Обскур и маледиктус

Одиночество. Нагайна берёт чужую руку – вспотевшую, провонявшую дешёвыми сигарами, – и чувствует себя мерзко. Хозяин цирка кричит, хлопает в ладоши, а толпа ликует, смотрит на неё лишь как на развлечение. Прямо как на мясо. И кто из них тут чудовище? Свет. Нагайна прикасается к руке – холодной, мокрой от чистки ванны с Каппой, – и чувствует трепет в груди. Словно притрагивается к чему-то сокровенному, дорогому. Юноша – ещё мальчишка – стоит тихо, смотрит забито в сторону, но старается не показывать страха. «Не за себя, нет», – понимает Нагайна. За то, что его оттолкнут и назовут трусом. Маледиктус аккуратно проводит пальцем по чужой ладони, которую ей самой протянули, и чувствует лёгкое вздрагивание. Но рука не отдёргивается, лишь замирает, позволяя тонкому пальцу себя гладить. Первый, второй, третий, – вскоре женская ладонь некрепко – успокаивающе – поглаживает чужую более крупную кисть. «Мы убежим отсюда, обещаю», – шепчет помощник циркача, утыкаясь лбом в решётку. Нагайна молча кивает: она верит. Иначе и быть не может. Совпадение. Ну надо же, кто бы мог подумать – маледиктус и обскур, ну какова пара? Нагайна смеётся – тихо, заливисто-шипяще, как умеет лишь она. Криденс рядом тихо хмыкает, и видно – ему тоже смешно. Два проклятья нашли друг друга. Страхи. Нагайна боится остаться в теле змеи. Криденс боится потерять контроль. Они оба плохо справляются со своими страхами. По-одиночке – всегда. Но вместе они внезапно обнаруживают, что в компании друг с другом страх слабеет. Даже не так. Они не могут иначе. Слишком похожи. «Они не могут иначе», – повторяет про себя Нагайна, видя, как её кто – знакомый, партнёр, друг? – убивает очередного мага. «Они не могут иначе», – повторяет она, сама ломая в теле змеи очередному человеку позвоночник. Хруст надолго отпечатывается в памяти. Он хотел навредить Криденсу. И эта мысль успокаивает. «Они не могут иначе», – говорит она себе, чувствуя некрепкие, осторожные объятья; мальчишка – да она сама ещё девчонка – боится навредить ей своей силой, но слишком отчаянно нуждается в тепле. «Они не могут иначе», – повторяет она, когда какой-то маг едва не убивает его. Почти попадает, но в итоге словно специально отводит палочку в сторону: погибает женщина, старая няня. «Они не могут иначе», – повторяет она, успокаивая и себя, и его: длинные тонкие руки, действительно как у змеи обвивают чужие сжатые плечи и несильно, но чувственно прижимают к себе. Криденс всхлипывает и утыкается носом в плечо: ему так же страшно и мерзко от себя, как и ей. Тьма. От этого человека с белыми волосами и разными глазами веет тьмой: жестокой, беспощадной, но милостивой лишь к союзникам. Лишь к своим оружиям. Она видит это, видит, как он лжёт, смотрит на неё с улыбкой – смотри, как твой человек уходит со мной и бросает тебя, – но Криденс словно слепнет: смотрит завороженно, кивает и соглашается присоединиться почти без раздумий. Как под гипнозом. По худой спине пробегает холодок. Криденс на неё даже не смотрит. Нагайна окликает его и смотрит испуганно. «Разве мы не одно и то же?» – спрашивает она мысленно, глазами, и Криденс словно в ответ качает головой. «Нет. Мы разные». И уходит с Грин-де-Вальдом, оставляя её смотреть вслед.