Иерархия подчинения

       — Нам нужно сбежать. — Не получится. Эти ошейники настроены так, чтобы ввести нам яд, как только мы переступим границу особняка. — Лучше уж так, чем стать подстилкой какого-нибудь ублюдка. Он делает шаг. И в то же мгновение Сынмин видит, как тело друга падает на землю, не пройдя и метра. На него, в ступоре стоящего неподалёку от той самой границы, падает капелька. Дождь. Небо орошает сухую землю своими слезами, оплакивает печальную судьбу ещё одного человека. Вот так быстро... Лишь пара секунд, чтобы обрести жалкое подобие свободы одному и потерять единственный лучик надежды другому. Но вместо надежды, в груди возгорается желание. Словно оно перенялось прямо от того бездыханного тела. И будет теперь маячить в голове навязчивой идеей. "Нужно сбежать". …。       Сынмин днями напролёт прожигает взглядом ненавистные стены своей камеры, пока в голове механизмы неустанно работают, пытаясь составить идеальный план побега. Решётку самому не открыть – током бьёт при малейшем касании. Через окно – не пролезет, да и высоковато. В момент, когда приходит дежурный, дабы проверить чистоту камер и состояние омег? Тоже не вариант – с дежурным всегда ещё два амбала в комплекте. Стоят и смотрят, чтобы никто лишний раз не дёрнулся. А если и посмеет кто, то стреляют сразу из пистолета транквелизатором. Никогда не промахиваются, глазастые ублюдки. Сынмин здесь не так уж и давно. Всего пять месяцев, за которые уже успел насмотреться разного... А здесь – это собственно где? В особняке одного важного господина, который раз в месяц устраивает аукцион. Представляет на нём как омег, так и альф, что так редки стали в мире полном бет. А богатенькие и избалованные извращенцы с горящими глазами и пеной у рта готовы выложить абсолютно любую сумму, лишь бы заполучить столь редкий товар. Мистер Пак – тот самый господин данного особняка – воспитывает альф и омег практически под один шаблон. Главная мысль, которую вселяет всем в голову – слушаться своего хозяина, подставляться, если ему это нужно и играть роль чуть ли не питомца, об которого можно вытереть ноги и на что тот не должен огрызаться, а наоборот, благодарить. Отвратительно. Сынмин кривится каждый раз, глаза закатывает, материт про себя, но молчит и не рыпается. Убьют же. И что, что редкий? У непослушных два пути: стать инкубатором, который выносит ребёнка господина или стать хуеприёмником, которого будут пускать по кругу. И если кажется, что первый вариант не так плох, то это правда только кажется. Сколько уже детей у Пака – не сосчитать. Всех выращивает по уже знакомым правилам, а после их также ждёт аукцион. Даже представлять не хочется, что собственного ребёнка будет ждать такая участь. Сынмин уже потерял друга перед прошлым аукционом и, на самом деле, теперь ему терять действительно нечего. Просто жить ещё хочется. Именно жить, а не выживать. Поэтому-то Сынмин и продумывает план побега, но на каждого в стенах особняка надет ошейник с чипом. Его снимают только после покупки, а если переступить черту в нём, то наступит мгновенная смерть. И, пожалуй, это единственная существенная проблема. Как только удастся избавиться от неё, сразу же найдётся путь – он в этом уверен. Только вот нужен ключ. — Помогите мне, доктор Хван. Ошейники – проблема не только "товара", но и работников этого особняка. Но есть те, кому Пак доверяет и не обязывает надевать это адово устройство. Каким образом данные лица заработали доверие? Это умалчивается. Доктор Хван Хёнджин является одним из них. Человек, который следит за здоровьем альф и омег, а также проводит проверки перед каждым аукционом, ведь Пак всегда предлагает не только редкий, но и качественный "товар". Хёнджин сам является альфой, но знает об этом только Сынмин. Однажды он случайно застал того за распитием блокаторов и теперь эта информация – его козырь. — Я не смогу отмазать тебя и от этого аукциона, даже не надейся, — холодно проговаривает Хёнджин, обрабатывая рану на коленке, которую Сынмин поставил себе сам. "Споткнулся и упал". Только Хёнджин знает, что это совсем не случайность. Он в последний раз промакивает ватой ранение, после чего вздыхает, зачёсывая очками волосы. Изящными пальцами он трёт переносицу, а взгляд поднимает на Сынмина. В противовес тону, Хёнджин касается тёплыми пальцами кожи около ранки и гладит ту осторожно. Несмотря на то, что он лишь доктор, который должен просто следить за здоровьем, он также может излишне бережно касаться, тепло обнимать и поддерживать в тяжёлых случаях. В отличие от других работников в особняке, в Хёнджине чувствуется душа и сострадание. Даже сейчас его взгляд пропитан сожалением. И Сынмин не знает встречались ли другие с такой стороной их холодного доктора. — Если ты и в этот раз будешь не годен, то тебя начнут лечить уже не для аукциона, понимаешь? Понимает. В прошлые разы чудом удавалось уговаривать Хёнджина ставить в анкете негодность. Что-то незначительное, но достаточное для того, чтобы Сынмина поставили на лечение до следующего аукциона. Естественно, за ним следил сам Хёнджин, поэтому в тех ситуациях просто безумно везло. В этот же раз с ним церемониться не станут. Сынмин кивает, взгляд его падает на оголённую шею и на мгновение становится интересно какой аромат принадлежит Хёнджину. За этими мыслями он ловит себя всё чаще в последнее время, поэтому приходится каждый раз себя одёргивать. — Я знаю, у меня другая просьба. С тяжёлым вздохом Хёнджин выпрямляется и отходит за пластырями. До аукциона неделя, всё должно вовремя зажить и Сынмин, наконец, отправится туда, куда должен. Хёнджин ненавидит эту мысль. Ещё больше ненавидит свои чувства к этому омеге. Их не должно было появиться, но, кажется, что это было неизбежно. Уже на первом осмотре его сердце пропустило удар при виде потрёпанного и беззащитного паренька, который диким зверьком глядел в упор и старательно скрывал дрожь от очевидного страха. Тогда, в первый раз за все года работы, Хёнджину потребовалась двойная доза блокаторов. Настолько Сынмин взволновал всю сущность непоколебимого доктора. — Что за просьба? — наконец спрашивает он, клея пластырь на коленку. — Расскажите, как снять ошейник. Сбежать хочет. Видно, как ясный день. Хотя, есть ли тут те, кому бы этого не хотелось? Даже Хёнджину хочется поскорее избавиться от груза этой работы. — Никак, — отвечает, разравнивая липкие крылышки пластыря пальцами, а после переходя на кожу, проводит по ней большим пальцем, пока остальными под колено лезет, чтобы приподнять чуть. Второй рукой скользит ниже по голени и на щиколотке оставляет. Бессмысленное действие – он уверен, что у Сынмина ничего не болит, но всё же он списывает на то, что хочет ещё раз осмотреть и проверить ногу. На самом же деле, не может не коснуться, а Сынмин и сам не против. Следит своими глазками за каждым движением Хёнджина и сглатывает тяжело, чувствуя, как узел в животе вяжется. — Но у вас же его нет. Значит, способ есть, — всё же настаивает на своём, вспоминая насущную проблему. — Есть. Нужно, чтобы тебя выкупили, — улыбается зажато, пока сердце кровью обливается от потухающего огонька в глазах напротив. Хёнджин до сих пор помнит разбитое состояние Сынмина перед прошлым аукционом, когда его друг решил сбежать. Неудачный вышел побег. Хотя это ещё как посмотреть... А ошейника на Хёнджине никогда и не было. Ему не за чем. Правду говорят, что ошейники не носят только те, кому господин Пак доверяет. А Хёнджину – своему сыну – он доверяет чуть ли не с рождения. Мать Хёнджина была прошлым врачом в особняке, но она не смогла справиться со своей болезнью и оставила после себя сына-подростка. Пак, кажется, испытывал к Хван Юне достаточно тёплые чувства, чтобы похоронить её достойно, а сына оставить как наследника врачебного поста. В память, Хёнджин взял её фамилию, благодаря чему смог скрывать своё родство с хозяином особняка. Хотелось бы и кровное родство прервать, но с этим уже сложнее. Хёнджин просто не считает Пака своим отцом. По этой причине он не может и не хочет расскрывать истинную причину, почему на некоторых людях в особняке нет ошейников. С другой же стороны, разве может он отрицать своё желание помочь Сынмину? Отчего-то именно для этого омеги хочется продумать идеальный план побега, чтобы выйдя за пределы особняка он зажил счастливо и больше не знал печали. — Доктор Хван, нужно осмотреть товар из третьего коридора. У двоих там отравление, — в кабинет заглядывает дежурный, смерив взглядом Сынмина, который им и так уже проблем принёс достаточно. А вот Хёнджин кивает и дожидается, пока тот уйдёт, после чего также, с тяжёлым вздохом, переводит взгляд на Сынмина. Тот хлопает глазками, смотря сверху вниз и выглядит чуть надуто. — Это не я! — с отличимыми нотками обиды говорит. Он пихает ногой Хёнджина, чтобы оттолкнуть, но тот только тихо смеётся и за щиколотку вновь ловит. Да, Сынмин обычно придумывает различные способы сбежать из камеры, чтобы осмотреть особняк и отметить все входы-выходы, да скрытые проходы или же просто попасть в медицинский кабинет. Второй вариант не несёт в себе смысла, но ни дня не проходит без того, чтобы он не столкнулся с Хёнджином и не перекинулся с тем парой слов. Ему словно необходимо хотя бы разочек увидеть, услышать и почувствовать Хёнджина. Находит ли он это странным? Возможно. Хочет ли он это прекращать? Вовсе нет. Хотелось бы наоборот, ловить взгляды и лёгкие касания где-нибудь за пределами особняка. — Возвращайся в комнату, — говорит Хёнджин, наконец, вставая. Он старается не смотреть больше на Сынмина, старается отвернуться пока стягивает перчатки, но боковым зрением всё равно задевает фигурку на кушетке. Такую изящную, но хрупкую, что кажется дунешь и он в миг распадётся на несколько острых частиц, что будут после преследовать в кошмарах, резать и давить на совесть, мол: "Как ты только посмел?" Поэтому-то Хёнджин и не смеет. Дышит через раз и очень осторожно. И в касаниях есть лимит. Они вызывают зависимость. Нет. Сынмин вызывает зависимость. И чтобы однажды просто не сорваться и не утонуть в жадности, Хёнджин тормозит себя. Слишком часто он это делает, но в их ситуации только так. А сам Сынмин этого словно не понимает, хоть в его глазах и достаточно осознанности, когда он ногой качает, намеренно задевая пальчиками чужую штанину. — Вы не осмотрите меня, доктор Хван? — словно бы с вызовом спрашивает. "Демонёнок" – думается Хёнджину. И как бы не хотелось повестись, прикинуться таким же непонимающим, осмотреть Сынмина именно так, как тот "хочет"... Хёнджин слишком внимательный для этого. Дрогнувшие губы, шумный глоток, собирающаяся влага в глазах, которую Сынмин старательно смаргивает и трясущаяся рука, когда он поправляет чёлку – это всё в который раз заставляет сердце болезненно сжаться и доказать, что откровенное поведение является лишь фальшью. Сынмин действительно готов на всё, только бы сбежать отсюда и с каждым разом его действия всё отчаяннее. Но приблизят ли они его к желаемому? — Ты в порядке. Возвращайся в свою комнату, Сынмин. — Как мило вы называете камеру комнатой, — усмехнувшись, Сынмин спрыгивает с кушетки и уходит, не оборачиваясь. Лишь оставляет за собой тяжёлый осадок с нотами разочарования. Возможно, Хёнджин больше якорь, чем спасательный круг. …。       Вздох теряется в шуме разговоров, что доносятся из-за шторы, а голова встречается затылком о стену. Сынмин устал. Он много думал в последнее время. О том, кто он, где он, что ждёт за пределами особняка, кто ждёт за пределами особняка и многом другом. Родственников у него нет, именно по этой ведь причине он тут и оказался. Нет никого, кто будет его искать или помогать извне, он никому не нужен – такие люди и попадают в особняк. Никому не нужный... Кроме бет, что разгуливают себе спокойно по улицам города, а также альф, носящих отличительную метку господ. К таким относится и мистер Пак. Получается, что если не здесь, так за пределами особняка Сынмину будет угрожать общество, те готовы на всё, только бы завладеть редким полом и никто не может быть уверен в своей безопасности там, на свободе. Чуть лучше относятся к альфам, ведь те всё-таки сильнее, но им и прятаться полегче, хотя если и найдут, то мигом сломают личность, чтобы не было рисков. Омегам сложнее скрываться, а личность не ломают сразу, наслаждаясь жалобными мольбами. Беты жестокие и вся власть в их руках. Но даже так, у Сынмина ни дня не прошло без мыслей о побеге. Он готов столкнуться вновь с опасностями той жизни. До того, как попал в особняк ему удавалось выдавать себя за такого же бету, так что и сейчас трудностей возникнуть не должно. Но все пути и этапы планов, что он составлял и продумывал грозились провалиться с треском. Особенно тяжело это всё провернуть без поддержки других. А пытаясь сблизиться со своими коллегами по несчастью, Сынмин натыкался на полную отстранённость, замкнутость и смирение. Находились даже те, кто ждал аукциона, чтобы попасть к кому-то богатому. Они верят, что жизнь их улучшится, что к ним будут относится как к чему-то драгоценному. Редкие ведь. Хочется, конечно, верить в это, но почему-то в запугивания воспитателей и мистера Пака верится больше. По крайней мере, глянув одним глазком через приоткрытую шторку в главный зал, Сынмин видит горящие похотью и жадностью глаза, жуткие морды, так называемых, людей, что скалятся друг другу и шумно обсуждают свои планы на приобретённый этим вечером товар. Сердце заходится бешенным стуком. Сынмин устал и ему страшно. Он лучше сбежит сразу после покупки, не дав снять с себя ошейник. Всё, чтобы обрести хоть какую-то свободу своими силами. На данный момент их готовят к выходу. Облачённые в какие-то тряпки, едва прикрывающие слабые и самые заветные зоны, с мигающими ошейниками, каждую секунду напоминающими об их положении. Расположились кто-где. Некоторые омеги из коридора Сынмина, выглядят бледнее из-за пережитого отравления, которое оказалось аллергической реакцией на еду, что была подана в обед того дня. Сынмин смотрит на них с большей жалостью, осознавая, что после покупки, вряд ли кто-то будет интересоваться их предпочтениями в чём-либо, уж тем более о проблемах со здоровьем. Хотя доктор Хван также сопровождает каждую сделку и кратко ознакамливает "хозяев" с тонкостями организмов их омег и альф. Думая о нём, Сынмин не может не взглянуть с тоской в его сторону. Хёнджин стал холоднее и отчего-то это болью отзывалось в груди. Он просто выполнял свою работу, но не так, как раньше и всякий раз, когда Сынмин пытался поймать взгляд, руку или создать хоть какой-то контакт, Хёнджин практически не реагировал. Он часто зарывался в свои мысли при осмотрах и строго отсылал обратно в камеру, не давая и шанса на лишние пару минуточек разговора. Даже сейчас он стоит в стороне и в последний раз проверяет лоты, а точнее, омег и альф, которые отойдут сегодня в чужие руки. Его глаза холодно скользят по всем через линзы очков и останавливается чуть дольше на Сынмине. Встретившиеся взгляды, словно изголодавшиеся, с усилием отрываются друг от друга. Хёнджин опускает голову, чтобы сделать заметки в своём планшете. В этот момент за ним вырастает фигура, а по коже чуть ли не каждого человека пробегается толпа мурашек. — Дорогие мои, — начинает величественно, взмахивая руками, дабы привлечь к себе внимание. Мистер Пак. Дежурные дёргают всех, чтобы те встали подобающе перед своим, пока ещё, господином. На его губах играет довольная улыбка. Сынмин всё же отрывается от стены и встаёт ровно, когда мимо проходит дежурный. Взгляд вновь цепляется за Хёнджина. Каждый раз, всё-таки, как за спасательный круг. На душе удивительное спокойствие образовывается от этого, поэтому Сынмин пользуется возможностью, пока она есть. Тем временем Пак продолжает: — Сегодня каждый из вас обретёт новую семью. В зале собрались господа, готовые вам эту семью подарить. Будьте вежливы, смирны и благодарны за то, что они вам дают. Покажите себя с лучшей стороны, с той, которой я вас обучал, — приковывающий взгляд скользит по фигурам отдельно, словно оценивая свои же труды. Сынмина передёргивает от этого, он невольно закусывает губу, так и не избавившись от этой привычки. Ошибка осознаётся, когда тяжёлый шаг звучит в его сторону. Чёрт, он ещё и стоит близко к Паку. Краем глаза замечает, как напрягся Хёнджин и как дёрнулся, в желании ступить вслед за хозяином. Рядом стоящие опускают головы в знак уважения, которое на самом деле является обыкновенным страхом. Сынмин и сам напрягается, а сердце словно вот-вот грудную клетку пробьёт. Пульс в горле отдаётся и ком вместе с ним набивается. Грубая рука тянется к лицу юного омеги, касается щеки и большим пальцем давит на нижнюю губу, чуть оттягивая. — Думаю, все помнят куда отправляется повреждённый товар, — говорит он вкрадчиво. — Любая, даже мелкая царапина, может удешевить вас. А на таких прекрасных губках ранки должны быть совсем от других действий, и только от них. Ещё слово и Сынмина стошнит. И совершенно не важно, что их голодом морили последние сутки. Желание плюнуть в лицо своему главному обидчику превышает страх и Сынмин вновь вспоминает, что терять-то нечего. Но на глаза попадается подошедший Хёнджин, который без страха и сомнения кладёт свою руку поверх руки Пака и сжавшись на запястье, отодвигает её. При этом взгляд его прожигает лицо господина и Сынмин вдруг замечает некую схожесть в их тяжести и жёсткости. — Ваш запах останется на нём, сэр. Вот, что действительно удешевит товар, — на последних словах у Хёнджина дёргается глаз. — Да. Вы правы, доктор, — внезапно слушается Пак. — Проверьте всех в последний раз, а я пока подготовлю публику. Всё теми же тяжёлыми шагами, Пак удаляется за штору. Гул в зале лишь возрастает, слышен смех и радостные приветствия. Оставшиеся омеги и альфы выдыхают облегчённо, словно всё это время задерживали дыхание. Пока дежурные следуют словам господина, Хёнджин тянется к Сынмину. Его ладонь осторожно скользит по оголённому плечику, вызывая лёгкий вздрог. Бедный омега. — Посмотри на меня, Сынмин, — просит, аккуратно поддевая подбородок пальцами. — Испугался, маленький? — вдруг спрашивает, понижая громкость голоса. И так нежно, что Сынмин, кажется, вот-вот расплачется, хотя за всё время здесь не проронил ни слезинки. Как же он стал слаб к чужой нежности. — Другие смотрят, — говорит Сынмин, понимая, как они выглядят со стороны. — Пусть. Ни я, ни ты с ними больше не увидимся. Звучит ужасно, но правдиво. Будущий хозяин Сынмина может быть полнейшим ублюдком, запрещающим любую связь со внешним миром. Быть безвольной куклой для удовлетворения мало кому захочется. Сынмин всё ярче представляет себе, как сорвётся с места сразу после покупки. Не важно с ошейником или без. Он не отдастся никому из тех, кто собрался в том зале. Возможно, последним его действием станет контакт с Хёнджином. Одно объятие или короткий поцелуй, о котором Сынмин размышлял и грезил, глядя на эти пухлые губы. Последнее, что он сможет сделать перед тем, как освободиться от оков. Просто почувствовать Хёнджина, узнать-таки какой же аромат принадлежит альфе. — Доктор Хван, все готовы? — спрашивает дежурный, вырывая двоих из мыслей. Как бы Хёнджину не хотелось ответить отрицательно, задерживаться больше нельзя. Он скользит пальцем по тому же пути, что проделал палец Пака и словно стирает его грубое касание своим нежным. — Ты всё ещё хочешь сбежать? — спрашивает тихо у Сынмина. А тот уже и не знает, чего бы ему хотелось больше. Сбежать одиноко в неизвестность или остаться здесь с Хёнджином, осознанно и добровольно привязав к себе этот якорь. Как бы заманчив не был второй вариант, он кивает и Хёнджин принимает этот ответ. — Потерпи немного, скоро ты избавишься от ошейника. Конечно избавится. Никогда ещё с аукциона не возвращались в особняк. По крайней мере, о таких случаях не было слышно. И Сынмин понимает почему. Голодные взгляды неприятно жгут кожу, стоит им выйти в зал. Те самые важные господа рысплываются в широких улыбках от вида. Редкие люди со вторым полом желанны всеми. Ими хочется обладать, так что ни на одном аукционе не было оставшихся. Забирали с руками и ногами. Сынмин старается подавить накатывающий страх, дышит глубоко и на пару мгновений глаза прикрывает. У них есть некоторое время на обычное общение и знакомство, чем тут же начинают пользоваться. Омег и альф разбирают, расспрашивают о чём-то, заметно их желание прикоснуться, но по правилам аукциона – это запрещено до сделки. Альфы держаться более стойко, сохраняя невозмутимый вид, а вот некоторые омеги, в силу своей мягкости и невинности, впадают в краску и смущение, давая понять, какого рода вопросы летят в их сторону. Просто отвратительно, неужели действительно всем нужно от них лишь одно... Вскоре Сынмин тоже оказывается затянут в кругу господ, что зацепились за него взглядом. И в этот раз он на своём опыте убеждается в предположении. Отыгрывая смущение, чем он скрывает отвращение, Сынмин всё время косится в сторону представителей особняка. Мистер Пак, пара дежурных и Хёнджин стоят около сцены, на которой совсем скоро будет проходить всё действо. Стоит дежурным отойти в зал, дабы следить за гостями и лотами, Хёнджин начинает что-то говорить. Пак внимает каждому слову и в какой-то момент его лицо вытягивается в удивлении. Он смотрит хмуро на Хёнджина, а тот в ответ жгёт своим взглядом. Фигура его устойчивая, полная уверенности. За таким только наблюдать и наблюдать, но Сынмина всё время отвлекают. И когда приходит время самого аукциона, кровь стынет. Вот-вот решатся судьбы. И выглядит это просто кошмарно. Ожидая своей очереди, Сынмин вновь нервно закусывает губу и руки скрещивает, стараясь хоть как-то отгородиться от всего этого. Ему бы на Хёнджина взглянуть, который обычно на виду, но он пропал. Как сквозь землю. От этого становится вдвойне волнительно. Омега за омегой, альфа за альфой. Их скромная компания редеет ещё больше и очередь, наконец, доходит до Сынмина. Дежурный подталкивает к сцене, но ноги отказываются идти. Он не хочет. До жути не хочет. Хочется только убежать куда-нибудь в безопасное место. В голове образ доктора вновь проявляется. К Хёнджину. Сынмин очень хочет к Хёнджину, который всегда относился с душой к нему, который всегда был таким нежным и бережным. Он вспоминает все их короткие разговоры и обычное перекидывание фразами. В памяти также мелькают моменты, когда Сынмин поддразнивал доктора, а тот отвечал или же просто усмехался. С ним всегда было хорошо. Его кабинет, даже он сам, как островок безопасности и комфорта в таком прогнившем месте. Хёнджин мутный, никто не знает каким образом он может разгуливать без ошейника и так смело общаться с господином, но как же Сынмину на это наплевать. Ему интересно, да. Но не более. Сынмину страшно. Сынмину больно. Ему грустно и обидно. Волнительно и даже тревожно. И в ворохе всех этих тяготящих чувств, он продолжает находить чувство тоски. Все представления о счастливом будущем рушатся в миг. А ведь он совсем не против семьи. Только любящую хочется. Чтобы домом можно было назвать не место, а людей. Чтобы возвращаться к ним всегда было приятно. Чтобы засыпать в тёплых объятиях и чувствовать себя защищённым, в безопасности. И он уже не удивляется, что в каждом моменте представляет рядом Хёнджина. Его волнует вопрос, смогли бы они быть вместе, если бы встретились не в особняке и не в таких условиях? Обратил бы Хёнджин на него внимание? Смог бы влюбиться? Сходили бы они на свидание? Очень много вопросов, но, увы, ни одного ответа. Потому что их реальность совершенно другая. И вернувшись в неё, Сынмин находит себя далеко не на сцене. Хотя должен был быть уже там. Неужели он настолько зарылся в себе, что пропустил момент, когда его купили? Смешно даже. Только вот не до смеха становится, когда он понимает, что ведут его обратно в особняк. Такого просто быть не может. Никто и никогда не возвращался после аукциона... Совершенно не смешно, когда они действительно подходят к двери, а вопрос: "Что происходит?" – мигает красным в голове, паника заметна в глазах, бегающих по знакомым стенам. Он не должен был возвращаться. Никто не возвращается после аукционов. Но что-то тут действительно не так. Путь становится до боли узнаваемым. Сынмин его бы и с закрытыми глазами прошёл. Кажется, он смог бы это сделать только по зову сердца. Долго думать об этом не приходится, ведь они с дежурным вскоре заходят внутрь медицинского кабинета. Накрывшая паника не спешит отпускать. Он негодный? Его никто не выбрал? Что-то не так со внешностью? Нашли проблемы со здоровьем? Что такого могло произойти и связано ли это с тем, что Хёнджин говорил мистеру Паку? — Док скоро подойдёт, ожидай здесь и даже не думай сбежать, — с угрозой произносит дежурный, после чего удаляется. А Сынмин оседает на кушетку и смотрит перед собой пустым взглядом. Что же его ждёт дальше? А дальше несколько мучительных минут в тишине. Даже думать не хочется, что могло произойти, что теперь он сидит тут. В голову лезут самые худшие варианты. Скрип двери, от которого сердце в пляс уносится, помогает прийти в себя. Хёнджин заходит внутрь, закрывая за собой дверь. Взгляд его спокоен, как обычно. В сопровождении выжидающих вердикт глаз, он проходит к своему столу, оставляет на нём планшет, очки, после чего снимает халат и вешает тот на спинку стула. Напряжение в воздухе ощущается каждой частью открытой кожи, кажется, что и воздух стал тяжелее. Хёнджин вздыхает, а у Сынмина сердце в пятки падает. — Что... — он даже не может сформулировать вопрос, создавая долгую паузу. Хёнджин терпеливо ждёт, не встревает пока с информацией. Лишь подходит ближе, встаёт около сведённых в напряжении коленок. — Что теперь? — Сынмин, ты веришь мне? — на этот вопрос долго ответ искать не приходится. Сынмин кивает, скорее на автомате. Понимает, что это может быть глупо, но в глубине души и на подсознательном уровне именно это и является правдой. Да, чёрт возьми, он доверяет тому, кто работает на главного ублюдка здесь. Он питает чувства к тому, кто всегда помогал на аукционах, кто на первый взгляд хладнокровный и чёрствый, но с ним такой осторожный. Сынмин, будь оно всё проклято, влюблён в Хёнджина. — Верю, — сипло отвечает, понимая, что глаза увлажняются подступающими слезами. — Я рад. Отвечая на твой вопрос, теперь ты свободен в своих решениях, — фраза долго доходит до ума. Сынмин растерянно наблюдает за тем, как Хёнджин достаёт магнитный ключ и приближает его к ошейнику. Он машинально сжимается и в сторону дёргается, скорее от непонимания происходящего. — Разве это не должно происходить с хозяином? — спрашивает, замечая, как поджимаются пухлые губы. — Должно. — Тогда, где..? — Для мистера Пака и всех в этом особняке твой хозяин – я. Не ослышался? — В-вы..? — Хёнджин кивает. — Вы купили меня? — ему плакать или радоваться? Кажется, сейчас всё ещё волнительнее, чем было до выхода на аукцион. Хёнджин вновь кивает и проходит лишь секунда, как шея чувствует лёгкость. Сынмин неверяще глядит на доктора и рукой тянется к месту, что было скрыто столько времени. Пальцы оглаживают неровность кожи, оставшуюся из-за длительного ношения ошейника. — Почему... — Ты хотел сбежать, а я хотел помочь тебе, — отвечает, пожимая плечами. Ненужные вещи откидываются на соседнюю кушетку. Хёнджин тоже думает отойти, но не успевает и шагу сделать, как Сынмин хватает за руку. Так отчаянно, словно его отдают куда-то, а не освобождают. Вид его в этих аукционных тряпках до жути не нравится Хёнджину. В груди загорается желание сорвать всё и укутать в свою одежду. Но ещё не время. — Сынмини, — вдруг зовёт нежно, отцепляет от своего запястья чужие пальчики, чтобы переплести с ними свои и другой рукой оттянуть воротник. Метка. Отличительная метка господ, которая помогает альфам существовать в обществе без каких-либо проблем. Каким образом Хёнджин получил благосклонность господ – крайне интригует и тот видит, как работают шестерёнки в голове омеги. — Мы оба выйдем отсюда, я помогу тебе освоиться за пределами особняка, тебе не о чем волноваться, — объясняет так, чтобы до потерянного омеги дошла вся информация. Он тянет руку к лицу того, но останавливается, понимая, что контакт может быть сейчас неприятен. Однако, Сынмин сам тянется вперёд и прикладывается к ладони. Он позволяет себя касаться, что очень радует. Хёнджин гладит скулу большим пальцем, и наклоняется чуть, чтобы примерно на одном уровне с Сынмином быть. — Не знаю даже... как мне... — раньше он любил дерзить, отвечать колкостями и общаться сарказмом. Но сейчас, словно вместе с ошейником с него сняли эту маску, что скрывала страх. Он благодарен, но, что ему делать дальше? Хёнджин теперь его хозяин, значит, он должен будет... — Ты ничего не должен, — тихо проговаривает Хёнджин, не давая развиться мысли. — Что? Но вы же купили... — Забудь об этом. Считай, я просто помог тебе отсюда выйти, дальше ты будешь волен распоряжаться своей судьбой, как захочется, — Хёнджин всё же отходит к одному из своих столов и забирает с него бинты, да пробирку с кровью. — Только вот мы ещё в особняке и нужно сделать вид, что всё по-настоящему. Вряд ли ты знаешь о том, что после снятия ошейника ставится метка. — Метка? — удивляется Сынмин. Конечно же он этого не знал. Все истории кончались на том, что снимают это адово устройство с шеи и человек становится свободным, насколько это возможно в рамках приобретения хозяина. А вот о метке ни слова. Тем не менее, Сынмин в курсе насколько это важно. Метка от альфы – одна на всю жизнь. Запахи смешаются и омега станет принадлежать только ему одному. О метках от бет он наслышан меньше. Знает, что ставятся они больнее и сходят со временем, оставляя после себя жуткие шрамы. И если метка альфы приковывает омегу к одному человеку, то метка беты лишь на время избавляет омегу от личного запаха. — Да. Она – клеймо и знак принадлежности. Так как я альфа, то ставить тебе её рискованно, поэтому сделаем сейчас немного иначе... — Хёнджин заглядывает в эти невинные глаза напротив и ловит себя на чувстве неправильности. Ему очень жаль, но это развитие событий кажется лучшим. — Это твоя кровь, — он берёт в руки пробирку. — Намажем её на шею, а запах... — Мы можем обняться? — предлагает Сынмин, закусывая губу. Вряд ли этого хватит, чтобы достаточно убедительно смешать запахи. Запахи... — А, вы же на блокаторах, — вспоминает вдруг. Получается, что в любом случае не получится выдать этот недо-грим за метку. Сынмин почти расстраивается, что этот план оказывается провальным, но замечает, как Хёнджин качает головой. — Я прекратил их принимать некоторое время назад, — бархатный голос Хёнджина звучит совсем рядом с ушком, когда он наклоняется для осмотра шеи. Его касания всё также бережны, в каждом присутствует нежность и аккуратность. Он проводит пальцами по тонкой коже, остановившись на нужном месте, прямо на сгибе. — Когда ты пришёл ко мне с ободранной коленкой, я уже думал о том, как бы тебе помочь. И уже тогда у меня зрел этот план. — Всё ещё не понимаю почему вы помогаете мне. Он всё это время прокручивал в голове один вопрос: "Почему я?" В особняке ещё целое множество тех, кому нужна помощь не меньше, но Хёнджин решил остановить свой выбор именно на Сынмине. Неужели заигрывания сработали и ему удалось сломать непоколебимую стену холодности доктора Хвана? Не может же быть всё настолько легко. Так почему же? — Так просто не объяснить, — вздыхает Хёнджин. Он берёт вату и льёт на неё немного крови, а после мажет её на Сынмина. Нос едва улавливает сладкие ноты. — Захотел и помог, — говорит без лишних слов. — Возможно, ты мне нравишься, но я ни в коем случае не хочу, чтобы тебя это отягощало. В данный момент нам нужно выбраться отсюда без происшествий. Отойдя от Сынмина, Хёнджин садится на кушетку, что стоит напротив. Он сверлит взглядом шею и губы свои кусает. — Доктор Хван... — Хёнджин. Просто Хёнджин, пожалуйста, — перебивает. — На "ты". — Хёнджин, — зовёт неуверенно, но видит удовлетворённые кивки и готовность того слушать. — Я правда благодарен ва... тебе, поэтому готов на всё, чтобы этот труд не прошёл зря. Просто скажи, что нужно делать? — Помнишь, я спросил тебя раннее, доверяешь ли ты мне? — Сынмин кивает, сжимая руками край кушетки. К чему это? — Мне нужно будет тебя укусить, — мурашки по коже пробежались и Сынмин не сможет ответить из-за чего именно. Страх или предвкушение? Его симпатию к Хёнджину никто не отменял, а ситуация, в которой они сейчас оказались, будоражит лишь больше. — Я не буду прокусывать кожу, поэтому метка не зачтётся, но нужно оставить следы от зубов... Готов ли на это Сынмин? С одной стороны, он не видит в этом ничего страшного, особенно если это цена спасения отсюда. С другой стороны, пока ещё лёгкая тревога окутала сердце. Сомнения закрадываются, сбивая обыденные мысли с пути. Точно ли Хёнджин остановится? Точно ли не поставит настоящую метку? Точно ли это сработает? Если их кто-то поймает на обмане, то наказание последует ужасающее – Сынмин в этом уверен. Но он уже всё решил для себя. Тем более, что Хёнджин, можно сказать, признался ранее в своих чувствах. Разве не стоит ответить ему такой же искренностью? Сынмин взгляд опускает, чувствуя прилив смущения, и пальцы свои начинает перебирать. — Ты можешь это сделать, — начинает несмело. — Возможно, я был бы не против и настоящей метки от тебя, Хёнджин. В кабинете виснет тишина, прерываемая только ходом часов. Время для них не значит ничто – Хёнджин выбил у отца столько, сколько ему надо, а тот, может и нехотя, но позволил сыну своей возлюбленной распорядиться желанием, как только вздумается. Желание – то, что мать Хвана смогла подарить сыну перед смертью. Одно желание, которое Пак будет обязан выполнить. И хоть никакими бумагами это не было закреплено, а Пак мог забыть или вообще отказаться от этого обещания, он так не поступил. Выслушал Хёнджина, когда он сказал, что хочет уйти из особняка, выкупив омегу. Может это и не одно желание, но, кажется, что-то отцовское в мужчине находится. И теперь у Хёнджина есть официальное разрешение на свободу вместе со своей пассией. И только одно условие было у Пака. Цитируя его: "У тебя хорошие навыки, так что не бросай это дело. Я отпущу тебя и того мальчишку из особняка, но ты продолжишь работать врачом. Твоя мать гордилась бы тобой." Гордилась бы, да. Хёнджин косится на папку с резюме и адресом больницы, в которую должен будет устроиться. Так как Пак занимается многими и чаще незаконными делами, ему нужны свои люди везде. Даже проведение аукционов является нарушением законов, несмотря на иерархию в их обществе. Так что Пак не упускает шанса. Хёнджин вроде и станет свободным, но невидимый для других ошейник от отца у него сохранится. Однако же, это его мало волнует. Сынмин сможет зажить спокойно и от этой мысли на душе сразу легче становится. — Давай сделаем это и выйдем отсюда, наконец? — улыбаясь, предлагает Хёнджин. Сынмин взгляд поднимает и кивает, собираясь с силами. Для удобства, он разводит ноги, позволяет Хёнджину устроиться между них и то, как их бёдра касаются друг друга рождает целый рой бабочек в животе. Те порхать начинают, стоит Хёнджину наклониться пониже, уперевшись руками в кушетку, по бокам от Сынмина. Лица совсем близко, чужое дыхание кожей ощущается, а своё тяжелее становится. Кончик носа касается сынминовой щеки, на что тот невольно вздрагивает и глаза жмурит. Нежная кожа так и манит к себе, что отказать в удовольствии лишний раз коснуться её, просто не предоставляется возможным. Хёнджин ведёт медленно по шее, чувствуя выраженную венку, прижимается к ней губами. Из-за близости к чувствительной пахучей железе, у Сынмина от этого действия весь воздух выбивается из лёгких, а из уст звучит приглушённый стон. Он цепляется руками за плечи, сжимает в кулачках чужую кофту. Пока Хёнджин спускается к нужному месту поцелуями, Сынмин дышать глубже начинает, поясницу выгибает и нетерпеливо тянет мужчину на себя. Желание убрать всё пространство между ними к чёрту, уже начинает переливаться через края. — Сынмини, может поменяемся? — тихо спрашивает Хёнджин, боясь нарушить создавшуюся атмосферу. Для её поддержки он руку переносит на бедро омеги, мышцы под ладонью тут же сокращаются, но умелыми пальцами он мнёт их и расслабляет. А Сынмина уже ведёт, он чувствует себя как подтаявший желатин, который вот-вот превратится в непрезентабельную жижу. Сил хватает только на кивок, а после, прикрыв глаза, он заваливается чуть вперёд, позволяя Хёнджину применить чуть больше силы, подхватить под бёдрами и поднять хрупкую фигуру на руки. Сынмин обхватывает шею того, жмётся ближе и млеет от исполнившегося желания – пространства между ними становится всё меньше. — Вот так, мой хороший, — голос Хёнджина помогает сознанию не уплывать далеко, держась где-то на границе с реальностью. Но из-за этого же Сынмин осознаёт насколько откровенно сейчас его трогают. Руки Хёнджина находятся близко к ягодицам и, когда он усаживается поудобнее, то подтягивает Сынмина за них к себе поближе. Голая кожа трётся о ткань штанов, вызывая недовольное мычание. — Тш-ш, тише-тише, всё хорошо, ты умничка. Не засыпай только, ладно? — С тобой так приятно, кажется... я вот-вот... — Нет-нет, не спи, — просит Хёнджин, чуть отстраняя от себя омегу. — Это мой запах так действует на тебя. — Мгм, так тянет, — в сон. И в животе. Но Сынмин уже этого не говорит, а Хёнджин и без слов понимает. Его запах обладает успокаивающими феромонами, которые часто действуют расслабляюще настолько, что люди просто отпускают себя, позволяя потаённым желаниям выйти наружу. Эффект, как от опьянения. — Сынмини, оставайся со мной, — хотелось бы сказать навсегда, но Хёнджин имеет в виду данный момент. Сынмин мычит в ответ, давая понять, что он здесь, хоть и плывёт немного. У него опыта совсем никакого, так что Хёнджин чувствует всю важность и серьёзность момента. Устроив руку на спине, он поддерживает Сынмина, чтобы тот не упал случайно, а второй гладит по плечу успокаивающе. Хотя феромоны и без этого справляются на отлично. — Сейчас будет немного странное ощущение, — подготавливает омегу, проводя вновь губами по шее. Сынмин, как пластилиновый, выгибается и тает, но рукой крепко держится за плечо Хёнджина. Вторую он вкладывает в руку того и вскоре чувствует ею сердцебиение альфы, стоит тому прижать её к своей груди. — Так сильно стучит. — Из-за тебя. — Моё тоже... — признаётся Сынмин, чуть наклоняя голову. Открывается всё больше, показывая своё доверие. Не смотря на то, что всё перед глазами мутнеет и расплывается, Сынмин понимает, что если захочет – может в любой момент остановить Хёнджина. Но дело в том, что прерывать его совсем не хочется. Поэтому в следующую секунду зубы альфы смыкаются на тонкой коже, вызывая громкий стон. Рука на плече сжимается, сам Сынмин напрягается и хнычет, хотя внутри омега ревёт во всю. "Кусай. Ну же, пометь меня", – звучит внутренний голос. Тело содрогается из-за прошедшей волны приятного тока. Альфа Хёнджина автоматически гонется за бóльшим удовольствием, прижимает к себе омегу. Близко, слишком близко. Сынмин сидит практически на паху, ёрзает, чем вызывает рычание, отдающееся приятной вибрацией. Хочется довести дело до конца, но эта волна чувств начинает стихать, оставляя за собой лишь разочарование. Хёнджин с трудом размыкает зубы и, совсем немного отстранившись, щёлкает ими в опасной близости от омежьей кожи. Тихое хныканье недовольного Сынмина ничуть не раздражает. Хёнджин сжимает его в своих объятиях и устраивает голову на хрупком плечике. Нужно перевести дыхание. Этот омега настолько желанен, что сдерживаться едва получается. Им ещё нужно сделать пару штрихов, после чего предстоит путь через весь этот проклятый особняк и после ещё какое-то время пройдёт, прежде чем они, наконец, освободятся от оков Пака. Но все проблемы они будут решать по мере их поступления. А пока Хёнджин упирается взглядом во вмятинки от зубов, которые сам и оставил, его сущность внутри рвёт и мечет в желании довести дело до конца, вновь вонзиться в эту нежную кожу по самые дёсна, но он этого не сделает. Возможно, не сейчас. Возможно, никогда. Глаза прикрываются на пару мгновений. Всего несколько жалких секунд, после которых веки вновь распахнутся, а вид не изменится. Почти. Та же шея, того же человека. Та же нежная кожа, с почти тем же сладким ароматом. Волосы того же цвета, но чуть отросшие. Та же талия в руках. Те же изгибы, к которым Хёнджин охотно жмётся со спины. Тот же смешок, когда он в очередной раз слепо чмокает куда-то. Он знает, что на розоватых губах цветёт та же улыбка, а на щёчках тот же румянец, прямо как в первый раз. В его руках всё тот же Сынмин. Немного другой, повзрослевший, но всё тот же. — Ты мешаешь мне, Хёнджин, — звучит мягкий голосок, а за ним стук ножа о доску. — Не ври, ты даже не двигаешься особо, чтобы я тебя как-то тормозил, — парирует. Внимание смещается с рук парня на его шею. Губы находят знакомые вмятинки и рубцы, заставляя Сынмина вздрогнуть и проронить короткий выдох. — Я сейчас порежусь, прекрати, — замято произносит Сынмин, сжимаясь так, чтобы перекрыть доступ к метке. В любой другой момент он бы позволил своему возлюбленному делать всё, что тот захочет, но сейчас на первом месте стоит готовка ужина для него же. Хёнджин, на удивление, полон сил даже после ночного дежурства в больнице, но еда всё ещё важна. — Я вылечу тебя, мой сладкий, не волнуйся, — мурлычет Хёнджин, играясь с ремнём на халате. Его нежный парень любит носить дома что-то мягкое, удобное и свободное. Зачастую это халатики, которых у Сынмина в шкафу целое множество. От махровых до шёлковых. Даже сейчас он стоит в одном из своих атласных халатов, что так изящно струится по стройной фигуре. В памяти Хёнджина всё ещё свежа картина того, как Сынмин встречает его, выходя в этом из душа. Его волосы всё ещё влажные, с них капает на прямые плечи и капли впитываются в лёгкую ткань. Любимые ножки скрыты такой же тканью, но это не мешает наслаждаться уютно-соблазнительным видом своего парня. Своего. Мог ли он вообще подумать, что однажды сможет так назвать его? Даже, когда их выпустили из особняка, первое время преследовало ощущение, что вот-вот за кем-то придут. Хёнджин боялся, что отец соврал и заберёт у него Сынмина. А Сынмин волновался, что Хёнджину придётся вернуться на работу в особняк. Первое время тянулось в напряжении. Но в нём они пребывали вместе. Вместе обустраивали квартирку. Вместе ходили за продуктами в магазин. Вместе планировали прогулки, которые после смело называли свиданиями. Много раз Хёнджин напоминал Сынмину, что тот волен делать всё, что только ему вздумается и альфа его никак не держит, поможет скрывать свой вторичный пол, будет поддерживать и один раз Сынмин уверенно заявил, что не хочет делать что-либо без Хёнджина. Прошёл год. Никто за ними так и не явился. Весь кошмар проклятого особняка остался в прошлом. Сынмин почти не вспоминал о том времени, хоть иногда ему становилось грустно и обидно за тех, кто там остался. Бывало он винил себя в том, что смог выбраться оттуда, но Хёнджин всегда оказывался рядом, чтобы успокоить и избавить омегу от этого противного чувства. За год они открылись друг другу. Никаких секретов, только правда и надёжность в их отношениях. Прошло два года. Хёнджин работает в больнице, выполняя условие отца. Но тот, к счастью, не мелькал больше в жизни. Сынмин работает из дома для спокойствия как своего альфы, так и себя. Его ещё напрягают беты, но он не подаёт виду и просто старается не вступать ни с кем в конфликты и особо не контактирует с ними. Ему комфортно проводить дни дома, часто с Хёнджином, но когда тот на работе, то Сынмин проводит время со своими друзьями. Один из них – Минхо – как раз является бетой, к удивлению, участвовавшим в аукционе. Его супруг, являющийся альфой, ни капли не возражает насчёт всего происходящего, наоборот радуется, что попал в "лапки этого милейшего котика". На примере Минхо, Сынмин и сделал для себя вывод, что не все беты так страшны и испорчены. Всё индивидуально и не стоит всех грести в одну кучу. От этого на душе стало чуть легче и Сынмин смог вздохнуть полной грудью на свободе. Их общество встало на путь исправления.   Да, он всё же принадлежит одному альфе, но это совсем не тяготит. Лишь в радость. Он ведь сам этого захотел. Глаза с блеском смотрят на зажившую метку, а пальцы проводят по краям рубцов. Завораживающе, а воспоминания о том моменте свежи и наполнены теми чувствами и ощущениями, что испытывали двое. Не получается даже сдержать улыбку, когда яркая картина загорается в голове... ... — Сынмини, идёшь? — кричит Хёнджин из соседней комнаты. — Секунду! — также громко отвечает ему Сынмин из спальни. Никак не может найти тапочки, которые спрятались где-то под кроватью, поэтому вынужден стоять на коленях задом к верху и еле как выискивать потеряшек. Один тапок находится, а вот второй всё ещё числится в списке пропажи. И пока он шарит рукой под матрасом, на ягодицы приземляются горячие ладони. — Прошло уже больше секунды, мой хороший, — томно произносит Хёнджин, наклоняясь к лицу Сынмина, когда тот выныривает из-под кровати. — Не могу найти тапок, — надувшись, отвечает ему омега. — Эй, что ты... С губ срывается стон неожиданности. Хёнджин обнимает и тянет Сынмина к себе, прижимает того к груди, а бёдрами резко толкается вперёд. — С-стой, — тело вдруг теряет все силы и Сынмин хватается за тумбочку, стоящую рядом. — Ты серьёзно? — А нечего задом так вилять, — проговорив это, Хёнджин кусает за ушко и вновь толкается, оставаясь в прижатом к ягодицам положении. — И мы давно не занимались этим, — скользит рукой по телу, минуя грудь, только чтобы развязать пояс на халате. — Я соскучился по твоему телу, сладость. Новый стон заполняет комнату, когда Хёнджин лезет рукой под резинку штанов, а губами захватывает кожу на шее. — Сам же целыми днями на работе пропадаешь, — сквозь утяжелившееся дыхание, говорит Сынмин. Хёнджин его перехватывает удобнее и, подняв, сажает на тумбочку, а после наклоняется, расставив руки по бокам. Эта поза невольно откидывает на пару лет назад, когда они сидели в медицинском кабинете доктора Хвана. Тогда они не знали, что их ждёт впереди и получится ли осуществить задуманное, но уже тогда их души начали тянуться друг к другу. Тогда Хёнджин поставил фальшивую метку и смог выдать Сынмина за помеченного, благодаря чему мистер Пак отпустил их. Та недо-метка давно сошла и на чистой коже Сынмина частенько цветут бутоны засосов, которые так любит оставлять Хёнджин. Но что-то подсказывает, что уже пора двигаться с той точки. Сынмин обнимает Хёнджина за шею и сам тянется к уху, чтобы прошептать заветное: "Пометь меня". Ситуация схожая, но совершенно другая. На этот раз намного чувственнее, открытее. Их сердца прижаты друг к другу при поцелуе. Рукам дана воля. Хёнджин смело гладит по бархатной коже, сжав сначала талию, скользнув вверх по мягкому животу, прямо к груди и задев бусины сосков. Этим сбивает дыхание Сынмина, заставляя того содрогнуться и крепче ухватиться за альфу. Тела трутся друг о друга, не оставляют ни малейшего просвета между. Обхватив руками лицо Хёнджина, Сынмин на носочки встаёт и чувствует горячие касания к ягодицам под штанами. Те слетают вскоре, как ненужная вещь, за которой летят и остальные. Полностью обнажённые тела ощущаются ярче. — Возьми меня здесь, — в порыве страсти выпаливает Сынмин. — Неудобно ведь, — вторит ему Хёнджин, но наступает так, чтобы омега упёрся задней частью коленей в тумбочку. Из-за этого, или из-за чего-то ещё, ноги подкосились, а Сынмина словили в крепкую хватку и прижали обратно к горячему телу. — Плевать. Изголодавшись по любимому, Хёнджин не смеет больше оттягивать желанный момент. Он разворачивает Сынмина, давит ему на лопатки, чтобы наклонить. Оперевшись на поверхность тумбочки, Сынмин в спине прогибается и ноги шире разводит, давая полный доступ к себе. Своему альфе можно. Всё, что он только пожелает. Острый взгляд Хёнджина скользит по длинным ножкам, запечатлевая вид аппетитно стекающей смазки по бёдрам. Он проводит пальцем, собирая её и ведёт до самой дырочки. — Ты даже не трахал себя сам? — откровенно спрашивает Хёнджин, входя большим пальцем. По ногам омеги дрожь пробегается, он почти теряет силу в руках, но успевает собраться и удержаться на них. — Разочек, — признаётся. — Мне стало так грустно, когда я был в душе... — короткий стон срывается с губ. Ему требуется пара секунд, чтобы собраться с мыслью вновь, после того как внутрь пролезло два пальца. —...но ты тогда на две смены ушёл. — И как? — продолжает задавать вопросы, наслаждаясь дрожащим голоском, что отвечает. — Плохо. Без тебя не могу-м-м... — фраза обрывается протяжным мычанием. Длинные пальцы, играясь внутри, идеально достают до комка нервов, массируя его. — Ты так... нужен мне... — Я здесь, моя сладость, — Хёнджин почти ложится сверху на Сынмина, чтобы прошептать это прямо в ушко и не забыть оставить незначительную метку на шее. — Сейчас я сделаю тебе хорошо. — Скорее, — нетерпеливо просит Сынмин, самостоятельно насаживаясь на пальцы. Тихое хныканье доносится до слуха, стоит им покинуть тело, а вслед по дрожащим бёдрам течёт порция сладкой смазки. Сынмин опускается на локти, тяжело дыша. Хёнджин всегда будет внимателен и бережен, поэтому даже в порыве страсти он оторвётся на пару секунд, чтобы отыскать контрацепцию. И только после того, как Хёнджин убедится в достаточной растянутости омеги, в его желании и подготовленности, он, наконец, проведёт головкой по входу, собрав немного смазки. Протяжным стоном, Сынмин умоляет войти, тянется назад, желая насадиться самостоятельно, но его останавливает хватка Хёнджина. Тот устраивает руки на талии и пару раз просто трётся членом меж ягодиц, вызывая только больше желания и возбуждения. — Я вхожу, — предупреждает, чтобы Сынмин смог расслабиться и без проблем принять орган в себя. Хёнджин проникает медленно, плавно, придерживая бёдра омеги. Он и сам сдерживается, дабы не начать вбиваться в такое хорошо принимающее тело. — Вот так, сладость моя, ты умничка. Сынмин усмехается, двинув бёдрами, он скорее покачивается легонько, дразня. Так что Хёнджину приходится взять всё в свои руки. Толкнувшись разок, он заставляет Сынмина потерять равновесие. Толкнувшись второй раз, все бабочки в животе разлетаются. Толкнувшись ещё пару ритмичных раз, узел возбуждения туго завязывается. Смазки много, из-за чего комната заполняется звуками неприличного хлюпанья, а после к ним присоединяются и шлепки, стоит только Хёнджину разогнаться. Сынмин почти грудью ложится на тумбочку, руками упираясь в стену. Ногти по обоям скользят, но никто не заботится о том, что на них останутся царапины. Стоны вперемешку со всеми звуками секса, кажется, вот-вот станут слышны за пределами квартиры. Хёнджин скользит рукой по взмокшей спинке, прямо к шее, минует её и по плечу ведёт, хватая за локоть. Одним движением он тянет Сынмина на себя, отрывая того от твёрдой поверхности, хватает за другой локоть тоже и вбиваться в поддатливое тело продолжает. Прижавшись к груди альфы, Сынмин откидывает голову на плечо того и сдавленно стонет. Движения замедляются и почти прекращаются на время, в которое Хёнджин едва покачивается, находясь в Сынмине. — Ты только погляди, — с хрипотцой говорит он, привлекая расфокусированное внимание омеги. Отпустив один локоть, Хёнджин опускается рукой к животу Сынмина. Тот следует взглядом за ней. По коже мурашки пробегаются, а оргазм подступается ближе от одного вида. Небольшой бугорок, неестественно выпирающий, будоражит. Хёнджин берёт Сынмина за руку и подносит ближе. Тот несмело касается выпирающей части и в этот же момент Хёнджин совершает толчок, из-за которого у Сынмина искры из глаз едва ли не летят. Чувство толчка в руку не описать словами, кажется, что это происходит не с ним, но при этом приятно до жути. Сынмин словно ощущает больше, чем его организм может позволить ему ощутить. На глаза слёзы наворачиваются от переизбытка эмоций, а горло сохнет от частых вздохов и стонов. Хёнджин возобновляет ритмичные толчки, пару раз срываясь на замедленные, но более глубокие. — Я поставлю тебе метку, Сынмини. Потерявшийся в своих ощущениях омега, лишь голову наклоняет, открывая доступ. Хёнджин тут же примыкает к коже губами, зацеловывает её и дышит сладким ароматом любимого омеги. Приближающийся пик отзывается разрядами тока по телу. Сынмин реагирует на каждый толчок, содрогаясь. Движения Хёнджина становятся резче, реже, но глубже и чётче. Оргазм настигает обоих в момент, когда зубы смыкаются на коже, впиваются глубже, чем было в первый раз. Вкус крови несёт в себе сладкие ноты, но всё ещё полон металла – это и задушенный стон Сынмина отрезвляют альфу. Хёнджин вынимает зубы, принимаясь зализывать ранки. То, с какой упорностью и любовью он это делает, рождает в груди Сынмина тепло. Он размякает в крепких руках, почти мурлыча от удовольствия. ... — Ай! — вскрикивает Сынмин. — Порезался? — тут же реагирует Хёнджин, отпуская омегу из своего захвата. Он поворачивает того к себе лицом и берёт чужие руки, тщательно осматривая на наличие ранок. — Прости, мой хороший, больше не буду. Я должен был тебя послушать. Стой, ты же в порядке... — он поднимает взгляд на довольное лицо Сынмина. — Шутка, — тянет омега, усмехаясь и показывая язык. Пока Хёнджин в ступоре после наплыва такой волны беспокойства, Сынмин возвращается к своему делу. Тихое пение доносится до слуха и Хёнджин понимает, что безумно сильно утонул в этом парне. Какой бы он не был, Хёнджин всегда будет чувствовать внутри приятное тепло и с радостью будет отдавать его Сынмину, получая взамен целые волны наслаждения от его прекрасного и такого же любвеобильного омеги, который свою любовь показывает чуть игривее. Со временем ничего не меняется. Сынмин всё также дразнится время от времени, а потом млеет от действий Хёнджина, а тот, в свою очередь, очень любит доводить своего возлюбленного до состояния плывущего желе. Прошлое не беспокоит, будущее не интересует. Они наслаждаются своим настоящим. Они наслаждаются друг другом. Всё наладилось. Прошло три совместных года. Не было ни дня, чтобы Хёнджин не признался в любви Сынмину. Не было ни дня, чтобы Сынмин не ответил тем же. Уют, свобода и счастье наполнили их дом. И речь вовсе не о месте.