чистый спирт, грязные клятвы.

      — Выходи давай, замёрзнешь скоро! — приставив руки ко рту, прокричал мужчина, стоя у самого края берега небольшого озера. Ответом послужил детский смех, плеск воды и тотальное игнорирование, от чего он скрестил руки на груди, зло посмотрел на балующегося ребёнка и сам надулся, как обидели его.       — Ладно тебе, пусть веселится, — усмехнувшись тихим басом проговорил собеседник, закрывая книгу, отложив её на покрывало. — вернётся, когда наиграется.       — Я просто волнуюсь за него... — он присел рядом с любимым, снизив тон почти до шёпота. Выражение лица мгновенно сменилось на более тоскливое.       — Ладно тебе, не утонет, — поглаживая чужую голову, проговаривал старший. — только если мы оба резко не ослепнем.       Младший, ничего не сказав, просто приластился к руке, облокотившись на плечо возлюбленного.       Солнце постепенно пряталось за массивными елями, хвоя неохотно пропускала свет, а лиловый оттенок заката становился всё более насыщенным. Маленькое озерцо постепенно остывало от знойного дня; птицы сменялись сверчками, стрекочущими вот уже почти рядом; на песке, смешанным с мелкими камушками, самые красивые из которых мальчишка собрал в кулёк и положил на краешек покрывала; раскрытый пляжный зонт закрывал тенью молодых людей, мило проводящих время.       В самом деле, они были просто друзьями, всё не решающимися признаться друг дружке и устаканить большую часть неловкостей: тот факт, что они совместно воспитывают ребёнка уже порождал сомнения в их сердцах; иногда мелкий ласково называл обоих «папа», усаживаясь рядом с ними на диване - мгновенно их щёки начинали гореть пунцом - они отводили взгляды по разные стороны, пока кто-то наигранно не кашлянет, повернётся к воспитаннику, спросит у него, что потребовалось; по обыкновению он говорил, что обращался не к отвечающему, а к другому и тогда розовые от стыда лица загорались пуще прежнего. Помимо этого совместные приёмы пищи вечером; чаепития и разговоры по душам, когда ребёнок тихо сопел в своей комнате; парная верхняя одежда: рубашки с галстуками, подобные символу "инь-янь"; парные кольца...нет, кольца, пока, были только у младшего: лежали в маленькой чёрной коробочке во внутреннем кармане пальто. Он хотел признаться в чувствах, сделать первый шаг к их будущему этим вечером, начиная с "козырей", чтобы он воспринял это всё всерьёз, обдумал, ответил. Конечно у него была боязнь отказа; конечно он последнюю ночь ворочался как заведённой, почти не спал и в восемь тридцать, накинув пальто, стремглав выбежал из дому, дабы выбрать то, которое бы точно носили вместе.       — Слушай, пока мелкий далеко... — шумно сглотнув слюну, младший начал мяться: схватился за одежду, начал мять её в руках. — я бы хотел кое-что сказать.       Чужая рука перестала гладить непослушные волосы, сам старший выпрямился, наклонил голову, усердно пытаясь всмотреться в глаза собеседника.       — Ты... — отвернув голову от него, в голову закрались тревожные, назойливые мысли, скребущие своими когтями по душе: а что если откажет? что если опять всё сведёт в шутку, не воспримет как проявление искренней его любви? — я люблю тебя.       — И я тебя любл-       — Ты не так понял... — достав из внутреннего кармана коробочку, он перебил его. — я люблю тебя не как друга, не как брата, а как...возлюбленного.       Старший резко замолчал, уставившись на пальцы, плотно сжимающие маленькую шкатулку.       — Я бы хотел...всю свою жизнь связать с тобой: с твоим неловким взглядом, когда мелкий впервые назвал тебя отцом; с твоим любимым чаем, без которого ты жить не можешь; с твоей белой рубашкой, промокшей тогда до нитки и вообще не скрывающей твоей груди... — неловкий смех смешался с подступившими слезами и лёгким насморком: казалось, он сейчас разревётся прямо сейчас и здесь. — с твоим вечно-невозмутимым личиком, особенно когда на нём виден лёгкий румянец; ты всегда так заботился обо мне, что мне лучшего партнёра и желать не стоит! Я...       Маленькая слезинка прокатилась по раскрасневшейся щеке. Заветный миг, когда он откроет коробочку наконец наступил: на чёрном бархатном ложементе в прорезях расположились два толстых серебряных кольца: одно украшал чёрный орнамент, похожий на языки пламени, а в креплении для камня поблёскивал отполированный агат; фон второго был тёмно-серым, орнамент белым и текущим, будто морские волны, молочный опал дополнял украшение своими переливающимся оттенками розового, блекло-бирюзового.       — Я бы...искренне хотел быть для тебя больше, чем другом, чем брат, чем кто-либо в этой реальности — перейдя на шёпот. Взяв его руку в свою, соединив пальцы вместе, юноша кончиком носа прикоснулся к щеке. — и я хочу, чтобы ты подумал над этим, потому что я серьёзно: я серьёзно хочу подарить тебе эти кольца как символ не только нашей крепкой дружбы, но и моей безграничной любви.       Старший как парализованный просто сидел без движения, растворяясь в ласках; личико чуть ли не всё покраснело; глаза ошарашено глядели на друга       Для него эти минуты раздумий казались вечностью. Аритмичные удары сердца слышались в ушах; руки начинали дрожать, крепче сжимая ладонь, легонько царапая короткими ноготками; к щеке подступила слеза, резко стало тревожно и горестно. Он так долго думает...а если скажет «нет»? поднимет на смех? Даже простой отказ бы кардинально поменял их отношения в гораздо худшую сторону, а насмешка так и вовсе разрушит всё на корню. Он был весь его, его преданный друг, его взбалмошный простак; его задорный ласковый пёсик, встречающий даже после недолгой прогулки до магазина; его любимый друг...       — Я согласен. — тихим-тихим шёпотом на ушко произнёс будущий жених, лизнув мочку.