Дом и домовые

Долго не было дождя. Был холодный ветер, было неяркое солнце, был шум города за окном. А Василий скучал по дождю. Ему хотелось послушать музыку сквозь стук и шуршание небесной воды, но на улице раздавалось только шуршанье автомобильных шин, проносящихся мимо окна. Иногда этот шум казался Василию похожим на шум прилива, как волны падают на берег, но этот образ не принадлежал ему, и он не развивал его в дальнейшую историю. Радиотелефон покоился на своей базе, телевизор что-то бурчал про очередные перевыборы, в плеере звучала монументальная музыка. "Закрой глаза и летим со мной В полет ночной над водой морской. Боль любви - это естество твоё. Кровь моя - пища для неё…" Зазвонил телефон. Василий выключил плеер и потянулся к трубке. Но на базе её не оказалось. "Где?" - подумал Василий и оглядел комнату. Телефона не было. - Домовой, поиграл - отдай! - произнес Василий старое от бабки услышанное заклинание, и из-за шкафа показался хмурый мохнатый старичок. Глядя из-под лобья на своего кормильца, он обеими руками держал тяжелую трубу. - Лидка твоя, - пробурчал домовик, протягивая телефон, вновь издавший протяжный требовательный звон. …Василий вздрогнул и открыл глаза. Комнату наполнял звонкий призыв телефона. Василий обернулся -- трубка слегка вибрировала на своей базе. Парень посмотрел на шкаф - домового не было. Взяв трубку, он, потирая глаз, хрипло произнёс: - Але… - Здравствуй, Василёк! Спишь, что ли? - зазвенел веселый лидкин голос. - А… ну да… - сказал Василий и подумал: "Точно, Лидка звонит". "А я что говорил?", - раздалось почти над ухом. Василий вздрогнул и проснулся. - Что ты говоришь? - он присел на диване и заглянул в кружку. В остатках вчерашнего чая плавала муха. - Спишь, спрашиваю? Что ты как сомнамбула? - Да тут… Извини, Брауни опять… - А, ну привет ему передавай, - Лида уже привыкла к васькиным причудам. - Привет тебе, - буркнул сонный еще Василий себе за плечо. - И тебе тоже, - сказал он уже в трубку и приготовился слушать лидкино щебетанье насчет очередной кофточки или тапочки. Никто не верил, что у Василия живёт домовой. Иногда Василий и сам в это не верил, но каждый вечер исправно оставлял возле холодильника плошку молока и кусок сладкого сырка. Наутро обе тарелочки стояли пустые. Лида объясняла это просто - а иногда даже Василию закрадывалось такое же подозрение, - соседская киса Маруся не отказывала себе в удовольствии лишний раз отужинать молочком и сладким сырком, благо с её балкона до васильевой форточки, расположенных напротив друг друга под углом 45 градусов, был всего один грациозный кошачий прыг. А форточку Василий никогда не закрывал. Может, и киса виновата. Но вряд ли в благодарность за это она брала в лапы веник и совок. А ведь гости, что оказывались в квартире Василия, отмечали небывалый порядок и чистоту, притом, что сам хозяин не помнил, когда в последний раз смахивал пыль. Позавчера разве что, когда вдруг зачихался… В гости к Василию каждые выходные наведывались друзья, коллеги по работе и двое давних, ещё с детства, вместе с которыми получено наибольшее количество травм и синяков. Парни пили пиво, смотрели видак, в общем, отдыхали. Василий не любил шумные клубы и бары, поэтому предпочитал тусоваться дома. Его друзья приносили пару-тройку каких-нибудь новых фильмов и коробку пива, Василий выносил орехи и чипсы, которые всегда сам стругал и обжаривал на сковородке, они смотрели кино и трепались о всяких мелочах, что составляют основу нормальной мужской жизни - о футболе и бабах, о правительстве и политике, о работе и начальстве. Иногда гости приходили просто так, вечерком после работы на чашку душистого кофе из глиняной африканский турки, который Василий был большой мастер готовить. Тогда посиделки, как правило, проходили на просторной кухне, и парни говорили преимущественно о музыке, занимаясь сравнительным анализом творчества любимых "Tanzwut" и "In Extremo", голосовых данных не любимых, но уважаемых Земфиры и Тарьи Турунен и дружной критикой презираемых "фабрикантов". Кухня эта не уступала размером комнате, и прибираться в ней домовому было трудно. Но он старался и справлялся. Во время посиделок Брауни благоразумно прятался за плитой, щёлкал семечки и слушал разговоры. Ему нравилось это занятие. Семечками его снабжал сосед Нафанаил, чья хозяйка закупала сырьё и обжаривала на продажу. Дела у неё шли хорошо, покупала она много, и Нафанаил потихоньку таскал семечки, пока Клавдия Петровна за чем-нибудь отвернётся. Иногда Брауни тоже заходил в гости к Нафанаилу. Тот встречал его со своим маленьким воспитанником Кузьмой и очередной порцией свежеобжаренных семечек. Туда же собирались братья Бобэоби Бо и Бобэоби Кусс, которых все так и звали -- Бо и Кусь, и молодая домовиха Свинка, которую так звали за полное розовое пузико. А ещё за то, что она любила есть руками. Хотя редкие домовые признавали ложки и вилки, но у Свинки был особый дар обсвинячиться во время еды так, что все остальные рядом с ней просто блистали чистотой. При том что её квартира была самой чистой и прибранной из всех в этом доме. Бо был старший мудрый брат, младший Кусь отставал от него на целых два дня. Их мать Оби, родив Бо, ещё двое суток жаловалась на тяжесть в брюхе, но все списывали это на излишнюю любовь её к еде: даже во время беременности домовиха лопала так, что у лекаря Дукана возникло опасение, что такое количество пищи просто вытолкнет плод из чрева раньше времени. К счастью, пищу Оби усваивала легко и быстро. Но через два дня, когда сытый и довольный Кусь наконец покинул тёплое удобное чрево, все с удивлением поняли, что создавало неудобство в животе Оби. От своей матери братья унаследовали непомерный аппетит и способность есть всё, что попадало в поле зрения и досягаемости. Поэтому специально для них Нафанаил заготавливал два немаленьких тазика самой различной снеди, которую тащил с хозяйской кухни или даже с магазинного склада, располагавшегося прямо под квартирой. Ему помогал маленький Кузьма, который тоже тащил всё, похожее на пищу, и скидывал в тазы, не глядя. Иногда во время домовиных посиделок кто-нибудь из братьев Бобэоби с недоумением вынимал из тазика гвоздь, собачий ошейник или тапок, и тогда стены Нафанаиловой каморки содрогались от хриплого хохота. …Вечером, когда Василий вернулся домой, Брауни уже спал. Возле холодильника стояло нетронутое молоко. Домовой выпьет его ночью, он не любил ужинать перед сном. Василий поправил сбившееся одеяльце, Брауни что-то пробурчал во сне и перевернулся на другой бок, вновь скинув одеяло на сторону. Василий улыбнулся и пошел спать.