В границах моего подсознания

      Рик видит странный сон. Странный до невозможности. Сны он видит редко, и обычно они представляют из себя бессмысленное, до боли в голове яркое, вычурное месиво, более походящее на действие приличного количества космической пыли, доза которой вот-вот обернётся передозом, при том перемешанной с дешёвым ромом, нежели что-то вразумительное. Это месиво пожирает его, заглатывает и переваривает в бесконечном числе непонятных ему образов. В этот раз всё иначе.       Тонкая ткань, накрывающая его, вроде зелёная, ощущается мягкой и приятной. Кажется, плед. Рик медленно привстаёт, потирая веки, и слышит, как скрипит и ноет под ним раскладушка. Давно пора её выкинуть. Он морщится от неприятного звука, нещадно царапающего немолодые ушные перепонки. А потом разлепляет глаза и осознаёт, что находится в своей, блять, комнате. Как он здесь оказался? Да нет же, точно помнит, что напился в гараже. Неужели Морти дотащил? Санчез неверяще утыкается взглядом в стену: такая же, как и всегда. Пыльные поверхности, куча мусора, какие-то остатки старых изобретений, уже ненужных, множество записей, большинство бесполезных. Разве что рисунок Аврадольфа Линклера забавляет, и Рик хмыкает, проводя пальцами по старой бумажке.       Долго в одном месте не задерживается, уходит, как только начинает соображать полноценно. Всё кажется каким-то особенно размазанным на периферии зрения, непонятным, словно чужим: таким тёмным, острым, угловатым, но стоит чему-то попасть в зону центрального — сразу разглаживается и становится мягче, безуспешно пытаясь сделать вид, что всё и в самом деле нормально. Его слегка пошатывает, и он бы списал всё на похмелье, да только физически не ощущает ни одного симптома, как и привычной боли в спине, коленях, любых других возможных местах.       «Переродился, старый мудак», — насмешливо думает Санчез про себя же и отчего-то глупо, самодовольно улыбается, очевидно ожидая, что без сомнений получит премию Марка Твена за столь гениальную мысль. Надо же, сделал вклад. От этого становится лишь смешнее.       В доме тихо. Так бывает, когда всё семейство уезжает или разбредается по своим делам. И тогда Рик объебывается в хламину в своём гараже, а после смотрит тупорылые сериалы по межгалактическому тв (на трезвую голову они лишь вызывают отвращение), с которых нескромно ржёт, заедая остатками найденных в шкафчике чипсов.       Но сейчас здесь было как-то особенно тихо. Складывалось впечатление, что никто и не жил вовсе. Такого быть не могло, только если он не обдолбался до такой степени, что из накатившего ощущения бесполезности решил не досаждать никому и просто съебать во вселенную, где никого нет, не было и не будет. Ни нытика Джерри, ни Бет, ни Саммер, ни пиздюка. Точно, пиздюк…       — Рик? — словно по волшебству, хотя скорее щелчку пальцев, из дверного проёма кухни выныривает мелкий говнюк.       Такой же, как и всегда. Маленький и любопытный. Но в данной обстановке лишь озадачивает, чуть было не напугав: на кухне, как и во всём доме, темно, серо и неприветливо, а выглянувшее из темноты лицо Морти кажется не шибко дружелюбным.       Рик молчит, невидяще пялясь на того, и усердно пытается соображать. Варианты его нахождения в этом месте с каждой секундой разветвляются всё больше и больше, не давая возможность ухватиться ни за одно из них.       — М-Морти, что ты… Ладно, насрать. Где мы? — в голову не приходит ничего умнее, чем спросить непосредственно пиздюка — очевидно, единственного адекватного сейчас человека среди них двоих.       — Мы дома, Рик, — отвечает Морти и неспешно проходит в другую комнату, к телеку, усаживаясь на диван и запрокидывая ноги на столик. — Посмотрим что-нибудь?       Рик напрягается. Что-то в этом месте нихуя не чисто, и ему совершенно это не нравится.       — Морти, где все? — задает вопрос в лоб, не пытаясь осторожничать. Если это очередная ловушка, он разорвёт здесь всех и каждого за эту нелепую попытку. Те говнюки вновь вернулись? Не хватило прошлого раза? О-о, он им задаст…       — Расслабься, просто садись со мной, — прерывает внутренний шквал мелочь поразительно спокойным тоном и хлопает по дивану рядом с собой.       Рику начинает казаться, что он сходит с ума, а может, уже давно тронулся головой. Всё это абсолютно неправильно, как-то неестественно. Его определённо ждёт наёбка, только вот где. Подойдёт, и Морти с особым садистским взглядом вырвет ему печень и пообедает, передавая инопланетному дерьму информацию? Рик не верит в происходящее, а происходящее упрямо и слепо продолжает тыкать его ебалом в пол.       — Ну же, Рик, мы пропустим новую серию «Яйцелюбов», — жалобно ноет Морти, наконец становясь похожим на себя, отчего в мозгу всё слегка переворачивается.       Подкупили его, дряни. Рик завороженно садится недалеко от Морти, сохраняя дистанцию — опасается неладного.       — Ты взял еду? — спрашивает Морти, уныло нащупывая пульт.       — Еду? — переспрашивает Рик, но тут же понимает. Что же, он будет играть по правилам.       Санчез по привычке рыщет в халате, но не находит ни портальной пушки, ни фляги, ни чего-либо ещё. Остаётся только неутешительное понимание: он заперт. Вот же чёрт.       — Прости, пёс, сегодня без хрустяшек, — голос Рика звучит наиграно огорчённым, настораживается, считывая реакцию Морти.       — Ну ладно, — жмёт плечами малец и наконец вытаскивает пульт. Палец щёлкает по кнопке, и экран загорается ярким светом, показывая мимолётную табличку подключения, а после рекламу. — Опять это говно крутят, — закатывает глаза, когда всплывает забавная рекламка хлопьев с тупой песенкой, быстро заедающей в голове. Атмосфера медленно, но очень даже верно поворачивает в другую сторону, отказываясь быть дешёвым хоррором.       Рик впервые не знает, что ему делать. Всё кажется таким реальным и нереальным сразу, что путает его окончательно. Словно это… Блять! Да как он сразу не додумался!       — Б-блять, Морти… — Рик позволяет себе поджать губы и почти разочарованно уставиться на внука: тот смотрит в ответ непонимающе. — Морти, ты, ты ёбанная часть сна.       — Что? — переспрашивает тот, он меняется в лице, и на его мордашке возникает какое-то около расстроенное выражение.       — Т-ты сон, Морти.       — Я сон? — Морти смотрит куда-то перед собой, будто бы осмысливая услышанное. Но Рик знает, что нихуя он там не осмысливает, ему — Рику — просто хочется так думать, чтобы картинка была более реалистичной. Вся эта дешёвая постановка — его подсознание.       — Эй, М-Морти, не расстраивайся, пёс, — Рик вдруг по какой-то причине чувствует себя до глупого виноватым перед копией его внука, любезно предоставленной мозгами, и улыбается той утешительно. — Иди сюда.       — М-можно? — глаза Морти блестят на свету, наполняясь слезами досады и крайнего расстройства.       — Да, можно, мелкий ты засранец, — подросток неловко переползает, цепляется худущими ручками за чужой халат и прижимается, утыкаясь носом в плечо. Рику в мгновение становится очень хуево и одновременно с тем непозволительно хорошо от этой близости. — Ну-ну, я рядом.       Всё вокруг незаметно теплеет, как в закат солнечного дня.       Он цепляется пальцами за чужие волосы, зарывается в них, медленно и аккуратно поглаживая. Рик отдал бы сотку за то, что будь это настоящий Морти, он бы уже вовсю пищал и вырывался. Этот Морти — лишь плод его воображения. И почему только подсознание видит этого мальчишку таким? Рик останавливается на секунду, зависая. А таким — это каким?       Подросток поднимает на него свои большие, молящие щенячьи глазки, блестящие от слёз, которыми он успел пропитать халат.       Таким маленьким и чертовски безобидным, будто бы нуждающимся в его защите и ласке.       «И правда, щенок», — думает Рик, проводя рукой по макушке к затылку. Морти слегка дрожит и вытягивается, подаваясь навстречу ощущению. Санчез незамысловато выводит пальцами круги и геометрические фигуры на тонкой шее мальчишки, а тот тает и припадает к его руке, тихо скулит, когда пальцы отстраняются, и жалостливо распахивает глаза.       — Р-Рик… — жалобно шепчет Морти, усаживаясь на длинные расставленные ноги. Они, кажется, просто созданы для него.       Дрожащее нечто прижимается к нему, мягко обхватывая руками. Рик в ответ даже не думает сопротивляться.       — Что такое? — несвойственно мягко интересуется мужчина, низко шепча.       Он приобнимает подростка и чувствует, насколько тот крохотный и худой. Его тонкие запястья, проступающие рёбра и позвоночник, которые можно пересчитать, коснувшись одними подушечками пальцев. Он и не знал, что малец настолько худ. А ещё бледен, и это заметно по тому, каким ярким кажется румянец на его лице.       — Рик, п-пожалуйста, не уходи от меня… — неожиданно всхлипывает тот.       Рика клинит, когда тощее тельце прижимается к нему до отчаянного сильно, вытирая слёзы об водолазку. Он аккуратно наклоняется и, сомневаясь пару секунд, неуверенно целует мальчишку в макушку.       — Тш-ш, всё… Всё хорошо, слышишь, Морти? Я здесь, с тобой, ладно? — тихо бормочет Санчез, прикрывая глаза от резко накатившей тяжести.       — Хо… Хорошо, — безропотно соглашаются в ответ, шмыгая носом.       Внезапно приходит одна совершенно неочевидная мысль: он давно не чувствовал себя столь спокойно и расслабленно, а сейчас это ощущается, как целая гора с плеч. Так тихо и так приятно, так тепло, что хочется утонуть в этом, без возможности вернуться.       Рик ласково поглаживает большим пальцем тёплую щёку, прежде чем проваливается в темноту.

***

      Морти остается в некотором недоумении, когда рано утром, ещё до шести часов, в его комнату еле слышно заходят, даже без намерения разбудить. Кто вообще заходит в такую рань? Просыпается уже на автомате. Ему только что снился странный сон, где…       «Рик», — моментально понимает малец, разлепляя глаза и чувствуя, как кровать прогибается под чужим весом.       — Спи-спи, щенок, всё нормально, — шепчет Рик, и Морти не верит своим глазам, потому что видит на его лице удивительно расслабленную, добрую улыбку.