От чистого сердца

      Прохлада в городе Дерри в этом году чувствовалась обманчиво незначительной. Во всяком случае, так думали многие из живущих в маленьком захолустье. Весь честной народ кутался в несколько одёжек, разводил костры, чтобы согреться. Иногда приходилось делить последнее действо с бомжами или местными сумасшедшими, но жители городка уже привыкли вот так делить быт с овощебазой и нищим грязным сбродом.       Разумеется, не все. Остались в Дерри и те, кто, либо не растерял своё достоинство, либо ещё не ведал о таких сложных проблемах, как нищета и сумасшествие. Ко второй группе, безусловно, относилась детвора, весело резвившаяся на неубранной от снега игровой площадке. Железные конструкции чёрными прутьями создавали неполноценную клетку и опасные препятствия на пути, но двум мальчикам всё было нипочём: они подбирали снег со всех поверхностей, которые им попадались под руку, лепили из него снежки разных размеров и швыряли друг в друга. Им было весело, хотя бы потому, что им никто не мешал. Близился поздний час, все дети уже разошлись по домам — только эти двое и остались.       Один из них, что был постарше, лохматый и белобрысый, с нахальными голубыми глазами, которые наблюдали на происходящим с зоркостью орла — его озорство не знало границ, особенно в игре, где нужно закидать снежками своего оппонента в лице младшего брата. Тот, в свою очередь, был похож на старшего и одновременно нет: глаза с фиолетовым отливом глядели спокойнее и сосредоточеннее, а волосы светлыми кудряшками почти что сползали до плеч. Этот мальчик своей неуклюжестью и плотными одеждами напоминал медвежонка, едва начавшего познавать этот мир. В силу этого малыш был весь облеплен снегом: брат слишком часто попадал по нему. Но зоркий глаз старшего и должная сноровка позволяли «медвежонку» оставаться с чистым лицом.       В какой-то момент он всё-таки упал, приземляясь на пятую точку. Уж слишком увесистым оказался новый снежок, прилетевший в живот. Но мальчика это нисколько не расстроило: он поднялся и продолжил играть как ни в чём не бывало. Правда, ровно до тех пор, пока он не заметил, что руки у старшего начали краснеть.       — Ал, ты что? — возмутился младший, подбегая к парню. — Надень перчатки обратно! Ручки же отморозишь!       — Расслабься, Мэтти! — легкомысленно ответил Ал. — У самого-то шарф съехал. Горло застудить проще, чем отморозить руки, — мальчик подскочил ближе, чтобы поправить шарф на шее Мэтта. Глядя на насупившегося брата, он добавил, несколько издеваясь: — Шах и мат, детка!       Ал и Мэтт или же Альфред и Мэттью Кёркленды — именно так звали этих замечательных детей и прекрасных братьев тринадцати и восьми лет от роду. Они считали себя уже достаточно взрослыми, чтобы оставаться без присмотра родителей на детской площадке в столь позднее время, потому без зазрения совести продолжили играть, даже тогда, когда все промокли от снега.       — Нам попадёт от мамы, — проговорил Мэтт, отряхивая варежку. Как ребёнок более послушный и рассудительный, он с укором смотрел на Альфреда. — И что ты смеёшься? Получим же оба.       — Ничего не получим! — фыркнул Альфред. — Просто сами всё развесим сушиться, вот и всё. Потом ванну примем, согреемся.       — Эх, ты, — Мэтт закончил отряхивать себя от снега. — Сколько время вообще?       Альфред перевёл взгляд на уличные часы. Увидев положение стрелок, он только за голову схватился.       — Почти семь вечера! Нужно бежать. Мэтти! — Альфред ухватился на запястье брата. — Будешь отставать, я тебя брошу!       — А я тогда сам побегу! — парировал Мэтт.       До конца пробежки до дома, находившегося через пару кварталов от детской площадки, младший не прекращал дуться на старшего. Мэтт не хотел споткнуться из-за разницы в ширине шага, но ещё больше не хотел оставаться один, без руки Альфреда. Поэтому он прикладывал все возможные усилия, чтобы бежать на пределе сил.       Что и дало свои плоды, когда, стоя возле входной двери, Мэтт жадно хватал ртом воздух, опустив руки в варежках на колени. А Альфреду хоть бы хны: его ноги крепкие, закалённые в частых пробежках на занятиях в школе, да и при других обстоятельствах, в которых мальчишка проявлял себя, как нечистый на руку. Да и как тот, кто не хотел возвращаться домой с разбитым носом и переломанными руками-ногами. Мэтт отчасти завидовал брату, но не мог сказать, что точно так же стал бы гордиться своими быстрыми ногами. Удел мальчика — спокойствие, книжки, да тепло домашнего уюта. Он не любил излишнюю суету уличных драк с местной шпаной или заварушки похуже. Альфред же, напротив, чувствовал себя в этой среде, словно рыба в воде.       Звонок в дверь. Как и ожидалось, женщина на пороге — мать этих прекрасных детей — была недовольна поведением своих отпрысков. Светлые локоны, собранные в пучок, растрепались от работы по дому, а всё ещё завязанный на поясе и шее фартук свидетельствовал о недавней готовке ужина. Голубые глаза полыхали от праведного материнского гнева.       — Ну, здравствуйте, джентльмены, — начала женщина, уперев руки в бока. В одной из них был зажат половник, что вынудило мальчиков отступить и застыть с глазами, полными ужаса. — Проходите-проходите, чего вы встали? — накрашенные красной помадой губы искривились в лёгкой улыбке. — Вы успели, но пришли ровно в семь часов вечера. А что мы должны в это время уже делать?       — …У-ужинать, мама, — после недолгого молчания ответил Альфред. Нервная улыбка появилась на его лице, спиной он чувствовал, как к нему жался дрожавший Мэтт. — Ма… мама! Убери, пожалуйста, половник! Это опасное оружие, запрещённое Женевской конвенцией и!..       — Какие вы нежные, — фыркнула женщина, успокоившись. Она пропустила детей внутрь. — Разувайтесь и сушитесь, негодники. И быстро за стол! Иначе я пущу вашего отца к плите.       — Не надо! Это же биологическое оружие массового поражения! — запротестовал Альфред.       Когда дети всё-таки прошли внутрь дома и сняли ботинки, мокрые от снега, мать только хмыкнула и поцеловала обоих детей в макушку, удалившись после этого на кухню. Что ж, в этом была эта женщина, Франсуаза Бонфуа, ныне Кёркленд: нежная-нежная, добрая, но страшная в гневе, пускай и в его мимолётной вспышке.       Куда страшнее был в этом плане вечно хмурый отец детей, преданный своим чопорным английским манерам — Артур Кёркленд. За плохое поведение он вполне мог выпороть. Мэтт, разумеется, как умный человек, учился на чужих ошибках (на ошибках Альфреда), а потому ходил по струночке — ему-то не хотелось испытать на своих ягодицах тяжёлую руку отца.       Но сегодня Мэтт уже успел было подумать, что наказания не избежать. А что ещё он мог подумать, когда неулыбчивый серьёзный мужчина, отточенным движением свернувший газету и отложивший её на журнальный столик, медленно поднялся с кресла и направился в сторону детей.       К удивлению обоих мальчишек, Артур скупо улыбнулся и грубовато потрепал старшего по голове.       — Говоришь, моя стряпня — биологическое оружие массового поражения? — пальцы мужчины начали растягивать щёки Альфреда в разные стороны. — Ну-ну, молодой человек. Ты это говоришь тому, у кого отец застал сбросы иприта в Первую Мировую!       Артур щёлкнул пальцами Альфреда по носу, а затем поднял на руках Мэтта, чтобы помочь ему раздеться.       — Вообще-то я пошутил! — пробурчал Альфред, потирая щёки.       — А я не шутил, — фыркнул Артур, приземляя Мэтта на пол и погнав его в ванну. — Ну-ка… — он вдруг потрогал холодную и влажную кожу на запястьях младшего сына. — Дорогая!       — Да-да? — Франсуаза снова выглянула с кухни.       — Они же мокрые, как мыши все!       — Да я заметила… Пусть в ванную идут сначала.       — Хорошо, — Артур ухмыльнулся. — Освободи мне там местечко, приготовлю парочку десертов.       Шутил на этот раз отец или не шутил, детям знать не хотелось. Альфред и Мэтт молча направились в ванную, чтобы согреться. Снять с себя пришлось буквально всё — мальчики промокли до трусов. Недолго подождав, пока ванна наберётся тёплой, почти горячей водой, братья приняли спасительную согревающую процедуру. Отмокая, Альфред всё-таки не мог не побаловаться. Нет, он не брызгал мыльной водой в лицо брата, понимая, какие неприятные будут последствия для слабых фиалковых глаз. Альфред сделал из пены подобие шапки и торжественно «надел» её на кудрявую головушку Мэтта. На вопрос младшего о том, корона ли это, принадлежащая Британской Королеве, старший, захихикав, ответил, что это, скорее, бабушкин берет. На что Мэтт со всей присущей ему учтивостью пенкой нарисовал Альфреду на верхней губе усы Гитлера. Ребяческое баловство и так и не начавшуюся возню с использованием мыльных брызг прервала Франсуаза, принёсшая детям свежую одежду. Поняв, что нужно поторопиться, Альфред и Мэтт принялись быстро тереть друг другу спину и принимать оставшиеся водные процедуры. Вытершись насухо, мальчики оделись и уже хотели было прибежать в столовую, но Франсуаза настояла на том, чтобы те сначала посушили головы. Увы, отказаться ни Альфред, ни Мэтт не могли. Что поделать — пришлось подставлять волосы под мамины руки и фен.       Только после этого Альфред и Мэтт потопали в столовую. Разумеется, родители не были довольны тем, что из-за детей пришлось подогревать еду в микроволновой печи, но благо, что чета Кёрклендов была достаточно богата, чтобы позволить себе столь дорогую бытовую технику. Да и в целом повелось так, что божественное чудо коснулось англичанина и француженки, позволив им влюбиться друг в друга и создать счастливую семейку даже в таком поганом захолустье, как Дерри.       А потому, трапеза хоть и прошла молча, без единого слова, напряжённой обстановки отнюдь не наблюдалось. Франсуаза, конечно, про себя надеялась, что скоро её маленькие спиногрызы вырастут и перестанут подвергать себя бессмысленной опасности, а Артур не думал об этом — сам в детстве таким же был, а стал в итоге серьёзным взрослым человеком, уважаемым и порядочным.       Как выяснилось позднее, отец всё-таки пошутил насчёт своей готовки, так что на еду братья не жаловались, уплетали за обе щёки. Мама ещё приготовила им булочки с горячим чаем, чтобы как следует согреться. Поблагодарив Франсуазу за хороший ужин и дружно расцеловав её щёки, дети вышли с кухни, предварительно помыв посуду. Нужно же было хоть как-то загладить перед собой вину — мокрую одежду мама уже развесила.       Поскольку завтра нужно было идти в школу, дети за игрушками сидели недолго. Собрали все необходимые вещи с собой, пошалили в своей комнате, да и под строгим надзором отца отправились ко сну. Переодевшись в пижамы и почистив зубы, Альфред и Мэтт запрыгнули на кровати.       Разумеется, им не спалось. Хотелось же ещё поболтать перед сном, посплетничать, похихикать. И на то был весомый повод — завтра ведь четырнадцатое февраля, День святого Валентина.       — Ты будешь кому-нибудь дарить валентинку? — спросил Мэтт, когда брат перестал ржать после его шутки.       — А? Да ну его, зачем? — отмахнулся Альфред.       — Неужели тебе никто из девочек не нравится? — изумился Мэтт.       — Нравится, почему же, — Альфред пожал плечами. — Но я не понимаю, зачем мне из этого праздника устраивать недо-аппликацию? Ты же знаешь, у меня руки из задницы растут!       — Мог бы меня попросить, — буркнул Мэтт. — Я бы сделал красиво. Теперь девочка, которая тебе нравится, останется без подарка.       — Это уж вряд ли, — возразил Альфред. — За ней не только я приударяю. Она типа… популярная девочка, во. Умная и красивая, много чего умеет.       — Хорошей женой будет. Ал, за такую девочку надо бороться, папа так говорил, — вдохновенно сказал Мэтт. — Она ведь наверняка такая же, как наша мама, раз ты так о ней говоришь! Значит, лучше дамы сердца тебе не найти.       — Ты прям так это… — в темноте было плохо видно, но Мэтт по интонации понял, что смутил брата. И тот, видимо, в отместку за это решил пойти в контрнаступление. — Эй-эй, а тебе, что ли, нравится тоже кто-то, что ты валентинки-то делал?       — А что в этом смешного? — Мэтт надулся. — Конечно же, нравится! Моника Байльшмидт из моего класса.       — Эта с немка короткой стрижкой, что ли? — теперь настала очередь удивляться и Альфреду. — Я думал, ты выберешь кого посимпатичнее.       — Эй! Она красивая вообще-то! — воскликнул Мэтт.       — Да не, вообще нет. Она похожа на эту… на бабу с коммунистических плакатов. Ну, типа, она крепкая, да, на заводе хорошо будет работать, детей вырастит. Но разве она красотка?       — Красотка! И сам ты баба с коммунистических плакатов!       Хотелось было встать и ударить брата за такие слова про бедную девочку, но резко вошедший в комнату Артур оборвал всё на корню. Вошёл он, правда, с таким лицом, что нельзя было сказать точно, отчего именно его так скукожило: от того, что дети до сих пор ещё не спят, или от того, что в их комнате упоминали коммунизм. Как бы то ни было, поскольку Альфред и Мэтт успешно притворились спящими, Артур ничего не сказал им и вышел, тихонько прикрыв дверь.       Разговор, однако, не прекратился. Приоткрывший глаза Альфред повернулся к Мэтту, который показывал брату спину. Из чего он сделал вывод, что младший брат обиделся.       — Ладно, будет тебе, Мэтти, — окликнул его Альфред. — Давай сейчас ещё из-за девок обижаться друг на дружку будем. Это не по-мужски.       — Не по-мужски осуждать меня за мой вкус, — пробурчал Мэтт, не поворачиваясь. — Спи, давай.       — Спокойной ночи, — Альфред только плечами пожал, да и отвернулся к стене.       Засыпал Альфред достаточно быстро, и спал он, как убитый — выстрелом не разбудишь. А потому он не заметил, как Мэтт спрыгнул с кровати, засеменил к нему и аккуратно обнял его, прошептав: «Я прощаю тебя, Ал». После этого младший Кёркленд отправился спать.       …       Утро вышло достаточно беспокойным. Мэтт встал позже всех, быстренько оделся, подхватил портфель и спустился в столовую, где стоял шум и гам. И дело было не только в том, что был включен телевизор. Родители вновь ругались на Альфреда за его капризы.       — Да не буду я эту гадость есть! — вопил парень. Казалось, ещё немного, и он опрокинет тарелку с овсянкой на пол.       — Ты никуда не пойдёшь, мистер, пока тарелка не будет пуста, — строго сказал Артур, сидя напротив непослушного сына. — Откуда силы в тебе будут?       — Я уже слышал это сто раз! — воскликнул Альфред. — Я не могу эти комочки есть!       — Мама вообще-то без комочков кашу готовит, а не как в столовой! И нет в овсянке комочков, это в манной каше!       — Всё равно, не буду я её есть! Я вообще кашу не люблю, вот!       — А ремнём по заднице, я смотрю, ты больше любишь?       — Нет! Хотя… — Альфред с вызовом посмотрел на отца. — Да что угодно, но это я есть не буду!       — Так… — отец отбросил полотенце, которым вытирал руки.       Первая степень рукоприкладства у Артура была достаточно безобидной: ложкой по лбу. Альфред хоть и поморщился от боли, но всё равно стоически держал слёзы подальше от глаз, ещё и губы поджал, чтобы его под шумок не начали насильно кормить.       Мэтт же стоял и наблюдал за происходящим с недоумением. Он знал, что под горячую руку точно не попадёт, но заходить в столовую всё не решался. А время-то шло.       В конце концов, Франсуаза заметила сына, застывшего в дверном проёме и быстро провела его к противоположному концу стола, где одиноко стояла тарелка с его порцией каши, бутерброд и чай. Коротко обменявшись пожеланиями доброго утра, Мэтт принялся уплетать завтрак, а Франсуаза — собирать сыновьям ланч. Даже если одному из них, он, возможно, не понадобится сегодня. Потому что Артур всё не отставал от Альфреда. Поскольку ситуация накалялась, Мэтт доел, как можно скорее, и, положив посуду в раковину, попросил у мамы на сей раз пройтись до школы самостоятельно. Всё равно здание было в нескольких минутах ходьбы от дома. Лицо Франсуазы долгое время оставалось напряжённым, но в конце концов она всё-таки согласилась.       Освободившись, Мэтт в последний раз посмотрел в сторону Альфреда, которого продолжали мучать теперь оба родителя, и, закатив глаза к потолку, оделся и вышел вон из дома. Снега сегодня выпало совсем немного, но новые невысокие сугробы всё равно появились. Что ж, будет, где поваляться и попрыгать после школы. Но пока лучше не занимать голову озорными мыслями. Ребёнок и так существо со слабыми тормозными механизмами — пока есть силы, нужно сосредоточиться на учёбе.       …Но даже так, Мэтт всё равно не мог дождаться конца учебного дня. Всё-таки, он не выдержал и решил подойти к Монике раньше, чем бы начался последний урок. Мэтт сразу заприметил, что девочка сегодня была мрачнее обычного, её все сегодня сторонились. Но нужно довести дело до конца.       Подойдя к парте девочки, Мэтт с лёгкой улыбкой презентовал ей рукодельную валентинку с бельгийским шоколадом. Моника, конечно, округлила глаза, но подарок с благодарностью приняла. На короткий миг девочка улыбнулась, однако вскоре вернулась к прежнему апатичному состоянию.       — П-прости, — пролепетал Мэтт. — Тебе, наверное, не нравится такое. Я-я больше не буду.       — Мне понравился подарок, — призналась Моника. — Просто я не могу тебе ничего подарить в ответ.       — А! Да это не так уж важно! — у Мэтта словно гора с плеч рухнула. — Главное, что тебе понравилось. А остальное…       — Нет. Просто… вчера не до того было.       Мэтт пересёкся со взглядом чистых голубых глаз, будто кукольных, которые сейчас были наполнены тоской, грустью и совсем немного — слезами. Имевшая строгое воспитание Моника не давала волю эмоциям, но именно в тот момент она была на грани.       — Прости. Мне сегодня совсем не весело.       Сказала, будто отрезала. И убежала в коридор. Предположив, что Моника отправилась в туалет, Мэтт не стал её преследовать. Может, близкие друзья девочки знают?       Но, как выяснилось, им тоже ничего неизвестно. И только учительница смогла дать какое-никакое пояснение.       «У Моники Байльшмидт вчера погиб брат. Его тело нашли возле канализации», — это всё, что смог узнать Мэтт. Эти слова врезались в его сознание и засели на подкорке. В сердце прокрались коварные нити первородного страха, начавшие плести свою нещадную паутину прямо поверх клапанов, из-за чего мышцы весь оставшийся урок сокращались с трудом. Кровь качалась с таким напором, что, казалось, вот-вот разорвёт истончившиеся сосуды.       Бледность и плохое самочувствие мальчика не ускользнуло от внимания учительницы. И пускай Мэтт упорно отвечал, что всё хорошо, его всё равно отправили к школьной медсестре. Мальчик и сам толком не мог объяснить, что с ним, отчасти потому, что не хотел ничего говорить. Медсестра только вздохнула, дала Мэтту валерьянки, чтобы тот успокоился и пришёл в себя, а затем, убедившись, что маленького пациента больше ничто не тревожит, отправила обратно на занятия.       Последний урок Мэтт твёрдо решил досидеть до конца. Спасительный звонок оповестил мальчика о том, что он спасён от дальнейших истязаний.       «Мне срочно нужно домой», — эта мысль крепко засела в голове Мэтта и не отпускала его, пока он переобувался и натягивал шапку. Выбежав вместе с остальной оравой детей из школы, мальчик стремглав полетел в сторону дома.       Но что-то его задержало. Что-то привлекло внимание, на миг испарило первоначальную цель. Повернув голову в переулок, полных мусорных вёдер и облезлых кошек, на самом конце Мэтт увидел безмятежно паривший шарик. Кроваво-алый шарик, резко выделявшийся на бело-сером фоне, будто маяк в бескрайнем море.       «Ты уже не торопишься домой, а, Мэтти?»       Жуткий голос, пробравший мальчика до мурашек, вывел ребёнка из своеобразного транса, в ловушку которого тот нечаянно угодил. Шарик тотчас исчез, но вокруг всё уже успело потемнеть. Не веря своим глазам, Мэтт добежал до ближайших уличных часов. «Семь… вечера… Не может быть! Только что ведь и часа дня не было! — паника охватила мальчика с головой. Теперь-то ему точно от родителей попадёт, да и Ал смеяться будет, когда узнает, что тот проторчал на улице несколько часов. — Нужно срочно домой. Как можно скорее домой нужно!.. Меня точно наругают!»       С этими мыслями Мэтт помчался домой на всех скоростях. Задним умом мальчик подумал, что, вероятно, он потерялся не только во времени, но и в пространстве: бежать пришлось чуть ли не через весь квартал, чтобы добраться до дома, в котором горел свет.       Ворвавшись (по-другому и не назовёшь), Мэтт огляделся по сторонам. Пахло выпечкой, к нему никто не мчался с ремнём и криками. Кажется, обошлось. Выскочив из ботинок и повесив куртку на вешалку, Мэтт прибежал на кухню, где сидели Франсуаза с Артуром и вели непринуждённую беседу. Удивительно, что после того, как мальчик обратил на себя внимание, никаких негативных последствий не состоялось.       Слёзы стояли в глазах Мэтта. Мальчик и сам не знал, почему вдруг захотелось поддаться эмоциям.       — П-простите меня, — Мэтт утёр проступившие слёзы кулачком. — Я с-снова опоздал к у-ужину!       — Ну, что ты, — Франсуаза поднялась из-за стола, чтобы успокаивающе похлопать его по плечам и провести к месту за столом. — Миссис Робертс предупредила нас, что ты до вечера посидишь на мероприятии, посвящённому Дню святого Валентина. Ты у нас уже большой мальчик, так что дошёл бы сам даже в такое позднее время. Но не переживай, если бы было больше восьми часов, мы бы с твоим отцом обязательно пришли за тобой.       — А… а где Ал? — Мэтт, сев за стол, поводил взглядом вокруг.       — Ал у себя наверху, — ответил Артур, снисходительно рассматривая встревоженного сына. — После вчерашней прогулки простыл, по всей видимости. Врач ему там микстурки какие-то прописал от кашля и от температуры.       «Наверняка обычный парацетамол и что-то на травках — солодка там или чабрец какой-нибудь», — машинально подумал Мэтт.       — А мы не позовём его за стол? — спросил мальчик.       — Ал пока спит, — Франсуаза покачала головой. — После лекарств он начал активно потеть, так что пока пусть лучше полежит на кровати, отдохнёт как следует.       — Ладно… — болезнь Альфреда огорчила Мэтта. Как бы не пневмония, думал он, ведь иначе придётся напичкать тело мальчика антибиотиками. А это, если верить последним новостям, стало не очень безопасно. — Значит, будем ужинать без него?       — Придётся, — Франсуаза грустно поджала губы. — Но не переживай, мы не оставим его голодным.       — Если он, конечно, снова не начнёт буянить, — проворчал отец.       — Артур!..       — Что?       — Ничего. Давай лучше покажем Маттьё тортик, который я испекла к сегодняшнему дню!       Франсуаза выключила газ, надела прихватки и достала из духовки потрясающий корж в форме сердца, вне всяких сомнений представлявший собой настоящий кулинарный шедевр. Украшений на нём в этот раз было по минимуму, но этот минимализм был столь чётко выверен — ничего лишнего! В очередной раз просто хотелось подивиться мастерству Франсуазы.       — С чем торт? — поинтересовался Мэтт.       — Здесь кремовая начинка и немного ягод, — ответила Франсуаза, ставя торт перед мальчиком. — Хотя, как видишь, торт в этот раз не совсем в моём стиле. Я решила поэкспериментировать! — женщина заговорщицки подмигнула сыну.       — Я понял, — Мэтт впервые расслабленно хихикнул. Вдруг он принюхался. — А? Пахнет не только ягодами. Что ты туда ещё добавила, мама?       Франсуаза только загадочно улыбнулась. Артур делал то же самое. Как-то так выходило, что мужчина только в компании своей жены улыбался чаще, чем обычно. Заглядевшись на чудесное преображение отца, Мэтт не сразу заметил, как в руках матери блеснул нож.       — Смотри, Маттьё, — нежно произнесла Франсуаза, опуская лезвие в мягкий бисквит торта. — Мамин секретный ингредиент.       Торт был разрезан напополам, но не до конца. И только заглянув внутрь образовавшейся ямки Мэтт понял, почему. Вряд ли бы он понял, если бы торт был до конца распилен.       Внутри торта оказалось варёное мясо. Сперва Мэтт не понял, что именно он перед собой видел. Но приглядевшись, мальчик осознал, что в торте было запрятано варёное сердце. В тот же миг Мэтту стало дурно: ему показалось, что серые мышцы всё ещё колотились, сохраняя теплившуюся и умирающую жизнь тела, из которого вытащили источник энергии. Наваждение пропало, но ощущение, будто земля исчезала из-под ног, осталось.       — Ч-что это? — Мэтт даже не заметил, как дрогнул его тонкий голосок.       — Бычье сердце, — преспокойно ответил Артур, не сводя взгляд с мальчика. — Оно обычно больше, чем у других животных, но для этого торта мама взяла сердце маленького бычка, — мужчина поджал губы. — Маленького бычка, да. Видимо, он слишком много буянил, вот хозяева фермы и решили прирезать его раньше времени.       — Артур, перестань говорить такие мерзкие вещи! — жеманные нотки проскользнули в голос Франсуазы. — Испортишь Маттьё аппетит.       Что ж, мать слишком поздно спохватилась: Мэтт едва подавил позыв к рвоте. Отшатнувшись, он выскочил из-за стола и едва устоял на ногах. Франсуаза застыла в недоумении.       — Что такое, Мэтт? — Артур сидел за столом всё так же спокойно, но всё ещё не отводил взгляда от сына, что мальчика уже ни на шутку стало напрягать. — Тебе плохо?       — А… а разве миссис Робертс не говорила маме, что меня отводили к медсестре? — пролепетал Мэтт. — Почему она сказала про какую-то школьную вечеринку в честь праздника? М-меня ведь не было н-ни на каком празднике! Не было никакого праздника!       — Маттьё, успокойся… — Франсуаза растерянно глядела на сына и не понимала, что с ним происходит.       — Да, не было! — чуть ли не прокричал Мэтт, зарываясь пальцами в волосы. — Послушайте же!.. — мальчик пристально смотрел в глаза бледнеющей матери, рассчитывая, что она всё-таки поймёт. — У Моники Байльшмидт вчера брата убили! Я-я… я испугался…       Увидев, что сын ронял от ужаса горькие слёзы, Франсуаза уже сделала шаг навстречу, чтобы обнять мальчика. Но Мэтт, весь сжавшись, отпрянул от матери. Вытаращенные фиалковые глазёнки бросили испытующий взгляд на родителей.       — Мама… отец… — Мэтт судорожно сглотнул, попятившись к дверному проёму. — Г-где… где Ал?       — Мы же сказали, — невозмутимость Артура просто поражала. Хотя мальчик и заметил, как напряглись руки мужчины, как скрещенные вместе пальцы прижали ладони друг к другу. — Ал наверху, в комнате. Отлёживается после таблеток. Перестань так себя вести, Мэтт. Или ты ремня захотел?       — Маттьё, сядь, пожалуйста, за стол… — умоляюще прошептала бледная, как смерть, Франсуаза.       — Вы мне врёте! С ним ведь что-то случилось, да? — воскликнул Мэтт, теряя контроль над дрожью во всём теле. — Если с ним и правда всё в порядке, то я схожу и проверю его!       — СЯДЬ ЗА СТОЛ, МЭТТЬЮ!!!       С громогласным женским криком, эхом зазвеневшим в столовой, исчезло тепло домашнего уюта, исчезли приятные краски из восприятия мальчика. Зато где-то за окном мелькнул кроваво-красный шарик. Он парил так, будто был случайным прохожим, пожелавшим заглянуть внутрь и посмотреть на семейные разборки.       И вдруг Мэтт снова услышал… тот голос.       «Мэтти довёл мамочку до слёз? Какой плохой и невоспитанный мальчик! А ведь мамочка так старалась приготовить своему сыну вкусный ужин… Какая доса-а-да!.. Хороший сын не будет расстраивать свою мамочку!»       Стены покрылись странными жирными пятнами. Родители тотчас обмякли. Словно марионетки, лишившиеся своих нитей, они рухнули на пол, бледные и холодные. А из торта на Мэтта во все глаза глядело нечто. До нелепого огромная белая голова, на лице большой красный нос. Не человек и не животное… это существо, определённо походившее на клоуна, вылетело из торта на воздушных шариках и начало по-жабьи улыбаться.       «Что происходит? — Мэтт уже ничего не понимал. Ему хотелось просто начать кричать, зарыдать, что было мочи, и продолжать это делать до тех пор, пока этот дурной сон не пройдёт сам собой. — Мама! Отец! Почему вы не отвечаете?! Где Ал?!»       — Привет, Мэтти!       Только сейчас Мэтт понял, кому принадлежал этот пробирающий до мурашек голос. Вот этому жуткому клоуну, заискивающе улыбающемуся. Сердце Мэтта ухнуло в пятки, когда это существо начало приближаться.       — Что случилось? Даже не поздороваешься? — в голосе клоуна мелькнула обида.       — Я н-не р-разговариваю с н-незнакомцами!.. — выпалил Мэтт. Одной ногой он уже вышел из кухни. — М-меня т-так учили…       — Почему же незнакомцами? Я вот знаю, что ты — Мэтти. А я — Пеннивайз, танцующий клоун. Теперь мы знакомы, не правда ли? — существо улыбнулось шире.       — Ч-что ты с-сделал с м-мамой и отцом? — прямо спросил Мэтт, не в силах побороть дрожь.       — Я? — Пеннивайз удивлённо вытаращил глаза и прижал руки, одетые в белые перчатки, к груди. — Я — ничего.       — Что с ними?       — Просто спят. Устали, наверное, после тяжёлого рабочего дня!       — Где Ал?       — А тебе надо повторить трижды, чтобы ты понял? — Пеннивайз картинно нахмурил брови, однако через секунду протянул Мэтту шары с прежней улыбкой. — Возьми, вот! Долетишь до верха и узнаешь! Давай, Мэтти. А хочешь, полетим вместе?       Кровь отлила от головы Мэтта, но сознание он только каким-то чудом не потерял. Происходящее казалось чем-то совершенно нереальным, но на подсознании мальчика подстерегала мысль о том, что он не спасётся, если сейчас же обмякнет, как родители, и лишится чувств.       И времени думать нет совсем. От страха Мэтт даже двигаться перестал. Только рука клоуна, протянувшаяся ближе к нему, подействовала словно укол адреналина прямо в сердце.       — С-спасибо, н-но я сам! — с этими словами Мэтт бросился от Пеннивайза наутёк, топая ногами по лестнице.       — Как хо-о-очешь, — разочарованно протянул клоун. — Давай тогда наперегонки? Кто успел, тот и съел!       Жуткий смех отозвался в ушах сильнее недавнего материнского крика, обращаясь в метеорит, отбивавшийся от краёв черепной коробки, кроваво-алой массой разливаясь по всей поверхности мозга. Лестница показалась Мэтту бесконечно долгой. Но вот заветная дверь оказалась прямо перед носом…       Открытая…       С замирающим сердцем, колотившимся, как сумасшедшее, Мэтт ударил по выключателю, но света в комнате так и не появилось.       — Ал! — закричал мальчик, подбежав к кровати старшего брата. — Ал? Ал! Проснись, пожалуйста! Нам нужно!..-       В дверном проёме стоял клоун, загораживая своим телом свет, едва проникавший в детскую комнату. А Мэтт сидел возле кровати Альфреда и непонимающе уставился на аккуратно положенное покрывало. Холодное и пыльное… будто здесь давно никто не лежал…       — Как жаль… его здесь не оказалось!       Пеннивайз захохотал, глумливым и дразнящим жестом указывая пальцем на обескураженного Мэтта. От бессилия и непонимания мальчик рухнул на колени, уткнувшись в покрывало, и зарыдал. Он звал родителей, звал Альфреда. Но никого, кроме него и этого ужасного существа с личиной клоуна, рядом не было.       Никто на помощь не придёт.       Никто не поможет Мэтту.       Пеннивайз сам не покинет мальчика.       Он уже загородил единственный путь отступления.       А значит, из сложившейся ситуации остался только один выход…       Бросив в сторону Пеннивайза полный ненависти и ужаса взгляд, Мэтт подлетел к окну и, распахнув ставни, залез на подоконник и спрыгнул прямо в сугроб. Бежать… бежать, бежать, бежать, срочно бежать. Бежать до тех пор, пока не найдутся люди, которые смогут помочь несчастному ребёнку.       …Мэтт не помнил, как бежал до полицейского участка. Не помнил, что говорил служителям правопорядка, не помнил, сколько слёз пролил, пока сбивчиво им что-то объяснял. Помнил только, что трясся от холода и голода — он не ужинал, а во время побега из дома он не прихватил с собой куртку и сапоги.       Из транса мальчика на какое-то время вывел щелчок полицейского прямо перед носом. Его чернокожая коллега плотнее укутала Мэтта в плед и дала мальчику кружку тёплого какао.       — Эй, малыш, ты нас слушаешь? — спросил мужчина лет тридцати-тридцати пяти у Мэтта. — Не витай, пожалуйста, в облаках, иначе мы не сможем помочь тебе.       Мэтт уставился на полицейского так, будто впервые его видел. Но всем своим видом показал, что мужчину он слушает внимательно.       — Мальчик потрясён, лейтенант. Давайте помягче с ним немного, — произнесла чернокожая полицейская.       — Валяй, Джорджи, — отмахнулся полицейский. — Но как ты ему объяснишь мягче, что его дом сгорел к чёртовой матери?       Мэтт дёрнулся и замер. Что вообще говорил этот человек? Он сошёл с ума? Или это уже Мэтт начинал слетать с катушек?       — Ч-что в-вы с-сказали?! — всхлипнул Мэтт. — Как это… сгорел?!       — Мэттью, послушай, — Джорджи присела на кресло рядом с мальчиком и взяла его за холодную ладонь. — Ответь, пожалуйста, на мой вопрос и я всё тебе расскажу, — после непродолжительной паузы Мэтт нервно закивал, — Твоя семья ведь хорошо ладила с соседями? Не было ссор или ругани?       — Н-нет… Нет, не было! — твёрдо ответил Мэтт. — Моего отца весь Дерри уважает, а мама дружит с соседками, они в гости д-друг к другу ходили, с п-праздниками поздравляли! И Ал!.. Ну… Альфред ни с кем из соседских не р-ругался!..       — Хорошо-хорошо, мы тебя поняли, — Джорджи успокаивающе гладила Мэтта, пускай у неё не очень хорошо получалось приободрять детей. — А теперь, послушай: наши коллеги уже выехали к дому, где ты проживал. Но… все соседи говорят, что стали свидетелями взрыва. В вашем доме есть ведь газовая плита или другая техника?       — Е-есть… н-но я точно помню, что мама её выключала, п-прежде, чем достать торт!..-       Живот Мэтта тут же скрутило, но Джорджи успела приставить к лицу мальчика мусорное ведро. Рвота в пакете заиграла алыми бусинками в зловонном содержимом, некогда представлявшем собой бисквитное тесто. «Но я не ел торт… я не ел торт, я не ел, торт, я не ел торт!..»       — К-кровь?.. — Мэтт вытер рукавом слюну, свисавшую с подбородка.       — Нет, — успокоила его Джорджи, помогая вытираться салфетками. — Здесь ничего толком нет, только вода и желчь, — женщина мягко погладила мальчика по волосам. — Бедный, ты, наверное, давно не ел, да?       — Ясно, ясно… я понял, — это лейтенант разговаривал с кем-то по телефону, пока его коллега нянчилась с ребёнком. — Привезите их, парня продолжайте искать, — после этого мужчина положил трубку и протёр переносицу руками. — Не День святого Валентина, а чёрти что. Что вчера ребёнок Байльшмидтов, что сегодня…       — Что случилось? — Джорджи заметно напряглась. Мэтт, почуяв неладное, присоединился к этому ощущению.       — Хорошая новость — родителей мальчишки нашли, плохая — старшего сына всё ещё ищут. А, ещё одна плохая новость… — лейтенант нахмурился и взглянул на Мэтта со вздохом. — Мне жаль, малыш, но твоих родителей нашли мёртвыми. Пока неизвестно, почему.       Ни Мэтт, ни Джорджи не нашлись, что сказать. Слова, дежурно обронённые лейтенантом, глубоко отпечатались в мозгу мальчика, но проступали очень и очень медленно, закручивались по спирали, напрягали все сосуды и нейронные связи. А внутри что-то оборвалось и рухнуло вниз. Осознание пришло слишком поздно, чтобы Мэтт сумел совладать с нахлынувшей скорбью. Потрясение за потрясением, и вот сил больше не осталось.       Родной дом сгорел. Взорвался.       Родители погибли.       Брат пропал без вести.       «Хватит. Хватит, перестаньте! Я в это не верю! Не верю!       Точно… точно… Всё нереально. Это просто плохой сон.       Тогда почему я не могу проснуться?!       Неужели… это всё… правда?!»       — Это он сделал, — вдруг произнёс Мэтт, чувствуя, как его грудь стискивали подступавшие рыдания. Слёзы обжигали щёки, непрерывно скатывались. — Это сделал тот клоун!       — Какой клоун, Мэттью? — Джорджи выпучила глаза. — Пожалуйста, успокойся. О каком клоуне идёт речь?       — Он зашёл к нам в дом! — крикнул Мэтт, заходясь в истерике. — Это он поджёг дом! Это он убил маму и отца! Он и с Алом что-то сделал! Оно всех их убило!!!       — Как он выглядел?       — Как клоун! Самый обычный, страшный клоун!       — Джорджи, брось это дело, — сказал лейтенант, накручивая провод телефона на палец. — Лучше успокой его. Мальчик сейчас нам ничего дельного не скажет.       — Думаешь, он говорит неправду? — выдохнула Джорджи.       — Почти все дети бояться клоунов больше, чем чего-то другого, — мужчина развёл руками. — Я сам их боюсь, чёрт возьми. Может, ему привиделось что-то, вот у него в голове и сложилась картинка с его страхом.       — Это с-существо точно клоуном было, я вам говорю!!! Вам, что, надо трижды повторить, чтобы вы поняли?! — закричал Мэтт, давясь слезами.       Кружка полетела на пол, разбиваясь, какао вылилось на пол, забрызгивая стол. Участок потряс протяжный детский плач, безудержный и истеричный. Судороги сковали тело мальчика, а страх застыл в фиалковых глазах так, будто перед глазами маячил злополучный клоун. Полицейские молча переглянулись. Пока лейтенант вызывал скорую помощь, Джорджи удерживала мальчика в кресле, чтобы тот не начал буянить. Мэтт продолжал кричать, до срыва глотки кричать так, как никогда в жизни ещё не приходилось. Полицейский участок наполнялся в глазах кровью, фигуры взрослых людей чернели, становясь марионетками с кукловодом из потустороннего мира. И неизвестно, в какой момент посреди чёрно-алого окружения появились белые фигуры с красными крестами на плечах. Мэтт отчаянно отбивался, думая, что это спутники Смерти, пришедшие за ним, чтобы вернуть к родителям. Мальчик кричал и отбивался, как мог. Он совсем потерял связь с реальностью. Однако ему хватило сил, чтобы краешком сознания ощутить, как его несколько человек бросили на ровную поверхность, прижали, обездвижили и, стянув штаны с нижним бельём, воткнули в ягодицу что-то тонкое и острое.       «Больно…» — это была последняя мысль, навестившая Мэтта прежде, чем боль и судороги отступили. Теперь он больше ничего не чувствовал, погружаясь в глубокий и беспробудный сон.       Просыпаться не хотелось. Здесь все земные тревоги казались чем-то далёким и совершенно неважным. На мгновение Мэтт подумал, что умер и попал в иной мир. Эта мысль принесла бы ему успокоение.       Царивший вокруг туман, какой часто навещал Дерри в зимнее время, не помешал Мэтту разглядеть вдалеке мрачный силуэт, вырисовывавшийся в знакомую до боли фигуру. Альфред. Старший брат медленно направлялся к мальчику. А Мэтт понял, что его обуяла грусть. Альфред был смертельно бледен, под его глазами появились синяки, какие часто бывали у взрослых из-за плохого режима сна.       — Ал… Ал!.. — со слезами на глазах Мэтт смотрел, как Альфред приближался к нему, а сам словно врос ногами в землю.       — Мэтти, — слабо проговорил Альфред. На него это не было похоже.       — Ал!.. — Мэтт зажмурился оттого, что глаза стало больно щипать солёной влагой. — Я-я б-боялся, ч-что ты… что т-тебя!..       — Всё хорошо, Мэтти, — Альфред утянул младшего брата в объятия. — Прости меня. Я всего лишь… должен был съесть эту чёртову овсянку...       — Нет. Нет! Ал, ты не должен был!.. — Мэтт крепко прижался к старшему брату. «Холодный…» — с горечью подумал он.       И вместе с тем Мэтт не желал принимать простую истину, пока она не показалась прямо перед ним.       — Это я должен был дождаться тебя тогда, Ал, — судорожно пролепетал Мэтт, поняв, что в груди, к которой он прижимался, не билось сердце. — Это я должен был… не торопиться так в школу… М-мы бы вместе остались… Мама бы поняла, правильно? Правильно, Ал?       Альфред не ответил. Мертвенный оттенок коснулся его лица, а Мэтт только сейчас понял, почему не слышал биение родного сердца.       В груди старшего брата зияла дыра. Кровавое пятно отпечаталось на бежевом свитере мальчика в форме сердца. Точно из картона вырезали и приклеили — только тёплые слова любви забыли написать.       Даже если языку любви не нужны были слова…       — Ал? Ты ещё здесь, Ал?! — воскликнул Мэтт, пытаясь достучаться до тела без души. — Не оставляй меня, пожалуйста. Тот полицейский сказал, что наших родителей убили. Н-но… пока м-мы есть у д-друг друга, м-мы сможем ведь дальше жить? Правда, Ал?       Альфред молчал. Его тело начало понемногу рассыпаться, плоть отслаивалась, обнажая белые кости, но и от тех вскоре ничего не осталось, кроме праха. Всё вокруг начало заметать снегом.       — АЛ, ВЕРНИСЬ! НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ, ПРОШУ! НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ ОДНОГО, АЛ!!!       …крик раздался посреди холодной пустыни, в которой мальчик остался один. Навсегда. И только адский клоунский смех вторил симфонии его бесконечных страданий.

***

      — О, вы новенькая у нас? Проходите, проходите, мисс Джонс.       Рослый мужчина лет шестидесяти пристально рассмотрел молодую медсестру, недавно пришедшую работать. Превосходная фигура в белой униформе, блондинка, как и большая часть молодых американок, на убранные по санитарным нормам волосы надет накрахмаленный колпак. «Загляденье!» — сказал бы мужчина, но мысленно захлебнулся слюной от возникших пошлых мыслей.       Эмили Ф. Джонс, медсестра, недавно завершившая своё обучение, прекрасно прочувствовала на себе смысл этого взгляда. Что ж, она была к подобному готова — такое оценивающее поведение нередко со стороны мужчин в смешанных коллективах. И чем более закрытым было сообщество, тем сильнее проступала людская гниль. Эмили не могла сказать, что поступила медсестрой в психиатрическую лечебницу от безысходности: ей действительно хотелось ухаживать за душевнобольными, пускай в это было трудно поверить. Всё-таки, заработные платы у сотрудников лечебниц были не самыми высокими даже в крупных городах, что уж говорить про окрестности такого захолустья, как Дерри.       Следуя за врачом, мистером Коттоном, Эмили наблюдала за вполне себе ухоженным местом, которое лишь в некоторых местах смотрелось жутко и воняло чем-то более мерзким, чем антисептики. Хотя, стоило ей дойти до корпуса, в котором содержались душевнобольные дети, захотелось забрать все хорошие слова обратно. Ужасно, просто ужасно. Молодые пациенты в обносках, руки у многих связаны длинными рукавами больничных рубашек, вид осунувшийся или, наоборот, чрезмерно возбуждённый. Где-то были слышны крики или тихий плач. В одной из палат было совсем тихо. Набравшись смелости, Эмили прислонилась к небольшому окошку и убедилась в том, что там, на кушетке, сидело двое детей с перебинтованными головами. На их лицах застыла глупая полуулыбка, которая, по всей видимости, станет частью их посмертной маски. Что ж, пока реформы не коснутся психиатрических лечебниц, так всё и будет продолжаться. Однако доктор Коттон заверил Эмили, что в их больнице всё ещё не так плохо — за прошедший год всего двое пациентов с лоботомией — именно их медсестра и видела. Лучше от этой новости не становилось, если осознавать, что «всё не так плохо» только на фоне откровенных зверств.       — Много к вам пациентов поступило за последнее время? — поинтересовалась Эмили. Ей не хотелось слушать невероятно скучную историю лечебницы, которую рассказывал врач, поэтому она решила задавать вопросы по существу.       — Не так много, как в другие лечебницы, — уклончиво ответил доктор Коттон. — Поскольку здесь условия содержания почти что санаторные, сюда, в основном поступают дети богатых родителей со связями. Бывают, конечно, случайные-залётные, и с ними мы сильно не церемонимся. Гидротерапия для них частенько проводится.       — Понятно, — на моменте с «санаторными условиями» Эмили поморщилась, но говорить ничего не стала. — Слышала, наши учёные неплохо продвинулись в синтезе нейролептиков. Наша лечебница получает их?       — Конечно. Естественно, не просто так, — доктор Коттон бросил на Эмили многозначительный взгляд. — У препаратов есть значительные побочные эффекты даже при их использовании в терапевтических дозах. Но вы лучше не забивайте этим свою светлую головушку. Ваше дело — не думать, а исполнять.       — Знаю, — лаконично ответила Эмили.       И больше не проронила ни слова, пока врач не провёл её к дальней палате. Как Эмили показалось, у доктора Коттона даже настроение поднялось.       — А вот здесь сидит наш самый послушный и милый пациент, — объявил он, показывая Эмили через окошко мальчика восьми лет от роду. — Мэттью Кёркленд. Безнадёжный, правда, но спокойный и проблем не доставляет ни персоналу, ни другим пациентам.       — Какой у него диагноз, доктор? — спросила Эмили.       — Его привезли с ёмким диагнозом: шизофрения. У нас таких предостаточно, но здесь особенный случай. У мальчика, по словам полицейских, убили родителей, взорвали дом и без вести пропал брат. Дело настолько оказалось запутанным, что убийцу до сих пор не нашли. Всё настолько запущенно, что даже не повесили всё на случайного психопата, проживающего неподалёку. Жаль мальчика… очень хороший ребёнок… Не уверен, что у него точно шизофрения, но повреждения мозга налицо. Судороги, тревожность, депривация сна, галлюцинации, бред. С этим и имеем дело, — доктор Коттон взглянул на медсестру, заинтересовавшуюся ребёнком. — Хотите познакомиться поближе, мисс Джонс?       — А? Да, конечно, — закивала девушка.       Мужчина открыл дверь в палату и впустил Эмили внутрь. Перед ней предстал исхудавший мальчик со светлыми волосами средней длины, слегка вьющимися, с тусклыми фиалковыми глазами, в которых не было огня жизни. В отличие от других детей, его больничная роба была чище и свежее остальных.       Хоть доктор Коттон и сказал, что Мэтт — спокойный, Эмили всё же не понимала, почему мальчик сидел со связанными руками. Предвидя этот вопрос, врач принялся объяснять, попутно освобождая ребёнка от пут собственной рубашки.       — Видите ли, мисс Джонс. Мэтти, только когда остаётся один, сидит со связанными руками. Если оставить его в палате надолго без завязанных рук, то он прокусывает себе пальцы и начинает писать на стенах собственной кровью.       — Что же он такое пишет? — сглотнув, спросила Эмили.       — «О н о», — это короткое слово Коттон произнёс с отвратительной улыбкой на лице, смакуя и внимательно наблюдая за реакцией юного пациента.       Которая не заставила себя долго ждать. Мэтт тотчас подпрыгнул на месте и начал озираться по сторонам с испуганными глазами, заблестевшими от слёз. Глядя на дрожавшие губы мальчика, Эмили с недоумением посмотрела на доктора Коттона.       От елейной улыбки и тона её передёрнуло так, что хотелось выйти и прочистить желудок.       — Ну-ну, малыш, всё хорошо, — мужчина, обнажая челюсть с парочкой золотых зубов, принялся гладить задрожавшего Мэтта по щеке, плавно переходя на волосы. — Тебя никто больше не обидит. Тебе сегодня не снился кошмар?       — С-снился, — разбито произнёс Мэтт, морщась от неприятного жеста со стороны врача. — Я-я с-случайно у-уснул и!..       — Ничего, всё бывает, — Коттон сверкал глубоко сидящими глазами, покрытыми плёнкой едва сдерживаемого возбуждения. — Всё бывает, мой мальчик. Не переживай, скоро мы найдём хорошее средство, которое поможет тебе снять это напряжение, — на этих словах Коттон едва заметно облизнул пересохшие губы. — Наша новенькая сестра, Эмили, с этого дня тоже будет помогать тебе. Верно, мисс Джонс?       Доктор бросил испытующий взгляд в сторону девушки. Она выглядела растерянно — это и понятно: не каждый день увидишь столь омерзительную картину. Снаружи Эмили хоть и держала себя в руках, внутри же закипала ярость. Хотелось взять что угодно в этой лечебнице, тяжелее одиннадцати фунтов, и как следует зарядить по лицу этому старому похотливому ублюдку. Но увы, безопасность здесь была лучше, чем в других клиниках.       А потому Эмили ничего не оставалось делать, кроме как молча наблюдать за происходящим, да давать машинальные ответы. Отношение к доктору Коттону от простой неприязни в одночасье сменилось холодной ненавистью.       — Да, доктор Коттон, — наконец ответила Эмили, перестав сжимать униформу на локтях. — Лист врачебных назначений?       Ответ врача не сильно удовлетворил, но было видно, что мужчина оказался доволен тем, что его не начали давить пресловутой моралью в заведении, совершенно не приспособленному к ней. Он показал Эмили стандартный список с хлорпромазином и гопантеновой кислотой, дополненный настойкой пустырника — от кошмаров это было единственное средство, которым располагала лечебница. Всё это Эмили приняла к сведению и молча проводила уничтожающим взглядом доктора Коттона.       Что ж, теперь нужно просто попытаться наладить контакт с ребёнком. По его лицу было видно, что он и врачу-то не сильно доверял: чувствовал в его «ненавязчивых» жестах что-то отталкивающее и жуткое. Дети всегда подсознательно испытывают страх к вещам, которые они не могут понять, и к ситуациям, в которых они пока не способны разобраться.       А значит, стоило помочь мальчику. Хоть кого-то в этой лечебнице должна по-настоящему заботить судьба несчастного ребёнка.       Эмили присела рядом с Мэттом. Зрительный контакт было наладить достаточно просто: мальчик смотрел на всё немигающим взглядом. Впрочем, рядом с Эмили Мэтт точно почувствовал себя немного лучше. По крайней мере, девушке так показалось.       — Ладно, Мэттью, — Эмили с трудом это далось, но она смогла вернуть в голос привычный беззаботный тон, чтобы стать более располагающей персоной. — Давай мы тебя развяжем и познакомимся поближе. Чем ты любишь заниматься в свободное время?       — Книги, — лаконично ответил Мэтт.       — Как здорово! Ты, наверное, очень умный мальчик, раз любишь читать, — за непосредственной беседой Эмили почти успела забыть, что всё происходило не в детском саду или младшей школе, а в психиатрической лечебнице. — Какую книгу тебе принести? Я слышала, в этой больнице хорошая библиотека.       — «Маленький принц».       — О, это хорошая книга. Обязательно поищу её. Если хочешь, можем почитать вместе!       — Зачем?       — Это была моя любимая книга в школе.       Искренность новенькой медсестры подкупила Мэтта. Он всё ещё не мог заставить себя улыбнуться, но во взгляд вернулась какая-никакая живость, и мальчика теперь нельзя было так просто принять за человеческую куклу.       Нужная книга оказалась в палате — её Эмили нашла по подсказке Мэтта. Осталось всего ничего, только развязать мальчику руки. Этим Эмили и решила заняться.       Как вдруг Мэтт прервал её действие внезапным вопросом:       — Сестра. Моего старшего брата, Ала, всё ещё не нашли?       Вопрос поставил на некоторое время в тупик. Эмили не знала, как ответить прямо, поэтому она молча пожала плечами.       На что Мэтт продолжил. Призрачная надежда, колыхнувшаяся в голосе ранее, испарилась бесследно. Не осталось ничего, кроме безмятежного смирения.       — Его не найдут. Он улетел… — на бледном лице засквозило отчаяние, прекрасное в своём безобразии. Мэтт приблизился к уху Эмили и медленно проговорил: — Я съел сердце своего братика.