свой кабинет. — Вечно с ней ругаешься, даже обращаешься неуважительно. Как она тебя только терпит, — пробубнил Тэхён, перевернув страницу книги. — Ей хочется, чтобы я её уложил. Нравится таким бабам, когда молодые мальчишки с ними флиртуют. Ей бы только быть трахнутой. Видел эти?.. — и обвел по кругу ладонями свою же грудь. Заметив кивок друга, продолжил: — И как только блузка по швам не идёт. Больше скажу: как ей дышать-то в такой одежде? Ну точно сейчас сидит там и дрочит, — и, хихикнув, начал перевязывать шнурки на кедах. — Не советовал бы про женщин так. А то ни одну не получишь, — чупа-чупс выскользнул из полуоткрытых пухлых губ с лёгким чмоком. — Не советовал бы употреблять глагол «получать», когда речь заходит о женщинах. А эта точно баба. Противная толстая баба, которой так и нравится ставить себя выше остальных. И указывать, чёрт бы её побрал. И ведь директора подобное привлекает, не понимаю, как он вообще её может трахать. С таким телом какая там дырень... — и присвистнул. — Чон-а, — Тэхён поднял голову, посмотрел другу в глаза, приподнял брови. — Завязывай, не то блеванет. — Это меня блеванет, если вспомню, почему сосешь свою сосалку мятную, — и, заметив частые кивки Кима, как бы пародируя, тоже начал очень часто мелко кивать. — Да-да, извращенец, — бросил в парня подушку. — Нет, если серьёзно, как ты можешь болтать такие гадости? Женщины, они же... — и вдруг замолк. — Ну, что «женщины»? — Они же... — он как-то инстинктивно поднял ладони, провёл ими в воздухе, будто пытаясь сымитировать форму шара. — Чудесные и красивые... как цветы... — Миса с её грязью под ногтями всегда чудесна, смею заметить. И позволяет такое в свой адрес только потому что себя ненавидит. Наш цветочек, — и тепло улыбнулся при одном только воспоминании о ней. — А Минё ты видел?.. Нет, ты же её видел и не раз, чего я спрашиваю. И как тебе она? Хочется трахнуть? — Тэхён в ответ сразу же помотал головой. — А чего так? Женщина в рассвете сил, а какой пучок... м-м... так бы и... — Мне сейчас даже конфета не поможет, Чонгук. Прекращай, — и состроил такую кислую мину, будто выпил скисшего молока литр. — Тебе её трахать не хочется, потому что женщин вообще трахать не хочется. Даже Мису. Мне Фели всё рассказал в ту пятницу. Думал, сам расскажешь, но раз пошло такое дело... У Тэхёна вдруг округлились глаза. Они с Чонгуком давно дружили, делились всяким, многое предпочитая скрывать, но вскоре перестали прятать даже то, что прятать надобно бы. Например, могли часами обсуждать анальные трещины, сучку из бара, вдруг явившуюся посреди ночи и заказавшую двенадцать парней, дырки, в которые приходилось проникать. Со временем информации в их разговорах стало всё больше, тогда как чувств — меньше. Вот и сейчас, поняв, что речь зашла именно о чувствах, о душевных переживаниях, Тэхён смутился: тот выезд на дом он запомнил надолго и всё же тщательно пытался стереть из памяти. — Я.. не думал, что надо рассказывать. Такая мелочь, — ляпнул первое, что пришло в голову, а у самого чупа-чупс возле зубов застрял. Язык уже начинало жечь, но он застыл непонятно из-за чего. — Мелочь — твой невставший член, Тэхён-а. Я думал, ты первому мне доверишь свой переход в другую ориентацию. А узнаю я от кого? Верно, от прислужника Минё, её любимчика, которому не помешало бы язык подрезать. Но ты не переживай, остальным на эту тему насрать было, я один до конца подслушал. — Подслушал? — Туалет. Сам знаешь: пуще места для перевязки языков не найти. Сущий, мать его, обмен жидкостями. — Пиздец, — на выдохе произнёс Тэхён и тяжело-тяжело вздохнул. — Хуй забей. Хотя ты уже забил... ха! Какая шутка! — и повалился на диван со смеху, тогда как Ким, схватив подушку, бросил её в друга.≣≣≣
Конечно же, в любом бизнесе был важен отлаженный процесс. Точный сбор данных, правильная систематизация, приход от идеи к практике — люди во всем имели важную роль. В данном бизнесе и правда имели. И роль, и людей. Минё, хоть и была противной, по мнению многих, женщиной, выполняла свою работу на «ура». Она точно знала особенности и привычки каждого парня, каждой девушки в клубе. Знала, кого и куда отправить. В её кабинете на стене висела бамбуковая доска с разного рода бумажками, среди них красовалась и таблица с перечислением фетишей и кинков.ИМЯ, ОБЗОР, ФЕТИШИ/КИНКИ, ПЛЮСЫ, МИНУСЫ
Закончив её год назад, она отпраздновала бокалом красного. И поняла, что создала идеал. Правильно выполненная работа действовала на неё посильнее любого афродизиака: бёдра становились склизкими, влажными. Вот и теперь, потягивая чай, покачиваясь на кресле, Минё наблюдала за:Чонгук. Качок-засранец-ЗАСРАНЕЦ-ЗАСРАНЕЦ! Любит кровь, любит драться, получать, грубый секс, полное подчинение клиента, играться с чувствами, сосать большие члены. За большие деньги согласится отойти от правил и хорошо отыграет, всегда опрятен, женщины/мужчины. Резок на слова, может избить клиента, проявить сексуальное насилие. Тэхён. Милашка с милыми щёчками, худощавый, красивые глаза. Любит нежность, хорошо в психологию, фут-фетиш, отдаётся только если влюбляется, поцелуи, манямир из розовых соплей, ̷м̷у̷ж̷ч̷и̷н̷ы̷/женщины. Легко улаживает конфликты, быстро заводит постояльцев. Может расплакаться, когда ненужно. Миса. Толстуха. Копро, секс в общественных местах, полное унижение. Хороша, когда речь заходит о полных извращенцах, почти всегда выходит на разрешение конфликта. Неухоженная, депрессивная, себя ненавидит, вся в шрамах, ̷л̷и̷ж̷е̷т̷ ̷н̷о̷г̷и̷ ̷п̷о̷ ̷с̷у̷б̷б̷о̷т̷а̷м̷ ̷д̷и̷р̷е̷к̷т̷о̷р̷у̷. Хёнджин. Худощавый, слащавый. Любовь. Неженка, хорошо манипулирует. Может врезать ни с того ни с сего, слишком вспыльчив, мстителен. Не связываться Фели. Высокий, очень худой, но подкачан. ФИДЕРИЗМ, ФИДЕРИЗМ, ФИДЕРИЗМ. По этому фетишу клиенты только у него, ͟о͟ч͟е͟н͟ь͟ важный сотрудник. Хорошо сосёт из-за отсутствия нормального количества зубов. Блюёт когда ни попадя, зубы стали крошиться. Чимин. Слепой, пухлые губы. Способен ласкать там, где надо, и как надо. Потерял зрение из-за клиента, тот выколол ему глаза, теперь терпеть не может какое-то насилие в ͇л͇ю͇б͇о͇м͇ из форматов. ⠟⠊⠍⠊⠝⠤⠁⠂⠀⠑⠎⠇⠊⠀⠏⠗⠊⠱⠡⠇⠀⠎⠳⠙⠁⠂⠀⠏⠕⠞⠕⠍⠥⠀⠟⠞⠕⠀⠎⠕⠺⠎⠑⠍⠀⠏⠇⠕⠓⠕⠂⠀⠞⠕⠀⠏⠗⠊⠎⠫⠙⠾⠀⠝⠁⠀⠙⠊⠺⠁⠝⠲⠀⠫⠀⠎⠅⠕⠗⠕⠀⠺⠑⠗⠝⠥⠎⠾ Кюрин. Полная, пятый размер груди. Любит подчинять себе мальчиков, кормить их молоком, играться с ними, разбивать сердца. ГРУДЬ. Большой налог из-за детей.
— А всё же это вершина творения, — и потянулась за бутылкой шампанского.≣≣≣
Чонгук работал только по выходным. У него была и вторая работа, более важная: в кондитерской. Там, вооружившись перчатками да фартуком, он растягивал расплавленную карамель пять дней на неделе, мял её пальцами, отрезал лишние кусочки и складывал в поистине красивейшие узоры для тянучек. Ему одновременно хотелось и всего, и ничего; так, уделяя сладостям бо́льшую часть времени, он надеялся стать хорошим кондитером и открыть собственное дело. В то же время ему хотелось отовсюду уволиться, валяться в кровати часами, завести, быть может, свой собственный блог? Написать книгу? Снимать репортажи? Хер его знает. Но сегодня царила пятница. Сегодня на нём сидел короткий топ. А ещё джинсы, так хорошо показывающие косые мышцы живота. — Чем займёмся после работы? — спросил Тэхён ненароком, продолжая листать журнал. — Можем смотаться ко мне домой дораму глянуть новую. Говорят, хорошая. Про детективов, — Чон закатил глаза. — ЧОН-А! — послышался крик. — Да, Минё? — чуть погромче сказал в ответ. — Подойди, идиот! — и дверь распахнулась. Пышные груди пролезли вперёд. — Кому говорю?! — Да иду я, иду. Позже поговорим, — бросил другу напоследок. — Чего тебе, Минё? — и насупился, врезавшись плечом в дверной проём. — Клиент просит встречи через час в отеле «Сео-холдинг» через две улицы. Ноги побрить, помыться, взять сменное белье… — Ноги брить не буду, — он начал загибать пальцы, — я и так чист и сух, зачем мне смен… — Закрой рот, чёрт тебя дери! — она шлёпнула ладонями по письменному столу, потом откинулась на спинку кресла, тяжело вздохнула. — Тебе заплатят шестьсот тысяч. Мальчик любит погрубее. Устрой ему радушный приём. — Ха? Да ладно, — Чонгук лукаво заулыбался. — Радужный устрою. У меня полный карт-бланш? — Полный карт-бланш на свинство, дорогой. Но учти: мне неизвестно, чего он хочет помимо. Будь готов. Ему уже доводилось заходить в подобные отели. Все приукрашенные, с красивым администратором и огромным холлом на первом этаже. Нарядившись в какую-то рубашку, парень с тёмными пятнами под глазами встал и протянул Чонгуку ладонь: — Рад буду помочь вам сегодня. На какое время забронировано? Как будто он не знал, зачем Чон сюда явился. Да ещё и в таком топе. Как будто был точно таким же человеком, что и все. И это ощущение… Эти слова… У парня слегка потянуло в коленках. — А… я… триста шестая? По крайней мере, такой адрес мне дали. — Секундочку! — администратор спешно двинулся к стойке. — Сейчас всё проверим. Их маленький разговорчик сбил с Чонгука всю спесь, стёр слой уверенности, оголил нутро. И он вместо того, чтобы с улыбкой ворваться в номер, тихо в неё постучался. Затем вспомнил слова Минё и, кивнув самому себе, водрузил на лицо серьёзное выражение. — Да? — послышался низкий голос, открылась входная дверь. Перед ним стоял высокий широкоплечий мужчина с коротким ёжиком на голове. У него были пухлые губы, словно две огромные подушки, и большой прямой нос. В глазах на странность искрилось детское озорство. — А, ты. Проходи, — и дверь распахнулась окончательно. — «А, ты»? Что за? — Чонгук, приподняв бровь, сделал несколько шагов вперёд и тут же оторопел. Номер не был большим, да и взгляда на этом не задержалось. Больше привлекла гостиная: там, на диване, лежала связанная девушка с вибратором в заднице. Он был ярко-розовым, на него нельзя было не смотреть, но в то же время и смотреть было нельзя. Чон склонил голову набок: теперь в ней разгляделась какая-то похоть. Лица не было видно, бо́льшую часть прикрывали тёмно-русые волосы, но где-то в тех непослушных локонах виднелась белая ткань с каким-то узором в полосы. Постельное бельё было мокрым, особенно под её тазом, и лежала она, словно эмбрион, скрючившись. В тишине, прерываемой лишь жужжавшими звуками вибратора, мужчина сказал: — Проходи, не стесняйся. Близко только к ней не садись, всю кровать обоссала, — и прошёл сам к столику, потянулся за бокалом вина, расстегнул рубашку. Чонгук слегка сжал губы. Сказал: — Мне надо позвонить, — и развернулся уже было, когда его окликнули: — Да-да, ничего. Пожалуйся мамочке, что не вывезешь. — Да ладно, мне не пятнадцать, чтобы идти и жаловаться. Ты просто противный. Ты же знаешь, что тебя заблокируют после моего звонка, да? — он поднял указательный палец в сторону девушки. — Об этом её начальство тоже узнает. — Она не работает, — он закурил, развел слегка ноги в стороны. — Это моя девушка. — Удивительно. — Пососать не хочешь? У меня большой. — Насколько? И он задал этот вопрос всего лишь по одной причине: Чонгуку и правда нравились толстые большие члены. — Двадцать один. Осилишь? — В одно удовольствие, — он привычным шагом подошёл к мужчине, по пути скинул сумку на пол, встал на колени, начал расстёгивать чужую ширинку, когда снова осёкся: когда всё привело к такому? «Ты стоишь на коленях перед каким-то самоуверенным уродом, пока какая-то девушка плачет на кровати с вибратором в заднице. Наверное, ей больно», — подумал он, но не отодвинулся. Он был вялым. Слегка бледным, но в цвет остального тела. Головка была розовее. Необрезанный. Толстый. Чон от удовольствия даже облизнулся. И, ухватившись одной рукой за яйца, слегка сжав их, тут же накрыл член своим ртом. Начал посасывать головку, перекатывать с одной стороны рта на другую языком, и он почти сразу начал набухать. — Она не может меня так возбуждать. Знаешь, у меня свой бизнес. Свой шиномонтаж. Проблем дохрена, сам понимаешь. Все какие-то странные, любят создавать лишние проблемы. А я люблю, когда их нет. У меня даже с тачками моими особая связь: только у моей малышки что-то ломается — то же ломается и у меня. Чуешь, о чём я? Чону не было никакого дела до этого рассказа. Он всё пытался отвлечься, насладиться вкусом геля для душа, кожи, думал и Минё и её бёдрах, о Тэхёне и его ориентации, о том, что купить в магазине… За волосы его резко схватили. Потянули назад. — Когда я разговариваю с тобой, кивай как послушная сука. Понял? — и мужчина, так и продолжив держать парня, слегка ослабил хватку, сымитировав тем самым кивок. А затем снова насадил на свой член. Она плакала. Извивалась. Хныкала, пыталась выбраться, у неё покраснели пальцы ног и рук из-за красной верёвки. Она ещё раз описалась. Вибратор, должно быть, был чертовски горячим из-за постоянной работы. Чонгук не знал, сколько она просидела здесь, но знал, что ему отведено четыре часа: четыре часа тумана да неизвестности. У него текла вязкая слюна. Он старался заглушить жужжание на фоне и плач собственным усердием: причмокивал головку, словно леденец, а потом, вобрав побольше воздуха, снова утыкался носом в покрытый жёсткими волосками лобок. Проходился по нему и вдыхал аромат смазки, чуть сглатывал, отчего мужчина сразу начинал дрожать. Но в нём не переставало играть что-то странное: — Мы с ней познакомились на лекции по механике два года назад. Пришла в очках, длинной юбке. У неё было шикарное тело. Любила изучать всё, что ни попадя: и искусствоведение, и эзотерику, и математику. Не женщина, а ебучий механизм по производству новой информации. Мне так нравилось её трахать. Такая зажатая, такая робкая, вечно краснеет, плачет, когда кончает, просит без презерватива. Как тебе кстати? Без презерватива-то? Чонгук поднял голову, насколько смог, и оскалился. У него определённо встал. — Так вот, мы так трахались больше года. Я её все раскрепощал и раскрепощал, пока сам об этом не пожалел. Мы начали трахаться на улице, в подземных переходах, я видел, как её трахает кто-то другой. А потом она попросила в задницу. И я поплыл. В этой дырке было столько приятного. Такая зажатая девочка… посмотри, в кого превратилась. В сущую блядь. Парня начало мутить. Ему осточертели эти разговоры, он их слишком сильно не любил, а потому ущипнул клиента за бедро. Ему всегда казалось, даже продавая своё тело, играть должны были по его правилам. Ведь его трахали. Деньги не всё окупали. Мужчина замолчал, хмыкнув, и отвернул голову. Его же желанный монолог превратил желание Чонгука отсосать в какой-то премерзкий свербёж: рвотный рефлекс пару раз слабо сработал, в нос ударил запах какой-то гнили вперемешку с кислятиной. Так что он, сильно сглотнув, насадился на член ртом до конца и замер, лишь бы не блевануть. Но взгляд его мигом очерствел, глаза начали подозрительно поблёскивать в свете ламп. Клиента же это раззадорило, он ухмыльнулся и пнул парня пяткой по коленке. Чон же, рассверипев окончательно, сжал основание зубами и со всей дури врезал ему по бедру кулаком. Мужчина, зарычав, схватил Чонгука за горло и хорошенько сжал, да так, что у того глаза пошли звёздочками. — А мне говорили, какой ты упёртый. Говорили, как любишь противиться. Противься, противься, мальчишка. Все равно сожру. Чон еле как хихикнул, тут же поперхнулся, начал кашлять, но тяжёлого взгляда не оторвал. Ощутил лишь горячую влагу на щеках. Горячие дорожки, стекавшие вниз, к приоткрытым губам. Когда в глазах окончательно помутнело, когда небосвод скрыла от него ночь, когда дышать оказалось совсем невозможно, хватка ослабла, и он, схватившись за что-то, потянув это что-то вниз, услышал лишь: — Какой же придурок. Да, Раон?..≣≣≣
Он очнулся под утро в том же самом номере. Солнечный свет делал пространство светлее, чище и теплее. Во всю дул прохладный ветерок, тихо завывал за окном. Кое-как зажмурившись, затем откашлявшись, Чонгук инстинктивно перевернулся на живот, и его вырвало. Смесью из риса, кусочков водорослей и какой-то белёсой слизи. Кожа снова начала зудеть. Он опёрся спиной на кресло и осмотрелся: прошлая ночь казалась причудливым сном. Но одно точно оставалось неизменным: мокрое постельное бельё. Стойкий запах спермы в носу. Пачка денег на столике перед кроватью. Впервые за всё время работы Чон ворвался к Минё со слезами на глазах, вжался в её шею, вдохнул запах её груди и понял вдруг, что считает её мамой. А та, аккуратно сжав пухлыми пальцами его широкие плечи, прошептала лишь: — Так плохо, дорогой? Ну-ну, иди сюда, — и начала гладить парня по голове. То утро было бесцветным и премерзким. Яркие вспышки света слепили взор. Люди казались более серыми, их слова — более громкими. Чонгук плёлся по улице до дома пешком, сменяя сигареты одну за другой. Ему отчаянно хотелось перебить запах: он чистил зубы у Минё, отжал у Тэхёна без каких-либо комментариев ментоловые леденцы, несколько раз вывернул себе желудок наизнанку, и ничего. Стойкий запах спермы продолжал комком стоять в горле, в гландах, в пазухах носа. И его от этого странно шатало из стороны в сторону. Но дома… Дома он встал на колени, стянул с себя джинсы с трусами, упёрся головой в пол, вставил два пальца себе в задницу, тогда как другой рукой очень быстро и сильно дрочил полувялый член, пока из головки не вытекли капли вязкой спермы. И только тогда, окончательно ослабев, Чонгук рухнул на дощатый пол, разбив себе нос.≣≣≣
— Здесь пишется, что у неё новый агент, — сказал Тэхён, пролистывая ленту на телефоне. — Ну надо же. — Да какая разница… — Чон, развалившись на диване, потягивал газировку из пластмассового стаканчика. — Новый и новый… новые сменяют других… — Тебе что-то совсем хреново, — протянула Кюрин низким голосом, схватившись за сигарету. — Как дети относятся к тому, что ты куришь? Я читал где-то, что это отражается на здоровье малышей, — как бы между делом добавил Тэхён. — У них ещё не выросли зубы и мозг, чтобы что-то мне говорить. Но я думала об этом, конечно же. Не могу бросить. Тем более, в планах сдаиваться на вечеринке сегодня, так что дома у них чистое в холодильнике. — Снова Миса с ними? — Чонгук поглядел на женщину с широкими бёдрами, оценил её шёлковое бордовое платье на одних лямках, готовых вот-вот лопнуть. У неё были тёмные длинные кудри, чуть курносый нос, веснушки на щеках. Она, тепло улыбнувшись, ответила: — Ага. Очень её любят. Самая грязная девчонка из всех, что знаю, а такая чистая душой. Детям и животным такие нравятся. Они-то в отличие от взрослых на грязь внимания не обращают… — и подожгла сигарету. — Сколько платишь ей? — Тэхён опустил телефон себе на колени экраном вниз. — Мелочь, пару тысяч за час. Больше она и не просит. — Она сама никогда не попросит. Плати ей больше, ты больше неё получаешь, — Ким сурово поглядел на женщину. — Ха? И то верно, вообще, — она чуть развела ноги, и Чонгук тут же вспомнил о той девушке на кровати, о том, насколько сильно та походила на эмбриона, и поскорее втянул в себя через трубочку побольше сладости. — Совсем хреново, — Кюрин склонила голову набок и пристально поглядела на парня. — Что случилось? — Не говори, что не знаешь, — буркнул Чон и схватился за телефон. — Не знаю, Чон-а. Даже Фели не знает, а я ему десятку дала, лишь бы рассказал. Такой понурый был, что не знает, ха! — и стукнула кулаком себя же по коленке. — Ему же лучше, что не знает. А то встал бы, — буркнул Тэхён, и за столиком вдруг воцарилось молчание. Он поднял голову. — А что? — Ничего, — рявкнул Чонгук в ответ, смерив друга грозным взглядом. — Пассивная агрессия здесь, конечно, не к месту, мальчишки. Со всеми всякое случается. Помню свой первый раз, когда потом плакала у Минё на руках. У меня тогда сиськи ещё поменьше были, — и она, ухватившись за свой живот, чуть приподняла груди, да так, что те чуть не вывалились из платья. — Мне тогда было э-э… двадцать два? Если Сохи родилась, когда мне было двадцать три, то… да, точно. Мне было двадцать два! — женщина трижды ткнула раскрытыми ладонями в сторону Чонгука, показывая на пальцах свой возраст, пока сигарета покоилась у неё меж губ. — Тяжёлое время было, я потом сперму глотать четыре года не могла. — О чём ты, Кюрин? — Тэхён вдруг нахмурился. — Я не думаю, что мы об одном и том… — О нет, мальчик мой. Мы об одном и том же. Верно, Чон-а-а? — она схватилась за сигарету и с лёгкой ухмылкой выдохнула дым. — Этот взгляд отвращения… тебе известно, о чём я. Да-а, да-а, — Кюрин медленно кивнула. — Так вот, мне было двадцать два. И меня также поставили на колени, — её взгляд сделался жестоким и властным, Тэхён мельком задрожал, тогда как Чонгук привстал, — и мной также воспользовались, также оттрахали меня, а потом бросили, — на последнем слове лицо её украсила злая улыбка. — Так что я знаю, о чём ты, — она резко выпрямила спину и также быстро потушила сигарету о стеклянную гладь стола. — Блять… — парня снова замутило, и он потянулся к стаканчику. — Чон-а, только не говори мне, что мы об этом говорили по телефону?! — на глазах Тэхёна застыла гримаса ужаса. Конечно же, говорили они не о том. — Представь, что есть человек один и человек два, и они занимаются какой-то хуйнёй, — Чон придерживал телефон плечом, тогда как сам помешивал в кастрюле рис. — Хуйнёй какой, например? — Ну… сам не знаю. Трахаются на улице или где-то при людях, или вообще в метро. Или ссут друг на друга, связывают, всякое такое. Или… — Думаю, понял. Ну, человек один и человек два? — Каковы шансы из всего этого перейти в «долго и счастливо»? — В «долго и счастливо»? Думаю, никакие. — Вот и я так думаю. И всё равно думать не перестаю. — Думаешь о какой-то хуйне? — Тэхён тем временем читал очередную статью касательно последнего показа мод. — Если тебе самому это известно, что же ты маешься? — Да ладно тебе, как будто ты таким не занимался. Я не думаю… не думаю, что… Воцарилось лёгкое молчание, прерываемое бульканьем кипящей воды. — …не думаю… — Чон-а? — Не думаю, что в этом есть смысл. Но есть что-то поистине ужасающее в этом человеке, что заставляет меня встать, заставляет подчиниться, заставляет ощутить подобие страха, какого я никогда не ощущал. И я не понимаю, в чём дело, не понимаю. Этот человек настолько омерзителен, что вызывает во мне желание отдаться ему целиком. — Нет, говорили мы совершенно не о том, — Чон мигом оторопел, — я… не думаю… — Да, Кюрин! — Ким мигом повернулся к женщине. — Мы говорили о нём! Минё даже мне ничего не рассказала, а ты, — он ткнул пальцем в друга, — тем более! Стоит мне только спросить о той ночи, как ты начинаешь со своим «не думаю», «не знаю». Стоило ли говорить, что он ждал с ним встречи? Он так усердно пытал своих клиентов, плевал им в рот, заставлял выходить в одном белье с игрушками на улицу, грубо трахал, усеивал каплями спермы им лица, лишь чтобы с ним сделали тоже самое. Но такое могло быть дозволено только ему. Потому что было в них что-то общее, странно общее, что ощущалось страхом. И от одной мысли об этом Чонгуку хотелось члена в заднице впервые в своей жизни.≣≣≣
Им, конечно же, удалось увидеться. Он снова его заказал. Минё рассвирипела, послала клиента ко всем собачьим чертям, а Чонгук, стоя на пороге её кабинета весь красный, не знал, как в точности попросить её разрешить с ним встретиться. Потому медленно, шаг за шагом, встал перед женщиной на колени. Аккуратно коснулся ладонями бежевого ковра. И тихо сказал: — Пожалуйста, Минё. Не прошло и часа, как он был в очередном номере. Видел снова его пухлые губы. Видел эту женщину. Снова. И немножко свирепел при одном только взгляде на неё. — Понравилось, а? — Чон при этих словах чуть склонил голову вбок, ухмыльнулся. — Не скрывайся, мелочь. По глазам вижу, что понравилось. Знаешь, что я с тобой сделал? — мужчина провёл грубыми пальцами по его шее, чуть надавил на кадык. — Я трахал тебя в рот, пока ты валялся в бессознанке, а потом спустил тебе в само горло. Так что глотать не пришлось. Но трахея у тебя — просто чудо, — и сам чуть облизнулся. Она позади сидела на кровати с мутным взглядом и разведёнными в стороны ногами. На ней сидело лёгкое серебряное платьице. У неё были острые ключицы, сама похожа больше на тростинку, чёлка прикрывала глаза. Чонгук никак не мог оторвать от неё взгляд. По его словам она была чиста, и что он с ней сделал? Будто прочитав его мысли, клиент сказал: — Это мне и нравится. Делать людей такими. Побудешь сегодня с нами? Разделишь любовь? — и коснулся большим пальцем его нижней губы, оттянул вниз, коснулся резцов, полез к языку. Чон послушно приоткрыл рот, начал инстинктивно облизывать его подушечку. — Умничка. Сочту за согласие. Мужчина усадил его на кресло. Попросил всё с себя снять. Чонгук слишком послушно стянул с себя топ, оголил грудь и плечи, показал ему своё бельё, свою татуировку на животе, свой небритый лобок, свой ноющий член. Клиент связал ему ладони за спиной, оставил сидеть так, пока ушёл к ней. — Её зовут Раон. А меня зовут Намджун. Я её очень люблю. На этих словах он сел на кровать позади женщины, провёл ладонью по её плечу, стянул одну лямку, затем другую. Маленькие груди показались из-под платья, её тёмные соски уже были набухшими, сама она опёрлась головой на его грудь. И он принялся сосать её шею, оставлять на мягкой коже багровые следы от собственных губ, от собственных зубов, не забывая поглаживать смазанными слюной пальцами кончики её сосков. Затем принялся водить подушечками по её белью ровно в том самом месте. Она тихо всхлипывала, тянулась целовать в ответ. А Чонгуку хотелось провалиться под землю, не наблюдать за этим, но в то же время и наблюдать, потому что ощущения, возникшие в нём, были сродни ненависти. Раон не проронила ни слова. Казалось, она смотрела в пол, но в то же время и сквозь пол. Тогда как Намджун смотрел на него, пока ласкал средним пальцем её склизкие горячие места. И приговаривал: — Знаешь, где глажу? — Вульва. Клитор. Половые губы и само влагалище, — отвечал Чонгук, сам ощущая усталость, как будто пробежал марафон. Ему явно хотелось сжаться в клубочек и поддаться Морфею. — Ве-ерно, малыш. Он щипал её легонько пальцами за клитор, водил по нему, пока кусал за ушко. Она текла. И то было видно. Слишком молчалива, слишком податлива, слишком печальна и слишком хороша. У неё раскраснелись щёчки. Тонкими пальцами Раон мягко сжимала одеяло, так что даже не отреагировала, когда ткань была сдвинута в сторону. Намджун чуть приподнял её, притянул к себе поближе, усадил на свои бёдра так, чтобы член виднелся Чонгуку. Он ласкал её, а сам глядел на парня, чуть прикрыв глаза, но Чон это всё равно подметил. И от их взаимодействия у него ныл живот. Толстая головка скользила по её складкам, и мужчина шлёпнул женщину по бёдрам в приглашении: та, чуть выдохнув, развела ножки так широко, как только могла. Чонгук тяжело вздохнул. Он согласился приехать, чтобы пожалеть о встрече снова. — Она же, — мягкий толчок внутрь, — так хороша. Не находишь? — её кожа казалась мокрой в приглушённом свете ламп. — У меня особые отношения с моими малышками, я же говорил… Но Чонгук еле как его слушал. Он смотрел, как его член проникал в женщину, раздвигал её стенки, и не мог оторвать взгляда. Это зрелище казалось гипнотическим… — Слышь, засранец, велено отвечать! — рявкнул мужчина, тут же схватил девушку за шею, грубо толкнулся бёдрами, и та всхлипнула. — Что ещё велено?.. — бормотал он так, как будто слегка перепил. — Отвечать, повиноваться, глотать целиком, оборванец. Ты любишь как? — его оскал был сродни ножевому ранению. Намджун ждал от парня ответа. От него хотели услышать всего три слова. Но он сжался будто в точку, не знал, что вымолвить, не знал, что прошептать. У Чонгука задрожали губы. Он их поджал. И отвернулся, поняв, что в глазах возникла какая-то горечь. Вдруг возник какой-то шорох, стук, парень двинул головой и тут же ощутил давление на ноге. Намджун мягко поглаживал его бедро, сидя возле него на корточках. Его член чуть подрагивал и блестел в свете ламп. — Посмотри на меня, — голос был мягок. Чонгук краем взора поймал его взгляд. В ту же секунду его приподняли, стул накренился и рухнул. Затылок заныл, Чон тихо всхлипнул, и над ним показался Намджун. Его плечи казались ещё более огромными. Мужчина облизнул нижнюю губу, чуть её прикусил, схватил парня за подбородок пальцами и тепло-тепло улыбнулся. — Я не знал, согласишься ли ты на вторую встречу. Я очень её ждал. Твоя начальница сказала мне, что я разрушил всю твою жизнь. А мне хочется разрушить и всю твою смерть тоже, — клиент наклонился к его члену и тут же вобрал почти что половину в рот. Чонгук зажмурился. Его рот почему-то был прохладным. Так продолжалось всего несколько долгих сладких минут. Намджун сосал, причмокивая, пускал слюни, и те стекали к лобку. Когда Чонгук только-только приблизился к оргазму, ощутил лёгкое покалывание, что-то пульсирующее внизу живота, мужчина мигом опустился ниже и принялся грубо вылизывать его задницу. Сначала пару раз проехался по сжатому кольцу мышц, а позже толкнулся кончиком языка внутрь и остался, губами касаясь кожи вокруг. Чонгуку захотелось положить ладонь Намджуну на затылок, он принялся елозить, чтобы достать из-под себя связанные руки, но тот воспринял его движения за сопротивление, потому что, резко отпрянув, схватил парня за ляжки, потянул к его же голове, и ягодицы Чона выступили во всей красе на всеобщее обозрение. Дырочка под таким давлением невольно раскрылась, пульсируя. Намджун облизнулся. — Не уйдёшь, гад противный. Я тебя ещё в первый раз заприметил. Не уйдёшь, — и прижался своими бёдрами к его, положив толстый член на член поменьше. Намджун чуть толкался, и головки их тёрлись друг о друга. Чонгуку было и приятно, и больно; он чуть скулил и, всё также не открывая век, поджимал губы, стараясь быть тише и незаметнее. Но на лице своём всё равно ощущал стыдливый жар. Где-то позади раздавались звуки. Парень, наклонив голову, заметил Раон, точнее, её ножки. Они были разведены, и между ними в довольно ускоренном темпе по влажным складкам скользили тонкие пальцы. Он прикусил губу. Женщины не казались ему совершенными, но в тот момент — да. В тот момент — казались. Чонгуку хотелось по привычке подойти к женщине и вставить ей, схватив за лицо пальцами. Хотелось вставить Намджуну, повалить его на пол, поставить раком, заставить упереться головой в пол и хорошенько так отодрать. Не валяться на полу с разведёнными, как у шлюхи, ногами во все стороны и ловить еле заметный кайф от скользящего по его члену головки. Ему хотелось нормально кончить. Кончить, как всегда. Кончить и со всем покончить. Забрать деньги, уйти. Вся эта суматоха мыслей так же, как и в прошлый раз, вызвала в нём лишь агрессию. И он пнул Намджуна пяткой в лоб. Заставил всё-таки накрениться. Приподнялся и врезал лбом по его груди. Мужчина, чуть пошатнувшись, упал на задницу и громко рассмеялся. Хохот его был заливистым, тёплым, он запустил пятерню во влажные от пота волосы и глянул на Чонгука тем взглядом, каким матери смотрят на своих непослушных детей. А после прохрипел: — Мне ещё столько приручать тебя. Совсем забываю, — чуть-чуть поцокал с улыбкой. — Ты всегда такой противный, когда не по-твоему? Чонгук, долго подумав перед ответом, кивнул. — Сегодня я ласковый. Ты дал мне себя коснуться. Расскажи, чего тебе хочется, — Намджун подполз и чмокнул Чонгука дважды в правое колено. — Расскажи, милый. Всё для тебя, — продолжая при этом не спускать с него глаз. Парень опрокинул голову назад, ударившись о пол ещё раз затылком. Он устал напрягать шею, устал стараться и устал играть в дешёвые игры, построенные на контроле возбуждения да насилии. Что-то в сердечке Чонгука явно откликалось на тёплые нотки ласки в голоске Намджуна. Что-то в его сердечке захотело вдруг покоя, нежности и любви. — Хочу оргазма, — тихо пробурчал, отвернув голову в сторону. — Нормального оргазма. Моего оргазма. И чтоб без вот этого дерьма. Послышалось хмыканье. Намджун полез под стул к пальцам Чонгука, отвязал его руки и без каких-либо комментариев принялся сосать член снова. Медленно, сладко и давяще. Пальцами вцепился в его бёдра, сжимал мягкую татуированную кожу под собой. Чон облизнул губы, с них сорвался лёгкий вздох, и он полез к волосам своего клиента, зарылся в них ладонями, принялся наглаживать затылок и чуть толкаться навстречу его теперь уже горячему рту. В какой-то момент Намджун поднял глаза, взгляды их столкнулись. Чонгуку он вдруг показался милым, нежным, душевным. Сам того не поняв, для парня что-то вдруг переменилось. И, совсем размякнув от наслаждения, он, крепко зажмурив глаза, излился в рот своего клиента с открытым ртом и лёгким писком. Намджун, мягко-мягко обхватив его головку губами, собрал всю сперму языком и сразу же её проглотил. Затем облизнулся. И полез к Чонгуку. Тот по привычке прикрыл лицо ладонями, но ждали его лишь пощёчина и поцелуй. Намджун, толкнувшись в его рот языком, снова пристроился к ягодицам парня и принялся надрачивать свой член в довольно ускоренном ритме, не забывая вылизывать щёки мальчишки. Коротко промычав, что-то горячее полилось по мошонке Чонгука, окропило его член, низ живота и сам анус. Парень обхватил лицо Намджуна ладонями и притянул ещё ближе. Тот, сжав бока своими руками, чуть сдвинул Чонгука в сторону, и они, наконец, обнялись. Мужчина уткнулся носом в его ушко и, тяжело дыша, так и не смог ничего сказать. Чонгук в это время смотрел в потолок, а потом вдруг разразился громкими рыданиями.≣≣≣
Счастливый конец — это когда вовремя опускаешь занавес. Чтобы закончить в момент наивысшего счастья, потому что потом всё будет опять плохо.Ч. Паланик. «Призраки»