День святого Тилльтиана

- Шарики нужны, да! Большие, да…И цветы…Нет, лучше розы! Нужно чтобы розы были везде! Тилль, положив локоть на спинку дивана и подперев рукой голову, смотрел как Рихард мечется по его квартире и по телефону даёт кому-то указания по шарикам и розам. Шлейф его длинного пальто, мечущегося вслед за раззадоренным музыкантом, свернулся и напоминал русалочий хвост. Закончив давать ЦУ по шарикам и розам, Рихард тяжело плюхнулся на диван рядом с другом. - Я чё-то не пойму,- начал Тилль,- ты снова женишься, что ли? Зачем тебе столько роз? - В понедельник какой будет день?- отпарировал встречным вопросом Цвен. - Какой!? В понедельник будет понедельник. - В понедельник День Святого Валентина. - И что?- пренебрежительно бросил Тилль. - И всё. Хочу своему малышу сделать романтический сюрприз. У нас так принято- чем круче я поздравлю Пауля с днём Валентина, тем круче у нас потом будет секс. Тилль понимающе кивнул. Судя по тому как Рихард носится с этим романтическим сюрпризом, он рассчитывает потом вытрахать из Ландерса всю жизнь. Дело молодое. - А ты что своему подаришь на Валентина?- вдруг спросил Цвен. Тилль решительно вздёрнул подбородок. - Как обычно.   - День ненапоминания о Дне Святого Валентина? - Да. - И долго он ещё будет ненавидеть этот праздник? - Наверное, до самой смерти. Но я не скажу, что у нас в этот день снова будет скандал. У нас день красной розы, да и малому стукнет восемь месяцев… - Уже восемь?- удивлённо щёлкнул языком Круспе.- Растут наши дети, растут. - Поэтому у нас есть что отметить, помимо этого говнопраздника - Ну чё сразу «говнопраздник» то? - Ну а вот объясни мне,- Тилль повернулся к другу,- в чём смысл этого Валентина? Что это за день? День секса? День розовых соплей? По мне, совершенно бесполезный праздник. - Это точно Тилль говорит?- притворно удивляясь воскликнул Круспе. – Тилль, это ты говоришь? Или это Кристиан в тебе говорит? - Иди в жопу, Цвен. Флаке ненавидит этот день, и я с ним солидарен. Рихард лишь кратко дёрнул плечами. Чужая семья - потёмки. - Так ты зачем припёрся то?- прервал Линдеманн затянувшееся молчание. - Ах да, забыл совсем,- Рихард достал из своей сумки прямоугольную коробочку,- Тилльхен, помоги спрятать подарок для Пауля. Коробочка, не лёгкая по весу, вся была упакована в шуршащую фольгу с сердечками, крест-накрест обмотана шёлковой лентой, сходящейся в изящный бантик в центре, а к бантику криво прикреплена открытка со словами «Любимому и единственному». Тиллю захотелось блевануть. - Фу, бля, и как у вас жопы не слипаются от этих соплей. - Не слипаются!- провозгласил Рихард, засияв от гордости. - И что это?- спросил Тилль, взвесив коробку на ладони. - Телефон новый. Кнопке понравится. - Нахера козлу шарманка? Чтобы он опять его потерял в гримёрке? - В этот раз не потеряет. Спрячь у себя до понедельника. - Почему у меня? - Понимаешь,- и Круспе печально вздохнул,- у Пауля есть способность находить все мои подарки раньше времени. На день рождения, на день знакомства, на годовщину свадьбы. Всё находит!- Рихард руками перерезал воздух, вкладывая в свой жест всё отчаяние.- А к вам он не полезет. А в понедельник я приеду и заберу. Окей? - Окей, окей, хрен с вами, инфантильными. Спрячу. - Спасибо. - А вот и мы!!- раздался из коридора громкий крик Кристиана, сопровождающийся хлопком входной двери. Рихард испуганно засуетился, зашептал Тиллю «прячь, прячь, скорее» и солист не нашёл ничего лучше, чем сунуть коробку под диван, с мыслью, когда Кристиан отвлечется, перепрятать подарок. В гостиную зашёл румяный от мороза Флаке, держа на руках закутанного в тёплую дублёнку сынишку. - О, а вот и мои мальчики!- радостно воскликнул Тилль, обнимая сначала мужа, затем сына и забирая из рук мужа укутанного Эрика. - Ну и холодина на улице.- сообщил Кристиан, стягивая с шеи длинный, похожий на удава, шарф. И тут он увидел неожиданного гостя. Рихард вальяжно разместился на кресле Кристиана, давя из себя широкую лыбу. - Чё припёрся, пошёл нахрен!- полетело в гитариста, вместо банального «привет». - Вау!!- заржал Круспе. – Это у вас в семье вместо приветствия? Ну тогда «чё приперся, пошёл нахрен» и тебе. И тебе Тилль. - «Чё приперся, иди нахрен» и тебе Рихард,- прыснул Тилль. - Да ну вас обоих!- обиделся Кристиан. – Знаю, чего ты припёрся, опять у вас в семейной жизни херня, а мне придётся разгребать. Ну уж нет! Я кормящая мать и мне маразма хватает и без вас. - Да нет, я не по этому поводу. Я пришёл просто поздороваться с крестником. Ути, моё солнышко! Какой ты уже большой! Рихард подхватил мальчонку, которого Тилль уже успел освободить от лишних кофточек-штанишек, и шумно чмокнул в щёчку. Эрик обиженно закряхтел, не готовый к такому вниманию от своего крёстного. - Он правда сказал «ути, моё солнышко»?- спросил обалдевший Кристиан у не менее обалдевшего Тилля. - Ага. Стареешь ты, Круспе. - Да и похрен.- ответил довольный Рихард, тиская недовольного Эрика. …- И чё приходил?- задался риторическим вопросом Флаке, проводив нежданного гостя и закрыв за ним дверь. Тилль к тому времени уже спрятал подарок, в как ему показалось, надёжное место. И вскоре забыл про него. Как потом окажется - зря… Вечером после традиционной  полуторачасовой церемонии укладывания ребёнка спать и, ублажив ненасытного супруга, Кристиан начал засыпать с чувством выполненного долга (родительского и супружеского). Вдруг над ухом раздался довольный бас Тилля - Я тебя люблю. - Я тебя тоже,- промямлил Кристиан. - У тебя когда запись на радио? - В воскресе-енье-е.- зевнул Флаке, вытягивая гласные. - А в понедельник у тебя планов нет? - Не-а. А что? - Может сходим в ресторан? Или в кино? - Ну давай. Кристиан был согласен на что угодно, лишь бы Тилль не тарахтел у него под ухом и дал спокойно заснуть. Если бы муж вдруг предложил ему слетать на Луну или пешком сходить до пустыни Гоби, Крис бы с радостью согласился, ради нескольких часов спокойного сна. Засыпая рядом с Кристианом Тилль всё думал о Дне Святого Валентина и о том какой смысл несёт в себе этот праздник. У всех этот смысл один, а у Флаке-другой. Это было 14 февраля, Кристиан запомнил этот день на всю жизнь. В этот день он окончательно решил убить свою любовь к Тиллю. Эта любовь иссушала его, выжимала все соки. Это неправильная любовь, она не должна жить. Наивно полагал он, что раз сердце смогло взрастить эту любовь, то сможет и убить её. Он спешил домой, пряча в пальто букет роз. День влюбленных, как никак. Сейчас он прибежит домой и обрадует жену. Он так редко её радовал и этот крохотный жест любви она оценит, и, тем самым, Флаке начнёт выдавливать из себя эту мерзкую любовь к мужчине, да ещё и к лучшему другу… Квартира откликнулась гробовой тишиной на его весёлое «а вот и я». С букетом в руке Флаке пошёл навстречу недоброй тишине. В квартире не было ни жены, ни дочки. И их вещей тоже не было. Шкафы демонстративно показывали свои пустые пасти, ещё вчера набитые под завязку платьями, кофточками и лифчиками. Во всей квартире не было даже намёка на присутствие в ней женщин, как не было и телевизора, микроволновки и любимого кота Кристиана. Флаке растерялся и как-то неожиданно поглупел. «А я точно в своей квартире?» подумалось ему. На столе лежала записка. Флаке взял её и прочёл. Букет выпал из его рук и упал на пол, также как упала его душа от содержания записки: «Я ушла. Мне надоело. Дочь не ищи, ты её больше не увидишь. Живи как тебе хочется. Прощай.» С тех пор четырнадцатое февраля стал ассоциироваться лишь с болью, обидой, злостью и обжигающим чувством вины. Потом у Кристиана всё же начнутся отношения с Тиллем, но и в них он перенесёт свою ненависть к этому празднику. Все знали: если на календаре четырнадцатое февраля, Кристиана лучше не трогать, ибо не дай раммштайновский бог увидеть вам клавишника в гневе- бессмысленного и беспощадного. * Подъём в пять утра, завтрак, купание, прогулка, сон, обед, купание, игры и развивашки, ужин, прогулка, купание, игры, подготовка ко сну, три сказки перед сном и, наконец, долгожданный сон. Тилль и Кристиан не понимали как они ещё не чокнулись с таким ежедневным режимом. Бесконечный день сурка – вот что такое родительство. Благо, что рядом с ними всегда были помощники, готовые прийти на выручку молодым немолодым родителям когда позовут, да и когда не позовут тоже. С самого рождения Эрик оказался в атмосфере всеобщей любви. Все вокруг малыша просто истекали любовью по отношению к нему. Бабушка Гитта, которая не смотря на плохое зрение, больные ноги и начальную стадию деменции, готова за любую слезинку внука порвать кого угодно (даже собственного сына). Сёстры, умилительно ворующие вокруг братика. Тётушка, которая сорвётся к любимому племяннику в любое время и в любую погоду. Крёстные, которые просто заваливают игрушками. Многочисленные друзья, знакомые и коллеги родителей, которые только и приходят для того, чтобы подёргать пухлую щёчку малыша. Кристиан пытался противостоять этой огромной удушающей волне любви к своему сыну, но он был один, а желающих понянькаться было много и они, само собой, побеждали. Если исходит из патриархальных норм, согласно которым муж- это деньги, а жена- хозяйство, то «мужем» в их семье был Тилль. Он снимается в милом клипе о копрофагии, он записывает песни, деньги приносит в семью он. Он же и считается хозяином в доме, но только де-юре. Де-факто, хозяином был Флаке. Будучи скрытым лидером в Раммштайн, ведя группу по невидимому для посторонних глаз пути, основанному на собственной чуйке, Кристиан и в семье стал лидером, патриархом и главным распределителем материальных средств. Рождение ребёнка кардинально изменило Кристиана. Как бы это странно не звучало, но он подрос, выпрямился, подбородок заострился, взметнулся вверх. Плечи распрямились, походка вместо дрыгающе-прыгающей стала летящей, уверенной. За спиной у Кристиана будто два невидимых крыла выросло. Летел он, и все вокруг вжимались в стену. Робела группа перед своим клавишником, робел и Тилль перед супругом, но не показывал этого, держа марку «альфа-самца». Идея записать пианино-версии некоторых песен Раммштайн пришла в голову Флаке внезапно. А почему бы и нет? Все равно ему делать нефиг в этом декрете, а так хоть какая-то движуха. Записать голос и пианино, что может быть проще? Они уже делали так. Может потом эти версии оформят как следует и их даже фанаты увидят… С утра Кристиан не мог найти свои наушники. Как сквозь землю провалились! Ещё вчера они записывали пианино-версию Spiel mit mir, и наушники были. А теперь их нет. Бабайка пошалил? Флаке обыскал спальню, пошарил в детской, посмотрел во всех тумбочках и шкафчиках на кухне, даже в мини-бар залез. Нет наушников! Необысканной осталась только кладовка. Лоренц наобум провёл по стене, нащупывая выключатель. Через секунду кладовую и её содержимое озарил яркий свет, и Крис понял, что они с Тиллем не будут жить правильно, они будут жить весело, пока у них такая кладовка. Сам чёрт заблудится в этом бардаке. Но поискать надо, вдруг наушники тут. Ловко втиснувшись между доской для сёрфинга с отбитым наконечником и коляской цвета говна, лишённой двух колёс, Крис открыл первую попавшуюся тумбочку. Шлёп! И из открытой дверки под ноги Флаке упала коробочка. Красивая прямоугольная коробочка в фольге, перемотанная лентой, а к ленте прикреплена открытка, а в открытке «любимому и единственному» написано. Кристиан тут же забыл про всё! Руки задрожали, душа упала в колени. Тилль, любовь моя! Трясущимися руками Кристиан поднял коробочку, прижал к груди, поцеловал её. Глаза намокли от счастья. Огромная волна любви накатила на Кристиана и тут же схлынула и сменилась чувством стыда. Словно он узнал какую-то страшную тайну, которую не должен был знать и теперь его, очевидно, замучает совесть. А ещё он вчера наорал на Тилля за неубранную в посудомойку тарелку. Ну это уже вообще испанский стыд! Он на Тилля наорал, а Тилль ему подарок приготовил. Кристиана совсем не волновало что в этой увесистой коробочке, но сам факт что муж приготовил ему подарок уже говорил о многом. - Пушинка? Ты где?- окликнул Кристиана любимый голос. Флаке тут же впихнул коробочку в тумбочку, успел ловко закрыть дверь, прежде чем она снова упадёт, и аккуратно вышел из кладовой. Возле лестницы он буквально влетел в Тилля. - Нашёл?- спросил солист. - Кого?- захлопал ресницами Флаке. - Ну, наушники. - Н-нет, не нашёл. Да и фиг с ними, не хочу сегодня записывать. Давай завтра? - Ладно, давай. Кристиан напустил на себя всю возможную серьёзность. А вот сердце в груди прыгало как бешеный кролик. Сюрприз от Тилля. Он думал об этом сюрпризе весь остаток дня и даже засыпал с улыбкой на губах, представляя как Тилль вручит ему этот сюрприз и как он этому сюрпризу обрадуется. Утром Кристиан немного заспался и когда проснулся, увидел что Тилля рядом уже нет и он, или случайно или, специально чересчур громко гремит посудой на кухне. Каша, приготовленная папой Тиллем, показалась Эрику такой вкусной, что он стукнув кулачком опрокинул чашку на себя. Всё оказалось в каше – он сам, стульчик, пол. - Эрик!! – воскликнул Тилль с горечью. – Ну что ты наделал! Если папа сейчас увидит, то куда мы с тобой бежать будем!? Малыш, измазанный в каше, счастливо улыбался ротиком с тремя зубами, а Тилль задумчиво чесал репу, как теперь ему быстро убрать этот кошмар, чтобы Крис не увидел. - Доброе утро.- раздалось за спиной и Линдеманн почувствовал как сердце от страха вжалось в мошонку. - Это что такое? Вопрос был адресован сразу обоим Линдеманнам – большому и маленькому, но в голосе Флаке не звенела привычная злость, а скорее он отдавал весельем. - Покушал, да? Покушал, мой маленький,- Крис подхватил сынишку и чмокнул в липкую щёчку. – Он у нас такой самостоятельный, да? - Ага,- только и промямлил Тилль, крайне удивлённый что муж не устроил скандал. - Сейчас сделаю тебе твои любимые блинчики, а потом уберу всё это. Хорошо? – Крис муркнул на ухо мужу и отдал ему ребёнка. Тилльхен обалдевший смотрел как его чудик – странно ласковый и неожиданно весёлый - накинул на себя фартук и начал хлопотать у плиты, бросая через плечо нежные взгляды и милые улыбки. Тилль, уже морально приготовившись к пиздюлям, прямо таки опешил, пару дней назад точно при такой же ситуации Кристиан учинил скандал и обвинил Линдеманна в недогляде за ребёнком из-за более чем банальной вещи. - О своих шлюхах задумался, да? И не увидел что ребёнок на себя кашу опрокинул? – верещал Лоренц, отправив в полёт навстречу лицу солиста детскую мисочку. - Да о каких шлюхах?- пытался оправдаться и увернуться от посуды Тилль. - О своих! – был ответ. Тогда они с Флаке разругались и не разговаривали целых два часа. А сейчас тот же Флаке говорит что всё это ерунда, напевает Битлз и нежно улыбается, замешивая тесто. Что происходит? После завтрака Тилль понёс сына купать, но Кристиан нагнав его возле двери, практически вырвал из его рук ребёнка. - Плюшка, я сам его искупаю. Отдыхай. - Чё? – не понял Тилль. Это точно его муж? Это тот кто позавчера обозвал его «толстожопым маразматиком», за то что забыл искупать ребёнка? - Я искупаю Эрика, отдыхай,- повторил Кристиан и захлопнул перед обалдевшим солистом дверь душа. Да что, блядь, происходит? Весь день Кристиан бегал как заполошенный – стирал, убирал, готовил, ухаживал за сыном и ни в какую не позволял всё это делать Тиллю. Наоборот, крайне настойчиво убеждал его «отдохнуть» или «сходить развеяться». Линдеманн был в нереальном шоке, он был в шоке уровня Бог. ЧТО. ТУТ. ПРОИСХОДИТ? Пару раз, пока муж не видел, Крис бегал в кладовку, проверить на месте ли подарок, поприжимать коробочку к груди, а ещё – поразмышлять о своём поведении. В последнее время он вконец охренел и регулярно трахал Тиллю мозг своими придирками, причём настолько мелкими и незначительными, что они совсем не стоили всех слов, которые он вываливал на бедного супруга, не гнушаясь обвинить его во всех смертных грехах: от неверности до алкоголизма. А Тилль… А Тилль ему сюрприз приготовил, за все его крики и вопли. Стыд да и только. Ему надо исправляться. Надо показать что может быть ласковым и заботливым, а не только визжать ультразвуком… Вечером Линдеманна навестила муза Эвтерпа. Схватив блокнот и ручку, Тилль устроился в кресло и начал писать. Строчки летели одна за одной, стих лился ручейком, и вдруг ручка запнулась и остановилась. Тилль простонал сквозь зубы и поднял голову от блокнота. Возле кресла стоял Кристиан. - Я уложу Эрика и можем побыть вдвоём. Хорошо? - Звучит заманчиво,- воодушевлённо сказал Тилль, прикусив нижнюю губу и отложил блокнот. Музы подождут. К общению с музой Тилль вернулся только когда он, как настоящий супруг, выполнил свой наиважнейший супружеский долг. Кристиан, лёжа рядом, тянул шею, силясь прочитать, что там любимый снова гениального насочинял и снова думал о сюрпризе. Почему эта коробочка ему так в сердце запала, ведь Тилль его подарками постоянно просто заваливает? На рождение сына дом подарил, на день рождения – машину, регулярно покупает ему новые очки и книги, а тут коробочка с лентами и прям в самое сердце. Может, потому что неожиданно? Может, потому что спонтанно? Или чересчур мило и сопливо? Или может, потому что Крис этой подарок совсем не заслужил. Сердце сдавил стыд, Крис виновато зашуршал одеялом, спрятал лицо и отвернулся от Тилля. - Доброй ночи,- сказал Линдеманн усердно скребя ручкой по бумаге. - Доброй. - Люблю тебя. - И я тебя. * Воспользовавшись отсутствием Тилля и своим выходным Флаке решил навести порядок в кладовой. Чего там только нет! Весь день Кристиан таскал хлам, заставил помощника Тилля Терри таскать хлам, потом к тасканию хлама присоединилась и няня Эрика - фрау Дороти, а хлам всё не заканчивался. Откуда у них всё это? Внезапную ревизию в кладовой он объяснял тем что давно пора избавиться от этого хлама, но на самом деле, он лисой вертелся вокруг сюрприза. Был соблазн открыть коробочку, но Флаке куснул себя за запястье и переборол искушение. Вдруг его озарила догадка: а что если это подарок не ему, а сыну!? Любимому и единственному. Эрик был у Тилля единственным сыном (во всяком случае, единственным известным) и уж точно любимым. Кристиан помнил как в первую ночь после возвращения из роддома Тилль, не сомкнув глаз, сидел возле люльки с сыном и оберегал его сон, постоянно проверял его дыхание и медленно покачивал люльку. Так что коробочка вполне может быть предназначена Эрику, что совсем не разочарует Кристиана. С этой мыслью он вечером вышел с сыном прогуляться до ближайшей пекарни. Оделся поскромнее, посадил в коляску также одетого скромно сына. Понадеялся, что никто их не узнает. Не музыкант, не клавишник Раммштайн, а обычный такой отец, коих в городе тысячи. Не хотелось бы чтобы его известность касалась его сына даже близко. Но в пекарне его узнали. Девушка с приятной внешностью в поварском колпаке и фартуке остолбенела, когда Крис попросил её насыпать ему побольше во-о-он тех пончиков. Выждав, как учил Рихард, три секунды, пока шок пройдёт, Флаке повторил свою просьбу. Девица пришла в себя и начала выполнять заказ. А получив оплату, скромно и тихо попросила автограф, смотря при этом не на Кристиана, а на коляску с Эриком. - Подарок на День святого Валентина? – участливо поинтересовалась она, пряча бумажку с автографом Флаке в декольте и отдавая ему пакет с ароматными пончиками. - Что? – вскрикнул Кристиан и тут же попытался скривить свои губы в доброжелательную улыбку. – О, нет, нет. «День Святого Валентина? Что? Опять? Ну что за отстой?» Одно упоминание ненавидимого праздника и у Флаке всё внутри просто раскалилось. Этот день, этот, с позволения сказать «праздник», вечно врывался в его размеренную, устоявшуюся жизнь каким-то неожиданным ударом в челюсть и в спину ниже пояса. В этот день он всегда вспоминал не только как от него ушла жена, это был ещё и день, когда Флаке, как по команде, начинал вспоминать и прокручивать в голове все свои косяки, какие он совершил за свою жизнь. А их было много, очень много… Он начинал загоняться, накручивать себя, приходить к единственно правильному выводу – он мудак. Он мудак как мужчина, он мудак как муж, как отец, как друг, как музыкант, как коллега. И это всё за один день. Низко склонив голову, задумавшись, Флаке брëл в сторону дома, толкая впереди себя коляску. Он даже календарь на телефоне проверил: да, послезавтра День Святого Валентина. Послезавтра он снова вспомнит все свои грехи, загрузит себе мозг и снова поймёт что он мудак. Но как не хочется, господи, как не хочется! Ему некогда самого себя забивать воображаемыми камнями – у него маленький человечек на руках. А ведь влезет, влезет гнилым червëм в его мозг эта подленькая мыслишка: «Ты тех своих детей бросил и заводишь новых»… Громкий окрик «Флаке!», принадлежащий нескольким голосам, прервал его размышления. Лоренц поднял голову. Встречным курсом, словно эсминцы, на него двигалась стайка фанаток – молодых девчонок лет двадцати в количестве трёх человек. Лоренц сделал предусмотрительный шаг назад и притянул к себе коляску. Остановившись возле него шагах в пяти девицы наперебой застрекотали о том, как они рады его видеть, о том как они были на концерте Раммштайн летом позапрошлого года и какие впечатления они там получили. Крис молча выслушивал эту стрекотню и давил по возможности непринуждённую доброжелательную лыбу. Даже Эрик перестал грызть румяную булочку и ошарашенно смотрел на распинающихся слушательниц его пап. Когда девушки вывалили на Кристиана весь ушат своих ярких эмоций и получили за это от него фото на память, одна из них, пухленькая и рыжеволосая, вдруг выпалила: - Вот знаете, мы были у вас на концерте, всё было классно, но…мы не понимаем ваше творчество. Флаке вскинул брови. Ничего себе, признаньице! Всякое им говорили, но чтоб такое… Девушки тут же поняли что они, кажется, обидели Лоренца и решили исправиться. Вторая девушка, в бейсболке и бежевом пальто, пихнула в бок пухленькую и быстро протараторила: - Ой, а Emigrate мы вообще не понимаем! Флаке вскинул брови ещё выше. Они, видимо, решили что это обрадует Кристиана, но увидели как раз таки обратное. И тогда они пошли ва-банк. Третья девушка, в чёрной куртке и с кольцом в носу, как у Тилля, собравшись с духом, выдала настоящий шедевр: - А зато моя бабушка слушает вас с детства. … Сидя на кухне с сигаретой Крис раз за разом прогонял в голове эту фразу, сказанную то ли впопыхах, то ли в испуге, то ли в смущении. Но так изящно о том, что они уже старые пердуны, им ещё никто не сообщал. Надо будет Тиллю рассказать, когда он вернётся. Темнело. Город одевался в яркие огни. Сильнее всего горел яркий баннер на одном здании «Удиви свою половинку на День Святого Валентина – купи наши презервативы». Кристиан усмехнулся. Тилль не склонен к подобного вида «удивлениям», и это вылилось в то, что сейчас сопит в своей кроватке, сжимая маленькими пальчиками одеяльце. Едва слышно открылась входная дверь и востроухий Кристиан это услышал. Подхватив тарелку с пончиками, которые он, в ожидании мужа подогрел раз десять, он отправился встречать подзадержавшегося Тилля. Тилль тихонько, словно мышка, вошёл в квартиру, стараясь не издавать громких звуков, и даже дышать старался через раз. Только он потянулся к молнии куртки, как в коридор впорхнул Кристиан. Тилль что-то хотел сказать, но Флаке, абсолютно по-раммштайновски заткнул ему рот пухлым пончиком и начал стрекотать о событиях дня, о том как он ходил за пончиками, встретил их фанаток и какой бред они несли, о том как Эрик за день себя вёл, сколько раз покушал, сколько раз покакал и как поиграл в игрушки. А Тилль слушал да ел и опять офигевал от своего супруга. В последнее время он это делал регулярно, на постоянной основе, ломая голову в раздумьях, что случилось с его брюзжащим Флаке, который как по щелчку вдруг стал белым, пушистым и очень говорливым. Ещё секунду назад тарахтящий Кристиан вдруг опустился перед ним на колени (Тилль воодушевлённо повёл скулами - прям тут что ли Лоренц решил сделать ему хорошо?). Но Кристиан лишь решил помочь Линдеманну расстегнуть молнии на его мощных ботинках. Наконец Тилль сумел прожевать пончик и вернуть себе способность говорить, да и у Флаке новости закончились. - Крис, ты сегодня такой черезчур активный? Ты прям как Пауль после кефира с энергетиком. Что случилось? - А что, я не могу о тебе позаботиться? – сдержанно отпарировал Лоренц, поднимаясь с колен. - Нет, почему, можешь… Эрик спит? – солист решил не продолжать эту тему, а то Крис и обидеться может. - Спит. Пошли на кухню. Поужинав ароматными пончиками под нежным взглядом Кристиана и рассказав последние новости о пред-продакшене нового клипа Тилль попытался вырулить разговор на тему завтрашнего «непраздника». - Давай никуда не пойдём? – ответил Кристиан предложением на предложение о походе в ресторан. – Завтра мелкому восемь месяцев, опять гости нагрянут. Тилль понял, что завтра Валентинов день будет для всех, но не для них и согласился. * Утро 14-го началось для Кристиана в шесть утра с телефонного звонка, который подорвал его. Ему сообщили, как лидеру группы, что у Раммштайн посмели отобрать место для концерта. - Что? Какой футбольный матч? Они там охренели? Флаке метался по квартире, пытаясь дозвониться до организаторов, используя свои каналы. Проснувшийся позже Тилль увидел Флаке в раздроченном состоянии и понял что его сейчас лучше не трогать, чтобы не нарваться лишний раз на пропиздон. Взяв ребёнка он тихонько удалился с ним на кухню, слыша как Флаке хлопает дверьми и изобретает новые матерные цитаты. Пролетев мимо обоих Линдеманнов, Кристиан по телефону обозвал кого-то «психотрахнутым мудозвоном», и хотя Тилль не знал кому обращена эта высокопарная метафора, но был абсолютно согласен с мужем. Линдеманн уже давно понял почему они уже тридцать лет, несмотря ни на что, вместе и до сих пор создают музыку и гастролируют – потому что у них есть Флаке. Тот Флаке, который заставил их писать и исполнять на немецком. Тот Флаке, который смело берёт на себя роль мальчика для издевательств на концерте. Тот Флаке, который не считает себя пупом земли в группе, но готов за неё перегрызть позвоночник любому. Тот Флаке, который минуту назад, понося кого-то по телефону, пронёсся мимо стола, создав встречный сквозняк, которым обдуло Эрика. Тот самый любимый Тиллем Флаке. - Зря, очень зря, - кормя с ложечки сына произнёс Линдеманн и это относилось к попытке отобрать у группы место для концерта. Это кто там такой смелый? Это у кого там настолько железные яйца что он не прочь с ними расстаться? В кухню зашёл Кристиан – немного успокоившийся. - Утро началось с мозгодрочки, - сообщил он, кидая телефон на стол и тяжело плюхаясь на стул. - Доброе утро. - Доброе. Тилльхен не решился спросить что там с концертной площадкой и удалось ли Кристиану отвоевать её у ногомяча. Лицо Флаке всё показывало – он был растерян и сбит с толку. Кристиан потëр виски́, разгоняя недосып и негодование и, вскочив, вновь забегал по кухне, хлопоча вокруг Тилля и сына. Он вспомнил что сегодня за день. Сегодня Тилль вручит ему сюрприз. После завтрака, отправив Эрика с няней на прогулку, а Тилля – на массаж, Кристиан метнулся в кладовку, проверить как там коробочка. Она стояла так же как он её и оставил в последний раз. Флаке заботливо вытер с коробочки невидимую пыль и случилось ужасное. Открытка со словами «любимому и единственному» оторвалась и упала на пол кладовой, словно опавший листик. У Кристиана всё внутри свернулось и упало в пятки. Дрожащими пальцами он приладил открытку обратно к коробочке, сквозь зубы матеря свою рукожопность. Прикрепив, как ему кажется, почти ровно и красиво, он решил больше не искушать судьбу и покинул кладовую. «В обед подарит» подумал он. В обед пришли гости поздравлять Эрика Тилльевича с восьмью месяцами жизни в этом уродливом мире. Набежала целая толпа с подарками, и Кристиан сразу заметил – среди них почему-то не оказалось Рихарда. У крёстного Эрика (Тилль уже много раз пожалел что сделал крёстным своего сына именно Круспе) были своеобразные понятия о своих крëстных обязанностях. Каждое четырнадцатое число он приезжал с целым мешком игрушек (чтобы Флаке их потом анонимно сдал в приют), сжирал все закуски (чтобы потом ныть какой он стал толстожоп), тискал Эрика и уезжал. Крëстный от Бога. Но восьмимесячье крестника он почему-то пропустил. Толпа схлынула к вечеру, оставив после себя гору немытой посуды, гору ненужных игрушек и чуть не задушенного любовью ребёнка. И задушили бы – не вмешайся Кристиан. Тилль был занят общением с гостями и дарить подарок не спешил. «Вечером подарит» подумал Флаке. Вечером был скромный ужин на двоих, бокал вина за здоровье сына и традиционный обмен розами. Флаке нервно ëрзал и потел от нетерпения. Тилль медленно потягивал вино с довольным лицом и всё ещё не собирался дарить подарок. «Может забыл? Надо как-нибудь напомнить». Флаке пару раз негромко кашлянул и это вызвало нужный эффект – Тилль вопросительно посмотрел на супруга. - А ты…мне ничего не хочешь сказать? – невзначай спросил Лоренц. Линдеманн поперхнулся вином и испуганно выкатил глаза, попутно прокручивая в мозгу воспоминания где и когда он мог нахуевертить. Заметив как Тилль в страхе вытаращил глаза, Флаке понял что он сказанул что-то не то. - Вернее, не сказать. Ты мне ничего не собирался…ну, не знаю…подарить, может быть!? Ну… Э-э-э… Театр абсурда во всей красе. «Ну догадайся уже, догадайся» посылал мысленные мольбы мужу Кристиан. Тилль догадался. Встал и вышел. Флаке выдохнул с облегчением. Через мгновение он узнает что это там Тилль ему завернул в красивую обёртку. Всё таки он может быть романтиком. Надо бы и Флаке попытаться стать хоть чуть-чуть романтичным. Тилль вернулся спустя две минуты. Но не с коробочкой. В руках он нёс свой блокнот со стихами. Раскрыв его он положил блокнот перед Кристианом. - Вот. Вчера написал. Дарю тебе. Кристиан непонимающе хлопал глазами. Ну уж точно не новый поэтический шедевр Тилля он имел ввиду. - А ещё что-то хочешь подарить? - А что ещё? – Тилль конкретно не врубался на что намекает клавишник. Флаке почувствовал как у него отслаивается душа. Всё стало понятно. Это подарок не ему. Не он любимый и единственный. Это был просто выстрел в висок. Это топор на голову. Это петля на шею. Морок упал на глаза Кристиана, когда он влетев в кладовую, схватил коробочку, и рассеялся лишь когда эта коробочка была пущена в лицо Тиллю. Зверь пробудился, налетел на солиста и начал его бить безо всякой пощады: - Мразь! Урод! Кто он? Ненавижу! Ненавижу тебя!!! Тилль под градом ударов сначала терпел и не понимал. А разглядев цветастый прямоугольник в руках Лоренца всё вспомнил и всё понял. Паззл выстроился сам собой, дав пояснения событиям последних дней о неожиданно нежном Кристиане и его намёках о каком-то подарке. Всё стало так понятно, что аж до смешного абсурдно. Но Тиллю было пока не смешно, а больно. Кристиан лупил его со всех сил. Тилль всë же как-то умудрился перехватить руки супруга и закрутить их ему за спину: - Послушай! Да послушай, блять, что я скажу! Флаке был на своей волне и слушать не желал: - Ненавижу тебя! Ненавижу! Ты сволочь!!! - Да пойми ты! – сорвался на ответный крик Тилль. – Это не тебе подарок! - Да я уже понял! - Это не тебе и не от меня. Это… - Вау, какой у вас интим, охренеть! – оба сразу замолкли когда услышали этот язвительный голос. Напротив них стоял Рихард и с интересом разглядывал семейную идиллию. Его взору открылся настоящий шедевр: Флаке орёт, Тилль орёт в ответ, почти скрутив Лоренца в крендель. - Чë припëрся, пошёл нахер! – Тилль обрушил всю мощь голоса на Круспе. - Я за подарком, - спокойно отразил удар Цвен. - За каким подарком? - Ну помнишь я тебе в среду коробку с телефоном оставлял для Пауля. Верни, а? Он скоро приедет. Немая сцена, достойная Гоголя. Тилль смотрел широко выпученными глазами на Рихарда, Флаке смотрел на Тилля ещё более выпученными глазами. Наконец солист очнулся, отцепил свои клещи от Флаке, поднял с пола многострадальный подарок и пустил его снова в полёт навстречу Круспе: - Да забери ты его к херам собачьим! У меня из-за твоего подарка щас семья рухнет! Рихард не стал уточнять как подарок Паулю может разрушить союз Лоренц-Линдеманнов и тихо удалился. По пути до машины он думал о своём крестнике. Для Эрика уже можно сейчас зарезервировать сеанс у психиатра с такими папами. Когда Рихард ушёл и Тилль, наградив его напоследок свирепым взглядом, обернулся, у него ëкнуло сердце. Кристиан сидел прям на полу, закрыв лицо руками. Он не плакал, но дрожащие тонкие плечи показывали что он заплачет вот-вот. Идиотская ситуация и Тилль оказался в ней впервые. Он даже не понимал что сейчас ощущает – обиду или, наоборот, вину. Или даже всё сразу. Но на такого Флаке было горько смотреть. Тилль аккуратно, боязливо опустился на пол рядом с Кристианом. Этот цирк с конями надо прекратить. - Крис… - Уйди… - прогудело где-то под ладонями. Тилль не ушёл, вместо этого он несмело приобнял своего чудилу. - Давай поговорим? Кристиан убрал ладони от лица и заговорил. Он рассказал эту абсурдную историю как он нашёл этот проклятущий подарок и решил что он предназначается ему, как решил стать достойным этому подарку. А затем стал как на духу каяться за что он ненавидит День Святого Валентина - просто за то что однажды он случился не в то время, за то что этот день так неудачно подвернулся, за то что так было проще Кристиану - обвинить во всём день, чем понять почему его оставила семья. Четырнадцатое февраля было виновато лишь в том что оно четырнадцатое февраля. Кристиану было не стыдно признаваться любимому человеку, было лишь немного неловко. Недосказанность в отношениях – это свойственно молодым, с горячей кровью, но когда вам уже шестьдесят, когда вы рядом несколько десятков лет, когда у вас за плечами миллиарды совместных мгновений, иметь недосказанность между собой это было не просто нелепо, это просто стрëмно. - Я не умею быть мужем и отцом. – признался в конце своего монолога Кристиан. – И я мудак. – закончил он гениальной мыслью, которую особо и не скрывал. Тилль крепче обнял замолчавшего Кристиана. На губах солиста выросла ироничная усмешка. - Я тоже не умею быть мужем и отцом, - признался Тилль и встретился с удивленным взглядом благрверного. – Да, что ты так удивляешься. Мне под сраку лет, а я до сих пор не научился всей этой семейной шняги. Я раньше наивно считал, что семья – это просто, это когда все довольны и счастливы и вы постоянно трахаетесь, (Кристиан ухмыльнулся на этих словах), но это работа и, я давал заднюю и поджав хвост бежал от неё. Все с кем я жил хотели от меня, чтобы я вкладывал свои силы в эти отношения, а я этого не хотел. Но когда мы с тобой сошлись, я понял что семья – это большой труд и я согласен трудиться, но мне кажется я постоянно делаю не так. И вижу что это правда. Я совсем не догонял почему ты такой бархатный стал и куда делся тот брюзга и зануда, которого я люблю (Кристиан снова усмехнулся) и про какой подарок ты мне намекаешь. Я тупой старый идиот. И я тоже мудак. – Тилль завершил свой монолог контр-гениальной мыслью. Они сидели обнявшись на полу и молчали. Кристиан поднял глаза на мужа. На щеке Тилля цвела красная полоска крови: Кристиан во время драки зафигачил Тиллю в скулу рукой сжатой в кулак с обручальным кольцом на пальце. - Прости меня… - прошелестел Кристиан, извиняясь и за царапину и за весь маразм, что творился тут двадцать минут назад. - И ты меня прости, - ответил Тилль, засветившись радостным светом, - я подарю тебе такой же телефон, обещаю. - Телефон? – воскликнул Лоренц. - Да. Этот защекан подарит Ландерсу на День Святого Валентина телефон. Крис прыснул и засмеялся, его смех подхватил и Тилль. - Кошма-а-ар, - выдохнул Кристиан сквозь смех вытирая проступившие слëзы. Вот так всегда – загоняешься,  загоняешься, а чего загонялся, в чём смысл, зачем, за что… За телефон… - Пья…- пискнул тоненький голосок. Оба подскочили как ужаленные. В проеме кухни сидел и потирал сонные глазëнки ручками герр Линдеманн-младший. Малыш проснулся от громких голосов пап, вылез из кроватки и пополз на голоса, ведомый наивным детским любопытством. - Дружок, ты чего не спишь? – спросил у сына Тилль так, будто он мог ответить. - Разбудили таки ребёнка, - сказал Флаке, поднимая сына с пола, но Тилль забрал ребёнка у него. - Я уложу его… Кристиан заглянул в детскую в тот момент, когда Тилль уже дочитывал сопящему Эрику «Гензель и Гретель». Тилль заметил заглядывающего Кристиана, отложил книгу, приглушил свет ночника и вышел из детской. - Уснул, - сообщил он. - Идём со мной. Следуя за супругом Тилль пришёл в маленькую, оборудованную наспех студию, где они записывали сырые пианино-версии песен Раммштайн. Флаке подошёл к фортепиано, обернулся, его глаза сверкнули яркими искрами. - Ты мой слушатель, это мой подарок - объявил он немного торжественно, - тебе играю в День Святого Валентина. И коснувшись пальцами клавиш заиграл. Мелодия, нежная, мягкая, как сам Флаке в последние несколько дней, рождалась в его пальцах, стекала вниз на пол, растекалась там, обволакивала ноги, не давая двинуться с места. Кристиан играл недолго – минуты две и когда закончил, обернулся, ожидая реакции, Тилль только тогда вспомнил о простой человеческой способности дышать, а то на две минуты он её потерял. - Это шикарно, - прошептал он в ступоре. Кристиан смутился. - Я сам её написал. Не знаю, может пригодится. - Иди ко мне. Флаке вновь оказался в объятиях Тилля, где ему было спокойно и безмятежно, где не надо накручивать себя и кормить досыта свои комплексы. - Давай договоримся сразу, - заговорил Тилль уверенно, - отныне мы будем говорить друг другу всё. Всё что видели, всё что знаем, всем делимся друг с другом. - Согласен. - Я не знаю, сколько мне ещё осталось времени, и я не хочу тратить его на ссоры с тобой да ещё и из-за всякой херни. Просто хочу быть с тобой, растить сына. Я люблю вас обоих – тебя и его и я лучше сам сдохну, чем потеряю вас. Кристиану стало плохо видно, даже несмотря на то что на глазах были очки. Какой же он сопляк чувствительный. Ну и всё же немножечко мудак. * Пауль ехал домой в прескверном настроении. День пошёл по пизде с самого утра. Во время утреннего душа он подвернул ногу, потом выпил себе на ступню горячий кофе, шибанулся головой об дверь, шибанулся локтëм об стол, по дороге к сыну его два раза подрезали, а на обратном пути на повороте его всё таки страстно чмокнул в капот лихой водитель. Короче говоря, не день, а говно. С лицом сердитого манула Пауль подъехал к дому, припарковал свой побитый автомобиль и жалостно посмотрел на него. Он теперь за ремонт отвалит нехилые деньги, а значит прощай, отпуск в Албании… Зайдя домой гитарист оказался в кромешной темноте. - Есть кто дома? – без эмоционально и громко спросил он. Вслепую, двигаясь «по приборам» Пауль пробрался в гостиную, нащупал выключатель и что называется, остолбенел от увиденного. . Вся гостиная была заставлена розами, а пол усеян воздушными шариками. В воздухе застоялся микс запахов цветов и резины. Отворилась дверь и широко вышагивая зашёл Рихард, давя неудачно попавшиеся под ноги шарики (от каждого «бум-мс» Пауль вздрагивал, и дергался его глаз). На Круспе был надет его свадебный костюм, Пауль сразу заметил, что в день свадьбы он сидел как влитой, а теперь едва на муже сходится. Остановившись возле мужа Рихард медленно опустился на колено, при этом раздавив ещё один шарик. В руках его сверкала прямоугольная коробочка. Пауль хмыкнул – сейчас начнётся нарцисс-шоу. - Счастье моё, родной мой человечек, я хотел тебе сказать, что ты моя любовь, самая большая и чистая. Я хотел сказать что люблю тебя и поздравляю тебя с Днём… - Ты издеваешься? – монолог Рихарда, который он готовил весь день прервал раздражённый тон Пауля. – Ты меня добить хочешь, да? - Ч-чë? – всю романтичность с Круспе как ветром сдуло. Он хлопал глазками и наблюдал как кипятится его самая большая и чистая любовь. - Мало того что мне с машиной кровь подвернули, так ещё и ты решил мне кровь подвернуть, да? Что за цирк ты устроил? Что это ещё за херобора? – Ландерс раздражённо вдал ногой по шарикам и они испуганно разметались в разные стороны. Сейчас Пауль совсем не походил на того котеечку из Раммштайн, от которого пищат фанаточки. - Но, малыш, сегодня же День Святого Валентина… - Вот именно! Я хотел всего лишь в этот день с тобой торчать дома, жрать всякую хрень, смотреть по телику всякую хрень и заниматься сексом. И всё. Нахера вот эти все сопли в сахаре? А знаешь что? Иди ты нахер со своей романтикой и подарок свой можешь засунуть себе… И только попробуй ко мне подкатить свои грëбанные яйца утром. Всё! В жопу пошёл. Мудак! И удалился, готовый разрыдаться от жалости к себе, оставив Рихарда в коленопреклонëнной позе и недоумевающим выражением лица  посреди созданной им романтики. Круспе думал только одну мысль (остальные от бурной тирады Пауля просто испарились): Что это сейчас было? * Кристиану не давали уснуть звонки. Именно сегодня, четырнадцатого февраля все – от дизайнера костюмов до конструкторов сцены вдруг решили позвонить ему как лидеру коллектива со своими насущными проблемами. Телефон Флаке уже раскалился от уймы звонков. Тилль терпеливо дожидался когда его любимый решит все вопросы и уляжется к нему под бочок. И дождался. Флаке без сил упал лицом в подушку. Ну и денëк! Но Флаке был даже рад что за всеми хлопотами, звонками, дрочкой мозга из-за площадки, дракой с Тиллем и решением насущных проблем он как-то забыл вновь перемолоть в памяти все косяки, что он насовершал за жизнь. Не такой уж и плохой день – это ваш День Валентина. Опять звонок. Флаке, сделав успокаивающий вдох, ответил: - Да?.. Да, это мы (так он отвечал на избитый вопрос «А это Раммштайн?»)… Не-е-ет… Пусть засунут их себе в задницу!! Вот наше последнее слово. Всё! И отложил телефон с мученическим стоном. Тилль закивал головой, хотя он и не знал кто, кому и что должен засунуть в задницу, но он был полностью согласен с Кристианом. Дотянувшись до телефона Флаке Тилль уверенно нажал «Выключить». Всё, лидер временно недоступен. - Флакушка…- засыпая пробормотал Тилльхен. - Чë? – ответил засыпающий Кристиан. - А ты до сих пор ненавидишь Валентинов день? - Да…немножко. Всё равно мне непонятен этот день. Сколько денег тратятся впустую в этот день и только представь сколько в этот день погибает цветов. А кто их будет обратно сажать? Не день любви, а день трат и геноцида роз. - Но я всё равно поздравляю тебя с Днём Влюблённых. - И я тебя поздравляю. - Я люблю тебя. - И я тебя люблю. * Пауль проснулся утром и понял что от его вчерашнего гнева почти ничего не осталось, и подушка от его слëз уже высохла. Весёлый и жизнерадостный Пауль почти вернулся. Накинув халат Ландерс гордо прошагал мимо скрученного на диване мужа и спустился на первый этаж, прошёл в гостиную. Уже не было ни роз, ни шариков, только кое-где валялись лепестки и ошмëтки лопнувших шаров. Мучимый догадками и гонимый банальным любопытством Пауль нашёл неподаренный ему вчера подарок и развязал ленточку на коробке. Внутри лежал телефон – красивый, дорогой, современный…только экран разбит в хлам и напоминал паутину паука или схему берлинского метро. С каменным лицом Ландерс прошагал на кухню, открыл тумбочку и отправил разбитый телефон вместе с упаковкой в мусорку. - Ненавижу День Валентина… - выдохнул Пауль, обиженно надув губки.