Вопреки

<< Как же порядком это всё надоело >> – наверное, самая частая мысль в голове Вени. Даже не так. Скорее, эта мысль просто менее писимистичная из всех. Горе-писатель, бедный человек, несчастный интелегент – самые распространенëнные возгласы в адрес Вениамина. Другому человеку могло бы это показаться крайне некорректным или даже обидным, но в отличии от них, молодой человек понимал, что такие слова его описывают как нельзя лучше, словно и были созданы для него. На Веню нельзя было смотреть без внутреннего сожаления. Худощавый, очень скудно одетый, а на бледном лице его всегда было такое страдальчески-вымученное выражение, которое ничего кроме невероятного страдания не показывало. Кроме того всегда он ходил опущенным, разбитым. На тонких губах его никогда не появлялась улыбка, лишь полное отчаяние в больших карих глазах. Складывалось такое ощущение что его каждый Божий день пытают с утра до ночи. Вот просто - обнять и плакать. Хотя дело было совсем не в физических страданиях, а именно - в несчастной судьбе его, на которую он иногда жаловался, беседуя поздним вечером с кем-нибудь за бокальчиком вина. Нельзя было это назвать откровенным нытьём, ведь порой такие рассказы действительно цепляли слушающего, иногда даже доводя до немых слëз. Обычно целый день Веня проводил в каком-то забытии: бесцельно ходил туда-сюда по комнате, иногда не слышал того, как к нему обращаются, а как слышал, так сразу же резко вздрагивал, нервно озираясь по сторонам. И только поздним вечером в нëм просыпалась какая-то сильная тяга к действию. Иногда он уходил в неизвестном направлении от дома, шатаясь в темноте по всему району, а иногда писал грустные стихи, или же такую же грустную прозу. << О, как упоительно, как сладко то молчание в тиши, Как прекрасен оглушающий предсмертный свист, Какова же чудесна та искренняя слеза, что упала на тёмный гранит на мосте пред Невой... >> Странный отрывок, но как же хорошо он передавал всю боль, страдания, всё то, что сказать вслух не представлялось возможным. В моменты написания подобных текстов эмоции зашкаливали, руки тряслись. Хотелось рыдать, безутешно, горько, но рыдать, уткнувшись лицом в подушку. Подобные чувства не прекращались даже во время сна, отражаясь в чарах Морфея жуткими картинками и страшными сюжетами, только изредка сменяясь на какую-то литературную мешанину. Вот настолько было больно каждым день. Некоторым было действительно жалко писателя. Хотелось нежно положить его голову к себе на колени, параллельно заключая худое тело в тëплые объятия, успокоить, сказать что всё будет хорошо. Правда обычно что-то подобное делала разве что Марина, которая по своей натуре была крайне сентиментальна. Ей вообще было жалко всех людей на этой планете. У этой девушки было доброе сердце, и чистая душа, все это знали, даже удивлялись что остались ещё такие люди.

***

Веня заходит к себе в комнату, судорожно прикрывая деревянную дверь, что с тихим треском ударяется об косяк. Нервно сглатывает, снимая с себя уличное пальто. Избавившись от одежды, оставшись лишь в рубашке и брюках, он ложиться на диван, который ночью исполняет роль кровати. Сложно дышать. Кажется, что все стены неприлично сильно давят, сжимая до предела и без того маленькую комнатушку. Как противно от всего на этом свете. Такое чувство что весь мир настроен против тебя. Не хочется делать ничего, желательно просто тихо умереть. В голове появляется странная мысль о том чтобы сигануть в окно, а дальше бежать куда бы то ни было. Безумно, но почему-то сразу же заполняет все размышления, заставляя в таком порыве сжать уголок одеяла. И всё таки больно, даже сейчас. За что же такие страдания? Где он успел так нагрешить? – ответы на эти вопросы так и не приобретают хоть какой-то смысл. Просто больно в душе, да так, что хоть вешайся. – Привет, – в комнату без стука заходит Макс, резко открыв дверь, которая тут же звонко ударилась об стену. – Вень, ты зарядку не видел? – Нет. – сухо вздыхает писатель безразлично накрывая лицо подушкой. На это Максим лишь кивает головой, и поворачиваясь к двери чтобы уйти, в последний раз окидывает взглядом Веню, что так же неподвижно лежит. Почему-то вдруг сердце окутывает невесомое сожаление. Желание уйти в момент пропадает, хочется как-нибудь продолжить диалог. – Что опять случилось? – возможно несколько грубовато чем задумавалось, но главную мысль отражает. – Макс, отстань пожалуйста, голова болит... – хмыкает Веня отворачиваясь к стене. - У тебя вечно голова болит. – саркастически подмечает Максим, садясь рядом. На эту выходку писатель сначала в упор смотрит в голубые глаза напротив, а потом нехотя откладывает подушку в сторону. – Вень, что случилось? На тебе лица нет. – чуть более настойчиво спрашивает Макс. – Ни-че-го но-во-го. – устало, по слогам произносит Веня. – Всё стабильно, как всегда... – Опять книгу отказались издавать что-ли? – Хуже. У меня осталась всего неделя до срока сдачи книги про Ольгу. И при этом сейчас написано от силы пять страниц. – на последнем слове писатель горестно вздыхает, падая спиной на смятую простынь. – И при этом у меня голова так болит что хоть ложись и умирай... – Вень, – слегка потрясëнно начинает Максим. По необъяснимой причине сердце чуть ли не наливается кровью, а грудь сдавливает простое человеческое сожаление. – не надо так... Всё же может будет хорошо... – К сожалению не будет уже ничего... Макс же, не находя ничего лучше, по-дружески обнимает Веню, слегка притягивая его к себе, одновременно поглаживая по худым плечам. Писатель совершенно этому не сопротивляется то-ли из-за сильной усталости, то-ли просто не хотелось противиться таким своеобразным ласкам. – Всё будет хорошо, нельзя же так руки опускать... И книгу напишешь, и другую издашь... Всё будет, не переживай ты так... На это Веня ничего не отвечает. Но, спустя пару секунд позволяет себе небольшую дерзость – уткнуться носом в плечо Максима, удолетворëнно прикрыв глаза, при этом мерно дыша. << Может и будет, кто же знает. Наверное, вопреки всему, всё когда-нибудь будет хорошо >> – думает Веня непроизвольно погружаясь в сон, пока тëплые руки до сих пор покоятся где-то на его теле.