…когда вдохновение постучалось в эту дверь.
***
— Товарищи студенты! — хлопнул в ладоши преподаватель, зайдя в небольшое помещение, насквозь пропахнувшее красками. Молодые люди, к которым обращался мужчина, сначала его не услышали, продолжая переговоры, шепотки и смех меж собой. Тогда Пак Джинёну пришлось хлопнуть ещё раз, в этот раз намного сильнее. И только тогда все стихли и обратили свои взгляды на него. — Я подготовил для вас особое задание. — объявил преподаватель, — Оно не будет направлено ни на ваши навыки, ни на технику. Работать можно как угодно и чем угодно. — То есть я могу плевать в холст? — раздался голос с задней части кабинета, перебивший учителя. Послышались смешки некоторых студентов. — Да. — кивнул Джинён, — Почему нет? Я с удовольствием посмотрю на картину, нарисованную плевками, Джисон. — Вызов принят! — улыбнулся Хан и вокруг снова послышались смешки, а Джинни переглянулся с соседом по мольберту и они оба покачали головой, сойдясь в одном, общем мнении: Хан Джисон — редкостный придурок. А меж тем, преподаватель продолжил: — На написание или создание вашего шедевра я дам вам около трёх недель. При этом вы совсем не обязаны сидеть в этом кабинете. Можете рисовать как тут, так и выйти в любое другое место. В качестве вашего полотна может выступить, опять же, что угодно. Хоть железо, хоть дерево, хоть классический холст. — А человек? Он сгодится в качестве холста? — снова подал голос Хан, на что сосед Джинни не выдержал и скрипнул от раздражения зубами. — И кого же ты собрался оплевать? — поинтересовался Сынмин и все в аудитории снова рассмеялись. — Эмммм… — задумался Хани, — Это должен быть кто-то тихий, спокойный, как скала… Думаю, ты сойдёшь! — щёлкнул парень пальцами, указывая на Кима. — В таком случае моя картина тоже будет выполнена на человеке. — улыбнулся Минни, а потом добавил, угрожающе прошептав: — Его же собственной кровью. — На это я бы тоже посмотрел. — покивал одобрительно головой Пак Джинён, снова привлекая к себе внимание учеников. — А что мы рисовать будем? — поинтересовался один из студентов, — И вообще в чём тогда смысл задания? Если использовать можно что угодно. — Потому что ваша цель — это вдохновение. — с придыханием в голосе ответил мужчина, — Я хочу увидеть её — Вашу музу. Или то, что заставляет вас чувствовать, затем брать в руки краски и творить. По всей аудитории раздалось вдумчивое: «оооо, вот как!» — Именно поэтому вы вольны ближайшую неделю не посещать этот кабинет, но обязаны в срок принести, написанную вами работу. — А технику выжигания по дереву тоже можно использовать? — поинтересовалась одна из немногочисленных девушек в этой аудитории. — Что угодно. — повторил Пак Джинён. — А объяснять работу тоже нужно будет? — задал вопрос ещё один студент. — Конечно. Должен же я понимать, как музу видит каждый из вас. Я хочу сравнить ваше виденье с тем, что вы воплотите на холсте. И буду по большей части оценивать ваш внутренний мир. — улыбнулся преподаватель, — Ещё есть вопросы по заданию? — Да! — подал голос Сынмин, — Куда после всего прятать труп? Вся аудитория резко засмеялась, понимая в чей огород валун полетел. — На заднем дворе университета очень хорошая почва. Лопата как по маслу входит. — кивнул Пак Джинён. — Эй! — возмутился Джисон тому, что препод потакал кровавым замыслам Ким Сынмина, чем снова повеселил народ. А затем мужчина, выслушав ещё несколько десятков вопросов и ответив на них, покинул кабинет и разрешил это же сделать студентам. Если те желают, конечно. Ведь вдохновение — это такая штука, которая может прийти внезапно и из ниоткуда. По итогу в аудитории осталось лишь несколько человек. Всегда тихий и не привлекающий внимания к своей персоне Ли Минхо. Слишком гиперактивный и болтливый, Хан Джисон. Всегда чем-то воодушевлённый, переведённый студент, Бан Кристофер Чан. Несколько странный и всегда себе на уме, Ян Чонин. Угрожающий и кровожадно смотрящий на одного конкретного человека, Ким Сынмин. И, совершенно лишённый какого-либо вдохновения в последнее время, Хван Хёнджин. Он просидел, тяжко вздыхая, пялясь на девственно-чистый холст, примерно около часа. Его кисточка, занесённая над мольбертом, несколько раз высыхала. А он смачивал её несчётное количество раз в воде и краске, как будто в этом был хоть какой-то смысл. Парень снова тяжко вздыхает и оглядывает аудиторию в надежде увидеть нечто вдохновляющее там. Неживые объекты, вроде торса какого-то знаменитого художника, или поэта, или ученого (черт его знает, кто это был), или вазы с засохшим в нём цветком, воодушевления не вызывали. На столе, как и в нём самом, не было ничего интересного, лампы под потолком просто светили, разбросанные по периметру кабинета в художественном беспорядке принадлежности для рисования и лепки навевали скуку, распустившиеся недавно цветы на подоконнике были слишком бледны и обыденны. И раз вокруг всё такое скучное, может тогда в людях он найдёт вдохновение? Хёнджин с интересом оглядел каждого из находящихся тут ребят. Джисон решил от первоначальной идеи с плевками отказаться и пошёл по протоптанной дорожке: писал картину привычным для себя способом — маслом, используя в качестве референса фотографию, которую сам же сделал в свободное от учёбы время. Зато Сынмин не стал отказываться от своей. Он, кровожадно ухмыляясь, набирал побольше красной краски и писал нечто очень тревожное и жуткое, не сводя взгляда с Хана. Если бы не полная увлечённость Джисона его собственным произведением, то он, скорее всего, в испуге бы сбежал с аудитории. Ничего интересного и вдохновляющего между этой вечно грызущейся парочкой Хван не нашёл. Тогда Джинни переключил внимание на бесконечно бегающего по аудитории новенького студента Бан Чана. Кажется он, не в состоянии придумать чего-то своего, пытался понять (или вдохновиться — тут уж кому как больше нравится), что делают другие. Он с интересом заглянул в холст, на котором работал флегматичный Ли Минхо. Затем Крис, не поняв, что это в итоге будет, попытался задать парню вопросы. Вот только была одна проблемка: между этими ребятами всегда присутствовал языковой барьер. Чан перевёлся с Австралии и говорил в основном на английском. Он неплохо понимал корейский, хотя и не в идеале, но говорил на нём с огромной натяжкой. В то время как Минхо, родившийся и выросший в Южной Корее, совсем не понимал английского и стеснялся своего акцента, а потому разговор этих двоих всегда напоминал Джинни какой-то сломанный, испорченный телефон. Однако же почему-то именно эти двое смогли сдружиться сильнее всего. Они часто ходили вместе домой или на обед. Бывало даже просто прогуливались. Наверное тот факт, что Хо совсем не давался иностранный язык, мотивировал Чана подтягивать свой корейский. А необщительному Минхо языковой барьер позволял отдыхать от слишком интенсивного общения. Ведь, когда не понимаешь о чём тебе говорит твой собеседник, то с тебя взятки гладки. В ответ можно просто кивать и пожимать плечами. Взаимовыгодное сотрудничество получалось. Но вдохновения у Хёнджина опять же не вызывало. Тогда Джинни пригляделся к последнему оставшемуся в этой аудитории, к Ян Чонину. Этот парень был странным. Даже очень. В чём его странность заключалась? В том, что никогда не ожидаешь, что он в данный момент времени выкинет. Очень сложный для понимания человек-настроение. Вот, взять, например, Джисона. Он всегда болтливый и крикливый. Он бесит всех и вся своими неуместными и глупыми шуточками. От него всегда знаешь чего в следующую секунду ожидать. Так же как и от его вечного соперника Ким Сынмина, которого Джисон раздражает сильнее всех, а, следовательно, с которым они сразу начинают собачиться и подкалывать друг друга. От Чана тоже всегда исходит одно и то же поведение. Он к каждому подойдёт, на ломанном корейском спросит что-то, поймёт, что номер тухлый, ведь его всё равно никто не понял и свалит к другому человеку. Бан Чан — он очень дружелюбный и открытый человек. И его не напрягает даже странный Чонин. Вот даже сейчас. Кристофер «наговорился» с Хо, и пошёл крутится около Яна. Спрашивает, что тот рисует. И видимо сегодня неудачный день, чтобы водить с Чонином дружбу, потому что парень пару раз сказав в грубой форме, что Чан ему мешает, не выдерживает и подлетает на месте, чтобы собрать свои вещи и вылететь с аудитории. Хотя ещё вчера они вместе с Крисом смотрели забавные ролики из TikTok-а на перемене, а позавчера бегали от учительницы, у которой была масса вопросов к парням: например, какого чёрта их не было на её лекции в начале этой недели? Но на то Ян Чонин и странный. Он всегда поддаётся своему настроению и если того нет, то лучше к парню не приближаться. Это, видимо понимал и Чан, который вылетевшего из аудитории парня проводил печальным взглядом и вернулся к своему мольберту, грустно плюхнувшись перед ним и уставившись на белое полотно. Джинни покачал головой. Снова ничего вдохновляющего. Он глянул на мольберт соседа, увидел там кровавое распятие, поморщился и отвернулся. В этот момент тихо скрипнула дверь в класс и Джинни поднял свой взгляд на вошедшего. Молодой парень, блондин лет двадцати, не более, на цыпочках вошёл внутрь и медленно прошёлся по всему периметру кабинета. Он потрогал пальцем буквально все предметы, попавшиеся ему на пути: листики у растений, что стояли на подоконнике, оставленные Чонином кисти и даже мазнул пальцем по картине Минхо, над которой тот так скрупулёзно работал, выводя каждую чёрточку и каждый штрих. Наверное, однокурсник не обратил внимания на парня, только потому, что был до чёртиков вовлечённым в то, что делал. Смазанный уголок он просто быстро подтёр, будто его и не было. А блондин тем временем лёгкой, почти невесомой поступью проплыл до доски. Долго и лениво пялился на неё, затем схватил мел и вывел одну большую нецензурную фразу на всей поверхности. Довольный проделанной работой, хмыкнул, кинул мел в сторону и, обойдя преподавательский стол, уселся прямо на него. Лениво достал с кармана пиджака пакетик с соком, вдел туда трубочку и немного отпил из пачки с громким «сюрп». При всём при этом блондин выглядел таким равнодушным, безучастным и апатичным, что Джинни невольно залип на это зрелище. Он вдруг подумал, что если бы надо было прямо сейчас описать свою собственную душу и попробовать оживить её в человеческом воплощении, то это точно был бы этот незнакомец. Его миловидное лицо, пухлые губы бантиком, большие кошачьи глаза, веснушки на маленьком носике и щёчках не могли ни привлечь внимание Хёнджина. И прежде чем он успел осознать, что вообще происходит, рука сама начала набрасывать на холсте очертания лица и тела этого блондина, нагло сидящего на преподавательском столе. И как бы не пытался Джинни остаться незамеченным, но когда твои глаза бесконечно бегают от человека и возвращаются на холст, то, в конце концов, рано или поздно тебя замечают, что и произошло через полчаса с начала написания портрета. Вот только незнакомец и тут повёл себя несколько странно. Вместо того, чтобы начать кричать, что Хёнджин извращенец или затирать про свои права, он вдруг улыбнулся ему, отложил пачку с соком и покусанной трубочкой в сторону и принял позу получше. Он ничего не говорил. Лишь мягко улыбаясь, смотрел на Хёнджина всё то время, что брюнет писал его портрет. А когда время занятия истекло, и преподаватель вернулся в аудиторию, блондин слез со стола, схватил пустую пачку из-под сока и выпорхнул с аудитории. Хёнджину только и осталось, что проводить его уходящую спину глазами, да поёжиться от внезапно накативших мурашек. — Ого. Круто. — раздался за спиной голос Джисона и Хван сразу напрягся. А потом и отчего-то сильно разозлился. Он вскочил с места и положил поверх мольберта свою ладонь, чтобы свой карандашный набросок скрыть от парня и затем зло на него уставиться. Когда он понял, что восклицание Хана привлекло ненужное внимание, в том числе со стороны остальных студентов, то и вовсе холст снял с мольберта, свернул в трубочку и убрал в тубус. Остальные между собой только переглянулись, но и слова не сказали. Они все были художниками и творцами, и понимали что у каждого творческого человека свои тараканы в голове, а потому отнеслись с пониманием. Кроме Джисона, который снова решил открыть рот и прокомментировать ситуацию, когда Джинни уже вылетел за пределы аудитории: — Он ведь никогда раньше людей не рисовал…***
К следующему занятию возвращаться в класс Хёнджин не хотел. Пак Джинён дал им полную свободу в этом плане — рисовать где угодно и что угодно. И Джинни, вместо душной, пропахнувшей красками и растворителями аудитории, решил выбраться на природу, где попробовал продолжить писать картину в привычной для себя обстановке. Живая жизнь вокруг давала ему некое чувство расслабления и умиротворения, лёгкий ветерок наполнял воздухом не только лёгкие, но и освежал мысли. И обычно этих факторов было достаточно для подпитки вечно голодной музы. Однако же в этот раз что-то пошло не так. Он просто просидел всё то время, что мог рисовать и пошёл домой. На следующий день снова явился туда же, снова посидел, снова домой. Так прошла почти вся первая неделя. Просидев несколько дней на привычном месте, Хёнджин понимал, что смотрел на ранее сделанный в классе набросок, и с каждым новым днём желание разорвать и выкинуть его поглощало парня всё больше и больше. На продолжение рисунка не вдохновляли ни природа, ни ветер, ни воздушные облака. Тот порыв в аудитории был одноразовым и случайным? Или дело было в таинственном блондине? Джинни не знал, но продолжать так больше не мог, иначе рисковал не закончить работу в срок. Собрав все вещи, он направился в университет. Войдя в аудиторию, парень увидел всё те же лица: рисующий Чан, но периодически встающий, чтобы донимать вопросами остальных однокурсников. Чонин, что в этот раз находился в должном расположении духа и вполне себе весело общался с Крисом (пусть и в некотором роде испытывая некие неудобства, связанные всё с тем же языковым барьером). Минхо в уголке, полностью в себе и своей работе, Сынмин с остервенением наносящий всё больше и больше красных оттенков на холст и Хан, видимо решивший немного отдохнуть, а потому сидящий на подоконнике с булочкой в зубах. Заметив Хёнджина, он радостно ему помахал и пригласил присоединиться к созерцанию прекрасного: голубей, поедающих крошки, которые им отщипывал Хани от своей булки. Джинни на данное предложение поморщился, как и на перспективу оставаться здесь. Он не хотел свой набросок даже доставать в этой аудитории, не то, что работать над ним. Чувствовал какое-то странное, доселе не посещающее его чувство, чем-то схожее с ревностью. А ещё понимал, что даже если и сядет тут, и начнёт рисовать, то толку от этого никакого не будет. Ведь он снова просто зависнет. Надоедливый Хани, пугающий Сынмин, весело болтающие друг с другом Чан с Чонином и тихий-притихий Хо — совсем не вызывали ни капли воодушевления творить. Что делать дальше Джинни не знал. Возвращаться на улицу? Уже пробовал. Целую неделю там сидел и ничего путного из этого не вышло. Закрыться дома в комнате? Там тоже пробовал. Какая то безвыходная ситуация получалась. Хван даже голову повесил от расстройства. И только стоило ему это сделать, да обречённо про себя простонать, как он вдруг почувствовал, как по его спине пробежались мурашки и даже волосы на загривке встали дыбом. Парень резко обернулся. Мимо распахнутой двери в кабинет, по коридору невесомо «проплыл» блондин. И до того тихо он ступал по кафельному полу, что казалось, будто он парил, а не шёл. И прежде чем скрыться из поля зрения Джинни, он остановился, посмотрел в карие глаза брюнета и улыбнулся ему. Хван сглотнул, постоял так несколько секунд и только затем сорвался с места. Выбежав в длинный коридор, огляделся по сторонам и ожидаемо никого не увидел, кроме одного из незнакомых ему студентов. За неимением другой живой души, кроме этого парня, Хван решил обратиться к нему: — Эм, прости. Ты не видел тут блондина? Куда он пошёл, не знаешь? Парень с внушительной мускулатурой вопроса Джинни вообще не услышал. Был слишком увлечён зубрёжкой конспектов в своих руках. Тогда Хван подошёл к нему и слегка коснулся предплечья. Этого почти невесомого касания хватило, чтобы привлечь к себе внимание (и чтобы почувствовать действительно каменные мышцы под чёрной футболкой незнакомца). — Чего? — переспросил парень. — Я спросил, не видел ли ты тут блондина? Не знаешь, куда он пошёл? Парень нахмурился и задумался: — Неа. — покачал головой он, — Прости, не видел. За последний час ты единственный в этом коридоре. Хёнджин кивнул и раздосадовано надул губы. Тот блондин двигался слишком бесшумно, а этот мускулистый студент слишком был увлечён своими конспектами и скорее всего не заметил бы даже слона на танке, не то, что миниатюрного парня. В одну из аудиторий, напротив которой стоял Джинни, открылась дверь. Оттуда выглянула женщина и спросила: — Со Чанбин, вы готовы сдавать экзамен? Незнакомый парень, к которому обращалась преподавательница, нервно сглотнул и, кивнув этой женщине, поднялся и прошёл мимо Джинни, скрываясь за дверьми аудитории. «Должник, наверное. Хвосты сдаёт.» — подумал про себя Хёнджин, быстро забывая про Со Чанбина и его проблемы и возвращаясь к своей. Где же блондин? Куда он пошёл? Бегать по огромному университету в поисках таинственного незнакомца — идея заведомо неудачная, возвращаться в аудиторию не хотелось, так что Джинни, тяжко вздохнув, направился домой.***
Спустя несколько дней он пришёл в аудиторию первым. Там не было никого, на что он и рассчитывал, поднимаясь сегодня ни свет, ни заря. Он уселся на привычное место и мельком заметил оставленную Сынмином картину. Обилие странных символов, красного цвета и людей, как будто тонувших в кровавом океане или горящих в адовом огне — вдохновения всё ещё не вызывали, и скорее даже пугали. Потому парень быстро встал и отвернул от себя холст, чтобы не видеть этот ужас. Затем он вернулся на своё место и достал из тубуса свой набросок, к которому в последние несколько дней так и не прикасался, хотя уже заканчивалась вторая неделя, и сроки буквально горели (прямо как те люди на картине Сынмина). Прикрепив лист к мольберту, парень на него уставился. Так проходит десять минут, двадцать, тридцать… «Вдохновение точно не было связано с этой аудиторией», — понимает он и с тяжким вздохом отклоняется на спинку стула. Он-то думал, что может отсутствие ребят однокурсников благодатно повлияют на его музу, но опять эта капризная мадам выделывается и не желает приходить, хотя парень в ней очень сильно нуждается. Вдруг он слышит, как дверь издаёт характерный лёгкий скрип и сразу поворачивается в ту сторону. Сердце его пропускает несколько ударов, по коже вновь начинают бегать мурашки, а всё потому, что в аудиторию вплывает теперь уже знакомый блондин. Парень, не произнеся ни звука, проходит до преподавательского стола и залезает на него. Затем устанавливает зрительный контакт с брюнетом и расплывается в улыбке. Так они сидят некоторое время, глупо и безмолвно пялясь друг на друга. В конце концов, прочистив хриплое от долгого молчания горло, Джинни интересуется: — Как тебя зовут? Улыбка на лице блондина сменяется задумчивостью, а потом он отвечает: — Думаю, это будет лишним. От его низкого и бархатного голоса по коже Джинни проносится новый табун мурашек. Безумно захотелось услышать что-нибудь ещё из уст парня. — И почему же? — спрашивает он блондина. Тот усмехается и пожимает плечами. — Атмосферу испортит? — хихикает он. — С каких пор имя может испортить что-то? — Ели ты узнаешь кто я, то аура таинственности спадёт. — произносит блондин серьёзно и даже как-то пугающе, а потом не выдерживает глупого недоумённого выражения лица брюнета и начинает громко смеяться, заваливаясь слегка назад и дрыгая ногами в воздухе. «Забавный он.» — думает Джинни. — Ты всегда так делаешь? — Что именно? — прекращает смеяться блондин. — Пафосно ходишь по университету, заходишь в аудитории, где проходят занятия у студентов, говоришь загадками? Незнакомец снова задумывается, потом наклоняет голову набок и отвечает: — А сам как думаешь? — Думаю, что всегда. — кивает Джинни, чем снова вызывает улыбку парня. — Ты рисовать-то собираешься? — кивает блондин на мольберт, — А то у меня дел ещё по горло. — Не во всех аудиториях ещё был? Не все доски пометил матами? — парирует Хван. — Ага. В соседний корпус вообще не заходил. — кивает блондин и оба начинают смеяться. А потом Джинни решает последовать совету, хватает карандаш и действительно начинает рисовать. Они оба за час так и не проронят более ни слова. Лишь шорканье карандаша по бумаге будет мягко разливаться по всему помещению и так продлиться ровно до того момента, пока не прибудут остальные ребята. Однокурсники поприветствуют Хёнджина и рассядутся по своим местам, но Хван их будто и не заметит, продолжая рисовать. В этот раз даже надоедливый Джисон не заставит Джинни остановиться, как и Чан, который сегодня в очередной раз не найдя благосклонности у Чонина (так же как и у не пришедшего по какой-то причине Минхо), будет лезть к Джинни с мешающими вопросами. Но Хван так и продолжит игнорировать его, а потому Чан в какой-то момент скооперируется с Джисоном, чтобы обсудить и пошушукаться на тему того, почему Хёнджин рисовал именно это. По итогу их разгонит Сынмин, терпение которого не отличалось безграничностью, ибо эти двое слишком уж надоедливые. С наступлением вечера брюнет отложит карандаш в сторону, и посмотрит на получившийся результат. Теперь на холсте был не только блондин. Там появилось окружение. Преподавательский стол, доска, скульптуры, кисти, подоконник с цветами. Всё то, что было в этом, пропахшем красками кабинете. А блондин, последний раз, солнечно улыбнувшись, слезет со стола и выйдет из аудитории, игриво подмигнув на прощание, а Хван почувствует лёгкий румянец на собственных щеках. Вся третья неделя пройдёт точно так же. Блондин будет приходить на каждое занятие, сидеть на столе, иногда болтая ногами или шумя пачкой сока, а Джинни просто смотреть на него и дорабатывать все детали вокруг нарисованного парня. Иногда он будет порываться взять в руки кисть и краски, или цветные мелки вместо угля, но каждый раз откладывать их в сторону, не решаясь на чёрно-белый рисунок добавить хотя бы немного цвета. Почему-то это казалось чем-то неправильным и кощунственным. В последний день перед сдачей Хёнджин особенно тщательно прорабатывал каждую детальку и каждый штрих. Он решил добавить наброску ещё больше чёрного цвета, использовав тушь для рисования. В аудитории было пусто последние несколько дней. Все ребята давно закончили свои работы и совсем не мешались. Во время написания картины блондин с Джинни перекидывались случайными, не имеющими никакого веса, фразами. По типу, что сегодня погода хорошая или, что булочка в столовке была какая-то несвежая. Незнакомец так и не раскрыл своего имени, хотя Джинни спрашивал не единожды. Этот парень вообще ничего о себе не рассказывал. Ни где он живет, ни на кого учится, зато с интересом слушал рассказы самого Хёнджина. Тот поведал ему много информации о себе. Рассказал про свою обычную, стандартную семью, про то, что он единственный ребёнок у родителей, что рисованием увлёкся последний год старшей школы, и настолько ему это понравилось, что решил поступить на художественный факультет. Однако, отучившись полтора года, столкнулся вдруг с кризисом самоопределения и теперь сомневался, что выбранный им путь — действительно его. Сомневался, что хотел бы связать свою жизнь с этим. Сомневался, что у него действительно получится на этом поприще добиться каких-то результатов. И что именно эти переживания его и лишили вдохновения. Страх, что ошибся, страх, что родители будут разочарованы, если он вдруг действительно провалится и бросит учёбу. Услышав все эти мысли, которые так давно пожирали сердце Джинни, Феликс слабо хмыкнул и слез со стола. Он впервые приблизился к парню, встал совсем рядышком, слегка присев на спинку одного из стульев. — Мне кажется, ты слишком много думаешь, Джинни. — улыбается он,— И слишком большое значение придаёшь всему происходящему вокруг. Хёнджин вздыхает: — Я и не надеялся, что меня кто-то поймёт… — Нет. Всё не так! Я вовсе не принижаю твои чувства и страхи. Я просто хочу сказать, что ты не должен беспокоиться и думать, что это — твой последний шанс. Люди всегда ошибаются. На любом отрезке жизненного пути. И этим ошибкам не стоит придавать так много значения. На них следует только учиться, разве что. Твои родители, я не думаю, что они разлюбят тебя, если ты вдруг внезапно скажешь им, что захотел пойти в юриспруденцию после того, как полтора года отучился на художественном. Мне кажется, что они поймут и примут любое твоё решение и твой выбор. И это точно не то, что может лишить их гордости за своего единственного, любимого ребёнка. Потому просто не парься и делай, что тебе нравится. — Звучит, как нечто антиутопичное и нереальное. — буркает Хван. — Может быть. — пожимает плечами блондин. — Если честно, то я сомневаюсь даже в твоей реальности. — хмыкает Джинни, — Ходишь слишком тихо, весь такой незаметный, имя своё не называешь… Может ты моя воспалённая фантазия? — Вот как? — наигранно смеётся парень и тут же наклоняется, хватает за руку Джинни и слегка щипает его за кожу. Хёнджин резко вырывает руку из холодных пальцев и смотрит на маленькое покрасневшее пятнышко на месте щипка. — Ай! Это больно! — сообщает он ухмыляющейся Веснушке, как про себя его называл Хван. — Всё ещё сомневаешься в моей реальности? Хёнджин дует губы и смотрит на руку, где уже исчезли все последствия «физического насилия». — Да, сомневаюсь! Смотри, уже ничего нет! Меня может комар укусил просто. — Комар? Комар?! — возмущённо смеётся блондин, — Ты назвал меня комаром? Я не настолько маленький! — Но пищать ты всё равно умеешь. — заметил Хван. — И я всё ещё жалею, что показал тебе свой талант. — закатывает глаза блондин. — Ахахах! — смеялся Джинни, — А я всё ещё рад, что раскусил тебя и твою комариную сущность! — Да, ну! — как-то загадочно хмыкает незнакомец, — И часто тебя комары целуют? — Чего? — только и успевает спросить Джинни, как блондин резко наклоняется и оставляет лёгкий, почти невесомый поцелуй на его губах. Затем так же быстро возвращается в исходное положение и хитро ухмыляется: — Ну? Так часто комары с тобой такое творят, м? — Да, нет. Впервые… — произносит шокированный парень, не сводя глаз с Веснушки. — Значит, я официально объявляю этот вопрос закрытым. Я не комар! — ставит точку в их споре парень и встаёт, чтобы пройти через кабинет к двери. В дверном проёме он застывает, оборачивается к Хёнджину и слегка улыбается. — Мне уже пора. — говорит он, — Я рад был с тобой пообщаться. Хёнджин заторможено кивает. Он тоже рад был пообщаться. Особенно когда общение внезапно превращается в поцелуи. Он был бы не прочь продолжить подобное. — Ты завтра придёшь? — спрашивает Джинни, но блондин лишь закусывает губу и ничего не отвечает. — Или скажи хотя бы где тебя найти? — продолжает Хван предлагать варианты их дальнейшего взаимодействия, но снова ему ничего не отвечают. — Хотя бы факультет назови, на котором учишься. — умоляет Джинни. Он, правда, недоумевает, почему этот парень настолько скрытный. — Тогда тайна прекратит быть тайной, помнишь? — тихо произносит Веснушка, солнечно улыбнувшись, и тут же скрывается за дверным проёмом. Джинни несколько секунд хмурится, а потом запоздало подрывается на месте и бежит к двери. Но когда выбегает в коридор, то никого уже там не видит. Зато ему на встречу идёт уже знакомый мускулистый парень, что весь аж светится от счастья. — Сдал хвосты? — обращается к нему Джинни и Со Чанбин радостно кивает. — Теперь меня родители не прибьют. — делится он с гордостью. — Не думаю, что они бы с тобой что-то сделали, если бы ты не сдал. — улыбается Хёнджин. — Нееее… — не согласен с ним парень, — Ты моего отца не знаешь. Оба усмехнулись, и Чанбин пошёл своей дорогой. Теперь, наверное, оба понимали, что это всего лишь преувеличение проблемы. Теперь уже точно.***
Пак Джинён ходил между рядами картин, написанных его учениками и оценивающе их разглядывал. Многие были стандартными, выполненными самыми обычными техниками, а многие поражали своей изобретательностью. Одна ученица, например, вместо того, чтобы рисовать, вылепила скульптуру одного художника, которым восторгалась и которым вдохновлялась. Кто-то использовал эпоксидную смолу для своего творчества. Некоторые показали фотографии граффити, своего авторства и даже предоставили доказательства того, что оно нарисовано было недавно и именно руками конкретного студента. Что это было не обманом и не попыткой чужое творчество выдать за своё. Джинён одобрял работы студентов, ставил всем отлично и отпускал их с чистой совестью на каникулы, ведь это означало зачёт в этом семестре. Но вот около некоторых работ студентов Пак Джинён застревал и надолго. — Это… Люди горящие в аду? — с сомнением в голосе поинтересовался мужчина у парня. — Если вы именно так интерпретируете мою работу, то да. — улыбнулся ему Сынмин. — А как ты сам её интерпретируешь? Я ведь просил нарисовать то, что вдохновляет… — после увиденного мужчина сомневался в том, что этот студент понял его задание верно. — Но это меня вдохновляет. — уверенно заявил Ким, — Это многих вдохновляет. — Лично меня это пугает. — вставил свои пять вон Джисон, подняв руку. Свою работу, стандартную красивую картину, он уже сдал, но очень желал услышать мнение учителя на счёт некоторых других, в список которых была включена работа его соперника-друга. — Именно поэтому ты в центре всего этого ада. — кровожадно улыбнулся ему Минни, тыкнув пальцем в одного из людей на холсте. — Многих людей вдохновляют страдания? — уточнил преподаватель, сомневающийся, что он правильно услышал. — Да. Многие читают романы с плохим концом, смотрят ужасы, где главных героев убивают, рисуют картины с убийствами. Это ведь всё страдания. Сама жизнь — это одно большое сплошное страдание! Джинёну нечего было ответить на это. То, с каким воодушевлением и блеском в глазах Ким рассказывал про свою картину, действительно верилось, что подобное его может вдохновлять. Поэтому мужчина нервно улыбнулся парню и пошёл к следующей работе, которая тоже заставила его надолго зависнуть. — Это же просто пустой холст. — сообщил он своему самому молчаливому и флегматичному ученику. Обычно этот парень был очень исполнительным, так что удивительно, что в этот раз с заданием он не справился. Минхо кивнул, подтверждая. Да, это, и правда, пустой холст. — Почему же он пустой? — поинтересовался учитель, — Я ведь периодически заходил к вам в класс и ты всё время что-то рисовал. — Просто предыдущие варианты мне не понравились и я их сжёг. — тихо произнёс Хо в своё оправдание. — И что же там было? — На первом была еда. Когда я ем, я счастлив и у меня появляется вдохновение. — Он нарисовал там тарелку с рисом! Я видел! — хохотнул Джисон, за что получил не слабый такой тычок со стороны Сынмина, намекающий, что парню лучше бы заткнуться, покуда беседу ведут не с ним. — Почему ты всё ещё тут? Ты уже сдал свой пейзаж и получил отлично! — мягко намекнул Ким на то, что очень хотел бы, чтобы этот болтливый тип убрался отсюда и глаза не мозолил. — Потому что я хочу услышать объяснения появления таких «оригинальных» картин. — Да этот придурок просто поржать хочет! — прокомментировал ситуацию Чонин, что сегодня опять был не в духе. — Ничего подобного! — встал на свою защиту Джисон, но тут же замолк, когда на него злобно зыркнул Ян. — Так, и почему же ты не оставил вариант с едой? — снова вернулся к разговору с Минхо Пак Джинён. — Потому что потом решил, что меня вдохновляют краски. Они любого художника вдохновляют. — Он просто накалякал все цвета радуги в случайном порядке. — снова хохотнул Джисон и Сынмин с Чонином, не выдержав, схватили придуря за руки и потащили его из кабинета. Чтобы хорошенько навалять видимо. Остальные, кто остался в классе лишь спокойно проводили троицу взглядом и вернулись к обсуждению картины Минхо. Дальнейшая судьба надоедливого Хана мало кого интересовала. — И по итогу тут пусто. — заключил Пак, — Ни красок, ни еды...? — Да. — кивает уверенно Ли,— Потому что любого художника вдохновляет пустой холст. Когда перед ним садишься, появляется желание творить. Сказал, как отрезал. И Джинёну только и осталось, что заторможено кивнуть: — Допустим. Далее он прошёл к картине Чана. Красивый натюрморт, однако, набор предметов был очень необычен: расчёска, пачка жвачки, одно яблоко, надкусанная конфета, несколько бусин, непонятный платок и смятая, то ли кофта, то ли ещё какой-то предмет одежды. На вопросительный взгляд преподавателя, Чан начал сбивчиво пояснять, что же он такое хотел своим натюрмортом сказать. Только вот от волнения он путал слова местами, переходил то на ломанный корейский, то на родной английский, который совсем не понимал Пак Джинён. Поэтому мужчина просто активно покивал, поставил ему отлично и пошёл к следующей работе. — Он ни слова не понял, да? — спросил на английском Крис, обращаясь к единственному понимающему его человеку. — Нет. Ни слова. — кивнул Хван и Бан повесил голову от расстройства. Ему срочно необходимо было выучить язык, как следует, потому что невозможность общаться и выражать свои мысли — его просто убивала. Около странного творчества Ян Чонина Пак Джинён решил долго не останавливаться. Не потому, что парень, как и Минни с Ханом, всё ещё не вернулись, а потому что лишний раз связываться не хотел. Перед этим он даже уточнил у остальных ребят: — Чонин у нас сегодня не в духе? Те утвердительно кивнули, а преподаватель поставил оценку «отлично» связанному розовому плюшевому зайцу с поросячьим носом, и пошёл к последней на сегодня работе. — Надо сказать я удивлён. — произнёс мужчина, разглядывая работу Джинни, — Ты вроде как-то не особо любишь изображать людей и работать углём… Но вот я дал свободную тему и технику, а ты написал портрет человека в чёрном цвете. Есть какой-то глубинный смысл в этом всём? Хёнджин слегка покраснел и опустил голову. Смысл был в том, что он остался без вдохновения, и, так вышло, что солнечно-улыбающиеся лицо таинственного незнакомца со светлыми волосами и яркими веснушками стало единственным, что вернуло желание творить. Ну, а что было дальше, Джинёну знать совсем не обязательно. Ни про их общение, ни тем более про поцелуй. Однако же мужчина по реакции ученика что-то понял, загадочно улыбнулся, кивнул и тоже поставил зачёт по предмету. И на сегодня это была последняя работа, так что он попросил ребят прибраться в классе, прежде чем они разойдутся по домам. Наказал не забыть закрыть его и сдать ключ, а сам направился в деканат со всеми зачётками. К тому моменту в кабинет вернулись Сынмин, Чонин и, что удивительно, совсем живой Хан. — А что? Уже всё? — расстроено спросил Джисон. — Ну, да. — кивнул Хо. — А мне что поставили? — спросил Ян. — Отлично, конечно. — отозвался Чан, показав палец вверх. — То есть я пропустил всё самое интересное? — взвыл Хани, — Что за розовый плюшевый заяц со свиным рылом? Что это за набор предметов? Что за парень, в конце концов? — Обычный парень. Обычный заяц. Обычные предметы. — пожал плечами Ли. — Я что-то не понял… Тебе чёт не нравится?! — мрачно отозвался Чонин на предъяву по поводу его творческого проекта и Джисон мастерски изобразил, что не услышал его. — Нет, ладно. Некоторые вещи я могу понять. Чонин у нас с прибабахом. Это факт по умолчанию. — тыкнул Хани в сторону парня, что с зайцем в руках мрачно на него поглядывал, — С ним общается Чан, и видимо заразился странностями от него. Это всё я могу понять. Но, блин, Хван, что это за парень? Кто это такой? Джинни, смутившись, тоже изобразил, что ничего не услышал и принялся за уборку. Он открыл шкаф, достал оттуда швабру с ведром, и хотел направиться в туалет, чтобы воды набрать, как ему путь перегородил Джисон. — Хван! Я же к тебе обращаюсь! — потребовал он ответа. Джинни поджал губы и отвернулся от парня, встретившись глазами с остальными. Хотя те и молчали, но им тоже было интересно, что же Джинни им на это ответит. Джинни, который, надо напомнить, не любит рисовать людей. — Он приходил к нам на каждое занятие. Хан, ты слепой что ли? — сдаётся Джинни, выпаливая правду. Воцаряется молчание. Даже Сынмин, которого, казалось бы, ничем не удивить, странно поглядывал на Хвана. — К нам ни разу никто не приходил. — сообщил вдруг тихо Минхо. — Он тебе приснился что ли? — улыбнулся Чан. — Ты был под чем-то, как Чонин с Сынмином? — предположил Джисон, искренне уверенный, что эти двое приходили в художественный кабинет под веселящими веществами. Иначе как объяснить плюшевого зайца и кровавое месиво на холсте? — Не был я ни под чем! — рявкнул Джинни, — Он приходил на каждое занятие, мы общались, а я рисовал его! — А как его зовут? — поинтересовался Чан. Джинни открыл рот и не смог ничего ответить. — А учится где? — поднял брови Минни. Хёнджин развёл руки в стороны. — А лет ему хотя бы сколько? — спросил Джисон. И на этот вопрос Хвану нечего было ответить, лишь пожать плечами. Ведь Веснушка пожелал остаться незнакомцем. Воцарилось молчание, при котором все в аудитории нервно переглядывались. Можно было, конечно предположить, что Хёнджин решил так приколоться над друзьями, но он не имел славы дурного шутника, в отличие от Джисона, а потому, скорее всего, говорил правду. Он кого-то видел, с кем-то общался. Он кого-то нарисовал. И этого кого-то не видел больше никто. — Я слышал от одного знакомого, что в соседнем корпусе года три назад учился один парень, который покончил с собой, спрыгнув с крыши. А сейчас его призрак, якобы, иногда появляется в стенах этого университета. — произнёс вдруг Чонин тихим голосом. Услышав подобное, парни нервно сглотнули и глянули на портрет неизвестного парня. У всех по коже прошёлся мороз. Особенно у Хвана. Эта последняя неделя — она была такой реальной! Джинни ведь, и правда, общался с ним и Веснушка даже ущипнул его! Хван отчётливо помнит касание холодных пальцев и последующую после этого боль. И невесомый быстрый поцелуй на губах тоже не мог быть выдумкой мозга. Но теперь, сложив всю картину воедино, припоминая все те странности: нежелание незнакомца называть своего имени, его бесшумность и тот факт, что его никто не замечал… Как будто и правда он был призраком. И ладно бы только это. Был ещё один вопрос. Почему же в тот день, когда картина уже была окончена и когда они попрощались, в самый последний момент Джинни вернулся в аудиторию, схватил золотистую охру и пририсовал за спиной таинственного незнакомца крылья?