Дым в небе

Ветер не задувал в лощину. Грязный плащ совсем высох, и ненадолго Гвину стало по-настоящему сухо и тепло, как не бывало уже много ночей. Ясная ночь, накрывшая предгорья, казалась жестокой насмешкой; не то над положением мага, не то и над всей его жизнью. Звёзды мерцали высоко в небе, но он больше не повторял их равнодушные имена, он хотел их забыть, быть так же далеко… Ещё дальше. Дым в небе извивался и таял, гоблины у дальнего костра делили нечто, о чём Гвин предпочёл бы не думать, но он слишком долго смотрел вверх, неважно, на звёзды или на дым, на молнии или птиц. Теперь он должен был больше смотреть под ноги и по сторонам, но, честно говоря, он предпочёл бы умереть. Однако это было больше не в его власти. Грубая верёвка натирала шею, синяки, царапины и мозоли тоже причиняли беспокойство, однако и вполовину не так болели, как зияющая «дыра» в самой сути вещей — утраченная магия, проигранная ставка, неразумнейшая потеря. Гнев привёл его сюда, в это место, и оставил пленником победителя, но в Гвидионе больше не осталось гнева. Или надежды. Или чистоты. Однако он ел то, что давали. Шёл. Проваливался в беспамятство, которое заменило дорогу снов. Терпел тычки гоблинов, и… другое. Прошло только две луны, и будто целая жизнь — утекла, как вода сквозь пальцы. Нет, не как вода — как сухой песок. Гоблины могли бы убить его и съесть на ужин, в конце концов все знали, что гоблины не прочь отведать и друг друга. Но не они были тем, что держало на дрожащей грани между дневным равнодушием и ночным страхом. Он проиграл, проиграл всё — и теперь знал своего давнего соперника гораздо ближе и лучше, чем хотел бы. Теперь. Не имея ни магии, ни воли, ни гнева. Лошади. Голоса, переменившийся ветер. Похоже, после пары ночей отсутствия Колдун вернулся в лагерь. Гвину сразу стало холодно снова, хотя он знал, не мог забыть, что аура Колдуна была скорее средоточием тёмного жара. Холодно было только тому, кто не мог ни защититься от него, ни впустить эту тьму. Мысли путались уже только от одного далёкого присутствия Колдуна. Когда-то Гвин не боялся его, не то чтобы совсем, но не испытывал ни удушающего страха, и других недостойных чувств. Потом, проиграв поединок, и попав в плен — он боялся. Одну луну, или больше — долгую, как целая жизнь. Потом он… вступил в страну равнодушия, но страх не исчез, лишь приобрёл причудливые формы. Дым в небе в ясную ночь. Река песка из руки. Колдун сел напротив так тихо, словно из земли бесшумно вырос ещё один камень. Сердце Гвина замерло, а потом разогнало кровь слишком быстро, и Колдун, наверное, услышал: его тёмные глаза улыбнулись, красивый, жестокий рот — тоже, не размыкая губ. Проигранная магия создавала противоестественную связь, Гвин мог не смотреть, но знал о Колдуне и его настроении так много! Особенно когда тот был рядом. Рядом было страшно, но вдали от Колдуна — не оставалось ничего. Страна равнодушия, пустыня без снов, которую, казалось, не пересечь. Кто знает что там, на другой стороне. Пока что Гвидион был здесь и дрожал. Его и вправду начало трясти, от одного присутствия другого мага — человека, существа — огромного, как по сравнению с приземистыми гоблинами, так и с обычными людьми. Теперь Гвин знал — Колдун и вовсе не был рождён человеком, в отличие от него самого. Было что-то странное и в острых, инаких ушах Колдуна, в его обаятельном жестоком лице. Чуждая красота, которую не уменьшал давний шрам, пересекающий бровь, скулу и угол губ. У Колдуна было такое лицо, в которое невозможно не смотреть — если ты не успел убежать. И такие пугающие руки — идеальной формы, большие и искусные — с кожей, навсегда почерневшей по самые локти, хотя сам Колдун всегда был бледен, как Луна, в гладких реках чернильных волос. Глядя на бледность и черноту Колдуна не верилось, что он мог быть когда-то обычным ребёнком, светловолосым, как все дети, или рыжим, как Гвин, чьи волосы со временем потемнели, а голубые глаза выцвели в бесстрастный серый. Гвин больше не был красив, что бы не говорил ему Колдун в прошлую Луну. В любом случае все эти слова были ядовитыми стрелами и кусачими путами — тем, что связывало и ломало исподволь, вполне открыто, но неотступно. Но почему Колдун не убил его? Почему? Сколько ещё всё это будет длиться? — Пожалуй, тебе есть лучшее применение, чем мёрзнуть вдалеке от костра, — сказал Колдун, натянув намотанную на руку верёвку так сильно, у самого горла, что Гвин подумал о многом, но не о том, что случилось потом, — поможешь мне в небольшой задаче, для которой не годятся гоблинские колдовские камни и перья. ~~~ Много позже, отмывая руки и всё, что позволяло время и недоброжелательный гоблин-надсмотрщик — в холодной воде ручья, маг уже не чувствовал ничего — он устал удивляться. Просто устал. И утомительный ритуал, в котором он участвовал как прилежный помощник… Всё это было слишком. Но магия. Его магия, которой он снова мог прикоснуться… Применение. Вот для чего он был здесь. И оцепенение равнодушия. В будущем он хорошо поймёт, как был не прав. Он так ошибался! Стоя в ручье и думая что польза это всё, в чём нуждается Колдун. Нет, куда больше он нуждался в преданности, и он знал, как её получить. Или быть может, Гвидион был «испорчен» с самого начала? Потому что оказался тем, кто в итоге дал своему врагу всё, чего бы тот не попросил, и немного больше, чем мог бы дать кто-то более… Целый. Здоровый. Благоразумный. Да, наверное он всегда был немного сломан, ещё до того как проиграл — и магический поединок, и битву за собственную душу и волю. Потому что как бы иначе он стал со временем сожалеть о тех ночах, когда Колдун дарил ему не только боль? О том, что они закончились так быстро — ведь со временем Гвин изменился. Больше не был хорош для… Для некоторых вещей. Но он научился совсем другим. Так далеко от прошлой чистоты, насколько это возможно. Но он пересёк Страну Равнодушия — и увидел далёкие беззвёздные берега новых земель.