Un giorno, una notte

Сантино не может уснуть. Постель с каждой минутой все больше напоминает огромный кусок камня, попытки ворочаться окончательно теряют всякий смысл, и он сдается. Тянет руку к телефону, жмурится от резкого белого света и обреченно стонет. Четыре. Dio. Нет, так продолжаться не может. Он в последний раз откидывается на подушку, зарываясь пальцами в запутавшиеся кудри. Делает вдох и выдох, давая себе последнее согласие, прежде чем откинуть край одеяла и свесить с кровати ноги. Окидывает взглядом тени, серые очертания предметов, слабо подсвечивающихся светом из окна. Скоро рассвет, это совсем не хорошо. Он не может позволить себе не спать. Не сегодня. Ему надо выспаться. Черт. Тихое цоканье хрусталя почему-то не выбивает его из мыслей. Лишь запах алкоголя, наконец, возвращает его в реальность. Не то чтобы Сантино такой большой ценитель бурбона, и держит бутылочку в своем минибаре на всякий пожарный. Нет, Сантино в первую очередь большой ценитель Джона. И да, сейчас он нуждается в нем настолько сильно. Они ждали этого дня год. Целый гребаный год, триста шестьдесят четыре невозможно долгих дня. Без нормальных переписок, без малейшей возможности обнять, поцеловать, боже, да просто хотя бы увидеть. Год нервных наблюдений за делами Тарасовых и сжимающегося сердца при малейшем их упоминании. Боли и тоски, тщательно скрываемых за привычной дерзкой ухмылкой. Стонов в подушку, бессонных ночей и бессильных слез. Год жизни воспоминаниями. О нем, его прикосновениях и словах. Его первом, тихом "я тебя люблю". Его манере произносить "Сантино". Пятнадцатое июня. У них есть один день и одна ночь. Это все, что они могут себе позволить. Вигго, конечно, не хочет отпускать Джона от слова совсем — так полезен этот "актив". У Сантино, как у одного из наследников семьи, управляющей всей Каморрой, тоже дел по горло: война с другими кланами, так смело развязанная его отцом, требует постоянной вовлеченности, и при этом еще и успевай следить, как бы крыша не поехала, или в спине внезапно не оказался нож. Но, к счастью, несмотря на все обстоятельства, они оба достаточно упрямы, чтобы бороться за эти полтора суток настолько отчаянно, насколько придется. Эта мысль оказывается слишком приятной и согревает даже лучше, чем джоновский бурбон. И теперь Сантино уже не уверен, что способен будет выдержать еще пару часов. Спустя год ожидания почти не остается веры, что в этом мире есть место для их момента вместе. Он слишком скучает по нему. *** Их день всегда начинается одинаково. Пока Джон досыпает последние минуты в самолете, Сантино уже на ногах — допивает ядреный эспрессо, делает последние приготовления и тщательно перепроверяет… всё. Абсолютно все, по нескольку раз. Выключены ли камеры в этом крыле особняка, точно ли семья в данный момент в Риме, и не собирается внезапно нагрянуть домой в Неаполь. Забронирован ли на имя Джона номер в Континентале, на случай, если все-таки нагрянет. Точно ли забронирован тот самый столик в ресторане, точно ли работает сегодня Маттео — единственный человек во всем мире, умеющий готовить любимый стейк Джона. Выключены ли камеры в этом ресторане. Сантино делает глубокий вдох и выдох, и еще раз мысленно проходится по списку дел. Страх о чем-то забыть не оставляет его ни на минуту. Даже прическу он уже поправляет, наверное, пятый раз. Вряд ли это хорошая стратегия, менять тревожность на придирки к внешнему виду в последний момент. Заменять одну проблему другой. Даже Арес в конце концов решает, что хватит ей это терпеть. — Я уверена, ты нравишься ему в любом наряде. Сантино бросает недовольный взгляд на собственное отражение, затем на ее. Арес права, он это знает. Да и, будем честны, вряд ли к концу дня от его одежды вообще останется хоть что-то. Он нехотя отворачивается от зеркала и, складывая руки на груди, прижимается плечом к витиеватой резьбе на дубовом шкафу. — Почему мы должны это делать? Ему не нужно уточнять, он знает, что Арес прекрасно понимает, о чем он. В таком колесе для ограниченного круга белок попробуй не понимай. Прямо тайный элитный клуб заговорщиков во имя двух идиотов, которым не посчастливилось заиметь потребность друг в друге в и без того невозможных обстоятельствах. Уверенная прямолинейность — одно из тех редких качеств, которые одновременно и нравятся Сантино, и раздражают до дрожи. В случае Арес же повезло: ее спокойствие и немногословность, умение всего парой фраз добраться до сути, до жестокой неумолимой правды не только не бесит — Сантино часто в этом и нуждается. Пусть не всегда и осознает это. Но не сейчас. Сейчас он тупым и наглым сознательным образом выпрашивает, чтобы его утешили, успокоили и погладили по головке, и ему абсолютно все равно, что это — прописные истины, известные всем вокруг, а он сам — не ребенок, которому разжуй и подай на тарелочке. Ему нужно это услышать, чтобы двигаться дальше. — Потому, что твой отец. Потому, что твои враги воспользуются этой слабостью. Джон силен, но даже он всего лишь человек. А ты все еще намерен занять место за Высоким столом. Вот так. Кратко и лаконично. Все причины, по которым они действуют настолько аккуратно, насколько возможно. Почему, черт возьми, не могут жениться, поселиться в скромном особняке на берегу моря, завести трех собак и лягушку. Почему не могут приблизиться друг к другу ни на шаг. Их не отпустят как враги, так и союзники. Как обстоятельства, так и собственные амбиции. *** Что закономерно, вскоре тревожность Сантино сменяется навязчивыми воспоминаниями. Если утро всегда одинаково, то вот что обычно происходит днем - непредсказуемая хрень. Отчасти поэтому Сантино-то и нервничает, продумывая планы Б и готовясь к любому исходу. Так вот, один раз Джон, испугав его до смерти, без предупреждения залез к Сантино через балкон, каким-то магическим образом минуя охрану. А потом они сбежали на берег моря, напрочь забыв взять с собой хоть что-либо. И ладно сменную одежду — Сантино не взял с собой даже телефон, вспомнив об этом лишь когда солнце зашло за горизонт и внезапно пошел дождь, и в его голове промелькнула гениальная идея написать Арес за помощью. Все закончилось ночевкой в ужасном дешевом мотеле посреди гребаного ничего, нагоняем от отца, сестры и Арес, и неделей простуды в придачу. Но Сантино запомнил только руки Джона, обвитые вокруг него, жадно лапающие и требующие еще, отчаянные в желании насытиться раз и на всю жизнь. Можно подумать Сантино такой великий планировщик-перфекционист, а Джон все время выбивает его из колеи просто своим существованием. Но на самом деле все кардинально наоборот. Хотя, бесспорно, про выбивание из колеи не соврали. Если б это он прилетал к Уику, Сантино уверен, тот бы проявлял и всю свою силу воли, и предосторожность и осмотрительность. И было бы ровно ноль многозначительных взглядов при посторонних, ноль рискованных прикосновений и столько же проявлений любых эмоций со стороны Джона. +100 к осторожности, +99999 к веселью Сантино. Это звучит настолько прекрасно, это пробуждает дикий азарт на грани и желание рискнуть всем, лишь бы добиться реакции и того самого пробирающего насквозь взгляда Джона, который вполне красноречиво доносит: "Как только они выйдут из комнаты, ты так пожалеешь, что привез сюда свою задницу." И Сантино ни разу не жалеет. -1000000 к реалистичности, потому что если члена Каморры засекут на территории Братвы, им обоим fessa. По сему пока что роль гостя достается Уику, так как он умеет быть незаметным, если того хочет. А Сантино умеет быть рациональным и осторожным, если того действительно хочет. Хоть отец и не верит, что его сын способен на подобное. Если сегодня все пройдет по плану, то они с Джоном проведут весь день в особняке, с исключением на вылазку в ресторан. Но никто, конечно же, не верит, что все будет так, как должно, и честно? Это не имеет ни малейшего значения. Сантино просто хочет увидеть его. Почувствовать его взгляд, дыхание и поцелуи. Прикосновения. Хочет его в себе и на себе. Такого, какой он есть, потрясающего, любящего, красивого, нежного, чуткого и жестокого. Всего. Всегда. Но милостивый Господь сказал: "раз в году." *** Как же сюрреалистично, думает Сантино, видеть этот приближающийся мотоцикл и маленькую черную фигуру на нем после всех этих дней. Единственное похожее на правду описание этого чувства так и вертится на языке, но каждый раз ускользает от сознания. Одна его часть уже давно привыкла к отсутствию Джона, тогда как вторая напротив — так и не смогла выкинуть наемника из головы. До сих пор не может. И тем не менее. Сейчас, стоя на пороге и дрожа на утреннем прохладном ветерке, как осенний листик, Сантино чувствует, что симбиоз этих противоречий разрывает его изнутри. Уже. Паника на секунду захватывает его и хватает холодной рукой за горло, но не душит. Только грозится. Dio. А ведь еще минуту назад удивлялся своему спокойствию. Несправедливо. Джон еще не здесь, а уже мучает. Лишь опустив взгляд, Сантино возвращает себе некое подобие контроля над эмоциями. Прислушивается к еще далекому реву мотоцикла. Делает вдох, выдох. Поправляет рукав. Он при параде. Почти. При параде для Джона, конечно же. Для официальных ивентов на рубашке Сантино на две расстегнутые пуговицы больше, чем положено, а брюки слишком хорошо подчеркивают задницу. В день их знакомства Джон шутил, что в отличии от наследника Каморры, у него, простого наемного убийцы, один аутфит для всех случаев жизни. Свадьба, похороны, резня и свидания — строгий пиджак, брюки и рубашка с галстуком. Все черное. И наверняка бронированное. Сантино вдруг понимает, что улыбается. Сегодня они сделают больше таких воспоминаний. Этот момент тоже останется в памяти надолго. Мотоцикл всего в пару мгновений преодолевает расстояние между ними, намертво приковывая к себе взгляд. Сантино не верит и до невозможности верит. Джон. Его Джон здесь, с ним, он его не выдумал!? Джон. Его секрет, заветное желание, его любовь до слез, жадная и пылкая. Единственная родственная душа на этом богом забытом свете. Глупое сердце заходится в рваном ритме, подкидывая такие же глупые сентиментальные мысли. А потом происходит то, от чего Сантино думает, что убьет его. То, о чем никогда не мечтал, и на что уж точно никогда и не смел надеяться. Ну, конечно, не убьет. Вряд ли Сантино вообще способен как-то навредить этому человеку, просто… Его злит то, какую сильную реакцию это вызвало в нем. Не то чтобы удивляет, не правда ли? Сантино прям чувствует, видит и чувствует, как черные, как самый густой кофе, и, что самое волнующее, длинные волосы, зацепившись за шлем, падают на лицо Джона, путаются и щекотят шею. На это невозможно смотреть спокойно. Чертов Джон. Сантино его убьет. Ему так идет. Внутри пробуждается какое-то непреодолимое желание дотронуться до них, попробовать на ощупь и на вкус. Прямо сейчас. Подойти и зарыться руками, наконец ощутить его тепло, доказать себе его реальность. Ощутить на себе восхищенный, внимательный взгляд раскосых карих глаз. Впиться в его губы и пить, вкушать и кусать. И он бы непременно сделал это, да только сперва надо оглянуться, удостовериться, что они одни. Сантино не хочет отворачиваться. Перехватывает дыхание от осознания того, насколько сильно, оказывается, все это время он нуждался в Джоне. Сантино не сдерживает улыбки, когда они встречаются глазами. Закусывает губу, когда Джон окидывает его изучающим взглядом снизу вверх. Греется в этом долгожданном внимании единственного человека в мире, которому и сам жаждет подарить такое же. — Синьор Д'Антонио. Ох. Пошел ты. Кстати, в список необходимостей ко взгляду и прикосновениям можно вписать и голос. — Мистер Уик. Какая неожиданность. Никому не нужная, впрочем, забавляющая игра. Даже вовремя подбежавшая за ключами еще одна белка элитного колеса, кажется, еле сдерживает улыбку. Джон встает, разминаясь, и передает свой навороченный Арч в руки белки, которая, не теряя ни секунды, стартует, направляясь к стоянке. А Сантино, одновременно пялясь на Джона и смеясь с собственных мыслей, на секунду забывает, что хотел делать дальше. Дальше они идут. Через роскошный сад, вдыхая аромат сирени, а потом и роз. Почти не глядя друг на друга. Боясь предполагать, что же будет, когда они дойдут до двери. Им хочется взять друг друга за руку, и на этот раз они не противятся желанию. Кусты не закрывают их полностью, но для их целей пока что достаточно. Сантино на ощупь тянется ладонью, и в момент соприкосновения наконец — наконец, черт возьми! — спустя год, снова чувствует себя на своем месте. Чувствует себя как дома. Ему хочется кричать. Ладонь Джона теплая, местами шершавая, пальцы — горячие и цепкие. Гребаная идиллия. Он краем глаза видит, как на лице Джона расцветает широченная улыбка, которую тот тут же пытается скрыть за волосами. Наверное, на лице Сантино такая же. Он как будто забыл за все это время, что может быть счастливым. Как же он скучал. С каждой секундой он все отчаянней борется с чувством, что вот-вот эта идиллия прервется — просто не хочет тратить на нее свое время. У них и так не то чтобы его много. Но все же не может не выругаться, почувствовав завибрировавший в кармане телефон. "не приближайтесь к чв. главный сейчас безопаснее" — Merda, — тихо выдыхает Сантино и всматривается вдаль. Упомянутый в смс "чв", то бишь "черный вход", через который он и планировал провести Джона, оказывается окруженным людьми отца. А они что здесь делают!? Не похоже, что поджидают их, но тогда что? Кто-то вернулся из Рима? — Как несолидно с моей стороны принимать такого желанного гостя с черного входа, — проговаривает Сантино, поворачиваясь к наемнику и натягивая вежливую саркастическую улыбку. А Джон не сводит с него глаз. Сосредоточенность и интерес в его взгляде вдруг распаляют в душе итальянца какие-то особо темные угольки. До дрожи захотелось, чтобы Уик как-нибудь подтвердил этот интерес руками, прикосновениями. Уже скоро, спокойствие. Парадный вход фамильного дома Д'Антонио величествен, прекрасен, и никогда не нравился Сантино. То ли из-за своей излишней помпезности, то ли из-за ее недостатка. Но в данный момент Сантино в топе своих любимых поставил бы его на твердое второе место из-за немноголюдности. Прямо grazie mille, живи долго и процветай. К тому же они находят возможность избежать десяток камер, сразу свернув к лестнице. Все это время пока они поднимаются Сантино так и подмывает написать Арес насчет личной охраны отца, и спросить в чем дело, но есть что-то, что волнует его сейчас даже больше. Камеры того перехода на втором этаже. Они отключали их? Как на зло, Сантино не помнит. Они вообще не должны идти здесь, даже по плану Б, поэтому остается только надеяться на телохранительницу, что она, направив их сюда, уже учла все возможные препятствия. В любом случае, сейчас им следует быть крайне осторожными. Сантино глубоко вдыхает, когда камеры оказываются включенными. Заметно напрягшись, он кидает взволнованный взгляд на Джона, пытаясь глазами передать всю шаткость ситуации, и очень надеясь, что тот не наделает каких-то глупостей. Арес просто удалит запись после того, как они пройдут. Наверное. Все равно повернуть назад уже не получится. Джон же напротив — кажется спокойным и расслабленным, слегка улыбается. Наверняка уже увидел, после какой двери начинается "безопасная зона", а где они все еще рискуют быть пойманными за жопу. Они делают шаг, затем еще и еще. Пульс учащается вместе с дыханием, когда Сантино считает двери до заветной арки. Его припечатывают к стене ровно за шаг до нее.