Любовь, проверенная временем.

Небо, разукрашенное рыжими всполохами, отражалось в море. Летняя зелень и яркое солнце придавали чеджуйскому пейзажу экзотики, на фоне которой рыжая макушка Юнги не казалась таким ярким пятном. Парень сидел около своего старого дома и медленно раскачивался на скрипучих качелях. Тэхён подошел к другу, протягивая бутылку воды: — Где тебя можно найти, если не здесь. Все еще ждешь его? — Жду, — сказал Юнги, отпивая из бутылки. — А если он не приедет? — Значит буду ждать, когда приедет. — Тяжелый случай, — сказал брюнет, садясь рядом с другом на соседние качели. — Сегодня закат такого же цвета, как и в день нашего расставания, — меланхолично бормочет Мин. — Мне вот, что интересно, Юни: почему ты не признался ему тогда в чувствах? — в сотый раз, наверное, за четыре года спрашивает Тэ и поражается тупости своего друга. — И зачем ему за границей мои чувства? Что толку, если бы я и сказал? — Ну, не знаю, может быть, была бы какая-то определенность. Ты бы знал, что чувства взаимны, ну или нет — и не ждал бы у моря погоды. — Я испугался, — тихо признается Мин — И чего ты испугался? — обреченно вздыхает Тэхён. — Не знаю, — говорит парень, погружаясь в воспоминания четырехлетней давности. Это лето рядом с ним было самым лучшим в его жизни. Хосок был лучистым солнышком, которое сразу пленило сердце Мина своей улыбкой и детской непосредственностью, и это в его девятнадцать лет. Они каждый раз придумывали себе новые приключения: то пойдут на вулкан, то кормить кроликов, то воровать клубнику из теплиц отеля, за что потом лично Юнги огребал от отца. И каждый вечер приходили сюда качались на качелях, ели мороженое, провожали последние солнечные лучи и говорили до поздней ночи. За эти четыре года многое изменилось, а что-то всё так же осталось неизменным. Юнги двадцать три года, он управляющий отелем на Чеджу. Отец вот уже как третий год отдал управление сыну. Бабушки, с которой он жил в этом доме, уже как три года нет, и он живет поближе к отелю в небольшом домике. И все равно каждый раз приходит сюда и подолгу сидит, смотря на заходящее солнце. Он полюбил закат, правда, не больше, чем Хосока, но это место и солнце — единственное, что осталось от любимого. Мин даже волосы в рыжий покрасил, чтоб помнить о нем, даже просто смотрясь в зеркало. Он не пытался забыть его примерно никогда, просто жил и ждал, а потом снова ждал и жил. Не то чтобы Чон обещал вернуться. Просто на прощание сказал, что когда вернется — сделает Мина счастливым. Ну, а что нужно Юнги для счастья? Конечно же, Хосок рядом на ближайшие лет так триллион. Вот и сидит рыжая бестия (как прозвали его за глаза сотрудники отеля) Мин Юнги и ждет своего не призрачного, а вполне конкретного принца. И можно даже без коня, только чтоб это был он, его лучистое солнечное чудо. Тэхён вздыхает, отвлекая тем самым друга от радужных мыслей, ну, а как иначе, ведь мысли о Хосоке всегда радужные. Юнги смотрит на друга. — Идем, Тэ. Завтра тяжелый денёк, — а друг облегченно бурчит. — Ну наконец-то, не прошло и года. Мин Юнги выполз из своего воздушного замка. — Посмотрю я на тебя, когда ты встретишь того самого, — закатывает глаза Юнги и поворачивает ключ зажигания. «Уже встретил» остается не озвученным.

***

Солнце уже в зените. Нагретый воздух колит легкие, смешиваясь с морской солью. Чеджу все так же прекрасен. Хосок скучал по нему во Франции. Ну, как сказать… Он скучал не совсем по нему, а по одному конкретному человеку. И возможно, было глупо в тот вечер ставить его перед фактом и уезжать, ничего конкретного не обещая. Ну, тогда он правда не знал, чем закончится все это его обучение по обмену, не знал и не хотел пустых обещаний, не хотел, чтоб его котёнок грустил, если у него не получилось бы осуществить свою мечту. — Хо, давай размораживайся, я не буду тащить оба чемодана. Я не особо-то и рвался сюда, знаешь ли. Просто мне было интересно, кто этот твой котик, о котором ты по телефону четыре года выносил мне мозги, — бурчал младший брат, толкая ему один из чемоданов. — Ну, я не знаю, насколько он сейчас мой. Может, он уже в отношениях, — грустно говорит Чон, садясь на свой ядовито-жёлтый чемодан. — Так стоп, — останавливает младший, — не надо только катиться на этом чемодане до отеля, мне хватило позора в Сеуле, когда я тебя в аэропорту встречал. Как тебя только во Франции выдерживали? Мануэль вроде спокойный, а у тебя шило в жопе, — возмущенно рассуждал младший. — Я умею быть сдержанным и серьезным, Чонгук, — говорит Хосок, хватая чемодан за ручку и шагая к такси. — Да и грустно мне сейчас, дурачиться не хочется. — Ну, всё-всё, не разводи сырость сейчас, не нужно было мариноваться в собственном соку столько лет. Признался бы и дело с концом, а ты строишь из себя страдальца, — сказал младший Чон, садясь в машину. — Вот, кто бы говорил! Сам со школы сдохнешь по Тэхёну. — Мне можно, у меня действительно тяжелый случай. Он был в отношениях, и я не хотел ничего портить, да и сейчас не хочу, но больно от того, что он счастлив и не со мной. До отеля они доехали в полном молчании — каждый думал о своем и молча наблюдал за быстро мелькающими деревьями. Они оба стоят у ворот отеля, и на Хосока накатывает чувство ностальгии, ну а младший Чон просто стоит рядом, скрестив руки на груди, и наблюдает за братом. Все кажется до боли знакомым и одновременно каким-то другим. Где-то справа от них слышится низкий бархатный голос. — Управляющий Мин, — слыша такую до боли знакомую фамилию, Хосок сглатывает. — У нас небольшие проблемы: клубники меньше, чем нужно, — продолжает голос, приближаясь к ним. А старший Чон замирает, в голове одна мысль: «Успокойся, может, просто однофамилец». Хосок сглатывает, сердце бешено колотится, и он не обращает внимания на младшего, который стоит в таком же ступоре и безмолвно открывает рот, одними губами произнося до боли знакомое и любимое имя. На дорожке около ворот появляется рыжая макушка и знакомая фигура. На него ошарашенно смотрит Юнги, а Хо тихо произносит, выводя себя из немого ступора: — Не может быть… Юнги стоит и хлопает глазами, пытаясь понять, не галлюцинации ли у него от перегрева на солнышке или это правда ЕГО Чон Хосок. Осознание приходит моментально. И Мин бежит к любимому прыгает в его объятия, обвивая руками шею и ногами — бедра. Хосок стоит ошарашенный таким ярким проявлением эмоций от Мина. — Киса, я так скучал — говорит он, поглаживая по рыжим волосам свою первую и единственную любовь. — Я знал! Знал, что ты приедешь! Я так ждал тебя, — говорит Юнги, немного отстраняясь и заглядывая любимому в глаза, в которых он видит всю Вселенную, созданную только для него одного. А потом смущенно утыкается Хосоку в шею и тихо, так, чтоб слышал один конкретный принц, говорит: — Я люблю тебя. Давно хотел это сказать, — Чон старший гладит своё рыжее чудо по голове и улыбается. — Я тоже люблю тебя, Мин Юнги. — Я пойду решу вопрос с клубникой, — говорит Тэ, смотря в любимые оленьи глаза, ставшие еще больше от удивления, и скрывается в отеле, а Чонгук хлопает глазами еще минут пять и, отмерев, хватает оба чемодана, идет к той самой двери, за которой скрылся Тэ. Закат алыми всполохами рассекает небо, румяное солнце тонет в ласковом море. И Хосок тонет в ласковых объятиях своего самого любимого в мире человека. Они стоят, обнявшись, и провожают солнце, наслаждаясь последними теплыми лучами и близостью друг друга. — Я часто сюда приходил и на закат смотрел, — тихо говорит Юнги, чтоб не нарушить волшебность момента. — Ты помнил о нас, — так же тихо, пробуя последнее слово на вкус, говорит Хосок. — Да. Я, кажется, жил только воспоминаниями. Даже волосы покрасил, чтоб не забывать тот красивый и последний закат, который я провёл с тобой, — говорит Мин, укладывая голову на плечо любимому. — Больше ни одного заката и рассвета ты не встретишь один, котенок. Я больше никогда не уеду от тебя. — Обещаешь? — на Чона смотрят глаза, полные обожания и надежды. — Обещаю, киса, обещаю, — говорит он и целует такие желанные нежные губы. Целует страстно, вкладывая в это действие всю глубину своих чувств и все и желание. А Мин отвечает, отдается в плен умелых рук, растекаясь лужицей в горячих руках. И поцелуй с любимым для каждого — подобно землетрясению в сердце. Они любят и любимы. Они счастливы. — То лето, — шепчет Хосок, отрываясь от любимых губ, — лето наших надежд. Сбывшихся надежд. Юнги улыбается. Да, это лето их надежд — самое счастливое лето. И дальше будет целая жизнь, полная любви и счастья.