Маскарад

Огромные залы были украшены к торжеству. Хрустальные, весящие больше тонны, люстры своим светом подчеркивали величественность собравшихся здесь гостей. Они выделяли блеск золота и драгоценных камней, которыми были украшены пышные платья и расшитые камзолы. Они выделяли складки парчи и перламутр жемчуга, но они не выделяли гниль, спрятанную под ними. Маскарад, приуроченный ко дню рождения Архонта. Присутствие обязательно, если не хочешь завтра лишиться звания. Вот и Ризли, как бы не хотел и не отпирался, а все равно обязан явиться. Тот редкий момент, когда он «‎при параде», что называется, и выглядит согласно своему статусу герцога. Камзол застегнут наглухо, волосы зачесаны назад, на груди — подтверждение статуса. Все люди носят маски. Просто сегодня это заметнее. Люди вокруг кружат по залу под звуки вальса. Как и принято, торжество открывается танцем — Фурины и Верховного судьи. Они начинают медленно, постепенно ускоряясь с музыкой, и шлейф платья вторит движениям Фурины. Они танцуют, смотря друг на друга, не отвлекаясь, пока остальные наблюдают за ними, восхищаясь. Только после гостям позволяется присоединиться. Ризли отказывается. — Скучаете, Герцог? Невиллет стоит рядом — когда он только успел появиться, — с бокалом в руке. Как и на Фурине, на нем не видно маски. Сегодня он одет не как Верховный судья, повсюду видится жемчуг — нити в волосах, россыпь на лице и на одежде. Он словно слеплен из морской пены, только вышел из океана, где морское дно служило ему пристанищем, а шум прибоя — колыбельной. — Наслаждаюсь атмосферой, — говорит Ризли и допивает свое шампанское. Гадость несусветная. Они не разговаривали весь вечер. Невиллет ни разу не подошел, а Ризли не хотел мешать культурным разговорам, которыми тот был так увлечен. Возле своего Архонта он смотрелся так правильно. — Я бы сказал, напиваетесь в одиночку, — отвечает Невиллет, смотря на танцующих. Все люди носят маски. Невиллет в том числе. Маску приличий и внешней беспристрастности. Он носит маску своего статуса, представляясь жителям Фонтейна Верховным Судьей. Подчиняется рамкам приличия, будучи оплотом всех высших благ, которые можно придумать. Он словно Сизиф из древних мифов, тащит на своей спине все эти порядки, благопристойности, надежды и чужие взгляды, не замечая, что дорога эта — в никуда. У самого спина скоро треснет в позвонках, но продолжает тащить. Под солнечным светом исполняет роль Верховного Судьи, с холодом в сердце и глазах, а в ночной тьме стонет, разложенный на собственном столе. — У господина Судьи ко мне какое-то личное дело? — холодно спрашивает Ризли. — Я просто хотел сказать тебе, что ты сегодня очень красив, — склоняется Невиллет. — Но, видимо, вам это не нужно. И черт. Он не хотел быть грубым по отношению к Невиллету. Но обида сильнее, поэтому он просто молчит, вместо извинений.        Гости танцуют. Симфония незамысловатая, нарастает с каждым тактом, а люди все кружат и кружат. Спрятав лица под масками — так естественно. Ризли не любит высший свет — не понаслышке знает, что за обеленным фасадом скрывается запах гнили и разложения. Все моральные принципы покрываются паутиной, как ветхие картины в старом особняке, стоит только деньгам чуть развратить хозяев.        Картины в этом особняке могут плакать кровавыми слезами, но хозяева даже не заметят, увлеченные своим танцем. Не заметят как пыль покроет каждую поверхность, стены обветшают, а с потолка польется вода, точно ложь с чужих губ.        — Крепость Меропид намерена сократить поставки во Дворец Мермония со следующего года, — сухо говорит Ризли, беря еще один стакан.        — Что? Почему? — недоумевает Невиллет. Если поставки из Крепости сократятся, то они будут меньше видеться с Ризли. — Если какая-то проблема с производством, то…        — Условия, выдвигаемые Дворцом Мермония, стали слишком невыгодны для нас, — ему потребовалась вся его выдержка, чтобы голос остался таким же спокойным. — У Дворца Мермония много внешнеторговых экономических связей, тогда как Крепость Меропид слишком привязана в своему одному контрагенту. Нам нужно обезопасить себя.        Правда в том, что Ризли чувствовал себя все это время брошенным. Постыдным секретом, который Невиллет прячет в своем шкафу. Он игнорировал его на протяжении всего вечера, и если бы это был единственный раз, он бы смирился. Но в глазах общества они — практически незнакомцы, которых связывают ежеквартальные отчеты и расписки.        И Ризли понимает всю шаткость их положения. Он — герцог крепости Меропид, звание пожалованное ему самим Верховным Судьей. Еще тогда это было неслыханно: чтобы такой статус и какому-то безродному волчонку из консервной банки. Невиллет тогда быстро заткнул недовольных: когда хотел, он был весьма убедителен.        Но стоило кому-то узнать, что Ризли получил свой титул буквально через постель, — да хрен ты кому докажешь, что это случилось уже потом — как разразится настоящий скандал. Тогда вопрос уже будет не только в Ризли, но и в беспристрастности Невиллета.        Только проблема — он без памяти влюблен.        И пусть все начиналось с банального желания на двоих, позже — оно переросло в горящее сердце и щемящую нежность. Все больше Ризли начинал замечать, — когда мягко целовал красивую шею, пока Невиллет отдыхал в его постели; когда гладил острую скулу, а затем перебирал его волосы; когда с наслаждением двигался между бедер, — что хотел бы задержаться в этом мгновении на подольше.        — Что ты хочешь этим сказать? Дворец Мермония всегда придерживался деловой этики, и не… не допускал других контрагентов на стороне.        В его голосе заметно волнение.        Конечно, ведь Невиллет был не глупым. Его не обманешь такими ширмами приличий, какими легко одурачить остальных.        — В этом никто не сомневается, Ваша Честь, — мягко продолжил Ризли. — Но если Дворец Мермония когда-нибудь откажется от сотрудничества, Крепость Меропид не переживет таких потрясений.        Забавно. Его чувства выросли так незаметно. Будто в один день он вдруг заметил многовековое дерево, которое проходил каждый раз по пути на работу, но не видел. Крона дерева уже разрослась, перекрывая всю поверхность под собой, корни вцепились в сердце так, что уже не выкорчевать, а нежные соцветия распустились, напитавшись его собственной кровью.        Он не просил многого. Не просил объявлять их отношения, не просил Невиллета быть другим. Он просил хотя бы проявить снисхождение — перестать быть незнакомцами для остальных, не быть таким холодным.        — Знаете, Ваша Честь, я собираюсь сделать очень большую глупость.        В конце концов, определиться сейчас будет лучшим решением.        В конце концов, Ризли знал, что чем старше дерево, тем легче вырвать его корни, а потом сбежать в свою консервную банку, чтобы залечивать раны. Зашивать их, разгребать весь беспорядок и иногда поскуливать от соли в ранах.        В глазах Невиллета непонимание. Еще больше его появляется, когда Ризли оставляет свою маску и склоняется перед ним, протягивая руку.        Согласно этикету Фонтейна, приглашать человека выше по статусу — настоящий моветон. Таким образом, вы ставите его в неловкое положение, ведь отказ от танца равно оскорбление чужого достоинства.        А кто может быть выше, чем Верховный Судья? За исключением Архонта, конечно.        Ни при каких условиях их нельзя было приглашать. Единственная возможность урвать танец с такими персонами — если они сами вас пригласят.        Невиллет никогда не приглашал никого на танец. Вальс с Фуриной являлся главной частью открытия бала; как два самых важных лица Фонтейна, они выказывали уважение друг другу. Все остальное же время Невиллет проводил за беседой с гостями, — каждый старался урвать хотя бы приветствие от столь важной фигуры, — тогда как Фурина наблюдала за представлением со своего места.        Откажи ему Невиллет сейчас, и Ризли стал бы посмешищем на ближайший месяц, — если не больше, — вход в высшее общество ему был бы надолго закрыт. Не то, чтобы это беспокоило Ризли. Скорее наоборот. Но ему было важно, что предпримет Невиллет: откажет ему, оставшись в своем коконе спокойствия, или согласится, выказав свое непочтение всему этикету Фонтейна.        Сердце замирает, когда в его руке оказываются теплые пальцы в тонких перчатках. Невиллет со спокойным лицом принимает его приглашение.        Люди, обратившие внимание на их сцену, тоже выглядят шокировано. Все больше слышится шепотков. Женщины прикрываются веерами, переговариваясь между собой, танцующие — сбиваются с ритма и смотрят неуверенно, когда Ризли и Невиллет идут к центру зала.        — Кто исполняет женскую партию? — деловым тоном спрашивает Невиллет.        — Я боюсь даже так наступить вам на ноги, что уж говорить о другой партии, — с улыбкой говорит Ризли.        Невиллет ничего не отвечает, но становится в позицию. Конечно он умеет танцевать, — этому учат всех представителей высшего общества Фонтейна. Было бы странно, если бы сам Верховный Судья не умел виртуозно вальсировать, и не важно из какой позиции.        Они начинают танец. Ризли был прав: Невиллет превосходно танцует. Его движения плавные и уверенные, спина прямая, а взгляд сосредоточенный только на лице Ризли.        — Ваша Честь, на нас все смотрят, — в голосе Ризли эйфория. Он тоже не может отвести взгляда от чужого лица. Губы у Невиллета тонкие и мягкие. Он бы поцеловал их сейчас, у всех на виду, но это было бы слишком. — Завтра об этом будет говорить весь Фонтейн.        — Пусть говорят, — отрезает Невиллет.        — Ваша Честь, — язык прилипает к небу.        Люди вокруг них двигаются словно заведенные марионетки. Подолы платьев шуршат, когда партнеры дам кружат их в танце, и сердце Ризли тоже кружится в танце. Ему нет дела до остальных, их лица смазались, что не разглядеть ни одной черты.        — Ох, надеюсь, это не создаст прецедент, — немного смущается Невиллет. — Не хотелось бы, чтобы меня дергали все подряд. Будет неловко всем отказывать.        — Верховный Судья печется о чужих разбитых сердцах? — смеется Ризли. — Если позволишь, я буду отгонять от тебя всех потенциальных партнеров.        — Ризли.        Что сказать, стоило Невиллету посмотреть на него таким серьезным взглядом, произнести его имя с легким недовольством, и Ризли был готов выполнить любой его приказ. Упасть на колени и ждать наказания как верный пес.        — Я бы хотел дать тебе больше, Ризли.        Все люди носят маски. И Ризли не исключение.        Он скрывает под масками сурового надзирателя и отрешенного от мира Герцога, свои истинные чувства, свою по-детски наивную привязанность к одному конкретному человеку, от которого его сердце сгорает дотла. Настолько, что единственное, что остается — это черная зола на пальцах.        Он скрывал это. От всех и от себя. Верил, что можно затушить нелепый огонь, если подуть на него одиночеством. Избегать причину возгорания, чтобы не было так больно.        Вот только все бестолку, ведь сожженный фасад уже рухнул.        — Мне не нужно большее. Только ты.        В танце — они держат дистанцию. Поэтому никто не заподозрит о чем они говорят, в чем именно признаются друг другу. Эти безликие марионетки слишком увлечены обсуждением случившегося, чтобы капнуть чуть глубже и услышать действительно важное.        Ризли не нужно большее. Ему нужен только Невиллет — целиком и полностью. Чтобы был только его, чтобы любил только его, — на остальное плевать.        — Не стоит, пожалуйста…        — Я люблю тебя, Невиллет.        Признание почти не слышно за звуками заканчивающейся музыки, но Невиллет отдергивает руку.        Когда-то Ризли читал, что драконы плачут жемчугом. От истинной боли или от истинной радости — неважно, когда их сердце действительно переполняется эмоциями, они выходят наружу перламутровыми слезами.        Невиллет сейчас — как дракон из этой легенды. И Ризли бы зацеловал его слезы, огладил порозовевшие щеки, закрыл собой от чужих взглядов, чтобы защитить. Чтобы тот прижался к его плечу как к самому безопасному, чтобы видел в нем эту самую безопасность.        Они кланяются друг другу, как подобает партнерам после танца, и смотрят друг на друга слишком долго.        — Тогда скажи мне это еще раз, но уже в моем кабинете, — шепчет Невиллет.        И уходит. Оставляя после себя невидимый шлейф парфюма.