Cookie

      Шарль понятия не имел, как оказался в этой ситуации. Признаться, даже приложив всё своё имеющееся воображение, он не смог бы предположить и возможный сценарий того, как к такому, можно было прийти. Это даже звучало абсурдно, но по какой-то непонятной причине, всё же происходило. Макс Ферстаппен стоял напротив него, вальяжно прислонившись плечом к дверному косяку, с пачкой каких-то крекеров в руках. Он выглядел так, будто бы не заявился только что к Шарлю с самой идиотской идеей за всю его жизнь. Слишком спокойно, слишком невозмутимо, просто слишком.       — Я правильно понимаю, что ты серьёзно предлагаешь мне подрочить на ёбаное печенье? — Шарль скептически вскидывает брови, с сомнением глядя на Макса. В нём пару стаканов джин-тоника и столько уверенности, что Шарль невольно начинает задумываться, действительно ли эта идея настолько сомнительна. Может, это он чего-то не догоняет? Может, все нормальные люди дрочат на печенье в компании своих друзей, когда переходят определённую грань алкогольного опьянения?       Макс медленно согласно кивает. Его ухмылка настолько наглая и не скрываемая, будто бы он отвечает сразу на два вопроса Шарля. Даже если один из них не озвученный, выраженный только в едва заметном смятении во взгляде зелёных глаз. Макс настойчив и отступать явно не собирается. Шарль не настолько пьян, чтобы бездумно соглашаться на все авантюры, даже если из уст Ферстаппена они звучат интригующе.       — Не хочу тебя расстраивать, но у меня не встанет на крекеры. Я уже не в том возрасте, когда подростковое гормональное безумие заставляет возбуждаться от одной только мысли о возможной близости. Тем более такой, — Шарль фыркает, качая головой. Игра в так называемую «печеньку» была самой абсурдной ахерой, с которой сталкивался Леклер. Воображение, не сумевшее подобрать резонные причины и предпосылки происходящего, услужливо мешает «афера» и «ахереть» в одно слово, потому что никак иначе это не назвать. Ахера и никак иначе.       Его отказ звучит очевидным фактом. Как-то, чего стоило ожидать с самого начала. Хотя, судя по не расстроенному и даже не впечатлённому виду Макса, он и правда предполагал именно такой вариант развития событий. Намного неожиданней был факт того, как легко Шарль к этому отнёсся, как просто и спокойно отреагировал на предложение. Макс склоняет голову к плечу и смотрит на него выжидающе. Его отказ не звучит убедительно и твёрдо. Шарль не сказал, что не хочет. Шарль, та ещё лисица, набивает себе цену даже в такой ситуации. Макс готов идти на уступки, если дело не касается гонок.       — Тебе придётся постараться, ты же знаешь, да? — Шарль хитро щурится. Макс узнаёт знакомые всполохи азарта в его глазах, они буквально искрятся, горят так же, как и сам Шарль, заразившись дурной идеей. Леклер часто смотрел на него так ещё в их детстве, много лет назад, когда оба участвовали в картинге и только мечтали о серьёзной карьере. Тогда Макса в кювет сталкивал Шарль. Сейчас сам Макс уверенно подталкивал Шарля всё ближе к пропасти неоправданного риска, импульсивных решений и страсти.       Они на вечеринке не одни. Из гостиной доносится музыка, чьи-то громкие голоса и заливистый смех. Шарль, вообще-то, даже не планировал задерживаться на кухне, но забытый пустой стакан так и оставался стоять на столешнице. Ему больше нет дела, что он пришёл сюда за чем-то. Предложение Макса было куда интереснее пьяных разговоров с Карлосом, не сводящего глаз с Ландо, Шарль не мог этого отрицать. Они оба прекрасно знали, что состоят из причудливого, необъяснимого переплетения всех этих качеств. Вся их жизнь — это риск, страсть и импульсивные решения. Но иначе в этой жизни смысла и не будет, иначе жить попросту не интересно. Шарль не из тех, кто выбирает скучную стабильность. Гоночная карьера тому лишь доказательство. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. И уж тем более им не обливается, не сцеловывает после подиума знакомый алкогольный привкус с губ недавнего соперника, органично вписавшего себя в статус любовника.       Шарлю нужны яркие, контрастные эмоции, нужен адреналин, поддерживающий пылающий огонь в его сердце. И Макс готов был дать их Шарлю. Потому что Макс, на самом деле, был таким же, сколько бы Шарль не пытался убедить себя в обратном в юношестве. Несмотря на то, что у них были разные взгляды на жизнь, разные мнения и принципы, упёртый горячий нрав обжигающей лавой тёк в жилах обоих. И это манило. Противоположности, как известно, притягиваются, но Шарль и Макс никогда и не были противоположностями, их химию вряд ли можно понять, описать или объяснить. Они были гремучей смесью самых похожих и кардинально разнящихся черт с самого начала, из-за чего каждая встреча их дуэта приводила к моментальному возгоранию, взрыву очередной суперновой в пределах их личной вселенной.       И в такие моменты они были безрассуднее привычного. В присутствии Шарля Макс забывал о всех журналистах, окружающих их, о мерах предосторожности, о здравом смысле в принципе. Но судьба их любила, а удача всегда была на их стороне. Макс, заталкивающий Шарля в первую попавшуюся свободную комнату на втором этаже, не закрывает дверь на замок, потому что слишком увлечён. Шарль не закрывает её, потому что ему не дают сделать и шага в сторону. Но ощущения от этого только острее. Возможность оказаться застигнутыми врасплох заставляет щёки гореть, но не остановиться. Шарль прикрывает глаза и откидывает голову назад, подставляясь под настойчивые касания.       Поцелуи Макса горят на коже. Он методично избавляет Шарля от мешающей рубашки, с каждой расстёгнутой пуговицей спускаясь губами всё ниже. Казалось, он не упускал ни одного участка на груди монегаска, поддерживаемый горячими довольными выдохами над ухом. Шарль комкает футболку на его плечах. Не спешит избавиться от неё, а просто наслаждается процессом. Прерывать Макса ради такой мелочи, как футболка, не хотелось, он ведь и сам обещал постараться. Уломать Шарля на их непонятную игру было, прежде всего, в его интересах и Шарль возьмёт от этого момента всё, что ему позволят взять.       Руки Макса двигались уверенно, плавно скользя по телу, вписываясь в каждый изгиб так же умело, как и в повороты на трассе. Он знал, что делал. Он знал, чего хотел. Причём и он, и Шарль, ластящейся кошкой отзывавшийся на каждое прикосновение, поддающийся ближе и выгибающийся под его руками. Макс никогда не встречал никого отзывчивее, никого настолько прекрасного в своей искренней реакции, в своём умении полностью растворяться в процессе. Шарль был первозданным искусством в каждом своём движении, в каждом своём судорожном вздохе и расфокусированном взгляде из-под опущенных ресниц.       — Похоже, у кого-то и правда встанет на печенье сегодня, а сколько шуму было, — тихий смешок Макса ему в шею отзывается лёгкой дрожью во всём теле. Щекотно. Шарль вторит его едва слышимому фырканью.       Рубашка падает под ноги, они оба игнорируют её, переступая через ненужный предмет одежды. В любой другой момент Шарль бы возмутился такому пренебрежительному отношению к своему очередному шедевру дизайнерского решения, но Макс подавляет все его возмущения до того, как он успевает об этом задуматься. Макс упирается носом ему в подбородок, ведёт кончиком по линии челюсти, очерчивая это восьмое чудо света лёгким касанием. Шарль в очередной раз шумно выдыхает, плавясь от контраста уверенности, с которой Макс сжимает его талию, и щемящей нежности оставленного под ухом поцелуя.       — Ага, — подозрительно легко соглашается Шарль, но наглая ухмылка не обещает ничего хорошего. Макс слишком хорошо знал и её, и острый язык монегаска, чтобы не ожидать очередного подкола. — Судя по всему, тебе и правда понравилась эта идея, раз ты уже так воодушевлён. А я даже к тебе не прикоснулся.        Макс закатывает глаза, а Шарль, смеясь, накрывает ладонью очевидный бугорок на чужих джинсах. Его касание едва ощутимо, скорее шутливое поддразнивание, чем реальная ласка. Макс беззастенчиво толкается его руке на встречу. Он не скрывал своего возбуждения, даже если Шарль не сделал для этого практически ничего. Леклер имел удивительную способность заводить одним своим видом, наглым и намеренным бездействием. Леклер сводил с ума одним своим присутствием. В реальности, в мыслях — не важно. Макс уже давно заражён этой чумой, любовь к Леклеру не вытравить никакими средствами. Она засела где-то под рёбрами или, может, глубоко в подсознании, потому что не думать о нём не получалось.       Шарль любил игры, любил водить людей за нос и невинно хихикать, забавляясь со своих же проделок. В детстве Макса это раздражало, но со временем он научился играть по изощрённым леклеровским правилам и начал получать удовольствие и сам. Загонять Шарля в тупики его же лабиринтов было куда веселее, чем наблюдать за его проказами со стороны.       Макс стягивает с себя футболку, оторвавшись от Леклера лишь на миг, чтобы ощутить внимательный, пристальный взгляд на себе. Шарль видел его не раз, но возможности облизать его тело глазами не упускал никогда. Иногда приходилось скрываться чуть лучше, снисходительно улыбаясь журналистам и невпопад отвечая на услышанные вполуха вопросы. Намного приятнее было не отказывать себе в удовольствии проследить маршрут взгляда ещё и руками. Шарль любил вид этих сильных рук, широких плеч и крепких бёдер, обтянутых привычными безвкусными скинни-джинсами. Ещё больше он любил их касаться.       Футболка отправляется вслед за рубашкой, Макс нетерпеливо тянет Шарля за карманы на его брюках обратно к себе. У него было достаточно времени, чтобы увидеть всё, что он хотел. Ремень звенит расстёгнутой пряжкой, Макс расправляется и с пуговицей, и с молнией с завидной методичностью.       — Вне трассы ты такой же быстрый, м? — мурчит Шарль, забавляясь. Он кривит губы в довольной усмешке, стреляет хитрым взглядом. Словом, использует все беспроигрышные варианты воздействия на Макса Ферстаппена.       В его арсенале слишком много уловок, чтобы реагировать на каждое. Макс давно с этим смирился. Он только улыбается уголком губ и смотрит на Шарля насмешливо. Молчит, не отрицает и не оправдывается, не чувствует в этом даже необходимости. Уверенность в его виде распаляет только больше, Шарль сжимает руку на чужом паху настойчивее, наглее.       — Котёнок хочет поспорить? — Макс повторяет усмешку Шарля, не поднимая на него взгляд, слишком занятый делом поинтереснее. Леклер кусает губы в попытке скрыть улыбку и задумчиво жмёт плечами, пока Макс стягивает с него брюки вместе с бельём. Их Шарль перешагивает так же небрежно, как и рубашку парой минут ранее.       Он наклоняется и целует Макса в плечо, прикусывает его ключицу. Все его движения мягкие и неспешные. Шарль никуда не торопится, чувствуя каждый свой жест, получая в ответ нетерпеливое сопение со стороны. Даже его рука движется над ширинкой Макса настолько легко и непринуждённо, что это действие впору сравнивать с молочным шагом, когда кошки по привычки мнут лапками грудь хозяина. Шарль невозможный. Макс прерывает его недовольным, почти отчаянным звуком и снова перехватывает инициативу. Его джинсы отправляются вслед за брюками Шарля в следующее же мгновение, как Макс выуживает из кармана помятую пачку украденных с кухни крекеров. Удивительно, но среди них находится даже целый, не сломанный пополам. Судьба всё ещё была на их стороне. Объект незамысловатой, но абсурдной игры оказывается на журнальном столике, дожидаясь своего часа.       — Тогда давай так: тот, кто кончит первым, проигрывает и ест всё это дело, — предлагает Макс, вскинув взгляд на Шарля. Тот молча кивает, в этот раз ему не требуется и секунды на раздумья.       Макс улыбается довольно и притягивает Шарля для поцелуя. Он всегда любил объятья с Шарлем, какими бы они не были: короткими приветственными или долгими и чувственными на прощание. Он любил, как Шарль закидывал свои руки ему на шею или сцеплял их в замок на его животе, прижимаясь со спины и целуя в затылок. Шарль мог быть резким и пылким, если хотел, мог быть податливо мягким, кротким и послушным. Но он всегда был невозможно горячим, чарующим и манящим. Прижиматься к Шарлю вот так, кожа к коже, Макс просто обожал.       Пока Шарль, конечно, снова не начинал выказывать свой противный характер и хаотичный нрав. Макс только позволил себе отдаться моменту, прикрыть глаза и сжать в руках его бока, как Леклер нашёл новый способ его раздражать. Он повёл губами и втянул в рот нижнюю губу Макса, облизал буквально всё, до чего мог дотянуться. Поцелуй вышел слишком влажным, Шарль слюнявил его намеренно. Характерные звуки заполнили всю комнату. Макс отстранился, недовольно глядя на хитро ухмыляющегося виновника. Шарль ни о чём не жалел. Шарль никогда не жалел ни о чём, что касалось Ферстаппена. Особенно, если это касалось шуток над ним.       — Будешь много выёбываться, рот твой чем-нибудь полезнее займём, — Шарль притворно наивно хлопает ресницами и невинно улыбается, а Макс цокает языком и стирает ладонью его слюну со своего лица.       У них, конечно, нет смазки, но это едва ли волнует сейчас кого-то из них. Макс сплёвывает на ладонь, смешивая их слюну, накрывая рукой свой член и Шарль едва заметно краснеет от этой картины. Макс и правда постарался, как и обещал. Результат его стараний стоит почти на идеальные двенадцать часов, возбуждённый и близкий к тому, чтобы начать истекать предэякулятом. Макс ухмыляется ему, будто бы получив лучший комплимент в своей жизни, заинтересованно склоняет голову и смотрит так внимательно пристально, что Шарль краснеет ещё больше. Он повторяет движение Макса, потому что держать руки при себе становится всё сложнее. Шарль обхватывает чувствительную головку и выдыхает через нос.       Трогать себя, стоя напротив Макса, неловко. Однозначно горячо, потому что Макс выглядит бесподобно. Его широкая грудь вздымается от участившегося дыхания, глаза блестят в полумраке, неотрывно следящие за Шарлем, на руке сильнее выступают вены. Шарль определённо дрочил на этот образ до этого. Но тогда это и правда был только образ, картинка в голове. А сейчас, Макс стоял перед ним и с чувством надрачивал себе так же, как это делал Шарль. И это было так глупо, потому что трогать себя абсолютно не хотелось, в присутствии Макса вообще не хотелось трогать никого, кроме него. Они упускали возможность безбожно, бездарно, удручающе и разочаровывающе.       Шарль закусывает губу, сжимая головку чуть сильнее. У Макса на щеках едва заметный румянец и напряжённые плечи, отчего ключицы выделяются сильнее. Шарль прикрывает глаза, ему кажется, что он дышит слишком громко. Но Макс дышит ему в унисон. Макс двигается ему в унисон и Шарль больше не может бороться сам с собой. Противостоять собственным желаниям больше не получается. Да и не хочется, если честно.       Леклер отрывается от собственного нуждающегося члена и касается Макса. Потеря стимуляции пьяным, распалённым сознанием ощущается особо остро, но Шарль игнорирует её. Даже она не ощущалась сейчас такой навязчиво нужной, как желание дотронуться до Макса. Он невесомо ведёт кончиками пальцем по чужому стволу, обводя выступающие венки, пока Макс не ловит его за запястье.       — Не думаю, что это по правилам, — насмешливо выдыхает Ферстаппен. Даже если он не вкладывал такую интонацию в свой голос, Шарль всё равно слышит её. Шарлю не дают то, чего он хочет, и это не похоже на Макса. Это похоже скорее на дерьмовую шутку.       Макс держит его запястье привычно крепко, сжимает не сильно, но уверенно, заставляя Шарля повиноваться. И Шарль послушно замирает, вскидывая на Макса взгляд. Сначала непонимающий, затем — недовольный.       — В правилах об этом ни слова. А то, что не запрещено, фактически, считается разрешённым, — фыркает Шарль. Он удивлён, что всё ещё может изрекаться такими длинными осмысленными предложениями, потому что где-то внутри хотелось просто обиженно заскулить. Макс понял бы и этот странный набор звуков.       — Это не так работает, — между шумными выдохами замечает Макс. Глядя на него, Шарль думает, что попал в какой-то изощрённый виртуальный секс-симулятор. Ему разрешают смотреть, но не трогать. Ужасное чувство.       — И это мне говорит человек, из-за которого вводили правило Ферстаппена? Просто чтобы кое-кто не ездил, как мудак? — недовольство в леклеровском тоне почти осязаемо. Он смотрит на Макса исподлобья, хмурится обиженно, сводя брови к переносице.       Макс разглядывает его в ответ, не произнося ни слова. Улыбается и качает головой, почти смеётся. Шутка и правда забавная, Шарль, кажется, помнил все его косяки. Список, небось, где-нибудь вёл. В любой другой, менее интимной и пикантной обстановке, Макс бы даже рассмеялся, закинув голову назад. Но Макс только ослабляет хватку на запястье Шарля, даёт ему молчаливое согласие на воплощение всех прихотей, карт-бланш на любые касания.       — Иди сюда, — Макс тянет его за руку ближе, не дожидаясь реакции самого Шарля. И вот это на Макса похоже намного больше, Шарль довольно мычит, не скрывая улыбки.       Касаться Ферстаппена и правда намного приятнее. Он горячий и твёрдый под руками, Шарль не упускает возможности огладить его живот, пройтись короткими ногтями по прессу, прежде чем сомкнуть кольцо из пальцев под крупной головкой. Вес на ладони ощущается гармонично и правильно, его движения смелеют и ускоряются. Макс шумно дышит ему на ухо, но Шарль уже не слышит его.       Шарль и сам задыхается беззвучными стонами и судорожными вздохами, которые Макс ловит с его губ. Он не спешит целовать Леклера, ограничиваясь только быстрыми, небрежными касаниями губами. Поцелуй Шарль не пережил бы уж точно, его и без того сбитое прерывистое дыхание не простило бы ему такую вольность. Рука Макса, между тем, двигалась всё быстрее. Шарль готов был поклясться, что с таким рвением, Макс не дрочил даже самому себе, но был слишком занят попытками стоять на ногах ровно.       Макс целовал его везде, до куда мог дотянуться, уделяя особое внимание шее. Он беззастенчиво прикусывал её, оттягивал губами тонкую кожу и снова целовал. Шарль запрокинул голову и прикрыл глаза. Макс мог сделать с ним всё, что угодно, прямо сейчас. Шарль и сам хотел, чтобы Макс сделал ещё что-нибудь. Потому что ничего, кроме мест, где они соприкасались, не существовало в этот момент. Всё отошло на второй план и стало таким неважным, что Шарль едва ли различал громкую до недавних пор музыку с первого этажа. Рука Макса, сжимающая его бедро — единственное, что удерживало Шарля здесь.       Его рука двигалась далеко не так ритмично, как делала эта рука Макса. Шарль быстро скатился в какие-то хаотичные движения и бессвязные звуки, хотя Максу хватало и этого. Целуя Шарля в висок, Макс думал, что он — самый музыкальный человек в его жизни. Одни только его тихие стоны звучали, как настоящая симфония для Макса. Только для Макса. Не говоря уже о длинных, ловких пальцах, рождающих сейчас такие же развратные влажные звуки.       Ферстаппен также быстро скатился в бессвязные слова любви, которые невпопад выдыхал Шарлю на ухо. Шарль не слушал его. Вернее, не слышал. Всё его внимание было приковано только к руке Макса на его члене, простая мастурбация никогда не возбуждала его так сильно. Но думать о причинах этого не хотелось. Да и вряд ли бы он смог собрать себя в кучу сейчас, чтобы провести какую-то причинно-следственную связь. Он и свою связь с реальностью удерживал с попеременным успехом.       Шарль пропустил даже момент того, как во второй руке Макса появился тот самый крекер. Просто в один момент хватка с бедра пропала, а Шарль зажмурился сильнее. Пик удовольствия настиг его внезапно и удивительно бурно. Вместе с оргазмом по телу растекалась приятная слабость и расслабление. Шарль уткнулся лбом в плечо Макса, переводя дыхание.       — Ты проиграл, — хрипло отозвался Ферстаппен где-то сверху. Его рука переместилась с члена на спину Шарля, мягко поглаживая.       — Ну тут как посмотреть. Не все могут похвастать тем, что им дрочил сам Макс Ферстаппен. Хорошее достижение, мне кажется, — Шарль зевнул, перейдя на доверительный полушёпот.       Он лениво двигал ладонью скорее по инерции, чисто машинально доводя до разрядки и Макса. После оргазма сил делать что-то не осталось, хотелось просто завалиться на пустующую кровать и обниматься. Макс накрыл его ладонь своей, сжимая сильнее, глухо мыча Шарлю куда-то в макушку. Хоть где-то Макс Ферстаппен пришёл вторым. Хотя оно, наверное, и понятно. Долгое общение с принцем Монако и королём провокаций учило терпению. Иначе с ним взаимодействовать невозможно. Выдержке Макса можно было только позавидовать.       Шарль снова зевнул и уставился на печенье. Скептически, совсем как в начале их внезапного разговора. Оно не выглядело аппетитно само по себе. Даже то, что теперь стекало с него, выглядело лучше. Шарль скривил губы.       — Я не ем мучное, — обыденно произнёс Леклер, пожав плечами. Так, будто бы они обсуждали, что съесть на завтрак, а не то, кто должен выполнять наказание для проигравшего.       — Так и быть, можешь просто это слизать.       — А печенье ты съешь?       — Возможно, — вполголоса отозвался Макс, наблюдая, как Шарль подносит крекер к губам, блестевшим от слюны. Между ними тут же мелькает юркий язык, задерживаясь в уголке рта. Леклер не торопился, глядя на Макса с хитрым прищуром. — Если ты постараешься и мне понравится картина.