Чёрный дракон, дремлющий на вершине мира

Северус Снейп берёт канапе с красивого позолоченного блюда и с недовольным вздохом отправляет в рот. Он уже смирился, что любой званый ужин, организованный благороднейшим Люциусом Малфоем, на деле выглядит, как бесконечный треп о заслугах всех присутствующих перед доблестной Волшебной Англией (но каждый раз у хозяина вечера этих заслуг оказывается больше). И, расхвалив друг друга на разный манер, гости степенно напиваются, а вечер из светского мероприятия превращается в плебейскую попойку. Упаси Мерлин, если на этих званых ужинах окажется доносчик или сплетник не из их числа, ведь компромата для будущего шантажа этот проходимец, попавший сюда чудесным образом, соберёт на беззаботную старость для себя и своих внуков. Да конечно, если обратиться к истокам, то эти званые ужины изначально были организованы для неформального обсуждения собраний Пожирателей смерти, но быстро выяснилось, что даже чистокровные, достойнейшие волшебники умеют испытывать стресс и нуждаются в элементарном расслаблении за бокальчиком игристого мятного вина и грязными разговорами. Иногда складывается неверное ощущение, что званных ужинов в поместье Малфоев ждут больше, чем встреч с Тёмным Лордом, но это, надо полагать, лишь обманчивое впечатление. Не думаете же вы, что чистокровные, именитые волшебники продались за пузырьки в хрустале и бессмысленные разговоры? Вот именно! Северус Снейп, конечно, тоже так не думает, но отсаживается подальше от Алекто Кэрроу, которая, выпив бокала три лишних, без разбору жмётся пышной грудью к любому, кто сидит слева от неё – очевидно, влево у неё косит не только глаз. Северус привык держать свои мысли при себе, поэтому всегда молчит на этих встречах, лишь ест что-нибудь с морепродуктами – предпочитает с угрëм, и Люциус, зная эту любовь, всегда имеет что-то с этим морским гадом на столе (сегодня это сморреброд с угрем, овечьим сыром и карамелизированной грушей). Люциус Малфой действительно звезда этих вечеров: вот он говорит с Розье о новом законе Министерства, принижающим чистокровных, в другую секунду он уже танцует с Нарциссой под восторженные вздохи окружающих, глазом моргнуть не успеваешь, а он уже наставляет домовиков подлить вина в наполовину опустевшие бокалы, и вот вновь говорит с Августом Руквудом об изысканейшем финском рюйю, сотканном тысячелетия назад. Другими словами можно сказать, что Люциус Малфой успевает быть буквально везде и сразу за один короткий вечер. Но, что ещё важнее, где он оказывается после. По итогу-то Северус только и терпит эти вечера из-за того, что произойдёт с ним после (не считая, конечно, того факта, что ему нужно поддерживать определённый о себе образ). Так и построены его будни: сначала длительное напряжённое томление в обсуждениях с Тёмным Лордом (два-три одобрения, с десяток недовольств), необходимое расслабление удавки на шее, которое все с нетерпением жаждут, в бархатных креслах гостиной Малфоев, а завершающим аккордом становится оголение и жадное поглощение друг друга. Последнее, конечно, для избранных лиц, а уж Малфой и Снейп к таким лицам относятся. Но сегодняшний вечер хоть и выглядит, как обычный, а всё равно кажется более пикантным. Вроде бы все так же поначалу говорят об искусстве и с повышением градуса переходят на политику, а, когда алкоголь в крови превышен на значительные нормы, обращаются к постельным разговорам. Но, чтобы расставить все точки и не вводить никого в заблуждение, уточним: говорят чистокровные волшебники вовсе не о сне. Скорее уж благородные представители чистокровных семей делятся своими сексуальными победам, которые можно отнести к категории “грязь”, ну, или “разврат”. Беллатриса Лестрейндж довольно скалится, рассказывая, как ещё пару дней назад подвесила своего муженька на крепкие крюки, перевязанного как сардельку; Уолден Макнейр в подробностях вспоминает, как брал двух женщин одновременно (сложно представить, каким образом, ведь член, как всем известно, у него всего один); а Нотт-старший, хлопая водянистыми глазами и малость смущаясь, делится поистине чём-то старомодным – миссионерской позой в супружеской кровати (правда, не забывает упомянуть, что все участников было больше двух и все они с головы до ног были одеты в кожаные костюмы и перемазаны в естественных выделениях из всевозможных отверстий человеческого тела). Снейпа передёргивает от открывающихся картин, которые услужливо подкидывает ему воображение. Торфинн Роули делится открытием для себя садомии, и неожиданно для всех Люциус заинтересовано откликается на это. – Ох, друзья мои, – говорит Малфой, отправляя в рот вишню, вымоченную в коньяке, – как вы помните, мы провели недельку в Риме, восстанавливая душевное равновесие после смерти моего многоуважаемого отца, и, смею сказать вам, этот город полон всех этих изящных статуй мужчин, которые пробуждают в человеке что-то поистине необузданное, – Люциус делает эффектную паузу и лукаво посматривает на слушателей. – Да-да, верно догадываетесь, в одну из тёплых ночей под звёздным итальянским небом я поцеловал другого волшебника, – Малфой делает очередную театральную паузу и ставит финальный аккорд: – своего пола. Он задорно смеётся, кладя руку на плечо жены и уверяет, что никакие мужские волосатые груди не могут быть прекраснее его неповторимой и утончённой Нарциссы. – Но смею заметить, – продолжает Люциус, – что эксперимент был удачный и, может быть, я даже готов разнообразить нашу сексуальную семейную жизнь, приведя бравого рыжего жеребца в супружескую постель. Как ты к этому отнесёшься, милая? – Если ты хочешь брутальности, дорогой, – столь же любезно откликается Нарцисса, попивая вино, – то проще позвать Беллу. Все вокруг смеются над остротой, а разговор продолжает течь в заданном русле, и вот уже кто-то ещё осмеливается рассказать про свои сексуальные прегрешения с кем-то своего пола. Снейп мало делится деталями своей сексуальной жизни: во-первых, потому что он привык отделять личное от публичного (первое прятать, тем более от столь острых на язык слушателей), а, во-вторых, его эротическая жизнь несколько компрометирующая, ведь в ней одними поцелуями в жаркой Италии не обходится, и, в-третьих, не он один из присутствующих замешан в этом. А уж последним делом Северус Снейп считает подставлять людей, которые приносят ему столь много удовольствия. Но, когда глаза всех присутствующих утыкаются в его щуплую фигуру, Северус бросает им кость как собакам, рассказывая про поход в бордель и голые танцы с проститутками одной лунной ночью. Люциуса в этой истории он забывает упомянуть. Он покидает вечер заполночь раздосадованный и раздражённый. Малфой специально рассказал эту историю про адюльтер на берегах приветливого Рима, чтобы вызвать ревность (и расчёт был точно не на Нарциссу). И хоть после этого он ни разу не посмотрел в сторону Снейпа и не сказал ему ни слова, цель была достигнута, как стрела Амура, пронзающая сердце ничего не подозревающей жертвы. Северусу очень не нравится мысль о ещё каком-то возможном мужчине в постеле Люциуса – достаточно было того, что на данный момент их трое, и это уже создает толпу. Что ж, решает Снейп, за сказанные слова Малфой расплатится позже и, возможно, искупление оставит следы на его бледной коже. После званых встреч (плебейской попойки) у Малфоя обычно находится пара свободных вечеров, плавно перетекающих в такие же свободные ночи, которые он проводит с Северусом, не боясь быть скомпрометированным. Этими мыслями тешит себя Снейп, возвращаясь в свою пустую, со вкусом обставленную квартиру недалеко от Косого Переулка. Северус зажигает свечи, потому что любит полумрак и звук потрескивания горящего фитиля. Он оглядывает живые цветы в позолоченных вазах с искусным рисунком (садовник Малфоев присылает новые букеты каждые две недели); гобелен, с запечатлëнном на нём Гравелинском сражением (Люциус хоть и не поощряет увлечение историей маглов, но против величия английского флота устоять не может); антикварные канделябры в виде бронзовых пышнотелых женщин вестготов, (Малфой направил их совиной почтой прямиком из Толедо, где они с Нарциссой проводили свой медовый месяц); набор изящных чашек и блюдец, выполненных в технике кинцуги (изящное приложение с японских островов к словам-извинениям после первой крупной ссоры, зачинщиком которой был, конечно же, Люциус); персидских ковёр, сплетённый вручную мастерами, умершими до их рождения (привезённый Северусом после единственного совместного отдыха). Вся квартира насквозь прошита кодом тайных отношений с Люциусом Малфоем. Даже на завтрак у него будет еда со стола Малфоя – остатки со званного ужина, которые заботливо положили с собой эльфы-домовики. Северус не может сказать, что его не устраивает сложившаяся ситуация. Ему не приходится обеспечивать себя – за него этого делает взбалмошный аристократ. Конечно, Люциус берёт плату за обеспечение столь фривольного и комфортного уровня жизни для Снейпа, но цена Северуса вполне устраивает. Можно даже сказать, что удовольствие бесценно, но ещё приятнее, когда оно с дивидендами. Саму эту квартиру в привилегированном районе города с небольшой мансардой, где Северус выращивает базилик, заунывники и цветы, оплачивает Малфой. Возможно, будь Снейп более сексуально активен, запреты со стороны Люциуса на контакты с другими людьми или элементарную мастурбацию могли бы осложнить ему жизнь, но Северусу секс требуется поскольку-постольку, поэтому он легко справляется с глупыми условиями (которые по ожиданиям Люциуса должны были стать серьезными ограничениями, граничащими с пыткой) взбалмошного представителя чистой крови. Снейпу требуется нечто иное, и это Люциус даёт сполна. Люциус не заставляет себя долго ждать и через пару дней после званого ужина, когда туман над Лондоном становится таким плотным, что не видно собственных конечностей, появляется на пороге, открывает дверь своим ключом и заходит в прихожую. Сердце Снейпа, пронзëнное тонкой иглой ревности, замирает в ожидании возмездия. – Я, кажется, упоминал и не раз, что мне не нравится, когда ты входишь без приглашения, – вкрадчивым голосом говорит Северус, но Люциус лишь отбрасывает белые пряди волос за спину и делает шаг вперёд, поэтому Снейп вынужден пойти на крайние меры и он отрывисто добавляет: – стой, где стоишь! Палочка сама оказывается в руке и смотрит в сторону гостя. Малфой покорно замирает, с шумом втягивая воздух. – Кто-то сегодня не в духе, – догадывается Люциус. – Почему? Разве те запонки, присланные вечером воскресенья, или зеркало в старинной венецианской раме цвета лазури от вчерашнего дня не подняли тебе настроение? Малфой усердно прячет усмешку, но губы всё же дергаются, Северус копирует его попытки. Они в молчании смотрят друг на друга, ожидая, кто же сдастся первым. – Вина, мой дорогой друг? Первым сдаёт позиции Северус и убирает волшебную палочку в складки мантии. Но он идёт на эту уступку только для того, чтобы, получив утвердительный ответ, продиктовать свои условия. – Боюсь, чтобы сделать хоть шаг в моём доме, а уж тем более испить вина и вкусить изысканные закуски, тебе необходимо раздеться. Догола. – Какая пошлость, – фыркает Малфой, но послушно тянется к поясу на мантии. Северус предпочитает оставить при себе мнение о том, что он действительно считает пошлостью. Он уверен, что за сегодняшний вечер у него ещё будет возможность поведать об этом Люциусу. Как только Малфой избавляется от уличной мантии, аккуратно повесив её на крючок в прихожей, его руки тянутся к перламутровым пуговицам на блузке. – Смотри на меня, – сквозь зубы цедит Снейп, и Люциус поднимает свои чудесные голубые глаза, сталкиваясь взглядом с чёрными безднами. Северус хочет увидеть в чужих глазах неприкрытое желание, хочет увидеть нужду в себе. И Малфой его радует, скрывая горящий огонь в глазах за длинными трепещущими ресницами, но, повинуясь приказу и справившись с эмоциями, поднимает взгляд, в котором остаются видны лишь льдинки. Не отводя глаз, Люциус находит пуговицы под объёмными воланами и расстегивает одну за одной, а после стягивает тонкий шифон со своих плеч, позволяя ткани упасть к ногам. Малфой нарочито медленно проводит пальцами по груди, откидывает белоснежные волосы за спину – красуется, знает ведь, какое впечатление производит. Брюки с тяжёлым звуком падают к ногам Люциуса, выставляя на обозрение бледные коленки. – Что во фразе “раздеться догола” для тебя осталось неясным, мой милый друг? Просвети меня, пожалуйста, и я смогу это разъяснить, – Северус вздергивает подбородок, указывая на нижнее бельё Малфоя. Тот в своё очередь вновь фыркает, закатывает глаза, показывая этим жестом всё, что думает о вульгарности своего положения, но предательскую довольную ухмылку скрыть не может. Также, не разрывая зрительного контакта, медленно плавясь под взглядом темнее ночи, Малфой избавляется от последнего предмета одежды на теле. Северус безразлично хмыкает и позволяет гостю пройти в уютную гостиную. Снейп наполняет бокалы репейным вином и подаёт один Люциусу. Малфой бесстыже разгуливает по квартире, попивает вино и осматривает драгоценности со всего света, которые сам сюда привёз (или оплатил), вертит худощавыми ягодицами, прикрытые белым облаком волос, и, конечно, не стесняется своего полутвердого члена. Он останавливается между двумя огромными китайскими вазами в углу комнаты (на одной красуется снежный барс среди синих ирисов, а на другой – чёрный дракон дремлет на вершине горы), в них стоят янтарные каллы, сапфировые розы и аметистовые аквилегии. – Этим вазам порядка тысячи лет, – самодовольно отмечает Люциус, с трепетом обводя кончиками пальцев нарисованные ирисы. – Хорошо, что они достались мне. Люблю обладать действительно редкими вещами. Малфой скалится и стреляет глазами в Снейпа. Северус сидит в изящном кресле, обитом бархатом, в котором, возможно, оставила след попа какого-нибудь из Людовиков, попивает вино и удовлетворённо наблюдает за представшей пред ним картиной, абсолютно игнорируя фамильярный тон Люциуса. Смутить его таким откровением невозможно – Северус отлично знает своё место. Тело Люциуса изящно, но плечи широкие, мужские; руки длинные и жилистые; грудь безволосая, бледная, с розовыми сосками, вставшими от холода; живот впалый с незаметным шрамом слева; светлые волосы вьются на лобке, спускаются до тяжёлых яиц и члена, налитого кровью; бёдра по-девичьи узкие, а ноги длинные, что рука сама тянется потрогать. Красоту Люциуса Снейп видит не только в волосах цвета парного молока, глазах лисьих и длинной шее, но и подмечает костяшки выпирающие под тонкой кожей, круглые коленки, складки на животе и родинки на плечах. – Насмотрелся? – довольно спрашивает Люциус, когда взгляд темный и жадный останавливается на тонких щиколотках. Снейпу хочется поправить на “налюбовался”, но нет желания поощрять и без того высокое самомнение Люциуса. Он кивком головы указывает на кресло рядом. Малфой вальяжно проходит к указанному месту, демонстрируя длинные ноги и широкие плечи, и делает глоток из хрустального бокала, так и не удосужившись сесть. Вино касается бледных губ и исчезает во рту, Северус решает, что тоже самое должно произойти с его членом через несколько минут. Тихий вздох вырывается у Малфоя, когда Снейп поднимается, заходит ему за спину и прижимает Люциуса к своей груди. Сколько было зря потрачено минут, когда нужно лишь было всё это время провести в крепких объятиях. Бледные губы находят искусанные, и полузадушенные стоны вырываются у обоих. Северус разворачивает Малфоя к себе, касается руками скул и опять припадает к желанным губам. Отрывается он от своего занятия лишь, когда длинные пальцы находят пуговицы на его мантии и успевают расправиться с двумя. – Немедленно исправь, что наделал, – говорит Снейп, сжимая пальцы на обнажённых плечах. – Застегни обратно. Люциус подчиняется и глаза хитрющие прячет за длинными светлыми ресницами. – Ты застегнут на все пуговицы, а на мне даже шейного платка нет, – смеется Малфой, кажется, совсем не задетый сложившимся положением. Зрелище они действительно представляют преинтереснейшее: Люциус в природном одеянии с членом наперевес, на головке которого формируется первая жемчужная капля, и Северус, возбуждение которого скрыто за слоями ткани и наглухо застегнутым воротничком мантии. – Ещё скажи, что воск со всех этих зажженных свечей должен оказаться моей коже, – продолжает Малфой и льнет ближе. – Какая пошлость! И хоть голос Люциуса полон яда и презрения, губы его ласково касаются челюсти, оставляя послания с противоположным значением. Снейп лишь загадочно улыбается, продолжая следовать сценарию в своей голове. Он медленно, но неумолимо отодвигает Люциуса от себя и твёрдо произносит: – Руки вытяни. Взгляд Малфоя темнеет от этих слов, ноздри раздуваются. Он покорно вытягивает руки и позволяет Снейпу связать их атласной белой лентой – крепко, но при желании с возможностью выпутаться из оков. Желания такого у Люциуса, конечно, не возникнет. Малфой, подталкиваемый твёрдой рукой, пятится, пока не запинается о изножье кровати и не падает на неё навзничь. – Смею высказать своё мнение, о котором меня, к сожалению, никто не спросил, – начинает Северус, расстегивая первую пуговицу (из семи) на манжете мантии, когда Люциус усаживается на мягком матрасе и может со всём вниманием следить за происходящим. – Но я все-таки думаю, что имею право, не смотря на все обстоятельства, высказаться… Часть его речи тонет в шумных выдоха Малфоя, сопровождающих каждую расстегнутую пуговицу, но ничего важного не теряется в этих красноречивых оборотах, произносимых лишь с одной целью – тянуть время, пока наблюдатель не начнёт молить о большем. И Люциус не разочаровывает: щеки такие впалые, что вишню положить можно, кожа ещё бледнее обычного, а кулаки сжаты до вспухших вен. Малфой приоткрывает рот с тихим стоном да так и не закрывает, когда Северус переходит к пуговицам на воротничке. Глаза жадно следят за костлявыми пальцами, а руки силятся выбраться из ловушки, в которую позволили себя поймать. Наконец, Северус распахивает полы мантии, демонстрируя хилые мышцы, сероватый цвет кожи и член, наполненный жизненной силой. Люциус послушно поддаётся вперёд, ведомый твёрдой ладонью, и открывает рот шире. Снейп дразнится и водит членом по тонким губам, размазывая жемчужные капли по лицу, наслаждается тем, как Малфой неловко ерзает и пытается поцеловать головку. Северус бьёт пару раз членом сначала по одной щеке, а потом по другой (подставленной), и, жёстко ухватив за челюсть, погружается в горячий рот Люциуса. Малфой лишь одобрительно стонет, расслабляя горло и заглатывая глубже, поднимает свои бесстыжие голубые глаза цвета океана, но, поймав неодобрительную складку меж бровей Северуса, покорно опускает взгляд в пол, подрагивая ресницами. – Дай угадаю, – хрипло произносит Люциус, когда ему наконец-то позволяют говорить, вытащив член из глотки, – дальше ты в принудительном порядке предложишь мне слизывать вино с твоей груди? – насмешливо фыркает и заканчивает: – какая пошлость! Северус зло сводит брови и недовольно поджимает губы. Ну что ж, если Малфой хотел его разозлить сегодня ещё больше, чем он это сделал за свой чертов званый ужин, то он своей цели добился, к его же несчастью. – Знаешь, что я считаю пошлостью, мой дорогой друг? – говорит Снейп, толкая Люциуса на кровать и скидывая ненужную мантию. – Я ведь так и не закончил свою мысль, потому что ты, кажется, изнывал от желания, и сейчас я понимаю, что зря позволил тебе удовлетворить эту жажду… – Мой член скоро разорвёт от того, что ты игнорируешь его присутствие, – вставляет свои пять копеек Малфой, приподняв голову с подушек. – Молчать! – хлестко говорит Северус и ему не требуется пощёчина, чтобы Люциус почувствовал оплеуху в его тоне. – Я считаю, что пошлость – это применять столь старые, использованные каждой плешивой собакой трюки на своём любовнике. Северус закидывает длинные ноги со светлым пушком себе на плечи. – Пошлость – это пытаться вызвать ревность, рассказывая о своих любовных похождениях, с целью добавить огня в нынешние отношения, хотя такой провокацией можно вызывать лишь импотенцию, – Северус гневливо сверкает глазами и забирается на кровать, опираясь коленями и рукой на матрас. – Но наивность, мой светлейший друг, – это когда ты думаешь, что за подобное поведение тебе не придётся расплачиваться. Снейп толкается членом в сжатую дырочку, благодаря Мерлина, что Люциус основательно подготовился к этой встрече, смазав и растянув себя заранее. Малфой протестующе упирается связанными руками в живот Северуса и не недовольно кричит. – Тише… Тише! – шепчет Снейп, зажимая чужой перекошенный рот рукой. Малфой возмущённо мычит и стреляет глазами. – Ты выдержишь, милый, всё выдержишь. Северусу хочется увидеть боль в глазах Люциуса, чтобы раскусить этого человека, скрывающего свою личину ещё сильнее самого Снейпа. И он знает, что Малфою хочется этой боли, но вряд ли он даст узнать себя глубже, чем уже позволил. Северус напробу качает бёдрами и, получив вымученный стон, который он расшифровывает как одобрительный, делает ещё один толчок и следующий, набирая скорость и втрахивая податливое тело в матрас. Малфой запрокидывает голову и стонет в ладонь на каждом толчке. Снейп убирает руку и заменяет её своими губами, проникая языком в рот Люциуса, на что тот с готовностью и пылом отвечает. Снейп знает, что Люциус едва ли был создан только ради этого момента, но то, как Малфой закатывает глаза, жадно сжимается вокруг его естества, запрокидывает голову, оголяя шею, всего на миг, но заставляет усомнится в истиности этого знания. И с каждой напряжённой складкой на лбу кажется, что Люциус только и был создан лишь с одной целью – задушено вымаливать продолжение, целовать и заглатывать пальцы своим красивым ртом, и, позволять сжимать в руках его талию до красных следов от пальцев. Люциус создан для наслаждения, и Северус сполна этим пользуется. Малфой сам тянется связанными руками к члену и неуклюже ласкает головку, тут же изворачивая пальцы, чтобы пройтись по всему стволу. Несколько быстрых движений и вены на его шеи выделяются сильнее, а голова запрокидывается, лицо искажается гримасой боли на грани блаженства, и жемчужные полосы окрашивают его грудь и живот, попадая в том числе и на подбородок Снейпа. Северус, продолжая длинными толчкам вбиваться в податливое и расслабленное тело, склоняется к светлой груди и слизывает разбрызганные капли. Он вылизывает сосок и неожиданно больно смыкает челюсти, вгрызаясь в нежную кожу, Малфой кричит и пытается уйти от прикосновения, но руки за талию держут крепко (до синяков, которые не заставят себя ждать), как и зубы. К финалу Северус всегда становится агрессивнее, он легонько бьёт Малфоя по щеке, желая встретиться взглядами, чтобы увидеть чужое неприкрытое томление. И когда тёмная ночь и глубокое синее море сталкиваются, судорога проходит через всё тело Снейпа, выплëскиваясь глубоко внутрь тугих мышц. Северус опускается рядом на кровать и тяжело прикрывает глаза, за темнотой век которых вспыхивают яркие всполохи света. Он приходит в себя, когда Малфой настойчиво тыкает руками ему в бок и в приказном тоне говорит: “Развяжи!” Снейп, конечно же, слушается, тянет за атласные ленты, развязывая пышный бант, и так же послушно ласкает истерзанные запястья горячим ртом. Малфой лишь довольно стонет, потираясь мягким членом о бедро. – Ещё раз, если ты только посмеешь хоть с одним мужчиной… – начинает Снейп, наигравшись с израненным запястьями, но не успевает сформулировать угрозу до конца, потому что Малфой его недовольно прерывает, легонько ударяя в плечо: – Так вот почему мне сегодня так досталось! – он садится, и белые волосы красиво ниспадают на его плечи. – Я не сделал ничего вопиющего, чтобы так пострадать. – Тебе это всё ужасно нравится, – спокойно говорит Северус и тянется к помеченному соску, вокруг которого начинает расцветать багряный узор. Люциус подставляется под ласку, но не упускает случая возмутиться: – Мы, смею напомнить, договаривались не оставлять следы, которые нельзя смыть водой или, что предпочтительнее, слюной, а у меня теперь на груди будет красоваться след от твоих зубов. – Мы ещё так же договаривались, не провоцировать друг друга, – напоминает Северус, уже покорно лаская пальцами скулу. – И не давать поводов кому угодно хоть на секунду увидеть нашу связь. Но ты, кажется, делаешь всё, чтобы нарушить эти клятвы. – Неужели такой блюститель правил и порядка, как ты, позволил себе опуститься до распутного поведения, как ты там сказал однажды, – Малфой останавливается, нарочито наиграно поднимает глаза к потолку и театрально поджимает губы, силясь вспомнить обращение, которым одарил его Снейп при первой ссоре. – Зажравшегося аристократа, который даже зад себе ни разу не подтирал самостоятельно. – А ты и доволен, – Северус лишь смеётся над колкостью. Люциус безразлично пожимает плечами, мол, добился, чего хотел и мне совсем не стыдно. Вот ведь, кажется, что столетие назад была стычка, когда они в гневе зацепились языками. Уже забыты причины, но слова, произнесённые жестоким языком, Малфой помнит до сих пор. Наверное, ведёт дневник оскорблений, чтобы в нужный момент припомнить все свои унижения и получить за них плату. – Нарцисса уезжает в Париж на несколько недель, будет скупать винтажные платья и антиквариат, – сменяет гнев на милость Малфой и оставляет лёгкий поцелуй на кончиках пальцев. – Можешь оставить на мне ещё следы, к её возвращению они исчезнут, и, значит, мы вновь в безопасности. Северус лишь довольно улыбается, одним плавным движением опрокидывает Малфоя на кровать, садится на его обнажённые заляпанные бёдра и властно сжимает руку на длинном горле. Малфой одобрительно стонет, прикрывает глаза в страхе и наслаждении. – Как думаешь, твое халатное отношение к жизни и опасности передаётся через слюну или сперму? – Надеюсь, через последнее, – хрипит Малфой. – Но, смею заметить, что тебе срочно нужно провести эксперимент, чтобы исключить иные варианты и подтвердить мою теорию. Люциус подкидывает бёдра, не оставляя шансов, трактовать его намёк иначе, и довольно улыбается. Снейп знает, что большее удовлетворение Люциус получает, когда оно смешано со страхом. Наверное, когда не приходится ни за что бороться в этой жизни и всё самое лучшее по щелчку тонких пальцев приходит в руки, нужно хотя бы играть в игры, которые ставят жизнь на грань смерти, чтобы почувствовать хоть какой-то вкус от существования. И Северус сполна готов удовлетворять желания другого, тем более если это сулит ему оплаченные счета и дорогие подарки, которыми он может украсить свою жизнь.