1891г.
— Пойми, Себастьян, меня вот-вот нарекут Хранителем, я не могу сделать то, о чём ты просишь! Глаза Амелии блестели от слёз раскаяния и сожаления. Сырой холод пещеры пробирался сквозь тонкую мантию и покрывал кожу неприятными мурашками. Но сильнее холодил острый взгляд разочарования напротив. Он за долю секунды будто резанул её щёку поперёк, а сказанные после этого слова перечеркнули всё, что было до: — Если Анна умрёт, ты будешь молить меня о смерти. Себастьян не смог скрыть негодования: его ноздри свирепо раздувались, а бледные пальцы так сильно сжимали палочку, что казалось, она в конце концов сломается. Один Мерлин ведал, какая ярость переполняла его, когда он ураганом покидал пещеру, оставляя за собой столпы удушающей пыли. Амелия инстинктивно приложила ледяную ладонь к пылающему словно от пощёчины лицу. Она судорожно закусила губу, сомневаясь в своём категоричном «нет». Её сердце кровило — а правильный ли выбор она сделала? Загвоздка в том, что ответ на этот вопрос она узнает только тогда, когда её настигнут последствия этого самого выбора.I. MORBUS
«Bring me your sick and wounded»
The Plague Doctor
1893г.
Воздух полнится жаром и пеплом от всепоглощающего огня, оттого густеет и не даёт вздохнуть. Сквозь дымную пелену невозможно разглядеть даже своих рук, зато прекрасно различимо множество цветных молний от заклинаний. Кураж, на котором только и держались её ноги, сходит на нет, и теперь она ясно понимает, где находится: на грани жизни и смерти. Могущественного багрово-красного дракона не видно, но отчётливо слышно: его тяжёлые шаги, под которыми крошится земля, его испепеляющее жуткое дыхание. Она ломается. Падает на стёсанные в кровь колени и ждёт. Зажмуривается и отсчитывает последние минуты своей жизни. Амелия распахнула глаза и шумно втянула воздух — снова кошмары. «Этот мудак подсадил меня на свою дрянь, без которой я даже спать нормально не могу!» Амелия коснулась ледяными ступнями тёплого пола и словно провалилась под него — от слабости всё тело била мелкая дрожь. Она не ела уже три дня, ей нужно было то зелье Сэллоу. Ебучего Сэллоу, который, она могла поклясться чем угодно, неслучайно оказался рядом в её первый приступ удушья, заставивший проснуться среди ночи и желать только одного — смерти. Кошмары, такие живые и пугающие, ворвались в её сны далеко не сразу после битвы с Ранроком. Сначала она даже чувствовала эйфорию: все кругом обсуждали её «подвиг». На этом мнимом обожании и рукоплескании она протянула несколько месяцев, пока на голову лавиной не обрушилось отрезвляющее осознание. В ту ночь её накрыла паника. Ей казалось, стены сжимаются с невероятной скоростью, по полу ползает целое полчище жирнючих мохнатых пауков, а с потолка свисает липкая противная паутина. Амелия очнулась в здравом рассудке лишь после глотка неизвестного ей зелья, любезно предложенного Сэллоу. Оно щипало язык и сводило скулы, но помогало! Она вновь могла дышать полной грудью, различать цвета, радоваться солнечному свету и не мучиться головными болями. До тех пор, пока не понадобилась новая доза. К марту развилась зависимость, которую она, конечно же, отрицала. «Ты похудела! Палочку в руках еле держишь! На инфернала похожа, жуть!» — сыпалось со всех сторон, но Амелию это ни капли не смущало, ведь она могла полноценно спать, как все нормальные люди. Одно лишь это стоило того, чтобы быть мертвецом, пока не хлебнёшь гаденькой водички. «Люблю, когда друзья у меня в долгу». — Эта фраза вспомнилась ей случайно, в очередном приступе бреда, когда немела челюсть и саднило горло, жаждущее зелья. Она не заметила, как искусно Сэллоу обратил ситуацию в свою пользу. Амелия, как послушный зверёк, полтора года исполняла все его просьбы, дабы получить то, что стало ей жизненно необходимым. — Эй, Мэллори! — Себастьян прошёл мимо, задев её плечом. Самодовольно ухмыляясь, помахал рукой перед её осунувшимся, почти зелёным лицом. — Отъебись, Сэллоу, — выдавила, едва не растеряв весь воздух в лёгких. Теперь каждое слово давалось с трудом. Поплелась дальше по коридору. Холодные, нет, ледяные цепкие пальцы схватили её за тощее предплечье. — Как ты разговариваешь? — В его голосе не было злости или раздражения, отнюдь: Сэллоу переполняли гордость и самоуверенность. Они буквально второй кожей обтянули его здоровое тело. Он задрал широкий рукав её мантии и оскалился, удовлетворённый тем, что увидел. Едва заметные тёмные пятна тянулись редкой дорожкой к сгибу локтя. Сэллоу фыркнул и с презрением отдёрнул от себя обжигающе холодную руку Амелии. — Мне нужен Хиатус. — Бледные пальцы, исполосованные синими венами, вцепились в его запястье. Кажущиеся огромными из-за худого лица глаза смотрели с мольбой и одержимостью. Себастьян в кратковременном испуге сделал шаг назад. Пальцы Амелии ощущались каменными, словно она вложила в эту хватку все свои последние силы. Она едва ли могла обхватить его широкую кость, и её попытки выглядели по истине жалко. В Себастьяне не пробудилась жалость или что-то подобное. Он ощутил приятное покалывание в паху, сладкий привкус предвкушения на языке. Она наконец сдалась. Сдалась? Да, именно сдалась. Тогда для Амелии начался самый обычный день: она проснулась, сходила в ванную, надела школьную форму и даже сделала какую-то несуразную причёску. Она чувствовала прилив сил и энергии, её переполняла радость от того, как на душе и в теле легко и спокойно. Пока не увидела себя же, лежащую на кровати с раскрытыми в ужасе глазами. Она не могла пошевелить даже пальцами ног, только моргала, да и то с трудом. Её «фантом» бегал в панике по комнате, но никто из соседок его не замечал. Когда оцепенение спало, а кровь лениво поползла по венам, Амелия твёрдо решила покончить с Хиатусом — жгучей дрянью разлива грёбанного Сэллоу.II. SANATIO
Она продержалась ровно пять недель. В первую неделю челюсть практически перестала открываться. Она редко ела и разговаривала. В висках стреляла боль. На вторую неделю загудело в ушах, а затем заложило нос. Теперь она дышала лишь ртом. На третью неделю её настиг чудовищный озноб. Никакие заклинания и одежда не могли унять его. На коже образовались рубцы непонятного происхождения. Похожие на укусы насекомых, они даже не чесались, но выглядели устрашающе. На четвёртой неделе она думала, что вот-вот умрёт. Она не могла спать не только из-за холода, но и из-за ломоты во всём теле. Точно какой-то нахал пробрался под кожу и рубил кости топором, не щадя лезвия. Заканчивалась пятая неделя. Ко всему прочему добавилась мелкая дрожь, мешающая держать предметы тяжелее пера. А сегодня её вновь навестили кошмары. И это было страшнее всего — видеть зелёные, наполненные гневом глазища, а затем пасть с острыми зубами, кромсающими чьё-то тело: то ли гоблина, то ли мага. Кровь вместе с розово-красными кишками, костями и сухожилиями валится изо рта дракона, а он всё жуёт и жуёт, не отрывая от Амелии пристального взгляда. — Умоляю, — еле слышно прошептала она, разжав дрожащие пальцы. — Хиатус. — После паузы добавила: — Я сделаю всё. У Себастьяна в голове щёлкнуло. Перед глазами тут же возникли образы, долгое время формировавшиеся в его не менее искалеченном и больном сознании. — После тренировки на нашем месте. Амелия даже не нашла сил, чтобы подколоть Сэллоу за пафосную фразочку. У неё в груди тотчас образовалась бездна.«Тренировка»
Один Мерлин знает, как она тосковала по квиддичу. Даже беспощадная к нагрузкам крикливая Имельда не могла затмить весь тот беспредельный восторг от игры, упражнений и полёта. Амелия ненавидела Сэллоу. Точно так же, как и его Хиатус, будь они оба прокляты! Две её зависимости, сделавшие из неё не просто половую тряпку, а жалкое подобие этой самой тряпки. Она думала, что пала ниже некуда, когда беспрекословно подчинялась Сэллоу (причём, обоим) на пятом курсе. Однако теперь она вконец разочаровалась в себе и своей силе. Ха. Ха. Ха. Силе, мать твою! Её бледных сухих губ коснулась жалкая усмешка. Последнее, где она чувствовала в себе силу древней магии, был полупустой флакон Хиатуса, который она выпила, вылизала, как животное, до последней капли. Её нещадно трясло от мысли, что, быть может, этим вечером она вновь ощутит на своём языке покалывающую кислую жидкость. Она непременно придаст ей сил, окрасит лицо здоровым румянцем, укрепит хлипкие кости. Последние пару дней её ужасно тошнило. Хотелось блевать от всего: еды, запахов, яркого солнца, шума голосов. Просто, блять, вытошнить всю боль: как телесную, так и душевную. Даже поверить трудно, что когда-то она могла чувствовать что-то кроме боли и страха. Раньше она дышала надеждой и верой в светлое будущее. Теперь же, оставляя в ду́ше целые клоки каштановых волос, истерически гоготала сквозь колкие слёзы. Челюсти сводило, а она всё смеялась и смеялась, отхаркивая отвращение к самой себе.III. NOX
Его всегда прельщали сила и власть. Они будоражили в нём то, чего принято стесняться. Он считал, что раз обделён уникальными способностями, вправе распоряжаться чужими. Иногда выдавать за свои, иногда клянчить, иногда просто брать. Себастьяну абсолютно всё равно, какой ценой ему достанется желаемое: он ударит, изнасилует, убьёт. Ему до стекающей по подбородку, как у пса, слюны хотелось сырого мяса. Чтобы оно сочилось алой кровью, капало к босым ногам, скользило волокнами в пальцах. Этим мясом была она. Он бы откусил кусок и завладел хотя бы частью силы, так несправедливо доставшейся этой… безродной. Она вызывала у него отвращение и вместе с тем необъяснимое желание владеть. Сквозь кожу наслаждаться её слабостью, уязвимостью, бессилием. Её ничтожеством. «Я не ослышался? Она готова на всё?!» Себастьян, несмотря на то, что Амелия потухала на его глазах, боялся переступить черту. Это как в последний момент дуэли настолько увериться в своей победе, что в полшаге от неё совершить глупейшую оплошность, а потом думать об этом остаток дня. Здесь же малейшая ошибка грозила полным провалом. Весь его детально продуманный план, его выверенные действия, филигранно исполненные манипуляции и, конечно же, шантаж могли превратиться в пыль. Хочешь получить Хиатус? Стелись передо мной. Пресмыкайся. Опускай глаза, чтобы я видел каждую чёрную вену на твоих подрагивающих веках. «Ты бесполезная, безмозглая скотина!» — визжало у него в мозгах, когда Анна всё же умерла. Невозможно было остановить этот поток ненависти и ярости, точечно направленный в Амелию. «Ты ни на что не годная дрянь. Ты жила, не ведая страданий, а она ушла. Затем ты начала истекать болью и мучениями, готовая умереть в любой момент — легко и быстро — но я не позволю тебе отделаться так просто. Буду продлевать твоё никчёмное существование, пока ты не сгоришь изнутри, не иссохнешь от мук». В Себастьяне горел непотухающий огонь мести и зависти. Чего было больше? Поровну. Он ненавидел её каждой клеточкой своего уставшего, изморённого тела. Желал видеть её слабость и страдания, и вот этот день настал. Он будет измываться над ней, подавлять её волю, приказывать, вымещать на ней злость и обиду от потери сестры.IV. INJURIA
Себастьян уже ждал Амелию в мрачной пыльной комнате одного из полузаброшенных корпусов Хогвартса. Она еле шла, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть. В лёгких будто не хватало воздуха, а ноги и руки сделались неподъёмными. — Сукин ты сын, Сэллоу, — процедила Амелия и упёрлась содрогающейся ладонью в стену. Прикосновение костлявой руки с холодным камнем отозвалось такой болью, что у неё потемнело в глазах. Мимо шныряли студенты и преподаватели, но никто не обращал на неё внимания, будто после битвы с Ранроком она перестала существовать. Для всех, кроме него. Амелия не замечала или не хотела замечать то, как Себастьян следил за каждым её движением, всегда оказывался рядом, когда ему было выгодно, ловко орудовал обещаниями и уверениями в том, что Хиатус её вылечит и вернёт былую силу. Она поздно спохватилась — Хиатус уже завладел её сознанием и притупил не только боль (как оказалось, временно), но и бдительность. Её разум кричал: «Это медленно убивает тебя!», но она сопротивлялась, надеясь на благой исход. Знала, что все кругом лгут, но продолжала верить. Амелия бледными потрескавшимися губами прошептала пароль и шагнула за чуть сдвинувшуюся каменную стену. Несмело ступила на грязный пол и обвела усталым взглядом захламлённую комнату. В противоположном дальнем углу стояла неподвижная тень. Амелия на секунду оторопела — она уже видела всё это сотню раз, но что-то неуловимо новое и неизвестное парило в воздухе вместе с пылью. Её медленные шаги эхом отскакивали от стен, колонн и редкой здесь мебели. Дышать было и так трудно, а ртом тем более, и ей приходилось часто облизывать пересохшие губы. Когда она подошла вплотную к Сэллоу, её поразила ещё одна пугающая мысль: С того самого решающего разговора в пещере они говорили с глазу на глаз лишь в этой комнате, когда он передавал ей Хиатус. Казалось бы, сегодня очередной такой случай, но нет, они оба чувствовали — что-то поменялось. — Неужели сдалась? — шаркнув ногой, спросил Себастьян, не вынимая рук из карманов. — Не выдержала? — Ядовитая ухмылка, его коронный жест. — Давай без предисловий. — Амелия сморщилась, ощутив резкий упадок сил. — Принёс? Он утвердительно кивнул и насмешливо покосился на её протянутую ладонь. — Ты обещала сделать всё. — Я не отказываюсь от своих слов. — Она осеклась, завела руку за спину, а другой оперлась о стену. Кружилась голова. — Совсем на ногах не стоишь, — притворно-жалостливо проскулил Сэллоу. — Выпей, а то сдохнешь здесь, а мне проблемы не нужны. — Презрительно протянул ей пузырёк с густой жёлтой жидкостью. — Так много? — Амелия подозрительно нахмурилась, но голодная до Хиатуса слюна уже заполнила рот. В этот раз зелья было раза в два больше, чем обычно. — Пей, меньше тебе не поможет. Его слова мигом сломали невидимый барьер. Амелия выхватила из его пальцев флакон и по-звериному жадно выпила его до последней капли, только и успевая, что глотать и ловить языком убегающие вязкие струйки. Через секунду она ощутила, как кровь разгоняется по телу, становится легче дышать, а голова больше не норовит свеситься со слабой шеи. Ноги стоят уверенно, руки держат крепко, не ломит кости и не гудит в ушах. Она облегчённо улыбнулась, однако вместе с облегчением пришло осознание своей никчёмности. Когда ей было плохо, она думала лишь о Хиатусе, а теперь, когда ничего не болит, мыслям можно уноситься в самобичевание — такая же боль, только не телесная.V. PECCATUM
— Ну что? Лучше? — спросил Себастьян, расстёгивая ремень. Он пугающе скалился, пока на его тёмные с поволокой глаза падали непослушные волосы. — Это зачем? — Амелия кивнула, указывая вниз. Что-то тяжёлое упало ей в желудок. «Неужели он всерьёз?» — Обещания надо сдерживать. — Его тон вмиг переменился, голос превратился в литую сталь. Когда Себастьян расправился с брюками и одним движением скинул с плеч мантию, Амелия уже не чувствовала пола под негнущимися ногами. Он подманил её пальцами, положил горячую ладонь на макушку и настойчиво надавил, тем самым опустив её на колени. Если бы она села вот так ещё с минуту назад, то точно умерла бы от адской боли — до костлявых колен невозможно было просто дотронуться, не то чтобы опираться на них. Сейчас же мёрзлый каменный пол доставлял всего лишь небольшой дискомфорт, в отличие от ситуации, в которую Амелия сама же себя и загнала. Сэллоу ногой придвинул ей мантию, чтобы подложить под колени. «Пиздец заботливый», — пронеслось вихрем в её голове, пока она судорожно искала выход из положения. — Вот уж не думала, что ты опустишься до такого, — просипела она, стараясь звучать твёрже и увереннее. — Забавно. Стоишь на коленях ты, а не я. — Он безразлично пожал плечами и оголился перед ней полностью, совершенно не стесняясь, тогда как она во все глаза смотрела на его голые ноги, едва прикрытый рубашкой тугой живот и... — Это что? — Она выпучила глаза и нервно сглотнула. — Не беси меня, — прорычал Себастьян, держа твёрдый член у основания пальцами. — Открывай рот. Амелия крепко зажмурилась. Перед глазами плыли разноцветные круги, в ушах пульсировала кровь, щёки неистово горели — она наконец согрелась! Даже в этой ледяной комнате ей было тепло и даже жарко, и всё это благодаря Хиатусу. Благодаря… Сэллоу? Она послушно, но с осторожностью разомкнула губы, после чего их коснулась чуть влажная упругая головка. Она медленно вобрала её в рот и обвела кончиком языка. Себастьян шумно выдохнул и толкнулся бёдрами вперёд. Амелия закашлялась и отвернулась, прикрывая рот рукой. В её покрасневших глазах стояли слёзы. У Себастьяна всё внутри трепетало от злорадства и «победы», когда он видел её, стоящую перед ним на коленях. Она, отказавшаяся помогать, сейчас отсасывает ему за флакон зелья. Более того, как видно, он первый, кто хозяйничает в её мерзком рту. Мерзком? Да. Именно мерзком. Этим самым ртом она отказала ему, отговаривала, осуждала его поступки. Больше никогда её грязный рот не скажет и слова против. Сэллоу получал нечеловеческое удовольствие не столько от её движений, сколько от осознания своей власти над ней. То, что Мэллори зависима от Хиатуса, перестало будоражить тогда, когда она отказалась от него почти на полгода. В тот момент он даже испугался — вдруг, она больше не попросит у него дозу или же просто сдохнет? Но нет, как же велика была его радость, когда она наконец сдалась и преклонила голову. Теперь же, ко всему прочему добавилась телесная власть — отыметь во все дыры, оставить следы ногтей и зубов, вытрясти всю душу из этого никчёмного тела. Тéльца. С каждой минутой ему хотелось большего. Он удовлетворялся одним, тут же жаждая испробовать следующее. — Смотри в глаза. — Себастьян потянул двумя пальцами за её подбородок, приподнимая. Амелия долго не открывала глаза, а когда его терпение было на исходе, внезапно распахнула их и уставилась, как немая глупая рыба. В её зрачках плескалась натуральная чернота. Тлел уголь. Взлетали чёрные вороны. С заткнутым членом ртом она смотрелась куда интереснее, чем когда болтала без умолку, строя из себя самую, блять, умную. При этих мыслях в Сэллоу вновь взыграл гнев. Он вдруг вспомнил, как она вечно отчитывала его, спорила с его решениями, пыталась гнуть свою линию. — Хорошая девочка, — прохрипел он и, схватившись за её взмокшие волосы на затылке, потянул голову вниз, пока член не выпал из её раззявленного рта, а на белках не проступила красная сосудистая сетка. Прозрачная слюна стекала с её губ по подбородку к изогнутой тонкой шее. Она смотрела волком, будто это она держит его за волосы, а не наоборот. Себастьяна это повеселило, и он с хохотком разжал пальцы. Сдул со лба чёлку, кивнул в сторону. Амелия проследила за его взглядом и увидела огромную мраморную плиту, подпёртую четырьмя низкими колоннами. Вопросительно посмотрела на Себастьяна, но тот проигнорировал её и прошёл мимо, сверкнув бледным задом. «Надо было откусить тебе член», — со злостью подумала Амелия и поднялась, отряхивая покрасневшие колени. Во рту осталось чувство чего-то лишнего, странного, ранее незнакомого. Она провела языком по гладким зубам и нащупала кровоточащую ранку в углу. У крови изменился вкус, но сейчас её это нисколько не настораживало. — Ложись. — Себастьян повёл плечом, отчего расстёгнутый ворот рубашки открыл его острую ключицу. «Да он исхудал», — с удивлением обнаружила Амелия. По её позвоночнику пробежал холодок. Может, он тоже сидит на Хиатусе? Но с чего бы?.. Она смиренно подошла к пыльной плите и легла на неё корпусом под нажатием Себастьяна на лопатки. Он нагло задрал её школьную юбку и ловко расправился с многочисленным бельём. Настал тот самый сладостный миг, ради которого она жила последние пару лет — Хиатус вдарил в голову ослепляющей и одурманивающей эйфорией. Ещё ничего не почувствовав внутри себя, она тонко простонала, запрокинув голову. Серая комната, где не было ни одного яркого пятна, заиграла красками, заискрила и запахла цветами. Чертовски приятно кружило разум. Сэллоу не церемонился — грубо развёл её ноги в стороны и коснулся пальцами горячей пульсирующей плоти. — Не боишься? — спросил он, готовый войти. — Я не девственница. — Как мило. И кто же этот бедолага? Неужели Уизли? — Твой покойный дядюшка. Себастьян оторопел от такой неприкрытой колкости. Вставил резко, причиняя ей боль. Наказывал за язык без костей. Но Амелии было наплевать, она больше не чувствовала себя безвольной овечкой — Хиатус творил чудеса. Постепенно боль и неприятные ощущения притуплялись, и стало даже приятно. Её это напугало — когда-то Себастьян заставлял её сердце трепетать от предвкушения встречи, совместных приключений и занятий. Последнее же время он вызывал лишь страх и ненависть. И вот, она ловит себя на том, что еле сдерживает искренние стоны от его толчков и горячих пальцев на её бёдрах. — Почему молчишь? — Себастьян лёг на её спину животом и обхватил рукой шею. Чуть нажал, открывая челюсти. — А ты уже начал? — насилу справившись с его хваткой, выдавила она. Себастьян устало хмыкнул и отдёрнул от себя её острый подбородок. «Вот сука», — без злобы подумал он. К его удивлению, это никак не задело его и не взбесило, а наоборот, возбудило. Он рывком перевернул её и положил спиной на плиту. Растянутый школьный свитер задрался, оголив её живот. На нём остались тёмные следы пыли. Они выглядели, как запёкшаяся кровь от многочисленных ран. Себастьян нащупал свою палочку рядом с Амелией и безотчётно применил Диффиндо. Мягкая ткань моментально разрезалась пополам, затронув нежную кожу. Вдоль всего корпуса, прямо посередине протянулся тонкий, почти невидимый порез. Через мгновение на нём образовалась рубиновая роса. На контрасте с белой кожей она выглядела, как рассыпанные по свежему снегу ягоды. Амелия даже не пискнула. С любопытством разглядывала живот, покрытый мурашками. У Сэллоу при виде даже маленькой капли крови выделялась густая плотоядная слюна. Почему? Он не знал наверняка, но догадывался. Ему почудилось, будто во рту выросли наточенные охотой клыки. Как же ему хотелось сырого мяса. Амелия не испытывала страха, её била дрожь неизвестности и любопытства. Что будет дальше? Чем всё закончится? Себастьян надавливал на низ её живота, когда входил глубоко, чтобы почувствовать себя внутри неё. Это казалось ей дикостью, но вместе с тем чем-то опьяняюще-странным, особенно его голодный взгляд, направленный на кровавую дорожку на её теле. Она на секунду прикрыла веки, и именно в тот момент что-то сильно обожгло её кожу под грудью. Раскрыв в ужасе глаза, она судорожно глотала воздух ртом. «Это не так больно, как Круцио», — то и дело вертелось у неё на уме. Амелия даже не могла видеть ожог, оставленный Сэллоу с помощью Инсендио, но огонь словно опалил её рёбра и даже позвоночник. Себастьян навис над ней, пристально рассматривая то, что сделал. Она не успела возмутиться, как его холодный язык коснулся пылающего жаром шрама, будто наложив невидимую повязку. Тело отозвалось непривычной ей вибрацией. Ей было… приятно? Перемена огня и холода вызвала именно тот эффект, который подразумевал Себастьян. Он почувствовал, как она вся сжалась вокруг его члена, а затем резко расслабилась, забилась в нехватке воздуха, вцепилась пальцами в плиту под собой. Амелия заёрзала, заметалась, что-то бормоча, раскидала волосы по пыльному мрамору. — Не дёргайся, дура! Ты мне член сломаешь. — Себастьян придавил собой её бёдра и покрепче прижал её запястья к камню. — Было бы там что ломать, — с глупым смешком взвизгнула она и клацнула зубами. «Ну точно дура», — молча поразился Себастьян и толкнулся в неё, вбивая в плиту. Амелия от неожиданности прикусила язык и сморщилась от боли. Тогда Сэллоу увидел тончайшую тёмно-алую дорожку, бегущую из угла её рта к уху. Его смутил цвет крови, она была почти чёрная. Не думая, он поднёс к её губам большой палец, чтобы стереть кровавый след, но Амелия внезапно хищно улыбнулась и взяла его в рот, туго обхватив губами. Она смотрела в упор, даже не моргая, посасывая, смакуя его палец, обмазанный кровью. Она горчила, но даже это не смутило Амелию в приступе эйфории от Хиатуса. — Ел овсяное печенье? — Она смешно нахмурилась, пробуя вкус на языке. Себастьян уже тянулся к мантии, чтобы достать из кармана десерт, утащенный из гостиной. — Буду дрессировать тебя, как собачонку в цирке. Амелия в предвкушении закусила нижнюю губу, сверкая глазами. Пока Сэллоу протягивал ей печенье, оно раскрошилось на её живот, вызвав лёгкую щекотку. Она хотела смахнуть с себя крошки, но Себастьян перехватил руку. Смотря исподлобья, он принялся вбирать губами печенье прямо с её голого тела, едва к нему прикасаясь, тем самым дразнил ещё больше.VI. TIMOR
Когда с печеньем было покончено, Амелия уже почти полностью расслабилась, отдалась моменту, такому тягучему и вязкому, доверилась Сэллоу вновь, но вдруг ощутила на лобке подозрительные шевеления, неприятно щекочущие кожу. Она осторожно подняла голову и с опаской поглядела вниз. Чёрный, как смоль, мохнатый толстый паук топтался по ней — вмиг оцепеневшей от страха и ужаса. Сэллоу прекрасно знал, чего больше всего на свете боится Мэллори. Его никогда не перестанет это удивлять: девчонка, которой по счастливой случайности достался редкий дар, боится пауков! Даже не акромантулов в Запретном лесу, а обычных, безобидных, сука, пауков! Он не смог сдержать ядовитой ухмылки — это ещё больше выбило Амелию из колеи. — Что за херня? — сдавленно проскрипела она. — Чего ты добиваешься? — Чтобы ты молила меня о смерти, забыла? Себастьян взялся за палочку и начал управлять пауком так, чтобы тот постепенно приближался к лицу Амелии. Когда он бежал по животу, её внутренности стянуло в узел и чуть не вырвало. Когда он прошёлся своими волосатыми лапами по груди, у неё от страха и отвращения едва не остановилось сердце. Когда же паук перебирал лапами по ключице, заползая на напряжённую шею, Амелия не вытерпела и закричала. Завопила. Следом раздался сумасшедший хохот. Себастьян наслаждался её страхом, буквально пил его, как воду в жаркий летний день. В его глазах Амелия видела бездну, куда она проваливалась. «Нет, — подумала она. — Я там уже давно». В момент, когда ей стало максимально страшно, неистово загорелись пальцы. Она в ужасе подняла руки на уровне глаз и увидела, что от них исходит синий свет. — Древняя магия, — прошептала она в исступлении. — Как давно я не чувствовала её… Волна радости постепенно сменилась горьким разочарованием и скорбью — она променяла свою уникальную силу на чёртово зелье! И кто в этом виноват, Сэллоу? Как же. — Как думаешь, почему она возвращается к тебе только с Хиатусом? — почти пропел Себастьян, поглаживая в ладонях паука. — Потому что он наполняет меня силой. — Амелия ответила без промедлений, поскольку никогда в этом не сомневалась. Она приподнялась на острых локтях и сморщив лицо наблюдала за милованием Сэллоу с мохнатым чудищем. — Какие мощные ингредиенты, должно быть, у этого Хиатуса… — Он бросил на неё лукавый взгляд. — К чему ты ведёшь? — Думаю, ты уже догадалась. Старательно выстроенная крепость «незнания» и «наивности» начала рушиться кирпичик за кирпичиком. Амелия задохнулась правдой, проснувшейся от слов Себастьяна. Память сильно подводила её с того момента, как она подсела на Хиатус. Иногда ей могли явиться внезапные воспоминания многолетней давности, а порой она не могла вспомнить, что было вчера. Это устрашало. Вводило в ступор и панику. Поэтому она договорилась сама с собой, что не будет этого замечать, не будет рыть подсознание, чтобы добраться до правды. Ей казалось, если она встретится с ней лицом к лицу, то не сможет дальше жить с этим камнем вины и сожаления на шее. — Смотри, как умею, — как-то по-детски озорно воскликнул Сэллоу и коснулся её голой щиколотки. Синий огонь паутиной пополз к колену, вызывая невыносимую боль. Но невыносимее было то, что её догадки оказались верны. Себастьян забрал у неё силу, но… — Как?! — после того, как боль утихла, выкрикнула она. Он проигнорировал вопрос — считал ответ слишком очевидным. — Она, — взмахнул синим пламенем в воздухе, — помогла нам выжить. — Его безумная улыбка наводила необъяснимую жуть. Амелии стало вдруг зябко и одновременно душно в этой комнате. — В каком смысле?VII. SEPULTURA
— Ты скоро сама всё увидишь, — приглушённо отозвался Себастьян и вожделенно провёл вспотевшей ладонью по животу Амелии выше к проступающим рёбрам. — Как клавиши, — жадно произнёс он. — Сыграем похоронный марш? Надавил всем своим весом, что Амелии стало трудно дышать. Она скользила встревоженным взглядом по его перекосившемуся от необъяснимой злости лицу. — Анна так долго болела, — не своим голосом зашипел он. — Она могла бы жить… — От…пусти… — Амелия коснулась дрожащими пылающими пальцами его пульса на шее. Ей в подбородок тут же уткнулась его палочка из орешника. — Помнишь его? — её кончик остро вывел контур шрама от Круцио — очередного напоминания о болезненном прошлом. Амелия несмело кивнула, почти теряя сознание. Та боль была нещадной, нестерпимой. Её невозможно забыть. — Хочешь ещё? — продолжил Сэллоу и сильнее ткнул палочкой. В ответ получил протестующее мычание. — Знаешь, как бы я тебя убил? Он отпустил её, окинул оценивающим взглядом и как ни в чём не бывало сладко потянулся. — Авадой? — осторожно спросила Амелия и украдкой посмотрела на пол в поисках своей палочки. — Это слишком просто и легко для тебя. — Себастьян принялся выводить пальцем какие-то символы на пыльной плите. — Я бы сделал глубокий надрез, — провёл прямую вертикальную линию, — сломал рёбра. Вытащил бы сначала сердце. Растоптал его, чтобы оно стало похожим на фарш. Амелия вросла в плиту от ужаса, который вселял его ледяной голос. Он говорил так, точно делился будничными вещами, и это устрашало больше всего. — Лёгкие проколол бы наточенным ножом, а печень съел. От неожиданности к горлу Амелии подступила тошнота, и она свесилась к полу, часто дыша. Жгучая рвота пошла не только ртом, но и носом, она стала задыхаться и конвульсивно откашливаться. Себастьян при этом внимательно наблюдал, а его отчего-то бледные губы растягивались в широкой улыбке. — Страшно? — громко спросил он. — Представь, как было страшно ей! — Стукнул себя в грудь кулаком. На его потемневших глазах выступили слёзы. — Я… Это… Не моя… вина, — насилу отозвалась Амелия. Сэллоу никак не отреагировал. Он сжимал в руке какой-то камень и явно чего-то ждал. Вдруг силы снова начали покидать Амелию: она ощутила резкий приступ головной боли, в глазах стало темнеть, а во рту пересыхало от голода и жажды. — Хиатус… — в мольбе прошептала она Себастьяну. — Он тебе больше не понадобится. — Сэллоу грубо схватил её за лодыжку и потянул с плиты. Амелия, совершенно голая и ослабшая, не могла найти сил для сопротивления. Себастьян это знал и вовремя воспользовался. Он подтолкнул её к выдвигающейся стене, через которую они всегда попадали в эту комнату. — Выходи, — приказал он. — Я же голая, — пролепетала Амелия. — Иди. — Он смотрел исподлобья, верхняя губа чуть подрагивала в еле сдерживаемой усмешке. Амелия поплелась на выход, опираясь о сырую стену. Оказавшись в широком коридоре, она не поверила своим глазам. Ноги подкосились, и она упала на колени, сгорбилась, заозиралась по сторонам. Всё вокруг было завалено гниющими телами. Они лежали друг на друге вперемешку, поэтому в глазах пестрило жёлтыми, красными, зелёными и синими галстуками. К стенам прилипла запёкшаяся чёрная кровь. Над потолком кружили мухи, а привидения плавно летали туда-сюда, будто не происходило ничего необычного. Кислый запах гнили и разложений вдарил в ноздри, вызвав новый приступ рвоты. Амелия обнимала себя за плечи и тряслась: от холода, страха и ужаса. Себастьян, уже одетый в брюки, босыми ногами зашагал вперёд прямо по скользким кишкам, размозжённым черепам и вздувшимся мозгам. Его пятки чернели от крови, лужами растекающейся по полу. Голову Амелии пронзила яркая вспышка давнего воспоминания: забитое Больничное крыло, наглухо запертые двери и мешки с травами по всей школе. Ребята, чья кожа покрыта тёмными пятнами, их потухшие глаза и выпирающие кости. — Как?.. Как это произошло? Почему я ничего не помню?! — Её тонкий голос срывался на истошный крик, летящий в спину Себастьяна. Он остановился, медленно развернулся и запрокинул голову, глядя в потолок, по которому расползлась плесень. — Всё. Ради. Анны. — Отчеканил заученную фразу, а в глазах ноль эмоций, только тёмная-тёмная пелена. — Хочешь ещё Хиатуса? — Издевательски гоготнул, тряся в воздухе маленьким флаконом. — Убей меня. Воздух полнится жаром и пеплом от всепоглощающего огня, оттого густеет и не даёт вздохнуть. Сквозь дымную пелену невозможно разглядеть даже своих рук, зато прекрасно различимо множество цветных молний от заклинаний. Кураж, на котором только и держались её ноги, сходит на нет, и теперь она ясно понимает, где находится: на грани жизни и смерти. Могущественного багрово-красного дракона не видно, но отчётливо слышно: его тяжёлые шаги, под которыми крошится земля, его испепеляющее жуткое дыхание. Она ломается. Падает на стёсанные в кровь колени и ждёт. Зажмуривается и отсчитывает последние минуты своей жизни. Вдали слышится хруст и череда гулких ударов. Амелия неохотно поднимает глаза, всматриваясь в пыльную завесу. — Pestis! — взревел Ранрок, падая в бездну.