Восточная Европа
26 августа 2076 года
***
– ...Эй, а слышали новость? Говорят, фронт движется! – Да ну тебя! Уже несколько месяцев лбами бодаемся, и тут вдруг движение? Ещё скажи, что в нашу сторону! – А то! Говорят, сразу под несколькими городами вперёд ломятся! Наши дерутся как львы, но говорят, у противника превосходство в числе стволов, вот и давят, нашим отступать приходится... – Ничего, отвоюемся! Гады ещё пожалеют, что решили на наши укрепрайоны ломиться! – А ты что думаешь, Штайм?.. Группа офицеров разного ранга, – четверо мужчин различного возраста и внешности, – расположившихся в пустом командном пункте, повернули головы к пятому – сидевшему за контрольным пультом долговязому, нескладному парню лет двадцати восьми-тридцати, косматому, не по годам седеющему, одетому в запятнанный тёмно-зелёный халат с нашивками на плечах и предплечье. Оторвавшись от созерцания экранов и щёлканья каких-то переключателей, он поднял на товарищей недовольный взгляд тёмно-карих, слегка мутных глаз, скрытых за толстыми очками, и, скорчив недовольную мину, ворчливо ответил: – Нонсенс. Не верю. Ублюдкам из западного блока не дано даже достичь наших укреплений, чего уж там говорить об их прорыве! В самом деле, дорогие герры, – фильтруйте информацию с полей, она полна лжи и абсурда. И кстати, – он смерил уничтожающим взглядом самого младшего из офицеров, который к нему обращался, – Для тебя, Йозеф, я Штайнман, а вовсе никакой не Штайм! На крайность – Генрих, прощу, но ещё раз назовёшь меня Штайм – ноги твоей на моём пункте не будет! Уяснил? – Да-а-а-да, как скажешь, мистер зануда... – скучающе зевнул Йозеф, почесав побритый почти наголо затылок. – Вечно только ты у нас всю правду знаешь, а все остальные – доверчивые дурачки. Один Штайм – всевидящее око! – Поручик, последнее предупреждение!.. – чуть ли не прошипел сквозь зубы Штайнман, испепеляя взглядом молодого офицера и склоняясь обратно к экранам, уже успокаиваясь. – И ради всего святого, не приписывай мне то, чего у меня даже в мыслях нет. Все мы испытываем проблемы со сбором, а главное – с подтверждением информации, это факт. Начистоту – даже мне составлять сводки становится всё труднее, и думаю, дорогие герры, все вы знаете, почему. На несколько секунд в командном пункте повисла тишина: были слышны только треск, щелчки и попискивание записывающего оборудования, продолжавшего без конца собирать и архивировать информацию – депеши, радиограммы, приказы, видео- и аудиологи сражающихся машин... Затем один из офицеров – самый высокий, с густой белой бородой, ясными голубыми глазами и старым шрамом на пол-лица – подал голос: – Значит... это правда, Генрих? Наших Гаттерменов и впрямь стали уничтожать ещё чаще? Слухи с фронта не врут? Мужчина в халате тяжело вздохнул. – К сожалению, так и есть. За последние сутки я потерял сигнал от ещё пяти машин, сражавшихся под Лейпцигом – причём они почти одновременно перестали отвечать на команды. Коммодер выдавал один и тот же статус: прекращение функционирования. – Так всё-таки их уничтожали? Это была не работа РЭБ? – Отрицательно. Противник, судя по всему, не разрабатывал станции РЭБ постоянного действия; к тому же, Гаттермены хоть и стары, прямой контроль им не нужен – даже при потере связи они продолжат выполнение задач. Все пять единиц оказались уничтожены, и самая большая проблема – я не могу установить, кем или чем... – Да уж, командирам в верхах давно пора было это понять, – хмыкнул недовольно офицер среднего роста, самый мускулистый, с остриженными под ёжик чёрными волосами и в берете; из-под края берета на правом виске выглядывали блестящие металлом детали аугментации, стабилизировавшей работу мозга после ранения. – Время траншейных войн давно закончилась, и хотя мы все до сих пор держимся за свои укрепления – Гаттермены безнадёжно устарели. Пехота больше не ходит в штурмы толпами, против тяжёлой техники их пулемёты бесполезны, при этом они и не успевают за ней, когда бой переходит от обороны к атаке... А если дела обстоят так, как ты говоришь, Генрих, то противник нашёл какой-то способ уничтожать их быстро и эффективно. Вам не кажется, господа, что именно поэтому мы и сдаём позиции? – Тьфу ты, Гаусс, что за упадочничество! – отмахнулся от него белобородый, – Вопрос с тем, кто наших машин валит, мы ещё решим, а Гаттермены... Да чем они тебе не нравятся? Старые? Так это значит надёжные! Столько лет в строю держатся! Да, война ускоряется, пехоты, говорят, на передке всё меньше становится, нечего им там делать... Но разве Гаттермены от этого хуже станут? Я на днях беседовал с одним пареньком из снабжения – говорит, скоро для пулемётов бронебойные ленты поставлять начнут, чтобы машины друг с другом эффективнее сражались, вот тогда-то и пойдёт веселье! Ещё прорвёмся! – И то верно! – похлопал его по плечу, смеясь, Йозеф. – Где наша не пропадала? Наши парни везде сдюжат! А машины уж как-нибудь за ними поспеют... Гаусс – офицер в берете – недовольно взглянул на улыбающихся товарищей, но затем тоже улыбнулся уголком рта: трудно было не поддаться их оптимизму... – Эй, Генрих, – обратился к сидевшему за пультом четвёртый офицер – самый тихий и неразговорчивый, не принимавший до этого участия в беседе, – Слухи про то, что скоро нам поставят замену Гаттерменам – правда? Ты, как кибернетик, точно должен знать! Смех в командном пункте оборвался: трое офицеров уставились на своего товарища с нескрываемым удивлением. Однако Генрих, оторвавшись от экрана и сперва также взглянув на спросившего удивлённо, откинулся на спинку своего кресла и, поправив очки, ответил: – Да, Франц и дорогие герры, знаю. Это не шутки, не байки штабных бездельников и не дезинформация. Радиограмму о том, что состав с первой опытной партией так называемых Гаттертанков движется на фронт, я получил этой ночью, за несколько часов до вашего приезда. Мне же и предстоит настраивать их после прибытия и сборки на месте. – Вот так дела! – крякнул белобородый, – А почему, интересно, мы о них не знаем? – Так вот о чём была та депеша! – внезапно хлопнул себя по лбу Йозеф, заставив всех обернуться уже на него. – В штаб сутки назад пришло зашифрованное послание, где говорилось про какое-то новое оружие, которое выдвигается к фронту и которое необходимо сохранить в тайне. Так это, оказывается, были Гаттертанки, во дела! — Это ли не прекрасно? – усмехнулся Гаусс, поправил берет.– Наконец-то медлительным Гаттерменам найдётся достойная замена! – Думаешь, они так легко переломят ситуацию на фронте? – недоверчиво хмыкнул белобородый. Гаусс собирался ответить, но его перебил выскочка Йозеф: – Ещё как переломят! Не зря же их перевозят в такой секретности? В конце концов – у наших было столько времени на то, чтобы создать машину, превосходящую Гаттерменов во всём!.. – Насчёт «столько времени» – не соглашусь, – внезапно раздался голос Штайнмана, откинувшегося на спинку кресла и задумчиво сверлившего взглядом бетонный потолок, – Да и в целом, не разделяю твоего оптимизма, Йозеф. – Чего- Это ещё почему?! – оторопело уставился на него офицер. Штайнман вздохнул, прикрыв глаза, и после небольшой паузы спросил, повернувшись к товарищам: – Скажи мне, Йозеф... Если у наших инженеров было, как ты говоришь, «столько времени» – почему Гаттертанки только сейчас оказались на фронте, да ещё и ограниченной партией, а не массово? Гаттермены в строю уже почти век, и их разработали в самом начале войны, буквально с нуля, за несколько лет... Что, по-твоему, мешало в столь же краткий срок создать им замену, когда стало ясно, что эта война перестаёт быть позиционной? Йозеф, порывавшийся крикнуть что-то поперёк речи Штайнмана, теперь поник, растерянно опустив взгляд. Гаусс за его спиной, задумчиво почесав висок, предположил: – У меня... Была мысль, что наши светлые умы там, в тылу, работают над чем-то... другим. БОльшим. Более важным, более сильным и разрушительным, чем замена Гаттерменам. – Отчего такие мысли, старина? – хмыкнул белобородый удивлённо, – От инженерного отдела не было слышно о разработке чего-то из ряда вон выходящего уже долгое время... – Если тебе о чём-то не докладывали – не значит, что этого нет, Николас, без обид. Инженеры всегда и всем будут молчать о разработках, даже своим. Я ничего не слышал, ровно как и ты... – Тогда к чему ты клонишь, Гаусс? – иронично усмехнулся было Николас, но офицер в берете оборвал его: – ...Я ничего не слышал, но кое-что видел. Пока я работал в тылу, – дёрнул же чёрт этих тупиц из штаба отправить меня туда после ранения «на реабилитацию»! – мне довелось наблюдать составы, уходившие вглубь наших территорий. Огромные составы, гружёные сырьём и электроникой, идущие мимо наших основных заводов куда-то вдаль... Разве это не навело бы вас на определённые размышления, парни? К чему готовится наша страна за нашими же спинами, о чём мы здесь, на передке, почему-то не должны знать? В командном пункте снова стало тихо. Вопрос Гаусса был провокационен, основан на эмоциях – но тем не менее, заставил остальных офицеров задуматься. – Знаешь, Николас... – с какой-то странной тоской в голосе нарушил тишину Йозеф, чей былой задор и пыл, кажется, испарились без следа, – Пожалуй, что ты был прав. – Прав в чём? – изогнул бровь белобородый. – В том, что солдатам скоро нечего будет делать на поле боя. – Это было всего лишь предположение... К чему такая тоска в твоём голосе, друг мой? – А разве ты не понял? – Йозеф вскинул голову, вонзив взгляд в белобородого; Николас удивился – впервые он видел в глазах товарища такую безысходность. – Если всё так, как говорят Гаусс и Штайм – нас всех здесь крупно подставили! Сам посуди! Гаттермены в строю уже слишком долго, Гаттертанков им на замену поставят – по пальцам одной руки пересчитать можно будет, в то время как ресурсы для их производства уходят куда-то в глубокий тыл, на постройку чего-то непонятного... К чему, по-твоему, всё это ведёт, чёрт возьми?! – Йозеф, угомонись... – попытался успокоить разбушевавшегося офицера Штайнман; он даже не обратил внимания, что тот опять назвал его «Штайм», – Даже если все мы правы, и простым солдатам вскоре предстоит покинуть передовую – подумай, разве это не к лучшему? Мы перестанем терять людей, а потеря нескольких машин – дело поправимое- – Да-да, Штайм, всё я понимаю... – оборвал его Йозеф, чьё лицо после нескольких нервных смешков вновь перекосила гримаса злобы, – Для тебя машины удобнее, чем люди, с ними не надо говорить, не надо успокаивать и мотивировать; нажал кнопку – и пошли в атаку... Вот только ты не подумал – а куда мы пойдём, когда нас всех заменят машины?! Куда? В тыл, на заводы, создавать новых машин?! – Не понимаю твоей ярости, Йозеф, – покачал головой Гаусс; из всех присутствующих только он и Штайнман с прохладой отнеслись к тираде поручика. – Совсем недавно ты радовался, говоря, что Гаттерменам наконец нашлась замена... И теперь ты вдруг недоволен этим? С чего бы вдруг? – Гаусс, я правда хочу, чтобы Гаттертанки пришли на замену Гаттерменам, – Йозеф, скрипя зубами, попытался сделать спокойное лицо. – Гаттерменам, а не нам. Ты ведь больше всех нас рвёшься в бой, больше всех негодуешь, когда тебя отправляют с передовой в тыл... Неужели уйти с фронта навсегда не кажется тебе невозможно жестоким и несправедливым?! Разве ты- Офицерскую перепалку оборвала внезапно заревевшая в командном пункте сирена; под потолком замигала красная аварийная лампа, а снаружи раздались хлопки и стрёкот – заработали автоматические зенитные турели, установленные по периметру линии обороны.Мгновенно собравшись, офицеры уже собирались отступить в бункер, но сирена замолкла так же резко, как и зазвучала; однако лампа под потолком не перестала мигать, а турели не прекратили огонь. Штайнман, щёлкнувший каким-то тумблером на своём пульте, поправив очки и шумно вздохнув, произнёс: – ...Мои извинения, дорогие герры. Система оповещения реагирует даже на обстрелы в нескольких десятках километрах отсюда, ничего не могу поделать с этой чёртовой сиреной, да и турели отключаться не хотят... Можем возвращаться к нашей беседе. – Да уже... как-то и не хочется, – почесав в затылке, пробормотал Николас, – Настроение пропало. Пойдём-ка лучше, друзья, делами займёмся. – Поддерживаю, – кивнул Гаусс. – К тому же, минут через десять из штаба должна прийти радиограмма о моём новом месте назначения. Пойду в радиорубку. – Позволишь послушать, старина? Заодно узнаем, что там на фронте творится... – Идём, Ник. Франц, ты с нами или как? – Пожалуй воздержусь. Схожу лучше наверх, на наблюдательный пост – гляну, откуда и куда прилетает... – Как скажешь. Йозеф, а ты- – К чёрту вас. Пойду проветрюсь... – отмахнулся от товарищей поникший бритоголовый офицер, развернувшись и устремившись в сторону выхода из командного пункта. – Эй, куда собрался? Там обстрел, если ты не забыл! – окрикнул его Генрих. – Сам же сказал, они до сюда не достанут... – проворчал Йозеф, под недоуменными взглядами товарищей покидая командный пункт. Штайнман, повернувшись к офицерам, виновато вздохнул и произнёс: – Я поговорю с ним. Можете идти по делам, дорогие герры. – В этом нет твоей вины, Генрих. В конце концов, мы все довели Йозефа до ручки, – снисходительно усмехнулся Гаусс. – Да и к тому же, зная поручика – это ненадолго, попсихует и перестанет... – Не стоит, брат, не останавливай его, – Николас положил руку на плечо Гауссу. – Идём лучше в рубку, ещё радиограмму свою пропустишь... – Чёрта с два! Догоняй, старик! – засмеявшись, Гаусс быстрым шагом устремился к лестничной клетке; хохотнув, Николас устремился за ним. – Да... Эти ребята определённо не меняются... Пожалуй, это даже хорошо, – усмехнувшись себе под нос, пробормотал Штайнман, оставшись в зале контроля в одиночестве и откинувшись на спинку кресла. В голове пронеслась мысль: слава богам, спустя столько лет после выпуска из училища мы всё ещё вместе... Это ли не счастье? Вот только Йозеф... Штайнман нахмурился, прикрыв глаза. Йозеф вызвал у него подозрения уже давно: хоть он и вёл себя по-прежнему компанейски, постоянно травя шутки и подбадривая товарищей, но вместе с тем его настроение всё чаще падало – меланхоличность, уныние, приступы гнева преследовали поручика, из раза в раз заставляя офицеров глядеть на него с удивлением... «...Неужели им плевать на то, что творится с ним?» – думал Штайнман, –«В конце концов, даже Гаусс после ранения мозга адекватнее многих, кого я знаю, да и Николас, угодивший три года назад под бомбёжку, здоровее некуда... Что же сломило тебя, Йозеф?» В этот момент, прерывая размышления кибернетика, на пульте коммодера пропищал сигнал входящего сообщения. Вздрогнув и очнувшись, Штайнман склонился к пульту, открыл сообщение и, прочтя его, усмехнулся: – Наконец-то, хорошие новости. По крайней мере мне не придётся собирать этих стальных болванов наобум!.. Ещё раз пробежавшись глазами по сообщению и удовлетворённо кивнув, он рывком поднялся с кресла и направился к выходу, на поиски сбежавшего Йозефа. На мониторе остался открытым последний фрагмент сообщения: фрагмент чертежа с изображением крупной, похожей на Гаттермена машины с чем-то вроде ракетницы вместо правой руки. Подпись под чертежом гласила: «ГаттерТанк, v1.0; СТРОГО СЕКРЕТНО»***