Отмеченные Луной

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       — Оставить по себе шрамы достойному противнику — вершина боевого мастерства, — Сан смеётся и наклоняется, прикасаясь губами к длинному шраму, пересекающему грудь Чана.       — У нас, знаешь ли, тоже, — в ответ улыбается Чан и нависает над Саном, пока он переворачивается на живот, подставляя под поцелуи спину. Длинная, почти ровная отметина вдоль позвоночника заканчивается на уровне роста волос, и Чан прослеживает её всю губами.       Кажется, что огонь затаился в них двоих, готовый вырваться из-под контроля в любую секунду. Сан фыркает от щекотки и зарывается носом в подушки, потягиваясь, чтобы согнать стайки мурашек, блуждающие по коже.       Тело ещё податливо-мягкое, будто сотканное из истомы и блаженства прошлой ночи. Умением закатать друг друга до состояния желе они владеют в совершенстве и подходят к этому вопросу творчески и со вкусом, особенно, если на это есть время, чтобы предаваться развлечениям без спешки.       — Хорошо, что их не свёл, как предлагал шаман, — полузадушено шепчет Сан, когда Чан осторожно кусает его за кожу на затылке. Обычно укусы — это прерогатива Сана, потому от неожиданности и удовольствия он прогибается в спине и трётся бритым затылком о мягкие губы. Ощущения зашкаливают.       Сан усмехается и выворачивается из-под Чана одним движением, словно змей. Накрывает чужой приоткрытый от неожиданности рот и углубляет поцелуй, завоёвывая позиции и намекая, что одними поцелуями ограничиться не выйдет.       Холодный воздух колется и раздражает кожу, которая покрывается мурашками от контраста температур. Это невозможно контролировать, это нечто выше сил и возможностей. Усилием воли Чан заставляет себя не жмуриться от ощущения горячего языка под ухом. Тёплое дыхание ложится на кожу, язык мягкий, почти по-звериному длинный, отчего пробирает сильнее.       С губ срывается вздох.       То, что они объединили две стаи — лучшее из решений за последние десятилетия. Вожаки вечно враждующих кланов не готовы были идти на уступки и не пытались договариваться. Их максимум — обмен заложниками и несколько лет затишья. Но с приходом к власти двух молодых альф, всё изменилось.       Они хотели договориться о ненападении, заключить союз перед лицом более серьёзной опасности, которая разорвала бы в клочья их небольшие стаи. Они успели сесть за стол переговоров, глядя друг другу в глаза и готовые ко всему. К нападению, предательству, яду или клыкам у горла.       Переговоры длились не так долго, как ожидалось. Они оба пошли на уступки, решая, что укрепление связей более важно, чем призрачные виды на неприглядные территории.       Чан не вспомнит, что привело к тому, что произошло той ночью, когда они разделили охоту на двоих, подтверждая договор между стаями.       Он помнит лишь то, что в какой-то миг оказался на земле и подумал о том, что его всё-таки предали и подставили, потому что более крупный волк стоял над ним, щеря зубастую пасть.       Но вместо укуса, раздирающего горло, волк лизнул его нос и отскочил, наклоняя голову в сторону и с интересом разглядывая его реакцию.       Чан не знает, что двигало им тогда, когда позабыв об охоте, он устремился в ночь, вслед за волком, чтобы получить ответ, но вместо него получил клеймящий поцелуй, от которого вскипела кровь, как не бывало с обещанным ему омегой. И пусть он засомневался в том, что альфу не может влечь альфа, их судьбы уже записали серебром.       Предвечная Луна сделала невозможное — наделила их парной отметиной, когда коснулась сиянием их разгорячённой кожи.       И с тех пор лунное серебро мерцает на коже, подтверждая невероятное, скрепляя их союз и слияние двух стай.       — В племени, где два альфы делят ложе — нет места Пустоте, — так сказал их шаман несколько лет назад. И был прав.       Пары, отмеченные Луной всегда были неприкосновенны, этот закон действует и сейчас. Сколь странными не кажутся союзы, избранные Луной, они нерушимы и крепки.        Сан прижимается к Чану ближе. Горячая ладонь оглаживает грудь, спускается ниже, тянет подол вышитой рубахи вверх, чтобы коснуться кожи кончиками пальцев. Чан ведёт носом по щеке и усмехается на санову улыбку, которой он проводит по его носу. Изгиб губ лёгкий совсем — значит, улыбка нежная.       Знать тысячу оттенков улыбок — достойный дар.       Умение сдаваться без боя — непростое, но стоящее вложенных усилий. Особенно, если сдаваться не врагу. И пусть Чану казалось невозможным жить без боя, не по возрасту рассудительный характер всё же перевешивал уже тогда, сейчас и подавно.       У него не было привычки сдаваться или проигрывать, ведь в жилах текла кровь южных волков, которые не способны сдаваться просто так, идя на уступки. Но он сломал стереотипы своим договором с северянами, а Предвечная Луна лишь закрепила то, что казалось невозможным, а стало реальностью.       Чан тянется за чужим теплом, бодает лбом в подбородок, сжимает пальцы на чужих плечах и смеётся в унисон вместе с Саном. Хочется его до невозможности. Возбуждение щекочется под кожей, жжётся угольком, растекается сладким мёдом, оставляя по себе покалывающее тепло. Чан не выдерживает — жмурится, обостряя этим ощущения и в то же время немного отгораживаясь от горящего в чужих глазах огня. Не потому, что боится обжечься, а потому, что слишком…       Слишком волнующе видеть то, каким желанным он является.       Уже давно не неожиданно, но всё ещё волнующе. Даже когда они просто переплетают пальцы. Чан не знает, у всех ли Отмеченных Луной так, Сан если и знает, то молчит, а Чан не спешит спрашивать ни у него, ни у шамана. Не пристало вожакам задавать такие вопросы.       Его всё ещё обдаёт кипятком, стоит оказаться с Саном наедине. А уж тем более в тишине собственного дома. Кровь в сосудах словно закипает и горит, не сгорая, будто неопалимый камень, упавший с небес, возле которого и заключили они договор, когда над ними зависла опасность.       Паутинка дыхания касается обнажённой кожи, и Чан инстинктивно втягивает живот, когда на него ложатся пальцы, согревая осторожными прикосновениями, пока чужие мягкие, чуть обветренные губы вновь целуют под ухом и в шею.       Сан протяжно выдыхает и осторожно трогает кончиком языка его ключицу в вырезе рубахи, ведёт языком до мочки, на которой легко сжимает зубы. Чан тянется за прикосновениями будто жаждущий за кружкой с водой. Ему хочется ещё. Ему нужно ещё.        И, чёрт возьми, он имеет право на ласку и любовь. Он до сих пор не понимает, как жил до этого. Без Сана.        Чан одной рукой всё так же держит Сана за плечо, а второй ведёт вверх, касаясь напряжённых мышц и трогает губами запястье, что находится рядом с его головой, с улыбкой отмечая, как отзываются нервной дрожью чужие мышцы.       Неторопливость лишь раззадоривает. Та самая немного ленная неторопливость, которая рождается лишь в покое и мире, какой не бывает во времена схваток или опасности. Потому и лава желания наполняет неспешно, растекаясь по позвоночнику и жилам тягуче, словно густой мёд.        Влажный мягкий поцелуй в изголодавшиеся губы такой же плавный, как и ощущения приближающегося пика, когда сокращаются мышцы, сбивается дыхание и голос дрожит, если имеешь неосторожность прошептать что-то в момент, когда удовольствие заполняет естество.       Чан сдаётся, растекаясь в руках Сана. Дышит. Жмурится до пятен перед глазами и обнимает прижавшегося к нему Сана.       От Сана пахнет солнцем. Разогретыми огнём очага камнями. Чабрецом, покрывающим горные склоны, чьё цветение приходится на июнь. Альфой, готовым защищать своё.       Сан пахнет домом.       Чану большего не нужно.