***
Если бы не долг, то ни за что в жизни Ральф бы не пошёл повторно в это голубиное стойбище. Но он убежал, не заплатив, а значит, его счёт был закрыт Стервятником. Потому что изящному мурзилке с ярким именем Сэнди это было делать не с руки, ему же ничего не обломилось, если не считать щипка за кирзовый филей. От таких размышлений Ральфа пучило по ночам. Оказаться в роли развратной профурсетки, из-за которой готовы сцепиться рогами два пышущих тестостероном самца? Пусть и слова про тестостерон были гиперболой, а так называемые самцы, если чем и пыхали, то пудрой и лаком для волос. Но факт чуть было несостоявшейся драки, был на лицо, и причиной конфликта был он — Ральф — подержанный и помятый воспитатель из интерната для убогих и отверженных. Плейбой предпенсионного возраста. Он пошёл туда в понедельник, посчитав, что в этот день всё должно быть тихо и цивильно. Все неуёмные гомоупыри забились по щелям и норам, чтобы к утру первого рабочего дня мимикрировать под нормальных граждан. И, как в дурацкой игре, город просыпается, а вокруг тишь да гладь, божья благодать, зло спит и копит силы к пятничному загулу, чтобы уж тут-то развернуться во весь мах, откинуть плащи с тощих телес, явив миру кожаные трусы и пупки в пирсинге. А в понедельник там точно никого, может быть, даже и выходной. Ральф мысленно крякнул, когда, войдя внутрь, обнаружил полный зал народа. Кто бы мог подумать, что за детским, бананово-карамельным названием скрывается такое востребованное публикой местечко. Глаза, привыкнув к полумраку, вычленили брутальных качков, сверкание заклёпок на штанах и куртках, оскаленные пасти волков и медведей на майках и стойкое бензиновое амбре, висящее над головами. Слёт байкеров, Ральф облегченно улыбнулся, услышав высокие женские голоса. Он в безопасности. За стойкой оказался огромный лысый тип с патриархальной бородой поместного владыки, по гланды забитый изображениями крестов и орущих змей, будто с хвоста их уже начали шкурить или макать в кипяток. Злобные глазки под густыми бровями уставились на Ральфа. Он совершенно не собирался рассиживаться тут, планируя по-быстрому объяснить ситуацию и оставить деньги, но тут под давящим тяжёлым взглядом влез на стул. — Два пива, — каркнул знакомый голос, и рядом на стойку упал Стервятник с интересом заглядывая Ральфу в лицо. — Безалкогольное ноль-три, — просипел вдогонку бармену Ральф. Мощная спина движением лопаток, похожим на подвижку тектонических плит, выразила презрение к его выбору. — А я смотрю, вы сюда зачастили, — Стервятник с иезуитским многозначительным прищуром улыбнулся ему. — Зашёл вернуть долг, — суровым, воспитательским, не допускающим возражений тоном отбрил Ральф и отпил омерзительнейшего тёплого пива. Необходимая сумма лежала во внутренним кармане, и Ральф сразу же достал и выложил её под птичий нос. — С чего вы взяли, что за вас заплатил я? Ах, ну да, вы же нас всех хорошо знаете. Стервятник небрежно сгрёб купюры и сунул в задний карман, всё тех же педриликанских штанов, которые, наверняка, даже на карандашеобразные ноги приходится натягивать с мылом, а снимать, предварительно распарив в горячей воде. Больше делать тут было нечего, да и сам Ральф чувствовал себя неуместным всё в том же костюме, хорошо хоть галстук снял заранее и сунул в карман. Он мужественно глотнул пива, сунул купюру под стакан, не рискнув требовать сдачи, и решительно пошагал к выходу, дав себе зарок больше никогда не заглядывать на сияющие огоньки и не верить невинным названиям баров, за которыми открываются врата в бездну. — Подождите, подождите, — Стервятник догнал его у крыльца. Поскользнулся и ухватился за рукав, дыша пивным перегаром. — Вы куда? — Домой, — Ральф за мизинец отцепил вкогтившуюся в него ладонь. — А я? Мне тоже домой. Подвезёте? — На чём? На горбу? Я вас и так семь лет на себе пёр, — внезапно завёлся Ральф. — Иди в бар, вызови такси и завязывай бухать, Рекс. — Господи, какой вы строгий, — пьяненько хихикнул Стервятник и опять впился Ральфу в локоть с настойчивостью весеннего оголодавшего клеща. — Я бы доехал и сам, но перебрал, а бросить его здесь не могу. За этим бормотанием, Ральф и не хотел, а прошёл влекомый Стервятником вглубь арки. Они вышли на пятачок с оплывшими от ржавчины и наваленного мусора бачками, сплошь заставленного железными конями сегодняшних клиентов «Тутти-Фрутти». — Видите? — вздохнул Стервятник и шагнул к «Кавасаки Ниндзя Эйч два Карбон». Четырёхцилиндровый двигатель объёмом девятьсот девяносто восемь кубов, аэродинамический корпус, высококачественные тормозные суппорты, самовосстанавливающаяся краска и сотня других всё тех же супер и гипер-характеристик. Ральф мог пропеть их на манер Тоски или Аиды, или любой другой арии, где торжественно и заунывно воют, переходя от форте к фортиссимо. Григорианский хорал. Точно. Это не просто мотоцикл — это молитва. Его. Ральфа. Молитва. Она висела у него на двери туалета — вырванная из журнала страничка. Он знал её наизусть и мог бы, пожалуй, нарисовать по памяти, если бы умел. Это вытянутое, резкое, с тщательно выверенными, оточенными углами и заломами тело, хищное и опасное, не шло ни в какое сравнение с другими телами. Никакая постельная эквилибристика не сравнится за право обладать этим карбоновым Ниндзя. С ним, чёрным и дерзким, можно послать на три буквы, да и на все другие буквы алфавита Акулу, Шерифа и весь чёртов Дом в придачу. С ним можно рвануть за горизонт и слушать рёв турбин, отзывающийся низкочастотной вибрацией в спинном мозге, нестись по скоростным шоссе, обгоняя ветер, и останавливаться только за тем, чтобы заправиться, дёрнуть пивка с хот-догом в закусочной или…умереть. Жгучая ревность, густо замешанная на классовой ненависти, захлестнула и заставила сердце биться в такт с заурчавшим мотором вожделенного святого Кавасаки. Откуда у облезлого недокормыша, болотной кривоносой пиявки деньги на такой мотоцикл? — Крёстная раскаялась, — прочёл его мысли Стервятник и погарцевал в сторону мусорных баков, отлить. Ральф на цыпочках подошёл к Ниндзя, хотя куда ему до безымянного убийцы, крадущегося в ночи, и только что похитившего его сердце. Теперь чужая ветреная тачка будет преследовать его во сне и наяву. Он погладил рукой кожу сиденья, едва коснулся пальцами, как трепетный возлюбленный, матово-чёрных ушек зеркал, а потом плюнул на всё и решительно перекинул ногу через седло. — А вы смотритесь, — заявил Стервятник, приковылявший от бачков. — Серьёзно, без дураков. Ваша модель. — У меня был мотоцикл, — со смущённой благодарностью пробормотал Ральф. Ну конечно, его собранное на автопомойке чудовище, такое же нелепое, как и он сам в подростковой поре, не шло ни в какое сравнение с этим божественным совершенством. — Ладно, — выдохнул Ральф, — подвезу тебя. Садись. Он просто не мог расстаться, примагниченный к сиденью властным, животным магнетизмом, исходящим от машины. Мотоцикл слушался его идеально, свежий ночной ветер ласкал лицо. Всё было восхитительно, если бы не налипший, как гриб-паразит на берёзу, Стервятник. Сперва он сидел смирно, ухватившись за круп Ральфа, в рамках техники безопасности. Но потом начались неприятности. Сначала он навалился на поясницу, придвинув чахлые чреслица к отставленным назад, как того требовала анатомия сиденья, ягодицам Ральфа, потом оккупировал лопатки, наполз на плечевой пояс, за ним прилип к шее и затылку. Он обволакивал Ральфа собой, как паук обматывает муху липкой смертоносной паутиной. Длинные руки заползли под пиджак и с живота, осмелев, шарились у него по груди и даже расстегнули пуговицу на рубашке. Для того чтобы зарядить Стервятнику за такие поползновения в горбатый нос, нужно было как минимум остановиться и бросить руль. А это значит, что восхитительный, упоительный, сногсшибательный, оргазмический момент единения с «Кавасаки» будет прерван. Поэтому Ральф сделал вид, что не ничего такого и не заметил, даже когда настырный Стервятник окончательно пророс в его спину губчатым мицелием и позволил себе поцелуи в давно требующий стрижки затылок. В этом хрупком и негласном паритете они добрались до старого кирпичного дома, в котором квартировал Стервятник. Ральф подкатил к подъезду, направляемый лёгкими покусываниями за ухо, и заглушил мотор. Сейчас он слезет с этого восхитительного убийцы одиноких мужчин, стряхнёт, соскребёт со спины перья Большой Птицы и больше никогда-никогда не увидит ни одного, ни второго. Разве что в эротических утренних снах. — Я могу отвезти вас обратно. Я уже протрезвел, — заверил его Стервятник с подозрительно ярко блестевшими глазами. Увидеть, как паучьи ножки в коже обхватывают дышащие страстью бока Ниндзя Эйч два Карбон, как хилый Стервятник жадно приникает худым телом, сливаясь в экстазе, в этом скоростном акте бесстыдной любви прямо у него на глазах? Нет. Такого Ральф не мог пожелать даже самому отпетому злодею, разве что каннибалу Пол Поту, если бы тот увлекался кубическими сантиметрами в движке, и особое мнение Ральфа было бы заслушано судом присяжных. Ральф махнул рукой и поплёлся в сторону шумного проспекта. Его жизнь больше не будет прежней, а всё потому, что дребезжащий неоновый свет поманил его из-за угла, и он пошёл на приманку разбитного ананаса. — В субботу! — крикнул ему вслед Стервятник. — Я заеду в восемь утра, буду ждать у бара. Дальше Ральф уже не слышал, выйдя из двора на улицу, но будущее перестало быть беспросветной чёрной дырой. Утро, ещё сырой бодрящий воздух. Тишина спящих улиц и набирающий обороты двигатель, несущий их на простор, пустынные дороги, ветер, обнимающий их со всех сторон упругими струями. И остановиться им нужно будет только затем, чтобы долить бензин, съесть сухой кусок пиццы в придорожной забегаловке или, на худой конец, влюбиться...Часть 1
23 февраля 2024 г. в 14:51
О существовании бара Ральф узнал только потому, что дорогу к его дому перекопали коммунальщики. Разверстое чрево котлована с осклизлыми кишками трубопровода на дне. Никакого мостика-перехода через ямину перекинуто не было, и пришлось искать обходной путь. Он плохо знал район. Да ему было и ни к чему. Работа-дом с заходом по пути в магазин за сигаретами, пайкой коньяка и какой-нибудь сервелат на закуску по жёлтому ценнику. Эти нехитрые телодвижения не предполагали каких-то трепыханий по кварталу в поисках приключений и развлечений.
Розово-голубой свет неона поманил Ральфа из-под арки. Ему было не по пути, но любопытство, как известно, сгубило кошку, и он завернул в совершенно ненужную ему подворотню.
«Тутти-Фрутти» с умильной улыбкой бежавшего психбольного сообщил ему выложенный мерцающими лентами гуманоид с ананасом вместо башки. Чувак, подмигивал закоротившим зелёным огоньком пейсатый фрукт, чувачок, ты устал, спал с лица, чувак, заходи, будь как дома, чувак.
Экая фамильярность, хмыкнул Ральф, но ноги уже сами нащупали ступеньки, а рука толкнула глухую дверь. Похрипывающий на поворотах голос Дженис Джоплин схватил его за шкирку и подтащил к бару. Бармен шлёпнул на стойку запотевший бокал с пивом ещё до того, как он успел и рот-то открыть.
Холодное пиво бархатисто скользнуло внутрь, немного покрутилось и по-кошачьи склубилось в животе. Понятливый бармен предоставил ему тарелочку маслянистых орешков. И почему он не ходил сюда раньше? Ральф спрашивал себя и особенно не искал ответа. Просто с каждым глотком благословленного напитка к нему приходило понимание, что теперь можно. Можно вечерком заскочить в бар выпить пивка, поужинать и даже, наверное, с кем-то и познакомиться. Потому что всё! Вот прямо всё-всё! Он свободен! Выпуск был, все живы, никто не самоубился одним из тысячи возможных способов, не впал в странную кому и не исчез, не оставив после себя даже воспоминаний. Хромающие и ковыляющие ряды учащихся покинули стены Серого Дома, и он лично жал руку и проникновенно смотрел каждому в воспаленные после бессонной ночи зенки. И больше у него нет всех этих припадочных Лордов, Сфинксов, Македонских и метафизических Слепых и Шакалов Табаки. У него просто дети, сопливые малолетки в колготках гармошкой, которые ещё ближайшие года три будут соблюдать режим и распорядок дня прежде, чем рискнут выйти ночью в общий коридор. Свобода, так её растак! Теперь не надо ночным филином торчать на этаже, контролируя всех и каждого, теперь можно ходить домой и даже вот так, да, заходить в бар, пропустить кружечку пивка!
Ральф крутанулся на стуле, оттолкнувшись от стенки барной стойки ногой, и нос к носу столкнулся со Стервятником. Кожаная куртка в блестящих заклёпках, кожаные, педриликанские (по-другому Ральф не мог их идентифицировать) штаны, обтягивающие тощие ноги и плоский зад, и огромные берцы на тракторной подошве со шнуровкой, которыми так хорошо пинать в бок лежащую на земле жертву. Эти ботинки вопияли, они нарывались на скандал и драку с выбиванием зубов и сокрушением рёбер.
— Стервятник! — привычная кличка выскользнула из обласканного пивом рта с той самой интонацией, будто он застукал теперь уже бывшего Птичьего Папашу за попыткой онанизма в учительском туалете.
— Добрый вечер, — выцедил сквозь кривые зубы Стервятник, как и положено вежливо, но с едва заметной ноткой удивлённой-брезгливости, оценить и заметить которую мог только профессионально натренированный слух. А Ральф был как раз из таких, кто обладал абсолютным музыкальным слухом на замаскированный под вежливостью мышьяк, аммиак и хлористый барий.
— Что вы тут делаете? — вопрос был задан так, что и давно уехавшая в лучший мир Дженис и непросыхающий старина Игги Поп, зазвучавший в динамиках, поняли бы, Ральф не достоин порочить это стильное место своими учительскими брюками со стрелками, пиджаком и идиотским галстуком, мода на который прошла лет тридцать назад.
— Пиво пью, — Ральф сделал большой глоток. — А вот что ты тут делаешь, — он демонстративно посмотрел на часы на руке, но время было ещё детское — без четверти девять.
— Ну приятного вечера, — оскалился в ехидной ухмылке Стервятник и поковылял к столику в углу.
Боже мой, думал Ральф, полгода прошло, а ничего не изменилось. Даже стало хуже, на трупный облик Папаши Птиц налипли новые детали: волосы стали длиннее и обзавелись выкрашенными в рыже-чёрный, будто опалёнными, концами, выводок серёжек в ушах разросся до целого прайда, а дистрофичная худоба перемонтировалась в героиновый оттяг обмылка из дома моделей. Ральф раздражённо стукнул пустым бокалом по стойке, требуя ещё.
И как же здорово, что теперь его эта готическая коллекция совершенно не касается, он бы даже выразился совершенно не педагогично: не ебёт! И поэтому он, конечно, не будет смотреть, что за унавоженный татуировками типок садится к Стервятнику за столик и как-то уж очень по-собственнически хватает за ладонь, и теребит кольца на костлявых пальцах.
Ральф всосал в себя половину бокала разом, на этот раз тёмного, но по-прежнему бархатистого пива и оглянулся по сторонам. Что-то было не так, помимо того, конечно, что его, а вернее совершенно уже не его Стервятник открыто, не стесняясь, чуть ли не облизывался со своим красочным дружком. Предпочтения третьей спальни ни для кого в Доме были не секрет. Мальчиковый клуб, боящийся девчонок как чумы, разве что Красавица разбавлял Гнездовище красотой и пламенной любовью к Кукле. В каждом правиле должно быть своё исключение. Все знали и деликатно не замечали, не осуждали и не обсуждали, даже на педсоветах.
Да ну нет, подумал Ральф, жуя арахис и глядя на фланирующих по небольшому залу мужичков, поганый кабак в самом центре спального района, где ясли, садики, школы и всевидящее око дворового надзора бабулек у подъезда? Не может этого быть.
— Ты один? — на стойку рядом с его бокалом облокотилось бесполое нечто и только опять же тренированный глаз, без малого десять лет созерцавший Ангела, мгновенно вычислил смазанные вторичные половые признаки.
— Я с пивом, — буркнул Ральф, всё больше убеждаясь, что попал в родовое гнездо гомосеков, потому что прямо перед ним два абсолютно идентичных внешне представителя офисного планктона обменялись совершенно не дружественным поцелуем.
— Тогда нам по пути, — ангелоподобная аскарида запрыгнула на соседний высокий стул и, вытянув балетной стройности ногу, упёрлась ею в стул Ральфа. Проворный бармен звякнул о стойку новыми бокалами, а Ральф с опозданием забеспокоился, хватит ли ему денег? Он даже не посмотрел на стоимость, а теперь просить барную карту вроде как и неудобно.
— Никогда раньше тебя здесь не видел, — неугомонный педик, не таясь разглядывал его. А вот Ральф не сводил мрачного взгляда с углового столика, где расписной с выбритым затылком чел жамкал Птичьего папашу за колено и выше. Значительно выше. Примерно так же, как Бруней от острова Врангеля.
— Знаешь их или любишь наблюдать?
Ральф, уличенный в вуайеризме, подавился пивом и излишне резко развернулся спиной к залу, зато смог взглянуть на исписанную мелом доску с ценами на пиво. Цены его поразили. Неприятно. Похоже, он оставит пятьдесят процентов от своей премии к празднику, а если возьмет ещё пару бокалов, то и все сто. С этой нерадостной мыслью Ральф всосал горестные остатки и закусил последним орешком, за который пришлось побороться на блюдце с назойливыми пальцами прилипчивого соседа.
Новая порция запотевших кружек с пенной шапкой скользнула по блестящей столешнице, а замасленное от арахиса блюдце сменилось пиалой с хлебными сухариками.
— Я угощаю, — курлыкнул в неприкрытую воротником рубашки беззащитную полоску шеи навязчивый пакостник, слезший со стула и подобравшийся поближе к Ральфу.
— Полегче, Сэнди, — на плечо Ральфу опустилась знакомая когтистая лапа, закованная в серебро черепов, крестов и прочей сатанинской атрибутики. Возмущённый табун колких мурашек резво прогарцевал по спине Ральфа туда и обратно, сгрудившись на затылке.
— Не жадничай, Рекс, — проказливой Кармен пропел возле уха белокурый пидорюга и совершенно бесстрашно посоветовал Стервятнику заняться своим татуажным пенисмэном, и не мешать чужому счастью.
Сейчас будет драка, понял Ральф по опасно сгустившемуся вокруг него воздуху. Слева разворачивал чёрные крылья тайфун, а справа бесплотный мистраль во всю набирал обороты, чтобы обрушиться сокрушающим кости ураганом. Он дёрнулся встать и уйти, пока нарядный пол не украсился выдернутыми прядями волос и выбитыми зубами, а слух посетителей не был оскорблён непечатной лексикой, но с одной стороны его плечо сковали острые когти, а со спины совершенно неожиданно его воспитательский, намозоленный жёсткими стульями зад был опорочен жестоким щипком. Он и близко не мог заподозрить в назойливой глисте такой силы в пальцах. Этот щипок заставил его пересмотреть итоги возможного мордобоя, победа Стервятника перестал быть очевидной. Возможно, победитель будет определён по очкам, а не по сокрушительному нокауту.
Он сбежал, как нервная курсистка или бедная Золушка с бала, утратившего напускные признаки приличного сообщества. Просто спрыгнул со стула и с горящей от унижения задницей ломанулся на выход, по пути сдёрнув курту с крючка и оборвав у той петельку.