Поддавки

Господин Камисато безумно хорош во всем, что касается политики и дипломатии. Слегка холодный, слегка отстраненный, серьезный, сдержанный, со светящейся в глубине глаз хитринкой. Он подбирает слова как мастера-художники подбирают цвета, складывая их в единую, убедительную картину. И ровно настолько же, насколько господин Камисато хорош в политике, настолько же беспомощен он в ухаживаниях. Тома никогда бы ни подумал. Но смотреть за тем, как Аято скорее пугает возлюбленную, чем увлекает ее разговором, было почти больно. Ему никогда не хватало сердечности, не хватало решимости открыться. И Тома стал гонцом от ледяной крепости, в которой добровольно запер себя его господин и друг, к… Ней. Она… Тома не хочет думать о том, как она разбирает бумаги каждое утро, на рассвете. Не хочет думать о том, как во время обеда она сидит на одной и той же лавочке со своей коробочкой бенто, как играет солнце на ее волосах. Не хочет думать о том, какой теплой и домашней она выглядит, когда бредет по поместью вечером, от своего кабинета до спальни. Раньше она иногда оставалась у него. Комната ближе, а партия в го перед сном — неплохое развлечение. Но точно так же, как Аято раз за разом играючи снимал его камни с доски, захватывая все больше и больше территории, он захватывает все больше и больше ее времени. Тома сам виноват. Он пасует раз за разом. «Господину не помешал бы отдых, сопроводишь его в город?» «Господин совсем загружен делами, может переберешься в его кабинет на время?» «Она каждый день обедает в саду, вы могли бы провести с ней время» Камни падают с доски, их остается все меньше и меньше. Пока он играл в поддавки, Аято играл в го. И выиграл.

***

— Поужинаем сегодня? Мне нужно по делам в город, ты, кажется, тоже собираешься? — Тома опирается рукой о ствол вишни, старается не думать о том, как оскорбительно и подло он себя ведет. Но это ведь не преступление? Дружеский ужин. Еще один шанс слышать ее голос. Еще один шанс смеяться над шутками, понятными только им, смотреть на нее, мимолетно касаться. Это не преступление жалеть о том, что так глупо упустил. — Ох… Привет, — она поднимает голову, отодвигается, давая место на маленькой лавочке, а в голосе легкое сожаление, — Прости, не смогу сегодня. Аято пригласил прогуляться после совета. Вроде как… — Свидание? — наигранная веселость в его голосе брызжет стеклянными осколками, а улыбка словно приклеилась к лицу, вгрызлась в плоть. Она не отвечает. Неопределенно кивает, как будто хоть для кого-то было тайной, что молодой господин отдал свое сердце работнице комиссии. Как будто у них есть, что скрывать. От лучшего друга. От того, кто был лучшим другом, пока не стал лишним, ненужным, со своими глупыми чувствами, со своими бесполезными маленькими ухаживаниями, никогда не переходившими черту. Лорд Камисато может дать куда больше, чем простой управляющий. И дело даже не в деньгах, не в положении, не в титуле, нет. Может быть дело просто в дружбе. Аято ведь… Действительно полюбил. Может быть для Ледяного Лорда это единственный шанс оттаять. Разве справедливо будет так жестоко отнять его? — Тогда в другой раз, — он кивает, и одного взгляда на нее хватает, чтобы улыбка стала теплой, а не болезненной. Он обязательно переживет. Он обязательно изгонит из головы эти мысли, увидит в ней подругу, невесту лучшего друга, но сначала он сядет рядом и случайно коснется ее ладони. Это ведь не преступление, верно?

***

Белый камешек встает на доску, и Тома морщится, наблюдая за тем, как Аято забирает черный себе. Еще один шаг, стремительно расползающееся по доске белое полчище с голубыми лилиями. Никакой надежды на победу. Впрочем, как и всегда. — Ты стал лучше играть. Тренировки с ней не проходят даром? — Аято приподнимает бровь, и к чему эта лукавая усмешка? Тома отводит взгляд. Нет ничего пред рассудительного в том, чтобы сидеть друг напротив друга за доской, разговаривать, пить чай и, если повезет, случайно коснуться ее пальцев, передавая очередной камень. Утешать себя с каждым днем получается все хуже. Он осыпается, осыпается внутрь себя каждый раз, когда видит, как близко она подходит к Аято, как задевает его ладонь, когда ей кажется, что никто не смотрит, как она подбирает одежду и заколки, чтобы получить комплименты от него, и как она краснеет, когда получает. Тома встряхивает головой и выставляет камень на доску. От горечи хочется выть. — Она хороший учитель, — он не лжет, но все равно боится, что его поймают на лжи, как мелкого воришку. Словно он все время пытается стащить из полной золота сокровищницы пару монет, ухватить случайный взгляд, поймать случайную улыбку, на мгновение коснуться. А хозяин стоит все это за его спиной и… Улыбается. — Попрошу ее научить тебя, — Аято наклоняется к доске, внимательно всматривается в разложенный перед ним узор и придирчиво сдвигает один из камней на соседнюю клетку, — Не поддаваться мне. И, думаю, нам стоит освоить игры, в которые могут играть больше, чем двое. Молодой господин так же невозмутимо разгибается и встает, только в его глазах мелькает что-то такое… Трудночитаемое. Тома провожает его взглядом, не поднимая головы, сидит, не шелохнувшись, пока за его спиной с шорохом не задвигается дверь. И лишь после этого закрывает лицо руками, уперевшись локтями в доску. Если бы… — Ты идешь? Или ей лично нужно тебя вытаскивать? — Аято снова выглядывает из-за двери, и Тома вздрагивает, резко опуская руки. Но… Он думал… А времени нет, господин уже протягивает руку, помогая подняться. На губах едва заметная улыбка, в глазах пляшут демонические огоньки, довольный собой, словно только что отвоевал половину страны. Тома спотыкается, все еще не до конца понимая… Или не до конца веря. Но когда Аято подкидывает на ладони, бросает ему маленький предмет, он понимает. Камушек для го. Белый. Теперь и он поддается.