Ты - яд.

Во мне что-то сломалось. Кажется, я больше тебя не люблю. Или это мне так только кажется? Прошел месяц после нашего последнего разговора по телефону. Ты, как всегда, говоришь мне столько всего – хорошее слишком умело сочетается с ушатом вылитого на меня же говна, и я даже не могу обижаться. Под неприятными эпитетами ты говоришь, как тебе кажется, правду. Только какая она – эта правда? Неведомо никому, даже тебе. Поразительно, как ты умеешь находить ложь в абсолютной правде, в самой истине, и при этом не видеть лжи там, где тебе наврали с три короба... Это поразительно, это талант – тебе преподносишь истину на блюдце, на ладонях, - бери, – а ты говоришь: «Не-е-е, ты пиздишь». У меня все чаще опускаются руки, я устаю. Странные чувства одолевают сердце, бушуют в душе после нашего общения – с одной стороны, мне безумно интересно с тобой общаться. Ты начитанный, образованный человек, много знаешь, ты – просто кладезь информации на любой случай жизни. Пишешь стихи, музыку, лечишь людей – ты врач, каких поискать, от Бога. Мата знаешь столько же, сколько и молитв – не думайте, что мало, он, как оказалось, весьма разнообразен в русской речи. Мы можем беседовать по двенадцать часов по телефону, и не устанем. Не просто так о чем-то болтать, а обсуждать что-то действительно интересное. Обсуждаем русскую культуру, живопись, архитектуру. Многое знаю я, многое знаешь ты, но, когда ты что-то забываешь, я мгновенно восполняю пробел. Летом мы беседовали на тему живописи, графики и архитектуры, рассказываешь мне про Шехтеля – того самого, который построил Ярославский вокзал в Москве и кучу всего прочего, даже не имея диплома архитектора. Говорим о Врубеле, о Куинджи. Ты не можешь понять, как я могу знать то, что знаешь и, тем более, любишь ты. Как взгляды на жизнь и даже музыкальные вкусы могут совпадать при такой разнице - у нас все-таки огромная пропасть - начиная со среды, где воспитывается индивидуум, заканчивая окружением, где формируется личность. Про разницу в возрасте я даже не заикаюсь. Сорок пять лет. Похоже, удалось переплюнуть даже Пугачеву и Галкина – у них-то всего двадцать восемь! Мне безумно с тобой интересно. И кайфово. Время словно стирается, когда я сижу рядом с тобой на кухне. Ты много куришь, а я-то не курю вовсе! И терплю этот въедливый запах табачного дыма, который даже отстирывается от вещей с большим трудом, лишь бы побыть с тобой рядом, побеседовать. Раньше мне запрещали с тобой общаться – думали, что, глядя на тебя, я тоже научусь курить и пить. Как бы не так. Только вот, общаясь с тобой уже семь мучительных и одновременно радостных лет, тяги к алкоголю или куреву так и не появилось, слава Богу. Ты для меня – как прививка. Говорят, что бармены, работающие в барах, сами в жизни не пьют – они видят, как наклюкивается человек, и эта ситуация внушает бармену отвращение. Это только говорят, я не знаю, как на самом деле. Но, наверное, часть правды в этом есть. Много раз приходилось тащить тебя на себе и извиняться у прохожих за твое пьяненькое поведение. И после подобного не возникало желания выпить, у меня выработалось равнодушие к алкоголю – так, в новый год, чисто символически, бокал. К слову, когда я возвращаюсь домой после наших посиделок, меня немного потряхивает от переизбытка эмоций и даже поднимается температура – ты буквально травишь меня едким табачным дымом и легкое отравление выливается в жар. Иду в душ, потом ложусь пластом на кровати. Много сил отбирает общение с тобой. Но и дает тоже – много. Ты даешь мне такую долю знаний, какие я порой забываю – они спят где-то глубоко, пока не возникнет триггерная ситуация, и я мгновенно вспоминаю – что, для чего, как. Ты мой учитель, наставник, друг, родитель. Я тебя люблю сложной платонической любовью. Ты сильный человек – никогда ни к кому не привязываешься. Или отсутствие каких-либо привязанностей — это наоборот критерий слабости? И то, что впервые за много лет, по твоим же словам, кто-то так сильно тронул твою ранимую душу кажется тебе чем-то недопустимым, ты пытаешься активно от меня избавиться, сделать все, чтобы уничтожить мои хорошие чувства – наивно надеешься, что я на тебя обижусь и отстану. Но я тебе все прощаю, сразу – Бог тебе судья. Не я. Я лишь могу поплакать – твои обвинения не просто необоснованные, глупые, но и жестокие – они заставляют меня рыдать, вгоняют в такую депрессию, что мир не мил. Ведешь себя не просто садистски, зверски, пытаясь не пойми, что себе же доказать, а затем, как ни в чем не бывало, когда мне пришлось смириться и поднять лапки к верху, появляешься снова на пороге моей жизни – улыбаешься, шутишь. И вроде бы все окей. Ты – манипулятор. Да. Но, страшно, что неосознанно. И эти манипуляции притягивали меня к тебе ближе, пока почти не загнали в пропасть. Когда-то, семь лет назад, ты, будучи отличным врачом-онкологом, спасаешь меня от смерти – лечишь меня. Врачи никак не могли понять, что же со мной – почему вдруг образовалась огромная опухоль, какой диагноз ставить, и главное – куда делась эта восьмисантиметровая хрень из моего тела всего за месяц. А ты сразу, лишь посмотрев анализы, ставишь верный диагноз. И лечишь… Все относятся к твоим словам скептически, но когда диагноз посредством биопсии все-таки подтверждается другими врачами, назначают восемь курсов химиотерапии – так надо. На примере мамы, которая умерла от рака, понимаю, что самое страшное в онкологии – это способ ее лечения. Для меня это самое худшее, что могло случиться в жизни. Поразительно, но лекарство в твоем лице, которое изначально было призвано помочь (ведь первоначально именно это и было причиной, почему нас познакомили) переросло в яд, который медленно, но верно травит мою душу на протяжении семи лет. И организм настолько пропитан этим ядом, что не может без него – он стал его частью. А ведь временами он перестает действовать токсично и снова превращается в лекарство, которое приятной негой распространяется по всему телу, которое снова латает мне раны, которые тобою же и нанесены! У нас с тобой с первой встречи завязывается какая-то нить, какая-то связь. Я могу подумать о тебе, и ты сразу звонишь. Мы крайне тепло относимся друг к другу, и это – только после первой встречи! Ты даешь мне стимул жить, внушаешь мне мысль о выздоровлении, буквально исцеляешь своей любовью, заботой. И я прошу тебя не оставлять наедине с химиотерапией потому что знаю, что это самый поганый, самый сложный период. Но… ты все-таки бросаешь меня, предварительно запустив механизм выздоровления, который даже при секундном глупом необдуманном желании не в силах остановить... Формулировка одновременно простая, но мне непонятная «не могу смотреть, как ты болеешь». ШТА? И все прелести химиотерапии я проживаю в глубоком одиночестве – как физическом, так и моральном. Мне было плевать на все негативные последствия химии, на то, что раскрошились зубы, что рот весь в язвах, и вены лопались. Мои слезы текли только от мысли, что ты не со мной. Это предательство? Не знаю. Все это удалось бы пережить в стократ легче, будь ты рядом со мной. Я уважаю твое право выбора, уважаю эту жестокую попытку отойти в сторону и полностью закрыться. Спасибо моей собачке – появившись в жизни, он стал единственным стимулом подняться с постели – его надо кормить, поить, выгуливать, воспитывать и играть. Говорят, если Бог хочет наказать человека - он посылает ему рак. Наверное, у меня есть право утверждать, что это не так. Поверьте мне на слово, нет такой задачи наказать - хуже, чем совесть человека ничто не накажет. А вот задача, чтобы человек одумался - да. Или он - или его близкие. Чтобы поняли что-то, осознали. И само по себе общение с тобой для меня тоже урок - нельзя настолько растворяться в человеке, нельзя... Урок, который я запомню надолго. Знаешь – это очень больно, смотреть, как умирает огромная любовь. И я ничего не могу с этим сделать. Пусть и платоническая. Больше я тебе не верю… Доверяю, как врачу, но не как человеку. Вот такой парадокс. Все эти семь лет общения – безумных качелей, так меня воспитали, что, кажется, больше не заденет никто и ничто… Но, это, конечно, кажется. Броней обрасти так и не получилось. Спасибо Всевышнему за то, что послал мне тебя – вряд ли в моей жизни будет такой же яркий человек, как ты. Будут другие – потому что все мы – другие. Но не ты. И, может быть, слава Богу. Безусловно, я тебе помогу, если будет нужно. Храню в своем сердце и памяти все то, доброе, что было семь лет. Во мне что-то сломалось. Кажется, я больше тебя не люблю. Или это мне так только кажется?..