***
В первый рабочий день после отдыха, пока Софья Львовна задумчиво стояла у стеллажа в своем кабинете, решая, с какой ячейки начать разбирать завалы скопившихся по ее душу бумаг, в кабинет твердо постучали. Она обернулась – и обнаружила на пороге Харитона. Однако, глядя на него сейчас, звать просто по имени казалось неправильным. В лабораторном халате, плотной одежде под ним, закрывающей всё, кроме лица и кистей рук, с торчащими из кармана халата защитными очками, он выглядел тем, кого она так привыкла видеть: начальником отдела нейробиологии, академиком, профессором и просто увлеченным ученым, – и теперь как будто «двоился». Дома он был неуловимо, но бесспорно другим… – Как настроение? Рабочее? Пойдем в мой отдел, кое-что покажу. В лаборатории профессор Захаров остановился у стола, поглядывая то на стопку бумаг, то на Софью: – У меня для тебя чудесная новость. Психиатры в твоем отделе обожают копаться в чужих тараканах, но наверняка жалеют, что делают это недостаточно вовлеченно. У меня возникла гипотеза, требующая тестирования. Будущая нейросеть «Коллектива» будет состоять из разумов миллионов людей, и у каждого – свой «загрузочный сектор», свое Лимбо. Внутри сети они будут контактировать между собой, хоть пока и не ясно, каким именно способом. Нужно оценить Лимбо непредвзято, со стороны. Я отправлю тебя в чужое подсознание. – Хм-м-м. – Софья немного помолчала, в задумчивости постукивая себя пальцем по кончику носа. Харитон ждал. Немного помолчав, она вынесла свой вывод: – Я понимаю, к чему ты, но такая подводка была совсем не обязательна. Поверь, желающих посмотреть на чужих тараканов во плоти среди психиатров – по пальцам пересчитать наберется. В общем, мне идея не нравится. Кроме того, я все равно не буду брить ради этого голову. Он хохотнул: – Тебе не придется. Мы используем полимерное бесконтактное воздействие. Всё будет так, как и должна функционировать нейросеть. – Нет уж. Жена-дурочка тебе точно не нужна. Я готова рискнуть, только если это будет твое Лимбо, тогда игра стоит свеч, знаешь ли. Тогда будет интересно и, возможно, даже полезно. А вдруг согласится? Софья хитро прищурилась, глядя на него, ища и явственно находя в глазах напротив минутное замешательство. – Хорошо… я учту твои пожелания на будущее. А сейчас мне по-прежнему нужен кто-то из твоего отдела, так что – держи запрос, – Харитон вручил ей документ со своей подписью, – выбирай провинившегося и гони сюда. Похоже, он совсем не расстроился отказу. Впрочем, Софья предпочитала не обманываться: уж он-то не сдался. Он вернется к этому вопросу позже. Так или иначе, наблюдать за его ребяческим самодовольством было почему-то очень приятно. Она даже, пожалуй, знала почему: после месяца в санатории профессор вполне пришел в себя, и в ближайшее время его жизни и здоровью ничего не угрожает. Он отдохнул и будет благоразумен и осторожен. Скорее всего. – Очаровательно, – вслух подытожила она. – Пойду к себе, после планерки пришлю тебе жертву. Увидимся на перерыве. Несмотря на то, что официально каждое подразделение имело собственный промежуток для обеденного перерыва, в районе часа дня в столовой обычно было полно народу, суетно и шумно. Многие сотрудники находили обед отличным поводом поболтать с коллегами из других отделов, не используя для этого личное время. Софья эту стихийную традицию не любила. Ее раздражало «нарушение правил»: час дня предназначался для отдела психиатров, а многолюдный гул раздражал. Как итог, она нечасто посещала столовую, а предпочитала принести еду с собой из дома либо утащить в контейнере к себе в кабинет. В углу зала, впрочем, имелся негласный «начальственный» стол, но в разгар перерыва он редко оказывался никем не занят. Однако на сей раз выдался тот самый редкий случай, поэтому Софья осталась на обед в столовой. Она как раз допивала цикорий и задумчиво гоняла вилкой по тарелке кожуру от печеного яблока, размышляя, хочет ли ее доесть, когда к ней кто-то подсел напротив. Поднимая голову, Софья уловила запах незнакомых женских духов. Затем в поле зрения вплыли фиолетовые косички. Софья кивнула ей, безмолвно здороваясь, и опять отвернулась, разглядывая остатки цикория в граненом стакане. Ее мысли были заняты грядущей работой. – Добрый день, товарищ Выготская. Софья, если не ошибаюсь, – заговорила доктор Филатова. Мысленно вздохнув, Софья снова подняла на нее глаза и приподняла брови: – Софья. Слушаю? Под прямым холодным взглядом Лариса на пару мгновений стушевалась. Этот фокус Софья сама о себе знала и применяла, когда очень не хотелось разговаривать. Вроде и ничего вслух не сказала, но язык тела транслировал собеседнику то, что многие воспринимали в обход рассудка, подсознательно: неловкость и дискомфорт. Работало, конечно, не на всех. Вон, Захарова не впечатляло, он и сам так умел. Но на людях с волей послабее и габаритами поменьше – вполне работало. – Я хотела вас на пару слов по поводу академика Захарова. – Что-то по работе? – Нет. – Сплетни не интересуют. Что-то еще? – Вы правда за ним замужем? – Правда. – Почему, если не секрет? Софья с трудом подавила смешок и все-таки ухмыльнулась уголком губ. Ну и вопросы! – А вы замужем, товарищ Филатова? – Это нашего разговора не касается. – Почему? Вы бы тогда понимали, зачем люди женятся. – Софья залпом допила остатки цикория, поставила стакан и встала: – У нас нет для вас ничего интересного. Найдите себе занятие получше. Уверена, что в отделе нейробиологии работы хватает. – Это мой наставник, и я с ним знакома куда дольше, чем вы. А вот психиатры, говорят, учатся на свою специальность, чтобы людьми управлять… – Тогда из моего мужа вышел бы образцовый психиатр. Всего хорошего. Этот разговор начинал действовать на нервы, и Софья буквально сбежала, только бы его не продолжать. Внутри у нее все дрожало – скорее всего, от негодования. Первым порывом было найти Харитона и… а что, собственно? Пожаловаться ему на обиженную ученицу? Мысль, конечно, интересная, но стоит ли оно того? Для начала, нужно хотя бы остыть. В противном случае ей только и пожелают еще раз: «побольше уверенности в себе». Хотя, возможно, услышать это повторно сейчас пошло бы ей на пользу… А ведь у нее и так это есть. Сама же себе и напомнила. Подобные размышления по пути обратно хорошо отвлекали. Вернувшись к себе в кабинет, Софья уже совсем забыла о произошедшем пустяке. За накопившейся работой она едва успевала посматривать на часы – и закончила разбирать и планировать дела на текущую неделю только минут за пятнадцать до конца рабочего дня. К проходной она шла в неясных сомнениях. Но и те развеялись, едва она заметила знакомый силуэт. Профессор Захаров шел к выходу из комплекса в сопровождении женщины с дурацкой фиолетовой прической, которая что-то воодушевленно ему говорила. Казалось, она слегка отстает; Софье хотелось думать, что Харитон специально шагает пошире, чтобы от нее поскорее отделаться. Может, конечно, это ей только кажется, но… Поравнявшись с Софьей, он тронул ее за плечо и сразу убрал руку: – Вот, Лариса Андреевна, наш ближайший коллега в проекте работы с подсознанием. Оценивать и корректировать психику подопытных сами мы больше не будем. В «Павлове» есть специально обученные люди, привлечем их, чтобы они могли приносить пользу в разработке «Коллектива». – Так точно. Всё успеем, – невозмутимо отозвалась Софья. – И вашим, и нашим. Если, конечно, не случится так, что своими опытами с Лимбо вы половину отдела мне в психиатрический изолятор не отправите, а остальных к себе переманите. – Мне нравится ход ваших мыслей, Софья Львовна, но нет, я переработал приоритеты плана ближайших исследований. В нем учтен и отдельный, м-м, отдел из специалистов по тараканам в голове. – Я раздам всем своим дихлофос. За неимением галоперидола и флуфеназина. – «Менделеев» займется, если нужно. Вот этим, что ты назвала. Предоставишь формулы, направим запрос на синтез. – Эм, ладно. Увидимся завтра, товарищ академик, до свидания, – промолвила Филатова и вышла. Софья проводила ее взглядом и тихонько хихикнула. Было очень просто забыть, что она все еще рядом. Но, может, хоть теперь что-нибудь поняла и отстанет? – Домой? – спросила она, остановив взгляд на Харитоне. – Домой, – в той же манере согласился он.***
Дни текли планомерно и спокойно, один за другим. Жизнь, казалось, сходу легко и прочно вошла в правильное, непоколебимое русло. Разве что, в последние пару дней в больницу над «Павловым» стали немного чаще обращаться простывшие сотрудники. Странновато: на дворе – начало осени, еще совсем тепло, да и для ежегодной циркуляции гриппа еще не время. Впрочем, на привычную рутину Софьи Львовны это почти не влияло. До тех пор, пока не заболел один из подчиненных. Товарищ Маркова, как оказалось, жила в одном доме с кем-то из пациентов «первой волны», и, скорее всего, болезнетворный агент попал в ее квартиру либо с носителем лично, либо по общедомовой вентиляции. Впрочем, это была не более, чем досадная мелочь. Маркова ушла на больничный, ее дела разделили между оставшимися. Спустя два дня поутру Софья едва поднялась с постели. Слабость была такая, будто она совсем не спала. В горле смутно саднило. Одеваясь, она на полпути выдохлась и присела отдохнуть. Это заметил Харитон, вернувшийся в комнату за пиджаком. Вместо того, чтобы снять его с плечиков, подошел к Софье, приподнял ее голову за подбородок. Всмотрелся во что-то. Свободной рукой поправил очки. Поморгал. Выражение его лица неуловимо изменилось. Она заметила, как он одними губами произнес что-то вроде: «Твою мать». Вслух, естественно, от него такое слышали не то, чтобы часто. – Давно болеешь? – спросил он уже громче, чтобы она смогла понять и ответить. – С вечера… Как засыпала, было как-то не очень. А что, видно?.. – Да. Как самочувствие? – Слабость. Какой-то туман прямо. Всё болит, как на перемену погоды. Находить слова спросонья, да еще в странном простудном бессилии, было сложнее обычного. Но, похоже, Харитона и это вполне устроило: – С кем общалась в последние пару дней? Коллеги, друзья? Кто-то жаловался на подобное? – Да. У нас Маркова простыла. И еще, что-то в последние дни пациентов много в больнице, ты не заметил?.. Харитон в задумчивости кивнул: – Ложись обратно. С сегодняшнего дня ты на больничном. И на карантине. – С чего это? – Будем разбираться, кто разносит по Предприятию заразу, похожую на коричневую чуму. – Э-э-э, в смысле? – Софья даже «проснулась» от такой новости. – А ты не боишься заразиться? – Я переболел. Это не совсем то же, что вакцина. Иммунитет стойкий, пожизненный. Бравада или нет, звучал он очень спокойно и уверенно. Это немного успокоило. Софья вздохнула и прикрыла глаза: – Мне надо на работу. – Не советую. – Почему? – Во-первых, ты заразна, чем бы это ни было. Во-вторых, если это чума, ты зря себя изведешь. Лежи-болей. Я сам всех предупрежу. – Ты тоже заразный. – Зараза к заразе, как известно… – начал Харитон, но почему-то осекся, вздохнул и, взяв ее за плечи, настойчиво опустил обратно на подушку. – Радуйся, что привита. Могло быть хуже. Софья покорно легла. На полпути в голове проплыла мысль: что-то про вакцину, – но так и пропала, не оформившись до конца в слова. Лежа она слышала, как Харитон кому-то звонит в гостиной. Вслушиваться было тяжело, но, похоже, сперва – Сеченову, затем – Штокхаузену. Пару раз он повысил голос. Один раз до нее довольно четко донеслось что-то вроде: «Я две недели подряд это же в зеркале видел!». Спустя пару минут из гостиной в спальню вновь проследовали шаги: мягкие, едва слышные из-за того, что он ступал босиком по линолеуму. Софья прислушалась, когда стало тихо, не желая ни двигаться, ни даже открывать глаза. Казалось, он стоял совсем рядом и изучал ее лицо. Отчего-то реальность переживалась, как слегка затуманенный, мутноватый сон. – Ничего, поправишься, – негромко заключил Харитон. – Не сомневаюсь, – пробормотала она. – Кстати, теперь эта квартира – чумной барак. Она открыла один глаз, а за ним и второй, чтобы оценить последствия своей шутки. Харитон выглядел… неожиданно, неприятно встревоженным. Что-то подобное читалось в его глазах, когда ему объявили о принудительной высылке в отпуск на Байкал. Но тогда к тревоге, практически полностью пряча ее от наблюдателя, примешивались злость и досада. А сейчас… – Всё будет хорошо, – немного отрешенно, как будто обращаясь к себе, подытожил он. Потянулся к Софье ладонью, нежно провел большим пальцем по ее лбу, смахивая свернувшуюся колечком прядь челки. Склонился; прикосновение сухих губ было чем-то средним между ободряющим поцелуем и попыткой оценить температуру. – Я еще не умираю, – буркнула Софья и опять закрыла глаза. – Просто очень сильно хочу спать. Ты будешь здесь? Или по делам? – Я скоро вернусь. – Хорошо… Оставь мне на кухне термос с каким-нибудь чаем. Пожалуйста. Сахара две ложки на литр. Он ничего не ответил, но вскоре на кухне что-то зазвенело, а потом тонко свистнул чайник. Спустя еще пару минут щелкнул замок входной двери, и в квартире всё стихло. Еще спустя мгновение Софья, кажется, уснула – и опомнилась от дремоты, только когда на ее лицо упали прямые солнечные лучи. Обычно в это время она уже давно сидела под землей, на рабочем месте. Морщась, она отвернулась – и поняла, что чувствует себя лучше. Ошибся, значит, супруг? Не может же это быть чума такая? Взяла и прошла… …В зеркале Софья наконец-то поняла, что вызвало у Захарова его подозрения. В эпидемиологии она сильна не была, но лицо и шея в красно-синюшных пятнах размером с пятикопеечную монету явно давали понять, что с ней не всё в порядке. Явно не грипп. Простудный румянец обычно симметричен и не так сильно похож на сыпь. На следы от сна в одной позе тоже не похоже. Слишком много и в разных местах. Пятно на углу челюсти, рядом с ухом, смутно начинало чесаться. Возможно, конечно, лишь по той причине, что предстало перед глазами. Софья смуро поскребла его ногтями, поморщилась от возросшей чувствительности кожи и побрела на кухню. По пути она осмотрела руки и заглянула под ворот майки, но, кажется, пятен больше нигде не было. Пока что не было? На кухне ее ждал, как она и просила, полный чая термос. Софья налила себе кружку, попила немного, отрешенно глядя в окно. Слабость и впрямь немного отступила, но в голове все равно было тяжело и мутновато. Думалось с трудом. Каково, тогда, интересно, было переносить ту чуму, которая выкосила половину мира? Эта, видать, изменилась, циркулируя в природе, приспособилась к жизни в естественной среде. Стала менее смертельной и более заразной. Поэтому и вакцина уже не работает на все сто. Нужно ее поправлять, чтобы снова защищала. Ну и лексикон. Совсем голова не работает… Перекусив тем, что нашла в холодильнике, Софья вернулась в спальню, легла и погрузилась в болезненную дремоту.***
К минуте, когда академик Захаров переступил порог парадного офиса директора Предприятия, у Михаэля Штокхаузена были на руках – вернее говоря, на «Груше» – все документы по необычным случаям заболевших из окружной больницы. Истории болезней, аудио-дневники лечащих и дежурных врачей. Комплект неполный, но для начала вполне достаточный. На самом деле, данной информацией он владел уже почти сутки. Заподозрил неладное чуть раньше Захарова. Зато теперь у него были все основания доверять своему чутью, а также – кое-какие наблюдения в запасе. Впрочем, как и всегда. В противном случае, он бы на своем рабочем месте не задержался. – Товарищ Захаров! Похоже, ваша вакцина уже не работает, – склонил голову Штокхаузен, одновременно приветствуя и выражая сочувствие. Встречал академика он один. Директор занимался переговорами с больницей в своем обычном, более скромном рабочем кабинете, оставив Штокхаузена встретить и проводить Захарова, когда тот явится. И заодно поделиться своими наблюдениями, конечно, чтобы работать поскорее. Снова, снова гонка со временем. Дежавю. Но на сей раз Михаэлю повезло оказаться среди тех, кто знает, с чем имеет дело, и имеет высокие шансы всё успеть. – Летальных исходов пока нет, – резонно возразил Захаров. – Молниеносного течения тоже не зафиксировано. Вакцина по-прежнему защищает население, но что-то ослабляет ее эффективность. Варианта два: первый – естественная циркуляция вируса в природной среде, как следствие – антигенный сдвиг. – Или искусственная модификация вируса. – Или искусственная модификация, – согласился Захаров. – Чтобы выяснить причину наверняка, придется отследить путь заражения до нулевого пациента. Не сомневаюсь, что вы нам в этом поможете, товарищ Штокхаузен. – Задача несложная. Но это не единственная проблема! Товарищ Сеченов, в отличие от нас с вами, товарищ Захаров, чумой не болел, – Михаэль слегка понизил голос и ослабил намеренный акцент: – Я прошу вас, как его близкого друга, оказать воздействие. Товарищ Сеченов пострадать не должен, ему нужно немедленно отправиться на карантин. – Но в таком случае ему придется во всеуслышание объявить, что на Предприятии – эпидемия. Как минимум, об этом будут знать все сотрудники. Как максимум, – узнают в Москве. Я не осуждаю, – предупредил академик попытку Штокхаузена возразить, – констатирую факт. Огласка за пределами Предприятия внесет неизбежные коррективы в предполагаемое расследование. – Почему? Вы полагаете, всё началось за пределами Предприятия? – Я не сомневаюсь, что кто-то привез вирус извне. Образцы, хранящиеся на Предприятии, находятся под полным нашим контролем. – Вам, без сомнений, следует проверить их сохранность еще раз. – Проверим. А что касается товарища Сеченова… Он так просто на карантин не уйдет. – Разумеется, иначе я не обратился бы к вам! Штокхаузен оглянулся, вздохнул и, кивнув Захарову, повел его к рабочему кабинету директора. Дмитрий Сергеевич, разумеется, уже с нетерпением ждал гостя. Захаров остановился перед порогом: – У меня дома вирус, что-то могло задержаться на одежде, поэтому ближе не подхожу. Заболеешь еще. Что узнал нового? – Посовещался с Домовым. Он, жук, свое дело знает, уже сообразил, что это не оспа, – с плохо затаенным восхищением отозвался академик Сеченов. – Но, говорит, распространяется так же быстро, как оспа. М-м-м… Помнится мне, в наше время по вентиляции оно не путешествовало. По его наблюдениям, смертельной опасности пока нет, особенно беречь стоит только стариков. Я посоветовал Домову подготовить несколько доз иммуноглобулина на случай, если кому-то резко станет хуже. Понадобится кровь переболевших. А мы пока займёмся модификацией вакцины. – Нет, Дима. Я займусь. Михаэль Генрихович тем временем разведает, откуда всё началось. А ты будешь сидеть в своем огромном зале и не подпускать к себе людей ближе, чем на пять метров, и только после того, как твои Нечаевы помоют их со спиртом. – Позволю себе согласиться с товарищем Захаровым, – вставил Штокхаузен, одновременно делая максимально невинное и вместе с тем воодушевленное лицо: – Долговременные последствия перенесенной коричневой чумы могут включать в себя изменения в личности, научных и организаторских способностях! Никто из нас не готов позволить вам пойти на такой риск. – Я привит, так что не вижу причин опасаться… – Дима, здесь привиты все. Как и за пределами Предприятия. Мы это устроили. Ты разве забыл? Вакцина уже не защищает от болезни, а какие будут последствия даже от облегченного течения, пока не известно, – академик недовольно поскреб в затылке. Михаэль вспомнил, что лысеть Захаров начал именно после перенесенной коричневой чумы. Правда, не полностью, но жалкие остатки пришлось сбрить наголо. – Облысение меня не пугает, – попытался пошутить Сеченов. – Последствия в любом виде могут плохо сказаться на вашей репутации в Политбюро, – возразил Штокхаузен. – Вы должны позволить мне и товарищу Захарову разрешить все сложности со вспышкой болезни в максимально короткий срок, вмешивая в происходящее как можно меньше посторонних. Академик Сеченов какое-то время внимательно смотрел на него, точно пытался просчитать, а затем махнул рукой: – Хорошо. Но не надейтесь, что я не участвую. Беру и эпидемию, и вакцину под личный контроль. Доклады жду, для начала, два раза в день, дальше по обстоятельствам. Михаэль Генрихович, вы можете собираться, через полчаса заберете командировку в приемной. Харитон, задержись, обсудим пару слов по вакцине.***
Естественно, в подобной настойчивости у Штокхаузена были свои соображения. Само собой, и Сеченов, и Захаров тоже это понимали. И, тем не менее, помимо заместителя директора Предприятия, отправить за достоверной информацией было, по сути, некого. С одной стороны, если вспышка коричневой чумы искусственная – будет полезно обзавестись точной информацией, кто, по чьему заказу и какими методами. С другой, если вирус циркулирует в природе давно и вот только сейчас случайно вышел на сдвиг по ключевому прививочному антигену… вот в это как раз верилось с трудом. Штокхаузен искренне рассчитывал обнаружить где-нибудь в глуши замаскированную микробиологическую лабораторию. Учитывая текущую геополитическую ситуацию в целом, с «западников» станется упустить такую замечательную возможность подлить бензина в угли «холодной войны». Он бы на их месте точно не упустил. Пока что «западники» просто не в состоянии были предложить Штокхаузену условия лучше, чем на Предприятии 3826. И едва ли в ближайшее время сумеют предложить. Но посмотреть, чем они там занимаются, в любом случае было бы любопытно. Вспышка коричневой чумы предполагалась как раз таким «смотровым окошком». Штокхаузен казался сам себе наблюдателем, который подбирался к уже кем-то открытым высотам. Как он ни убеждал себя в том, что ничего в этом такого особенного на самом деле нет и что наука идет своим естественным чередом, академик Сеченов неизменно вызывал у него трепет, стоило вспомнить о предотвращении эпидемии коричневой чумы. Наверное, это и мешало ему категорически трезво и материалистично оценивать свою службу на благо СССР, игнорируя все эти годы любые попытки «западников» переманить ценного кадра – целого замдиректора! – на свои хлеба. Как-то меркнет собственное достижение просто «не помереть от чумы», когда каждый день работаешь рядом с теми, кто эту чуму победил. Да еще и продолжает фонтанировать всё новыми проектами. Следовать всегда чуть позади, но в шлейфе торжества светил советской науки всегда было для него достаточным, даже именно в такой мере необходимым. Однако… Это стремление и привело его к стойкому убеждению, что тема использования коричневой чумы как биооружия до сих пор не закрыта. Если пришло в голову ему – непременно пришло и кому-то другому. Кому-то по другую сторону. Пока что предстояло проверить три возможных источника заражения – по числу сотрудников, недавно побывавших в отпуске и вернувшихся незадолго до начала распространения вируса. Широта географии не слишком-то радовала былого жителя маленькой Германии: Подмосковье, Украинская ССР и север Карелии, – однако в его распоряжении был любой транспорт, включая скоростной. Даже когда причина командировки была попроще нынешней, выезды всегда обеспечивались щедро. Могли себе позволить. Равно как и зарплаты, и жилье, и льготы за гостайну, за опасные условия труда… Из минусов: не выехать за границу без письменного согласования «сверху». Глядя на нынешние размеры Советского Союза, не очень-то и хотелось. В его ситуации логичнее всего было начать с Подмосковья. Заодно пообщаться со знакомыми в Москве: не слышали ли чего-нибудь они? Даже не раскрывая истинную причину своего приезда, Штокхаузен вполне мог вытянуть при личной беседе ценные сведения, чем и планировал заняться. Потом – Карелия, потом – Украина. В последние два пункта назначения как конечные верилось больше. У одних недалеко госграница, вторые в войну массово сочувствовали врагу СССР. Благодатная почва, что скажешь… Спустя два часа после беседы с академиками Михаэль покинул территорию Предприятия. Официально – с визитами в научные институты вышеперечисленных административных субъектов. Реально – проводить эпидемическое расследование.***
Болеть Софье, конечно же, не нравилось. Но не только из-за дрянного самочувствия. Она бы с превеликим удовольствием отдала свой больничный вместе с заразой кому-нибудь другому. В моменты субъективного улучшения, когда она ощущала себя почти здоровой, до тошноты тянуло заняться какой-нибудь умственной работой. Благо, в квартире Захарова была собрана порядочная библиотека, включая и художественную, и научную литературу. Чтения хватало. Но от него быстро, куда быстрее, чем раньше, уставали глаза. Другим небольшим развлечением была Муся. Кошка то и дело приходила в спальню и сворачивалась мурчащим клубком в ногах, но уходила, стоило попытаться притянуть ее поближе. Иногда после этого Софья принималась бездумно бродить по дому следом за кошкой, вызывая у последней беспокойство и попытки где-нибудь спрятаться, но в конце концов кошка возвращалась, и всё начиналось заново. Аппетита тоже почти не было. Казалось, кошка съедает за день больше Софьи. Разумеется, Софья старалась и есть хоть что-нибудь, и пить побольше жидкости, но гадкое бессилие и «мозговой туман» навязчиво сохранялись день за днем. Порой к ним прибавлялись, усиливаясь, зуд по телу, приступы удушья или тяжелого кашля. Единственной неоспоримой радостью была, разве что, возможность подолгу сидеть у окошка, грызть яблоко или грушу и созерцать низкие облака, проплывающие мимо. И то, выйти погулять было нельзя. Приходилось открывать окно. Харитон, конечно, был больше обычного занят на работе. Как и обещал, он не заболел. Во всяком случае, никаких симптомов со стороны не было заметно. Виделись они неизменно каждый день: утром, вечером (гораздо позднее обычного, но все-таки ежедневно) и в середине дня. – Мог бы кого-нибудь провинившегося из отдела присылать, чего самому бегать, – в один из таких дней выдала Софья, сидя на стуле с поджатыми под себя ногами: наблюдала, как он готовит на кухне. Формальной причиной вернуться домой в середине дня был обеденный перерыв, но, само собой, готовил Харитон куда больше, чем требовалось только для себя. Софья не раз напоминала, чтобы просто приносил продукты, тоже готовила по мере сил, но чаще все же со смесью вины и благодарности – когда вообще был аппетит – подъедала из холодильника готовое. – Я не настолько дружен с коллегами, чтобы пускать их к себе домой, – ответил он. – Кроме того, тут у меня ты в уязвимом положении, а еще здесь… как ты говорила? – чумной барак. – А как же директор? – А директор сам вчера заболел. Попасть к нему не пытайся, Анастасия Павловна его запирает, когда уходит по делам. И когда она дома, тоже запирается. Софья сипло хихикнула: – Это последнее место, куда я попытаюсь попасть. Как у него дела? – Завещает мне Предприятие, когда становится хуже. Когда отпускает – пытается обманом и угрозами вернуться на работу и утверждает, что просто обязан помочь мне с вакциной. – Понимаю его. Прямо полностью. И ты в таком состоянии работал в лаборатории… – Софья покачала головой, сползла со стула и, подойдя к Харитону, обняла его со спины, прижалась щекой к рубашке: – Какое же ты у меня чу-у-удо. – Выбора не было, – но, несмотря на рутинную отповедь, было очевидно, что слышать подобное ему приятно. Чуть позднее, когда время перерыва уже подходило к концу, привычный распорядок немного нарушился. Харитон взял в прихожей чемоданчик, принесенный с собой с работы, и сообщил: – Нужна твоя кровь на анализы. Пойдем, где тебе будет удобно. – Да мне всё равно… В гостиную, только я прилягу. Давление низкое, ты иначе ничего не наберешь. В гостиной и расположились. Софья по привычке закрыла глаза рукой, тут же комментируя: – Со мной всё нормально, просто смотреть не люблю. Неприятно. Харитон хмыкнул, принимая во внимание ее слова, но отвечать на них не стал. – Такие тонкие вены, – негромко заметил он спустя пару минут, закладывая ватный шарик со спиртом ей в локтевой сгиб и приводя предплечье к плечу. – Набрал хоть? – нервно отозвалась она. Кольнуло неприятным подозрением, что не вышло, и сейчас придется повторять, но уже с другой рукой. – Набрал, уже всё. – Глухим, напоенным доверху стеклом звякнул шприц, еще какие-то склянки в чемоданчике. Софья отняла руку от глаз – и встретилась взглядом с мужем. Он сидел сбоку, на стуле, чуть склоняясь вперед, с явным сочувствием изучая ее лицо. Сыпь уже сошла с ее лица и шеи, но взамен появилась на животе, сгибательных поверхностях рук и ног. И впрямь чем-то напоминало оспу, но без пузырьков и чесалось слабее. Куда больше привлекали к себе внимание выраженная слабость, сонливость, легочные симптомы и ломота во всем теле. Вирус не торопился сдавать позиции. И несмотря на то, что Харитон обнадеживающе описывал это как «легкую форму», периодически хотелось лечь и накрыться саваном. – Прости. Столько хлопот со мной, – пробормотала Софья, опять чувствуя вину. – Лучше бы работала, честное слово. – Тут должны извиняться мы с Димой. Мы решили, что вопрос с чумой закрыт, и не занимались тем, чем должны были. В итоге мне пришлось отложить все текущие проекты, чтобы в срочном порядке нагнать упущенное с вакциной время. Речь его звучала складно и ровно, как будто он уже репетировал выступление ранее. Вполне возможно, какой-то итоговый отчет действительно предполагался. Софья об этом еще не задумывалась. – А много еще работы? – Это зависит от количества и характеристик всех новых штаммов. Наши люди уже занимаются сбором необходимых данных. – Понятно, – пробормотала Софья, закрывая глаза. Потихоньку накатывала очередная волна слабости. Хотелось, конечно, чтобы Харитон просто вот так посидел рядом, что-нибудь при этом рассказывал, а она дремала под звук его голоса. Но чего нет, того нет; ему пора возвращаться на работу… Теплые пальцы очертили контур ее лица. – Ты же не останешься, да? – тихо и безнадежно ответила она на это. Просить она не смела и не чувствовала себя вправе: он должен делать то, что делает. – Я вернусь вечером, – горячее дыхание коснулось ее лба, рассеялось в волосах мимолетной щекоткой. Харитон оставил несколько легких поцелуев сверху вниз, от виска до нижнего края щеки; большой палец коснулся губ. – Будешь спать здесь? – Надо бы в спальню перебраться… – вздохнула Софья, следя за ним из-под опущенных ресниц. Он не обманул ее ожидания: поднял и перенес в спальню, там уложил сперва на свою сторону постели, пока расправлял сбитую простыню и скомкавшееся внутри пододеяльника одеяло. Дальше Софья могла и сама, но не стала мешать ему перекладывать ее и накрывать одеялом. Принимать заботу было очень приятно. Казалось, от этого сразу становится лучше.***
Здание санэпидстанции стояло, по всей видимости, на осушенном болоте. Это разом объяснило бы и орды комаров, налетающих невесть откуда, и немного покосившийся фундамент, и душную сырость, стоящую в этой части города. Профессионально прикинувшись инспектором по микробиологическому контролю, Штокхаузен сперва, обливаясь потом и терпя укусы комаров, влетающих через форточку, читал здешним сотрудникам санитарно-просветительскую лекцию. Благо, научных знаний на то, чтобы выдумать на ходу часовую речь, у него хватало. Затем – в сопровождении начальства долго и дотошно бродил по зданию, бесцеремонно суя нос в каждую лабораторию и делая вид, что замечает повсюду массу недостатков. Само собой, обыскать хоть что-либо он не мог. Только не у всех на глазах. С другой стороны, похоже, что по его назойливую душу уже вызвали кого-то из кураторов лаборатории. Но и здесь он позаботился: в ответ на его запрос Сеченов час назад выслал сюда кого-то из «Аргентума». Оставалось только еще немного потянуть время. – Простите, мы не ждали… не готовились! – бормотала лаборантка в очередной лаборатории, суетясь между вытяжным шкафом, стеллажом для бумаг и холодильником со средами. – В этом ведь и смысл проверок, дорогая барышня, – на сей раз вместо немецкого акцента Михаэль достоверно имитировал одесский еврейский – практически местный. – Вы мне только, ради бога, так не мельтешите, а то перебьете пробирки с бактериями! Всех придется эвакуировать, а здание – опечатать. – Ага, как же, – возразила та негромко, но отчетливо. – Эвакуируемся, только чай допьем… – Жвирко, иди отсюда, я сам! – почему-то внезапно не выдержал начальник станции. Но Штокхаузен уже знал, в чем причина такого нервного всеобщего поведения. Итак, один из сотрудников Предприятия, товарищ Кучук, водил близкую дружбу с лаборанткой этой санэпидстанции. Та, как Михаэль на днях разузнал из первых рук, разбила чашку с очередной клеточной культурой, зараженной штаммом под кодовым названием ПВЧ-5. Всё прибрала, никому ни о чем поначалу не рассказала, но вскоре ушла на больничный, и сознаться пришлось. В этом заведении больничные не были редкостью. И оставаться бы ей в инфекционном отделении местной больницы преспокойно до выздоровления, если бы товарищ Кучук не упросил дежурную медсестру провести его в палату к подруге… Судя по данным, собранным Домовым, заразность выявленного на Предприятии штамма приближалась к показателю по кори: то есть, все контактировавшие заражаются болезнью. Выше, чем у исходного варианта. И тут бы всему Предприятию каюк, если бы не поголовная вакцинация еще десять лет назад. Судя по всему, она и облегчала течение чумы, когда-то бывшей почти гарантированно смертельной. Главное – нулевой пациент – был обнаружен. Источник заражения – тоже. Новым наиболее важным вопросом стало: для чего здесь разводят сероварианты коричневой чумы и является ли цифра «5» в ряду данных шифров последней? Иными словами, сколько здесь поколений образцов и кому всё это нужно? И, кстати, не завалялась ли здесь у бравых вирусологов ампула-другая с «Прорывом»? Михаэлю не верилось, что новый штамм совершенно случайно научился обходить антигенную защиту. – Простите, дражайший, нервы у всех ни к черту. Осень, знаете ли, подходит, – невпопад оправдался начальник санэпидстанции – дородный низенький мужичок с длинными вислыми усами. Он сам прошагал в помещение, порылся на полках и нашел нужные документы. Михаэль их просмотрел, что-то прокомментировал, и они пошли дальше. Поддерживать беседу было всё труднее. Темы заканчивались. Однако покидать станцию было нельзя. Даже отходить, простите, в туалет. Пусть даже сейчас, пока Михаэль притворялся, что пьет чай с начальником, кто-то по поручению последнего паковал в ящики или сжигал документы на заднем дворе, у них так же, как и у Штокхаузена, были связаны руки. Стоит ему уйти – они моментально возьмутся за всё всерьёз. Может, у него и паранойя, но это еще не значит, что он не прав. Сам управленец, которому есть что скрывать, себе подобных он видел насквозь. В коридоре зазвучали, приближаясь, твердые шаги. Михаэль обернулся к дверям, рассчитывая наконец облегченно выдохнуть, – но на пороге оказалось двое незнакомых милиционеров. Среднего роста, одинаково коротко стриженные под «единичку». Ничего необычного. Только кто их вызвал и зачем? Скосив глаза в сторону начальника санэпидстанции, Михаэль обратил внимание, что тот как будто слегка взволнован, но не удивлен. – Добрый день. Поступил вызов… Сержант Попко. Прошу предъявить ваши документы, – сказал тот, что был повыше, с небольшим местечковым акцентом. Было заметно, что ему уже заранее скучно. Второй, наоборот, поглядывал по сторонам с немного брезгливым любопытством. Штокхаузен полез за документами, спешно соображая: вынудят ли его сейчас покинуть здание, где, мать вашу, носит «Аргентум», и успеет ли он позднее перехватить хоть какие-то доказательства, помимо устных слов пары свидетелей, приведших его сюда? Сеченов, разумеется, и так воспримет найденное всерьез, но, знаете ли, слово к делу не пришьешь, да и вообще, не за этим он тут весь день напролет местных развлекал своей сиятельной персоной… В кабинет, чеканя шаг, вынудив обернуться на себя всех присутствующих, вошел рослый светловолосый мужчина в невзрачной серой униформе. – Госбезопасность, – коротко бросил он, показав удостоверение ближайшему милиционеру. – Прошу вас двоих покинуть помещение, дальше мы сами. Штокхаузен оставил в покое свой внутренний карман, дождался, пока милиционеры выйдут, и приветственно кивнул Кузнецову: – Товарищ полковник, я вас уже заждался! У вас будет очень много работы.***
Софья отмечала на карманном календарике дни, пока болела: с памятью было не очень. К середине второй недели ей стало заметно лучше. На пятнадцатый день она проснулась вполне здоровой. И, к слову, впервые за прошедшие дни совершенно замечательно выспалась. Немного – наверное, с полчаса, – она пролежала у Харитона под боком, пытаясь опять задремать в уютном тепле, под его медленное дыхание. На дворе стояло воскресенье, и он, к счастью, на работу сегодня не собирался. Было как никогда приятно просто находиться рядом, в покое и утренней тишине, и ничто, казалось, не могло омрачить грядущий день… Но нет – больше не спалось, и мысли бродили бесцельно, как и взгляд – по затемненным стенам (всю последнюю неделю Софья задергивала в спальне шторы, чтобы солнце не мешало отдыхать им обоим). Где-то там, по соседству, все еще болеет директор Сеченов, и сегодня в ней даже достаточно сочувствия, чтобы об этом задуматься… и, может, как-то попытаться поддержать. Может… Аккуратно выпутавшись из одеяла и объятий, Софья вышла из спальни, аккуратно закрыла за собой дверь и отправилась на кухню: завтракать и печь морковный пирог. Харитон поднялся и заглянул к ней примерно через час, когда пирог уже заканчивал готовиться в духовке. С интересом посмотрел в сторону плиты: – Что за праздник? – Я поправилась и завтра пойду на работу! – радостно объявила Софья. – Приду и как начну всех ваших Филатовых на место ставить. – У меня в отделе особенных много, – Харитон налил себе чая в кружку и сел напротив, где Софья минутой раньше поставила завтрак: – Чем тебе конкретно Филатова не угодила? – Она мне заявила, что ты на мне женился не по своей воле, а по моим манипуляциям. Я же психиатр, только сижу и жду, когда можно будет начать людьми управлять, – наконец-то подвернулся удачный момент, чтобы освободиться от воспоминания об этой мелкой, но раздражающей, как камешек в ботинке, беседе. – А ты не ждешь, – с иронией сощурился Харитон, беззлобно, но очевидно провоцируя. – Мы все обучались по книжке «Как управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров». Честно-честно. Тут только одна проблема: вселенной, а не кучей народу, которая в ней живет. Понимаешь, о чем я?.. Ладно, если серьезно, то мы, конечно, более подготовлены, чем другие люди. Думаю, Филатовой просто завидно. Уж не знаю, чего ей там не хватает… – Мозгов, – со вздохом отрезал Харитон. – Не подумай, что я сейчас пытаюсь очернить свою ученицу. Ни в коем случае. Она замечательный специалист, первоклассный нейрохирург, гораздо лучше многих и свое место занимает совершенно обоснованно. Но в житейском плане – как говорят, «за всё хорошее против всего плохого». Я надеялся, что, взяв ее в ассистентки, смогу помочь ей научиться воспринимать мир в более реальных цветах. Но воз и ныне там. К сожалению. Не обращай на нее внимания, она такая. Софья закивала, принимая сказанное к сведению. Немного времени спустя, когда вымытая посуда отправилась обратно в шкафчик, Софья взамен достала широкое плоское блюдо и положила на него пирог. Она испекла два небольших, и от второго после завтрака оставалось чуть больше половины. Она и так знала, что выпечка ей удается неплохо, но знать – одно, а видеть – совсем другое. Приятно. – Ну что, в гости? – подытожила она, взвешивая в руках блюдо с угощением. Дверь соседи им открыли не сразу. Возможно, еще спали (хотя уже и поздновато), или просто не ждали гостей. Хотя Софья ни капли не сомневалась, что Харитон, заходя в середине дня к ней, заглядывал заодно и в гости к заболевшему лучшему другу. И как только у него энергии на всё хватает? Впрочем, ее это могло исключительно радовать. Наконец, в замке изнутри щелкнул ключ, и на пороге показалась Анастасия Павловна – или, как она предпочитала сама, Настенька или Настасья. Как оказалось после выезда на Байкал, они с Дмитрием Сергеевичем были знакомы давно, еще в Москве, но по какой-то причине связь потерялась, а теперь вот решили начать заново. Хотя… насколько правомерно называть это «заново», когда они уже пару недель как живут в одной квартире? Вроде как, Настасья то и дело оказывалась в гостях у захаровского соседа и раньше, но перебралась окончательно, когда Сеченов заболел. Сама она переболела чумой еще до вакцинации и так же, как Захаров, имела пожизненный иммунитет. – О, соседи, – нимало не удивилась Настасья. – И сразу двое. Какими судьбами? – Пришли навестить пациента, – Софья показала укутанную газеткой тарелку. – Морковный пирог. Пеку всегда много, приходится делиться, а то пропадет. Как тут у вас дела? – Пока справляюсь. Вижу, ты поправилась? Сколько дней ушло? – Пятнадцать. Настасья зашевелила губами, очевидно что-то считая; затем кивнула и улыбнулась: – Хорошо. Тогда и мне недолго бороться осталось. – Ага. Впустишь? – А, заходите. У нас как раз настоялся термос с чаем. – А у вас термос откуда? – с интересом спросила Софья. Тот, в котором Харитон оставлял чай для нее, он обычно возил с собой на рыбалку. – Да заходите уже, – Настасья, махнув руками, загнала соседей в прихожую и тут же заперла за ними дверь. Ключ опустила в карман халата. Пояснила, заметив последовавший за ними взгляд: – Думаешь, зачем прячу ключи? Нет, никто до сих пор не убегал! Мне просто так спокойнее. Повезло тебе, что Харитон раньше переболел. За больными мужиками смотреть – как за котятами. – Милые, но не очень умные? – И это тоже. – Знаешь, я рада, что за мной было кому присмотреть, – вздохнув, поделилась Софья. – Дня три из всех вообще бы, наверное, не вставала, сил не было. Даже поесть. Не то что даже приготовить там или еще что… – Она обернулась: – Я, наверное, не говорила или забыла, что говорила. Спасибо тебе. – Да-да, – покивала Настасья. – Мы с вами, Харитон Радеонович, лучше всех понимаем, каково болеть этой дрянью. Свинством будет не помочь ближнему. – Кто там? – в коридоре показался довольно несчастного вида, бледный и осунувшийся директор Предприятия. Он был все еще в пижаме, но набросил сверху халат и стоял у стены, с легкой тревогой изучая вошедших: – А, это вы. С чем пожаловали? – Проведать вас. Говорят, чума плохо на голову влияет, – не удержалась Софья. – Ладно-ладно, просто шучу. Видите, со мной уже всё хорошо, и вы скоро поправитесь. – На самом деле, она и правда плохо влияет, – неожиданно поддержал ее шутку супруг. – Штокхаузен говорил, что после болезни у него начались проблемы с памятью. Как хорошо, что по соседству у тебя теперь живет первоклассный специалист по головам, верно, Дима? – Я счастлив, – не очень-то радостно ответил тот. Софья приложила все усилия, чтобы удержаться от смешка: похоже, что соседство с Сеченовым немного смущало не только ее. Спустя несколько минут они все вчетвером уже сидели на сеченовской кухне. Настасья мелкими, еле заметными движениями окружала своего мужчину заботой: то поправляла плед на плечах, то подливала горячего чаю. От пирога, к слову, Сеченов отказываться не стал и даже явно воспрял духом, съев кусочек. – Вы заходите на пироги. Я еще много всяких умею, – скромно отметила Софья. – Я буду иметь это в виду. Харитон, как продвигается твоя обновленная вакцина? – Почти готова. Те образцы, которые привезли Кузнецов и Штокхаузен, отличаются между собой минимально, их можно охватить одним вариантом вакцины. Но меня беспокоит, что это была не единственная такая лаборатория. – Согласен. Будем решать вопрос. Нужно официально сообщить в Политбюро, пускай подключаются. Это не только наша проблема, я бы даже сказал, уже лет десять как вообще не наша. – Кому скажут, того и проблема. – Угу. Хочу в «Коллектив», там всё будет общее. – Не хочу в «Коллектив», потому что ничего не поменяется: проблемы Димы Сеченова и так мои, – мгновенно парировал Захаров. – Я не собирался на больничный, это вы оба меня убедили! – Я не сказал, что я недоволен. Ты прекрасно блистаешь и отвлекаешь на себя всё внимание публики, пока я делаю нужную работу. Мы идеально дополняем друг друга. – Софья, может, мы им только мешаем? – негромко, но отчетливо спросила Настасья. – Я уже привыкла, – Софья отпила из чашки и прижалась виском к плечу Харитона: – Это как будто у моего мужа есть забавный младший брат, и они всегда вместе. – Вот какого вы обо мне мнения, – Сеченов не выглядел рассерженным, но, кажется, мгновенно развеявшийся образ «блистательного директора» слегка пошатнул его благодушное настроение. – Жизнерадостным ребенком оставаться намного сложнее, чем стать взрослым. Давайте я философствовать не буду, но это на самом деле комплимент. Будь кто-нибудь другой директором Предприятия – все бы уныло строем ходили, а с вами как-то свободнее живется. Можно дать волю воображению. Такая обстановка очень помогает творческому мышлению в рабочем процессе. – Интересные у вас понятия о комплиментах… ладно, это ваше мнение, вы вправе думать, что захотите. – Сеченов потянулся за очередным кусочком пирога: – Другие в вашем отделе такого же мнения? – Мы можем устроить социологический опрос. – Не надо, спасибо. – Вас любят. Правда. Люди вас просто обожают. Я просто смотрю через свою профдеформацию, простите мне мою преданность работе, – захихикала Софья. Ее обняли широкой горячей рукой, прижали поближе: – По-моему, она чудо. – Действительно, чудо, Харитон: ты нашел того редкого человека, который надо мной смеется так же, как ты. – Есть и позитивная сторона: тебе не надо заново привыкать. – Если вы еще и детей заведете, я такого соседства не выдержу. «Обязательно. Троих», – то ли в шутку, то ли всерьез подумала Софья, счастливо жмурясь. Ее мыслям ответил негромкий чей-то смех; Настасья что-то сказала, но Софья не уловила смысла слов. Будущее в эти минуты – в кругу таких удивительных, но замечательных близких – казалось ей абсолютно безоблачным, понятным и счастливым.