Твой или ничей

      Влад оглянулся на ещё минуту назад полнившийся прощающимся участниками зал, сейчас как ни в чём не бывало опустевший, а, обернувшись обратно, обнаружил, что Дима уже ушёл собирать вещи и не стал его дожидаться. Убедившись, что все точно разошлись по комнатам и не собираются выходить, он бросился догонять его с непонятным волнением в груди. Он бежал по коридору тихими прыжками, отчего-то боясь, что его услышат, и, если это будет Дима, он передумает о том, о чём ещё не успел подумать.       Блондин завернул за угол, и его светлая макушка скрылась за дверью актового зала. Влад не знал, какие слова подобрать — это Дима всегда его подбадривал, а у него самого не слишком получалось выражать чувства и оказывать поддержку, так что порой это выглядело как издёвка. Он остановился в дверях и увидел, как тот, нагнувшись, искал что-то своё из реквизита и потому не сразу заметил его. Дима обернулся, вызвав у Влада непонятную робость; на секунду ему показалось, что тот совсем не рад, что его раздумчивое одиночество прервали, но он улыбнулся беззаботной приветливой улыбкой, словно изгнание с проекта его совсем не волновало. Молчание. Долгий взгляд.       Соколовский не смог перехватить застывшую комком в горле фразу и молча подбежал к нему. Дима раскинул руки для нежных объятий, не ожидая, что в него буквально врежутся тараном и сожмут до боли в рёбрах. Улыбка снова невольно показалась на его лице, и руки потянулись в ответ обхватить крепкую спину, он крепко прижал его к себе и прислонился к груди, ощущая бешеное сердцебиение и частое дыхание. Они прощались, словно все средства связи были оборваны, из телефонов удалились номера, а отделения почты закрыли. Ещё больше, чем потерять дружбу, Влад боялся навязаться, а затем быть методично слитым всё более урежающимися вопросами о самочувствии и делах, как это бывало и у него самого с бывшими подружками.       Он хотел знать и не решался спросить, куда тот пойдёт и что будет делать, напишет ли по приезде домой и что вообще теперь будет. Дима сам не знал и, прочтя вопрос в его глазах, ничего не говорил, кроме: — Я смс-ну потом..       Это успокоило, но не слишком. Есть ли теперь какой-то смысл оставаться на проекте? Тоска заранее сжимала его сердце и не отпускала с тех пор, как жюри огласили тот приговор; в голове отрывками носились беспорядочные воспоминания о том, какая растерянность отразилась тогда на лице Димы, или сколько раз компании друга он предпочитал уединиться с кем-нибудь из симпатичных участниц прямо за этой шторкой, возле которой они сейчас стояли. Как ему стало стыдно за мимолётную радость, когда тот оглянулся на Влада, словно ища в нем защиту и поддержку; и мысль: «Пронесло» со спокойным выдохом сменилась удушливым ужасом.       Сначала он думал устроить скандал или бойкот и тоже уйти с «Фабрики», но Диме бы явно это не понравилось. Идея договориться с продюссерами, подключив связи в виде Андрея Соколовского, тоже была отвергнута — Диме не хотелось унижаться и стучать в закрытые двери. Не получилось, значит, не твоё, к тому же в театре Луны его уже ждали, и лучше быть первым там, чем последним на ТВ. Влад никогда не говорил об этом, но увлечение театром всегда казалось ему блажью и кривой дорожкой, на которой и за всю жизнь не заработать столько денег и поклонников, сколько можно получить в шоу-бизнесе.       Наконец, душу прорвало, и Дима сжал Влада, что было сил, чуть не плача от обиды. Он столько шёл к этому и буквально зубами вырвал свой золотой билет, который у него отобрали! — За что они так со мной? — Не знаю, не знаю.. Мы что-нибудь придумаем, будем петь вместе после фабрики, а мой папа.. — Нет, видимо это не моё. Извини, я ведь всегда хотел быть актёром! Наверное, это и есть знак, что меня занесло куда-то не туда, сейчас нужно думать, как закончить универ.       Знак, что всё кончено: он уже сам не хочет работать вместе и придумывает отговорки вместо того, чтобы бороться до конца — совсем не похоже на Диму, а, значит, это не обстоятельства, а личное желание. Влад, наконец, отпустил его и отошёл в сторону, рассматривая как восковую фигуру в музее, и чем не она? Эти правильные черты, как будто высеченные из мрамора, а не рождённые во чреве, идеально белые волосы, спадающие с лица волосок к волоску и рельефные, как в анатомическом атласе, мышцы, силу которых можно было ощутить даже при лёгком прикосновении и она до сих пор ощущалась в руках, которые Соколовский напряжённо сжимал. Они стояли совсем рядом и словно на двух сторонах огромной пропасти. Дима не понимал, о чём тот думает.       Все люди делятся на два типа: глубокие и, грубо говоря, поверхностные. Многие на контрасте с Димой причисляли Влада ко второму, мол тот серьёзный и рассудительный, а ты недалёкий и несобранный, ошибочно полагая, что лёгкость есть признак ветрености. При взгляде на Диму можно было решить, что он думает о каких-то вечных, но банальных вещах, а что могло быть в голове у Влада не знал никто.       Во взгляде Влада читалась какая-то недосказанная обида, и, перебрав сотни вариантов, Дима не мог даже предположить, в чём дело. Было бы проще, будь это первое непонимание полноценной ссорой с криками, руганьем, заканчивающимся взаимными обвинениями и объяснениями. Но объяснять было нечего, и начать сейчас выяснять что-то, когда ты сам не знаешь, о чём хочешь узнать, означало создать конфликт без конфликта в такую трогательную минуту предстоящей разлуки. Напряжение повисло в воздухе. Он не решался ни попрощаться окончательно, ни пойти дальше собираться, изо всех сил стараясь принять невозмутимый вид такой, какой у него сейчас не был.       «Я ещё даже не уехал, я здесь, а мы уже не друзья»,— дороги расходятся, люди мелькают и это нормально. Дима всегда относился к спокойно к расставаниям и не знал, что, оказывается, оно может быть болезненным. Это нормально. Вот только он привык выбирать себе друзей раз и навсегда, вместе от начала до конца, но и их он легко оставил, когда выпал шанс уехать в Москву, а сейчас было тяжёло. — Ладно, я пойду дальше собираться?– спросил Дима с вопросом в голосе. — Иди..— ответил Влад с напускным безразличием, но вдруг вскричал, срывая голос,— Стой! Куда ты идёшь?! Нельзя так просто сдаваться, просто никуда не уходи и всё! Это ведь нечестно, почему они так с тобой поступают?!       Невинное юное создание, надеюсь, ты никогда не узнаешь, насколько же жизнь бывает несправедливой! Не всегда нужно бороться и не везде нужно идти до конца. Иногда жизнь посылает нам испытания не для того, чтобы проверить нас на прочность, а для того, чтобы мы свернули с неприсуждённой нам дороги и нашли свою. — Нет,— ему не хотелось отпускать Влада, но и находиться рядом с ним стало необъяснимо тяжело и невыносимо.       Ему захотелось смотреть на него со стороны, издалека, но никогда не быть рядом и не учавствовать в его жизни. Помнить его, но никогда не напоминать о себе. Уйти в тень, наблюдая за его успехами и просто знать, что всё хорошо. Нет, вместе быть будет слишком тяжело. Он сотни раз повторял про себя это короткое, но так много значащее слово «нет», пока его не разбудили снова полные последней надеждой просьбы. — Просто скажи, почему? Что случилось? В чём дело в конце-то концов? — Есть слово «надо», я для себя уже всё решил. Пойду туда, где меня любят и ждут,— сказал он, сам себе не веря, но подбадривая его и себя за одно.       Дима сделал широкий стремительный шаг в сторону двери, а Влад, заранее это предвидевший и вставший прямо перед ним, с силой толкнул его обратно к подоконнику. Он ударился об него и едва не сорвал занавес. — А тебя на этом свете так, как я, не любит никто..       Парень крепко обнял его, доказывая, насколько верит его словам. Вообще-то, в них не было ничего необычного: они часто говорили это друг другу прямо перед камерами в смысле признаний не в любви, а привязанности, не придавая этому никакого постороннего смысла. Тяжёлая штора спадала на лицо Влада. Дима отодвинул её ушибленной рукой, захватывая вместе с ней длинные волосы, будто расправляет бархатную ткань; она скользнула за спину блондина, и Дима не сразу заметил, как обхватил пальцами белую прядь, а затем заправил за ухо.       Парни вновь обнялись так крепко, сколько было сил. За спиной послышался шум, сначала подозрительный и непонятный, а потом громкий, разноголосый и явный. В это время всегда начиналась репетиция, как они могли этого не помнить? Они улыбались, слыша свои имена; в итоге решено было начать без Влада и не попрощавшись с Димой — жалко, грустно, но думать надо о себе, чтобы не вылететь следом.       Надо было бы выйти оттуда ещё с первыми разговорами, а сейчас это было бы странно. Они так и не расцепили объятия, стараясь не шевелиться и не быть замеченными, а шли минуты и, даже кажется, часы. За окном темнело, солнце давно уже не пробивалось радостно через стёкла, клонило в сон.       Они потянулись другу к другу почти одновременно, зная — даже если другой против, сейчас он ничего не скажет, и мягко коснулись губами. Влад первый решился открыть глаза и, наконец, посмотреть на него. Всё, что было в этом мире, отражалась в его глазах. Теперь в зале никого не было, никто не мог их услышать, но оба молчали: даже если бы хоть один из них точно знал, что был влюблён в своего друга, и этот единственный робкий поцелуй не был выплеском отчаянной тоски, он бы даже себе в этом не признался.       Автобус должен был приехать буквально через 5 минут. Влад разжал руки, Дима показал прощальный жест и выбежал из зала, а Соколовский медленно пошёл следом и остановился в грустном наблюдении быстрых сборов. Вещей было не так много, но скомканными они еле помещались в чемодан, и Владик поднял с пола пакет, помогая их собирать и слабо различая мутным взглядом, его или чужие они были, а также подкладывая некоторые свои.       Водитель уже сигналил под окнами и грозился пустить актёра добираться до дома своим ходом. Администраторы расписывались в листочке, разбуженные участники стояли у машины и пытались разглядеть в темноте высокий силуэт, когда они вдвоём вышли из дома через запасный выход — Дима наделялся никого не встретить, но все его обошли и стали наперебой желать удачи и хорошей дороги. Он бы почувствовал себя униженно, если бы его мысли не были в чём-то другом и свободной от дежурных объятий рукой он не держал ладонь Влада.       Наконец, он сжал его до боли в костях и зашёл внутрь, сразу же подойдя к окну и смотрел в него, пока машущий рукой до последней минуты Влад не скрылся из виду.

***

      Прошло уже больше месяца, но Влад не переставал ощущать спиной присутствие Димы и, заходя в комнату, удивляться, что его кровать пустует. Иногда забывая, что его больше нет с ними, он хотел было повернуться, смеясь с друзьями с какой-то шутки, и не находил его рядом. Репетиции и концерты не приносили былой радости, но он старался петь чисто и вдохновлённо, зная, что он сейчас смотрит на него в прямом эфире, смотрел прямо в объектив камеры и словно старался вновь встретиться с ним взглядами хотя бы на расстоянии.       После завтрака, Влад сел допивать остывший кофе, бесцельно помешивая давно растворившийся сахар и не обратив внимания на скрип входной двери, как и всегда на любые другие звуки, разговоры и шум телевизора. Только воцарившаяся тишина заставила его поднять голову. — Твой? — Или ничей.