Вертихвост

Р.S: Все мы слышали фразу «Хочешь жить— умей вертеться». Её смысл ясен: чтобы жить, надо быть уверенным в себе, не сдаваться, искать выход, быть хитрей и умнее, но вот только если эта фраза преобладает иное, прямое значение, то это грустно… *** Эшли Мур обаятелен и молод (23 года). В какой-то степени утончённая натура. Элитная проститутка, хорошо зарабатывает. Имеет хороший круг интеллигентных и талантливых людей: писателей, поэтов, режиссёров, художников, артистов, музыкантов. На великое удивление всем этим людям он вышел замуж. Замуж за простого, небогатого тренера по серфингу и преподавателя физики — Корри Крисмес. — Поглядите на него: правда ли в нём есть что-то милое? — говорил он своим знакомым и друзьям. Эшли не просто вышел за не богатого человека, но и за человека, что был вовсе не красавец: обычная, непримечательная внешность. У Корри серьёзный взор, спокойный характер. У него карие очи, спортивная сильная фигура и он брюнет. Ещё и старше на пятнадцать лет (38 лет). Ну что о нём ещё можно сказать? Люди уверяли Мур в том, что с таким «несчастным» человечишкой ему будет душно, они не будут счастливы и вообще — это всё лишь ошибка. Но парень был упрям, ему казалось, что он нашел свою любовь и это на всю жизнь. *** «Мы ждем с томленьем упованья Минуты вольности святой, Как ждет любовник молодой Минуты верного свиданья. Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, отчизне посвятим Души прекрасные порывы!». После свадьбы у влюбленных был медовый месяц. Все было хорошо: жили в съёмной квартире у Корри, маленькой, но красивой и уютной. Корри особо не был ревнив к нему, он вообще относился к этому с большим равнодушием, но просил никого не водить домой, а именно клиентов, и не выходить на балкон в женской одежде — это слишком мусолило ему глаза. Тут уже не мог не ревновать. Впрочем его можно понять. Повод есть. Ссор у них не было. Они были счастливы с друг другом и верны. Эшли любил эту тонкую и добрую улыбку, что заставляла биться сердце чаще, а этот взгляд, добрая душа, интересный голос, его лицо — просто влекли. Только он никогда не обращался к нему по имени, и потому всегда называл по фамилии. Корри — это имя просто «било по ушам». Конечно на это тренер не обижался и никогда не спрашивал почему его называют именно по фамилии, хотя в некоторые моменты немного злило, но это быстро проходило, так как сильно любил. Он видел Эшли чистым и добрым, и любил он его всем сердцем и душой. Просто чистой, вечной и искренней любовью. Эшли любил искренне, но не был слишком привязан. Корри интересовался Мур. Он находил того милым, добрым, пусть и глупым, мало что знающем в этой жизни. *** Каждое утро они рано вставали и, попив вкусный травяной чай с бергамотом, уходили на работу. А на выходных любили бывать вместе. Встав пораньше, Мурка любил рисовать масляными красками интересные картины. Потом уезжал к знакомой и трещал о мелочах жизни; потом к клиентам, чтобы ублажать; потом к художнику Генри Уилсону, где обсуждал современное творчество; потом к актрисе Жанне Миллер, чтобы выбить бесплатный билетик в кино или на выступления групп; и самым последним делом заезжал к визажисту Оливеру Прайсу, чтобы забесплатно сделать маникюр, причёску и попить чай, а также обсудить последний писк моды. Все они ему давно знакомы и каждый раз он искал среди людей Истинных Талантов, искал кого-то высокого статуса, умного и интеллигентного, а главное Божественно привлекательного внешностью. Каждое новое знакомство с такими людьми были отрадой его души. Он ими восхищался и видел их во сне. С ними Мурка говорил о чём только хотелось, и все его считали умным и милым. Хотя на деле он и не являлся умным человеком— наоборот, слишком глуп и легкомыслен. Но если бы не его умение одевать маску лицемерия и умение красиво говорить, то так бы никто не считал. Впрочем, это лишь всё, что заставляло других думать, что он остроумен, да и он сам так же считал. Сам же он хорошо рисовал масляными красками, любил петь, танцевать, участвовать где-нибудь и играть на фортепиано или гитаре. Он очень многогранен и все бы, за что он не брался все получалось у него особенно хорошо, художественно, грациозно и мило. Он во всякое дело вкладывал частичку своей души, но ни в чём его талантливость не проявлялась так ярко, как в умении быстро знакомиться и коротко сходится с знаменитыми людьми. Он жаждал их и никак не мог утолить своей жажды. Все они ему быстро надоедали, во всех он разочаровывался и не было на то ему понятных причин. Это уже давно стало нормой жизни. Старые уходили и забывались, приходили им на смену новые, но и к этим он скоро привыкал и разочаровывался в них и начинал искать новых и новых великих людей, находил и опять искал. Для чего? *** Эшли три раза в неделю устраивал в квартире вечеринки, литературные вечера и посиделки, приглашая всю интеллигенцию. А каждый день он ходил с кем-нибудь из знакомых в театр, кино или парк, пропадая на весь день. *** Февраль. Тёплый, но ветреный зимний денёк. В квартире по-обычному было шумно: много людей, смех и разговоры. Парень как обычно обсуждал с гостями всё, что придёт на ум. Все говорили, о чём-то спорили и никто не замечал Корри, что сидел на диване. Все спокойно разговаривали, даже и не вспоминая о нём, словно и не было его тут. —Крисмес, ты мог бы принести нашим гостям что-нибудь вкусное? — громко спросил Эшли, глядя на любимого, что, кратко вздохнув, покорно, как и обычно, кивнул и, встав с места, ушел на кухню. Вернулся Корри через пару минут с едой и, поставив все на стол, тихо ушел вон, оставив любимого на едине с гостями. Он не любил эти шумные вечера, но и сказать ничего не мог, он не хотел перечить. —Знаете, Эшли, глядя на ваши картины, я вижу, что у вас определенно есть талант, но его надо бы развить.—лирическим голосом говорил художник Генри Уилсон. —Да, но мне кажется, что пение — это лучше, чем рисование— грубо сказал один оперный певец Видя это, Мур, мило улыбнувшись и поставив бокал недопитого шампанского на стол, произнес: —Не стоит спорить об этом. Любой вид искусства прекрасен. И вновь с ним согласились приятели. *** В пятом часу Мур обедал дома с мужем. Его серьёзность, ум, простота, глубокое спокойствие и добродушие приводили его в умиление и восторг. Мур то и дело вскакивал, порывисто обнимая его сильные плечи и осыпал поцелуями. —Ты, Крисмес, умный, благородный человек, — сначала восторженно говорил он, — но у тебя есть один большой недостаток. Ты совсем не интересуешься искусством. Ты все отрицаешь, словно нигилист. На последней фразе его неподдельная восторженность сменялась горестью. И в этот миг радостный проблеск глаз затухал, выражая грусть. — Эшлик, я просто не понимаю их, — очень спокойно и кратко отвечал, посмотрев в зеленые глаза напротив. — Я всю жизнь занимался спортом и естественными науками, и мне некогда было интересоваться искусствами. —Но ведь это просто ужасно, Крисмес! —Почему? Твои знакомые не знают естественных наук и не знают отлично физики, однако ты не упрекаешь их за это. У каждого свое. Я не понимаю рисования, литературы и музыки. Но считаю, что если же одни умные люди занимаются этим, тратят свои силы, а другие умные люди платят за них деньги, то значит они нужны. И не понимать — не значит отрицать. Я просто отношусь к этому нейтрально. На это зеленоглазый ничего не ответил, но искренне восхитился этими умными словами и ласково поцеловал того в лоб, оставив на нем отпечаток помады. Молодые супруги были счастливы, и их жизнь текла своим чередом, но третья неделя их медового месяца была проведена не так счастливо, а как-то грустно. Тренер сильно заболел и к тому же второй день подряд терял сознание, страдая от сильной мигрени. Мурка хотел, чтобы любимому стало легче, но лишь на пятый день его немного отпустило. *** Их общение с друг другом было нормальным, и вроде бы обоих все устраивало. Эшли все так же называл Крисмеса по фамилии, никогда он не говорил ему ласковых слов: ни зайка, не склонял его имени Коррик или как-то ещё. Корри всегда называл его по имени и ласково Муркой. *** Всё было прекрасно, приближалась весна, обещавшая тысячу радостей, тепла и любви. На календаре 17 марта. Тёплый и радостный день. Небо вновь дышало свежестью и птицы заливались звонкой трелью песен. В гости к ним зачистил Уилсон. Он часто приходил и учил Мурку рисовать, делал резкие замечания, тыкал в ошибки, но это лишь нравилось Эшли, он считал, что Уилсон все же куда опытней — ведь продал уже двадцать своих картин, и принимал участие в конкурсах. —У вас коряво вышел задний план. Облака у вас не такие естественные. И знаете, — чуть прищурившись вглядываясь в картину говорил Уилсон, — красок не хватает. Ярких красок. А так вообще-то похвально. Чем больше он делал замечание, тем лучше получалось у Эшли Мур исправлять ошибки. Помимо этого художник предложил парню поехать с ним на два месяца в деревню, отдохнуть и поймать вдохновение, на что он, не раздумывая, согласился. *** На следующий же день Корри проводил мужа до вокзала. —Ах! Милый мой Крисмес, как же мне жаль тебя отпускать! Зачем я дал слово Генри? —пролепетал зеленоглазый, не сдержав слез и поцеловав чужую руку. Тот лишь вздохнул. Он не находил слов. Да что он может сказать? Это желание Эшли. Едет — значит ему надо, он уже и краски купил, и новые кисти. Не мог он ради своего счастья отговаривать кого-либо от какого-либо решения. Это было бы слишком эгоистично с его стороны. Да, грустно, да, не охота отпускать на столь длинное время, но они прежде всего взрослые и здравомыслящие люди, а не безумцы, что сошли друг от друга с ума и зависимы, как от наркоты. Нет, они не такие. Это была обычная грусть, которая вскоре пройдет. *** В тихую лунную мартовскую ночь Мур сидел на лавочке, что была во дворе возле дома. Рядом с ним стоял Уилсон и говорил ему, как эта ночь прекрасна. Мур прислушивался то к голосу художника, то к дивной тишине. Яркие звезды, свежий воздух, которым он не дышал давно, проливал в душу тепло. Он думал о том, что он многогранен и из него выйдет великий художник. Генри все смотрел на парня, любуясь им. —Я люблю вас.— вдруг уронил Уилсон, сев рядом и обняв за плечи. Эшли с наигранным изумлением посмотрел на него и произнес, убрав чужие руки: —Не говорите так, пожалуйста. А как же Крисмес? Его голос прозвучал настороженно. —Что Крисмес? Мне плевать на него. Дайте ему отставку. От услышанного у брюнета забилось сердце. Он хотел думать о любимом, но все его прошлое с этим человеком, тусовками казалось ничтожным, жалким и нудным, и этого нельзя было отрицать. Они в разных местах, далеко…и действительно, какое ему теперь дело до него? «Он же не узнает ничего. Да и я же с клиентами сплю…правда тут нечто иное…но впрочем… если скажу простит, потому что любит». —Ну что вы думаете? Вы меня любите? Молю же, скажите да.— лепетал Генри, с голодной страстью целуя нежные руки, которыми тот слабо пытался отстранить пылкое сердечко от себя. —Да! — неуверенно, но чётко. После этих слов он быстро отвернулся. Его сердце билось в диком ритме, и он видел в чужих глазах слезы, слезы некой радости и волнения. Больно было смотреть в них, видеть в лице отраду и боль… Генри очень любил Мурку, даже зная, что он падший, но ведь это неважно, когда любят всем сердцем. Художник сейчас сильно волновался, его немного трясло от переизбытка эмоций, он ожидал услышать «нет», а услышал «да». Это радовало, и слезы предательски выдавали всё. *** Седьмого мая было тепло, но пасмурно. Эшли не приехал через два месяца к мужу, и еще в апреле, по телефону заявил, что желает остаться еще на месяц. Корри ответил тогда, что он очень соскучился, ждет и как можно скорее желает обнять и увидеть его. Поинтересовался как его дела, поймал ли он вдохновение. Эшли сказал, что скучает, хотя соврал. А на два последних вопроса ответил честно, и ответы были положительными. Парни сидели на берегу речки. Генри Уилсон был очень недоволен. Все было не так, не тот чай, не так выглядит Эшли, сильно по-дурацки выглядит речка. Еще он думал, что он дурак— зачем только связался с этим мужчиной… Эшли же думал о своем. Мысленно переносясь то в гостиную, то в спальню любимого. Он думал о своих друзьях, думал, а думают ли они о нем? Уж заскучал он. Энергия била свежей струей — а значит, пора бы устроить тусовки, но как же Крисмес? Ведь он так скучал, два раза в неделю звонил, спрашивал как он, да что с ним. А его поступок…ну просто умилял. Не так давно, буквально на днях, он наврал, что якобы задолжал одному человеку денег, суммой 200 долларов. Ну откуда у учителя физики возьмутся такие деньги? Но и не смотря на все минусы, прислал он ему эту сумму. Добрый, несомненно заботливый человек! Мало говорил, что любит, но зато как часто показывал свои чувства в обычных поступках. Он всегда рядом в тяжёлую минуту, он всегда был готов помочь чем-нибудь. Пусть это всё, что он делал так мелочно, но так искренне. Всё путешествие утомило Эшли Мур, хотя он и поймал вдохновение: написал картины, очень хорошие картины. Написал пару стихов. Он бы с радостью уехал, но он дал слово Уилсону, что ещё побудет с ним до двадцатого числа. —Надоело уже это все! Всё не так! — жаловался художник, говоря грубым тоном. —Что случилось у тебя? —Всё бесит и ещё вдохновение ушло, я как дурак третий месяц швыряю деньги на переезды, торчу не пойми, где и не пойми с кем! Мурку возмутила последняя фраза. —В смысле не пойми с кем? —В прямом! Достал ты! — посмотрев на парня. Его голос был повышен, гневен и лицо выражало злость. —Если ты зол, то на мне отрываться не надо. —Я вообще не хочу тебя видеть! Брюнет встал на ноги, отряхнув юбку от речного песка. —Ты очень ко мне стал груб. — сдерживая наигранные слезы, что вот-вот прольются. —Вот давай без этих слез, пожалуйста. Сказав это, блондин встав с места ушел в дом, оставив его одного. Действительно, третий месяц их отношений стал напряженным. Всё больше проявлялась язвитость Уилсона, его некая алчность. Он — человек искусства, а думал лишь о славе, о деньгах. Он писал картины не для души, не для себя, а для других. Стал грубить и больше использовать ради секса нежели как прежде; ради интересного общения, лёгкого флирта. *** Немного отойдя Мур вернулся в дом и, найдя художника, заявил: —Я уезжаю. —Куда? —Домой, к любимому человеку. Уилсон лишь усмехнулся. —Да пожалуйста, не имею права вас задерживать. *** В три часа дня Генри, проводив Мур до вокзала, поцеловал в губы на прощание. Приехал парень домой спустя день. «Любви, надежды, тихой славы Недолго нежил нас обман, Исчезли юные забавы, Как сон, как утренний туман»… Не снимая каблуков, накидку, тяжело дыша от волнения, он спешно прошел в гостиную, где и находился Корри, сидя на диване, распивая горячий кофе. Когда Мурка поднимался на нужный этаж, открывал квартиру, он был уверен, что ничего не скажет, но теперь, вновь видя эту тонкую и счастливую улыбку, это светлое лицо, счастливый взор, он почувствовал, что скрывать от этого святого и искреннего человека, было подло точно так же как и украсть или оклеветать. И от сознания этой действительности, захотелось всё рассказать, всё, что было. Не сдержав уже правдивых слез, быстро подойдя, чуть споткнувшись и сев перед ним на колени, Мурка стыдливо опустил глаза вниз, роняя слезы и закрыв личико руками. — Что с тобой, Эшли? Мурка, что ты плачешь? — нежно и осторожно убрав руки от горящего от стыда лица. —Знаешь…— тут же он замолчал. Ведь стыд не давал ему смелости сказать правду.— Знаешь я очень устал… ты прости, что так долго … —Ничего. Все хорошо. Я рад, что ты рядом со мной, мой милый ангел.После этих слов он нежно поцеловал в щеку и добавил: —Может тебе налить чай? *** Ближе к зиме Корри заметил, что ему врут. И потому он стал немного меньше общаться с любимым, ожидая правды. Во всем остальном он никак не поменялся: все так же любил, заботился. Все минувшие дни Эшли страдал. Лил слезы и так ему хотелось всё сказать, да не хватало смелости и сил. Не мог он говорить о таком… А позже, где то в декабре вновь вернулся к Уилсону. Они по-началу были нежны к друг другу, но начал замечать Эшли за Генри, что тот что-то недоговаривал, часто пропадал, он понял — изменяет. Живя в чувстве вечного стыда и обиды на художника, он был огорчен и эти отношения вновь стали холодными и уже переросли в лютую ненависть. Они ненавидели друг друга, они общались грубо, но так словно им это нравилось. И теперь они даже друг другу делали замечания по поводу картин. *** Крисмес видел, как любимый бегал, и все было понятно. От этого он устал. Видел, что врали в лицо — это причиняло ему боль. *** 7 января. Придя вечером с работы Эшли все же решился наконец-то всё сказать… Он думал, что сказав, ему станет легче на душе, что его простят. И снова у них будет счастливая, яркая жизнь. Всё будет, как прежде. Забудется этот противный Уилсон, вместе с ним и его едкие замечания, деревня и та майская лунная ночь и всё, что мешало жить свободно. Всё пройдет, ведь они любят. —Ты извини меня — тихо пролепетал зеленоглазый, смотря на кареглазого. —В чем же ты виноват? —Я …я изменял тебе, тогда. Прости меня пожалуйста — подойдя ближе и прижавшись к горячему телу. Эти слова прозвучали очень мерзко. —Мне кажется, Эшли, не стоило тебе каяться… —Корри! Ты извини меня за все. Это человек оказался очень груб и …Он впервые назвал его по имени. — Простил я тебя, только нам лучше расстаться. Эта фраза была последней фразой в их диалоге, потому что Крисмес устал от лжи. И, просто выгнав из дома, подал на развод. Это был первый развод и первая единственная любовь в жизни Мур, но всё, что было в этих отношениях было сделано от души и запомнится надолго, но всё, что было с тем художником вызывало отвращение. Но виноват лишь он сам в том, что случилось… Если б не его вечные попытки найти великих людей, не вертихвостство и не умение ценить. Ах!.. если б только признался он сразу, то остались бы они вместе… P.S: Измена, предательство и ложь — худший порок человека.