***
День сменял другой… И каждый раз Марья Кирилловна оставалась пленницей своих мыслей. Она проживала жизнь затворницы, лишенной радости и смысла. Ничто не могло порадовать или привнести в ее будни хоть какую-то искру счастья. Бессмысленные балы стали рутиной, куда ее наряжали, словно безвольную куклу. Она стояла среди толпы, окруженная людьми, но ощущала себя до жути одинокой. Постоянные обеды были лишены вкуса и наслаждения. Марья Кирилловна сидела за столом и глотала еду, считая часы до конца. Все разговоры были пустыми и бессмысленными. Они ограничивались поверхностными банальностями и формальными любезностями. Она чувствовала себя отчужденной от окружающего мира. Внешние развлечения не доставляли ей удовольствия, а обыденность обедов и бесед не предлагала ничего нового или стоящего внимания. Старый князь за прошедшие два года сильно постарел и исхудал. За это время он видел свою супругу редко, ибо туберкулёз, подхваченный им непонятно где, уже год не даёт ему покоя. И, дабы не беспокоить Марью Кирилловну своим болезненным видом, он специально отвёл ей комнату подальше от своей. Но за это время Марья Кирилловна начала привыкать к князю и его дому. Она старалась хоть как-то облегчить его страдания. По утрам она читала Верейскому, а вечером приносила ему чай. Чувство долга не давало ей отринуть боль и страдания этого нуждающегося в заботе человека. И она, покорно приняв на себя обязанности сиделки, меняла подушки, время от времени поправляя голову больного, лишь изредка позволяя скатиться одинокой слезе, в память о несбыточной любви.***
Тем временем, Марья Кирилловна неспешным шагом шла в противоположное крыло имения, чтобы проверить своего супруга. Прикрыв за собой большую резную дверь, она прошла по комнате. Дорогая софа стояла спиной ко входу. В желтой, сухой руке графа лежала марля с пятнами крови. Верейский слегка повернул голову, открывая вид на бледные губы и тусклые глаза. Князь не мог не отметить, как судорога прошла по исхудалому лицу Марьи Кирилловны. И, чтобы ещё больше не смущать супругу, он отвернулся. Кашель разорвал ему горло. Княжна поставила медный поднос с графином на тумбочку, помогая Верейскому выпить. — Как ваше здоровье, граф? — Более-менее, благодарю. Марья Кирилловна, присядьте, - голос его скрипел и надрывался при каждом сказанном слове. - Как вам известно, туберкулез уже больше года терзает мое немощное тело, и мои шансы прожить ещё хотя бы месяц очень невелики. Марья Кирилловна молча слушала его. Несмотря ни на что, ей было жалко этого больного, потухшего у неё на глазах человека. Хоть она и не стала светской дамой, она осталась Машей, Машей Троекуровой, заботливой, сострадающей. — Уездный лекарь вообще считает, что это счастье прожить столько, в моем-то возрасте, - он прижал марлю ко рту, она окрасилась в темно-багровый цвет. - Возможно, - он вздохнул, – возможно эта последняя наша с вами встреча, Марья Кирилловна, - он многозначительно помолчал. — После моей смерти вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, но… –кашель заставил его согнуться чуть ли не пополам, - но, Марья Кирилловна, прошу вас, относите по мне траур, как предписывает того церковь, это единственная моя к вам просьба, а после – вы свободны. — Мне жаль, граф, что мы так и нашли с вами общее счастье, но я благодарна вам за то время, что вы мне посвятили, вы сделали все, что предписывает супружеский долг. Надеюсь смерть ваша будет легкой. Она вытерла окровавленные руки графа, поцеловав его в лоб.***
Холодная осенняя погода разочаровывала своими заморозками. Карета тряслась на мощеной дороге. Марья Кирилловна, как и обещала, покорно носила предписанный церковью траур. Все наследство, включая имение, досталось княжне. Коляска остановилась, и старенький лакей открыл перед юной овдовевший княжной дверцу, подал ей свою руку, помогая выйти. Её маленькое аккуратное тело выскользнуло из кареты. Ветер бесстрастно обдувал темный подол дорожного платья. Из-за сердечного порыва она решила пожертвовать большую часть обретенного состояния в «Благодетельное общество» по помощи бедным. — Прошу вас, примите это, - сказала она на чистом французском языке, - тут пять тысяч рублей. — Ваше имя, сударыня? – санитар, бережно убрал полученные от княжны деньги. — Княжна Марья Верейская. На неё посмотрели два больших карих глаза. — Маша… В санитаре она узнала потерянного ей когда-то Дубровского.