Истина побеждает

В ситуации, заложником которой он оказался, винить Рацио мог лишь самого себя. Пусть список провинившихся перед ним глупцов своей длиной мог сравниться с его чувством собственного достоинства, последнее всё же и было тем сдерживающим фактором, из-за которого Рацио не позволял себе перекладывать ответственность на других. Как будто он не знал, куда направляется, и кто его вынужденный спутник! Разумеется, ему следовало предусмотреть все возможные сценарии, учитывающие любые трудности и препятствия, что могли возникнуть – и возникнут обязательно – на их пути. Составляя предварительный план, всё это он и сделал, но допустил критическую ошибку по первому же пункту: «благополучное прибытие на место». По всему выходило, что умудрившийся потерять половину их багажа петух составляет отличную пару идиоту, не предусмотревшему подобную возможность. Дополнительным раздражающим фактором явилось то, что случившееся вовсе не оказалось неприятным сюрпризом для самого Авантюрина, что наталкивало на другие, вовсе не внушающие оптимизма мысли. Рацио замедлил шаг, уговаривая самого себя успокоиться. Его рассерженное бормотание распугивало одних и вызывало улыбку у других, мимо кого он проносился, пересекая бесконечные ярко освещённые и пышно украшенные коридоры отеля. Он не хотел здесь находиться и всерьёз задумывался о том, чтобы и в самом деле убраться подальше, вернуться домой, по возможности разорвать все отношения с КММ и до конца своих дней не делать ничего, что могло каким-либо образом быть связано с чужими намерениями, направленными на преумножение нулей и единиц. Хорошо же, должно быть, живётся тем, кто пренебрегает правилами! Или придумывает собственные. Рацио вздохнул. По здравом размышлении, случившееся вовсе могло не быть виной Авантюрина. Памятуя вспышку раздражения, поразившую его десятью минутами ранее, и сгоряча брошенные слова, Рацио прекрасно понимал, что видел перед собой всякий, кто имел дело с небезызвестным топ-менеджером. В ярких очках, что нисколько не скрывали его гипнотический взгляд, в экстравагантных шмотках на грани с безвкусицей, буквально всем своим видом кричащий «да, я именно тот, кто вы думаете», наконец, с выставленной напоказ меткой на шее, которую ни при каких обстоятельствах нельзя было принять за простую татуировку. Его нарочито вызывающий внешний вид, многократно отягощённый стереотипами о сигонийцах, нации, печально известной во всех уголках вселенной, приводил к тому, что везде и всюду к Авантюрину относились с подозрением. И, разумеется, доблестные защитники славной Пенаконии, свободной от оков предвзятости и предрассудков, – откуда им взяться в обители грёз? – именно его багажу уделили всё время мира, наверняка ещё за спиной суеверно сложив пальцы в отгоняющий порчу жест. Тот факт, что вопреки подобному отношению, Авантюрин до сих пор всецело оправдывал возложенные на него надежды и на занимаемой должности за последние годы достиг немалых успехов, было вовсе неплохой характеристикой. И даже Рацио не мог этого отрицать. Впрочем, он полагал, что дело было вовсе не в природном таланте или невероятном чутье, и даже не в выставленной напоказ философии азартного игрока, которая толкала Авантюрина на то, что иные сочли бы чистым безумием. До сих пор его выживание обеспечивалось умением приспосабливаться, анализировать и обращать чужие слабости себе на пользу. Даже спустя время, просто закрыв глаза, Рацио мог услышать три металлических щелчка, раздающихся в полной тишине, – настолько живым было воспоминание. Он был убеждён, что Авантюрин всё просчитал и по количеству оборотов барабана безошибочно выбрал нужный момент для своего эксцентричного фокуса. Отточенный навык и привычка к просчитанному риску – ничего такого, что было бы за гранью человеческих возможностей. И всё же… Не смотреть в глаза напротив Рацио не мог – в окружающем их полумраке попросту не было других ориентиров – и потому хорошо запомнил тот его взгляд, говорящий: «Я не проиграю. А даже если проиграю, мне не будет жаль». И тонкий намёк в дрогнувшем уголке губ – в глубоком сакральном понимании: «Но тебе будет жаль». Вслед за этим – касание, одновременно невесомое, но очень важное, пальцы, что за мгновение перед последним четвёртым щелчком, крепче сжались вокруг его. В изломанных чертах лица смешались равнодушие и азарт, насмешка на грани с надеждой – могло ли и это быть всего лишь чётко выверенной уловкой? Своё рациональное пасовало перед чужой иррациональной решимостью, и не свои мысли причудливым наговором звучали в голове: «Ты ведь всё равно спасёшь меня». Рацио встряхнул волосами, отгоняя наваждение. То действительно была беспроигрышная ситуация для Авантюрина. Изъян, который, как Рацио считал, принижал его в глазах Нус, был тем крючком, за который не преминул дёрнуть каждый, кто знал, что чужая слабость есть ключ к возможностям. И все эти знания нисколько не примеряли его с реальностью. В досаде и раздражении сбежав из номера, Рацио ни слова больше не хотел услышать от Авантюрина, небезосновательно опасаясь того, что к своей досаде обнаружит в них зёрна истины и здравого смысла. Нет, куда как проще было злиться на партнёра, низводя его умственные способности до уровня пёстрой птицы, известной своим возмутительным окрасом и соответствующей громкостью, раз уж тот в свою очередь совершенно бесстыдно рассматривал его в качестве игровой фишки. Не желая с этим мириться или, по крайней мере, думать, Рацио решил сконцентрироваться на иных делах, требующих его вмешательства, и первостепенной своей задачей он видел возвращение утерянного багажа. Мысленно уговаривая себя быть корректным и по возможности вежливым, Рацио перебирал в уме достойные аргументы, с которыми собирался обратиться к администратору, как вдруг негромкий возглас «о», прозвучавший совсем рядом, отвлёк его от досужих размышлений и заставил сфокусировать взгляд прямо перед собой. – Здравствуйте, доктор Рацио. Давно не виделись. У основания центральной лестницы, занеся одну ногу над ступенькой, стояла Безымянная с Экспресса – безымянная и ещё более бесцветная, чем обычно, на фоне вычурного убранства отеля, – на пути которой непреодолимым препятствием возник он. Обескураженный, Рацио замер, по преподавательской привычке строго воззрившись на девушку сверху вниз, не находясь с ответом на приветствие до глупости долго. Впрочем, очевидно, подобная задержка с реакцией Безымянную нисколько не смущала, ведь она сама торопливой не была. Возможно сейчас, с любопытством его разглядывая, она думала о том, что Рацио вполне мог её забыть. Известное дело, учёный человек, занятой, студентов учит, куда ему всех помнить, он со своей наукой настолько замордовался, что аж на Пенаконию прилетел отоспаться, бедняга. Все эти глупости пришли ему в голову откликом на прошлый опыт и в следующий миг Рацио вспомнил, что у Безымянной было имя – Стелла – и что впервые он услышал его от Жуань Мэй. Правда, не то чтобы для обращения было нужно имя. – Здравствуй, – невозмутимо произнёс он. – Взаимно. Уголки губ Стеллы дёрнулись в кривоватой улыбке, усмешке даже, не иллюзорно иронической, но поясняющего сию чудную реакцию комментария не последовало. – Вы тоже в отпуске? – спросила она. Настала очередь Рацио сардонически ухмыляться, но он сдержался. Не то чтобы по своей воле, правда, просто судорога сковала лицевые мышцы, которые последние несколько минут он напрягал, стремясь достичь окаменения. – Думаешь, ты здесь в отпуске? – вопросом на вопрос ответил он. Стелла вздохнула, печально, но как будто бы неискренне, опустила взгляд и покачала головой. – Слишком наивно с моей стороны питать подобные надежды, да? – хмуро отозвалась она. Рацио полагал, что несколько следующих дней выдастся для них всех – и для этой девушки в частности – весьма хлопотными и непростыми, но преждевременно её этим обременять ему вовсе не хотелось. В целом, он никогда не стремился быть вестником дурных вестей. «Этот мир тебя разочарует», – никому из своих студентов он этого не говорил. И ей не скажет. – Наивность сама по себе неплохое качество, но не всегда уместное. Стелла многозначительно хмыкнула и кивнула, так словно в произнесённых Рацио словах был какой-то глубокий смысл, достойный обдумывания. Он уже хотел прервать её напрасные рассуждения ремаркой «не бери в голову», как она сказала: – Звучит, как гороскоп на день. Спасибо. Приму к сведению. Рацио почувствовал, как у него дёрнулась бровь. Быстрый анализ, который он провёл, окинув Стеллу изучающим взглядом, не позволил ему сделать однозначный вывод о том, была ли она серьёзной или нет, и что в её случае хуже. Как оказалось, её тоже было сложно прочесть. В следующее мгновение, ощутив отклик неясной симпатии, Рацио вдруг испытал жгучее желание сказать: «Нечего вам здесь делать, забирай своих друзей и улетайте отсюда». Но известно, что Безымянным до всего есть дело. Особенно сильно это проявляется в ситуациях, когда им прямо говорят, что что-то не их дело. Всё же сюда их привёл путь Освоения, что бы это ни значило. Более того, подобного рода предостережения не были уместны с их откровенно поверхностным уровнем знакомства, поэтому Рацио ограничился пустой бессмысленной любезностью. – Что ты здесь делаешь? – намеревался спросить он без какого-либо чётко выраженного намерения, но вышло всё равно строго, а не доброжелательно, так словно, по его мнению, Стелле уже полагалось ломать себе шею где-то в другом месте. – Играю в прятки с пепеши. Незамедлительность ответа и серьёзный тон голоса не оставляли никаких сомнений: юная Безымянная была занята именно этим. – Достойное занятие, – пробормотал Рацио, не найдясь с более достойным ответом. Стелла пожала плечами. – Не хуже прочих. «…Согласен». – Ладно, – сказала Стелла, из-за чего неуместная продолжительность возникшей в разговоре паузы стала очевидной. – Не хочу заставлять его ждать. С этими словами она шагнула в сторону, пропуская Рацио вперёд, обернулась на ходу, помахав рукой. – Ещё увидимся. Возможно, это был вопрос. Рацио не был в том уверен. Он провожал взглядом её удаляющуюся фигуру абсолютно бездумно. Стелла скрылась на верхней площадке галереи, пропав из виду, как и всегда, чтобы наверняка появиться снова в самый неподходящий для этого момент. Сочтя подобное постоянство обнадёживающим, Рацио вернулся в реальность. Ко времени, когда непрошибаемость строго вымуштрованного персонала отеля в целом и отдельных представителей Семьи в частности стала вызывать у Рацио мысли о массовых убийствах, обнажив до сих пор им тщательно скрываемую, но наверняка потенциально высокую предрасположенность к преступлениям, которая в бытность Пенаконии тюрьмой обеспечила бы его лучшей камерой, он увидел Стеллу снова. Встревоженная, со всклоченными волосами и раскрасневшимся лицом, она подбежала к администратору, беспардонно вклинившись в её беседу с другим гостем. Отвлёкшись от служащего, спор с которым как раз достиг той критической точки, когда тон беседы стал размеренным и вкрадчивым, точно у лечащего врача с сумасшедшим пациентом, Рацио наблюдал за ней со стороны, ощущая растущее в глубине то ли раздражение, то ли беспокойство. «Во что она уже опять успела вляпаться?» – подумал без удивления, почти готовый приблизиться и задать ей этот вопрос напрямую. Мгновением позже пришло изумление. «Это никому не нужно», – сказал он себе, точно уговаривая забыть бессознательно возникший порыв. Служащий, с которым он до этого момента разговаривал, обескураженный его внезапным молчанием, смотрел на Рацио, как на идиота, и в том открывшемся ему познании был как никогда в своей жизни близок к истине. Вышедшую из-под контроля миссию ещё можно было как-то переиграть. Но что делать с тем, что происходило в его собственной голове, Рацио не знал. Это с ним уже случалось – помутнение, искажающее восприятие. Ни с чего возникшее желание защищать и… быть рядом? Скорее даже, присутствовать и довольствоваться тем, что тебе позволено хотя бы это. Это напомнило ему о прошлом. То была какая-то безликая лаборатория в одном из исследовательских центров. Мешанина бело-серо-матового и панорамное окно с фальшивым горным пейзажем за ним. «У тебя нет предпочтений в выборе чая, и вкусу сладостей ты не придаёшь значения. О чём в таком случае ты рассчитываешь со мной поговорить?» Ни толики интереса в условно вопросительной интонации. Но он был достаточно не в себе, чтобы воспринимать звук равнодушного голоса Жуань Мэй нежным журчанием ручья. На прекрасном снежно-белом лице – непроницаемая маска, в сравнении с которой хрупкий гипс не более чем экстравагантное украшение. Она не смотрела на него, и видела насквозь. Или не видела. Первое было предпочтительнее. «О стремлениях, например, о целях, желаниях». Самонадеянный, в степени доступной лишь невеждам, на что он рассчитывал, снова и снова стремясь смутить её своим якобы тайным знанием? Мимолётный взгляд поверх тонкой оправы бликующих очков – таким она могла оценить угрозу. Ему показалось, что их глаза встретились, но контакт не продлился и мгновения. Она всегда ускользала, и он не мог её удержать. И на всю жизнь запомнил следующие её слова: «Тем, что я считаю своим, я предпочитаю не делиться ни с кем». Тогдашний он был готов сказать полную глупость, совершенную чушь, за которую и теперь, спустя годы, испытывал стыд. Глубокое разочарование в себе, что ощутил, он стал сокрушать многократно возросшим энтузиазмом, с каким брался за любой новый научный проект. Всевозможные достижения, великолепные результаты, вершины мысли – он швырял их в чёрную дыру своего недовольства, силясь её заполнить. Не преуспев, взялся испытывать основы мироздания, стремясь измыслить способ изменить сущность испытываемой боли. Но результатом всех его изысканий стал лишь вновь достигнутый прежний предел, который он уже видел, который был ему хорошо знаком. Всё повторилось. Встреча с ней не сделала его лучше. Пережитый отказ не сделал его способным перевернуть мир с ног на голову. Только лишь внутренний, ведь тогда он был по-настоящему готов унизить себя мольбой, вопросом, ответ на который он и так знал: «Что может сделать живой человек, чтобы стать твоим?!» Её, преодолевшую все пределы, не интересовали живые, уж точно не люди. Смерть могла бы сделать его разве что самую малость привлекательнее в её холодных, словно лёд, глазах. Но ненадолго, лишь на ускользающе малое мгновение. Ему того всё равно было недостаточно. Смирившись с тем, что желаемое недостижимо, он принял свою заурядность и вскоре обнаружил массу плюсов подобного статуса. Будучи заурядным, он мог позволить себе наглость продолжить надоедать ей. Найти её на существующей без всякого контроля станции не составило никакого труда. Всего-то отыскать на планах неподписанный участок и проигнорировать все предупреждения на пути к нему. Появление Рацио в лаборатории нисколько Мэй не удивило. Явив терпение, достойное святой, она отнеслась к его раздражающему мельтешению с той же равнодушной благосклонностью, с какой собственными руками создавала существ, боготворящих её. Должно быть, его шевелюра напоминала ей какой-то кучерявый десерт. И поэтому, нисколько не заботясь о его осведомлённости или намерениях, с холодной методичностью она продолжала свои изыскания. Пока он, не скрываясь, бродил по комнатам, изучая результаты исследований и поражаясь им, её голос раздавался в холодных стенах, такой бесстрастный и недостижимый. «Использование поражённых тканей является неприемлемым. Эксперимент следует считать неудачным… Должна ли я сообщить Герте? Нет… Стелла. Я хочу встретиться с ней. Уверена, она поможет». «Я могу помочь тебе», – этого Рацио, конечно, не сказал. Как он думал, бездействие уже сделало его соучастником, но Мэй было всё равно. Ему потребовалась его маска, чтобы скрыть и запечатать чувства. А ещё – шахматная доска, чтобы привести мысли в порядок. И напоминание: «Я сама заурядность». К моменту, как Безымянная – Стелла – вышла из лифта, он уже был в порядке. Увиденное им не омрачённое печатью интеллекта лицо убедило его в том, что отозвавшаяся на зов Жуань Мэй девушка была лишь жертвой. И, безусловно, частью эксперимента, но Рацио никак не мог понять, какой именно. «Да кто ты такая?» – вот что ему хотелось узнать. Отчасти тот факт, что ему не позволили остаться с ней наедине, уже был своего рода ответом. В присутствии госпожи ведущей исследовательницы, да под пристальным вниманием гениального механического аристократа, нечитаемый взгляд которого заставлял Рацио ощущать себя неким диковинным жуком под микроскопом, ему приходилось сдерживаться, ограничившись лишь малой затравкой для ума: «Безымянная по имени Стелла важна». Он понял это позже: задай он волнующий его вопрос, Стелла бы всё равно не ответила. У неё были некоторые смутные представления о моменте своего пробуждения, но на деле она была существом без прошлого. В любой текущий момент времени её стремления всецело отражали потребности окружающих. Словно аватар смотрящего. «Что ты здесь делаешь, и откуда взялась?» – эти же вопросы он мог задать самому себе. Но известные ответы не делали ему чести. Как и он, Стелла просто наблюдала. Следующая их встреча случилась вскоре после предыдущей. На этот раз Стелла прошла мимо, вероятно, даже не заметив Рацио, сидящего на диване в стороне от лифтов под ненарочным прикрытием развёрнутой газеты. Он же отреагировал на знакомый звук – чеканя шаг, она миновала ряд дверей, бормоча себе под нос какой-то номер. У нужной комнаты остановилась, решительно постучала, ещё раз, но, так и не дождавшись ответа, повернула ручку и, поколебавшись мгновение, вошла внутрь. Следующие минуты тянулись бесконечно, искажая представления о времени в целом. Нарастающее внутри беспокойство едва не заставило Рацио подскочить, но прежде, чем живое воображение одержало верх над восемью докторскими степенями, в комнату вошла горничная. И ничего страшного не произошло – не раздались крики ужаса, не поднялась тревога; Стелла появилась в коридоре как ни в чём не бывало, с задумчивым видом постукивая указательным пальцем по подбородку. Уйдя в направлении VIP-номеров, вскоре она снова скрылась из виду. Рацио с раздражением скомкал газету и спустился в бар, не желая больше ни секунды потратить на самоуничижительные комментарии в отношении себя и своей разыгравшейся паранойи. К чему бы ни побуждало Безымянную шило в известном месте, его это не касалось. В вестибюле было совсем немного людей, играла спокойная музыка и находиться здесь было гораздо приятнее, чем в ярких, шумных грёзах. На столике, за которым он разместился с напитком, кто-то оставил книгу. Её чтение отвлекло Рацио от неважного окружения на некоторое время, по истечении которого он поднял взгляд, когда чья-то тень упала на страницы. – О, – вновь повторила Стелла, – вы в очках. Поправив вышеозначенный предмет на переносице, Рацио фыркнул. – А ты и без них невероятно наблюдательна. Стелла ответила суровым «хм». Не дожидаясь приглашения, она уселась рядом. Она выглядела утомлённой и открытую бутылку газировки лишь вертела в руках. Если что-то её и мучило, то явно не жажда. – Остроумно, – наконец сказала она. – Плюс балл вам, за шутку. Преисполненный готовности справиться о её самочувствии, Рацио опешил. «Что, только один?!» Но сразить её своим непрошибаемым высокомерием не успел – откинувшись на спинку дивана и запрокинув голову назад, устремив взгляд в потолок, Стелла спросила: – Вам не нравятся грёзы? – …Хм? – Весь день… или уже два прошло? В общем, я вижу вас только здесь, в реальности. За последнее время… уже трижды? Действительно, она была наблюдательной. Чего и следовало ожидать от любителя пряток. – И это навело тебя на мысли?.. – Что вам не нравятся грёзы, – повторила Стелла свой тезис. Рацио кинул в её сторону оценивающий взгляд, но внимание Стеллы было всецело приковано к высокому безынтересному потолку. Медля с ответом, он искал в её лице признаки чего бы то ни было, что заставляло её задавать вопросы, и не находил. – То, что зовёт грезами Семья, это не моя мечта, – сказал Рацио. – Не говоря о том, что никакой сон не вызывает у меня желания в него вернуться в принципе. – Буквально, ни один? – …Я не помню. Случайная заминка вывела его из равновесия. Рацио зажмурился, потёр переносицу, пеняя на усталость, но ничтожность оправдания была слишком очевидной. Между тем, оставшись равнодушной перед его явными затруднениями, Стелла продолжила: – Значит, вам не нравится это место, и вы не доверяете Семье… Так что же вы в таком случае здесь делаете? «Это похоже на дежавю», – возникшая в голове догадка вспыхнула в сознании ярким светом и исчезла. На этот раз Рацио почувствовал прямой взгляд Стеллы на себе, медленно обернулся, размышляя о возможном развитии этого разговора. – Позволь спросить, имеет ли ответ на этот вопрос какое-то принципиальное значение для тебя? – По правде, совершенно никакого. Рацио усмехнулся, находя бесстрастно демонстрируемое Стеллой невежество в чём-то даже очаровательным. – В таком случае, считай, что я просто наблюдаю, как обычно. Преимущественно за тобой, мотающейся по отелю из стороны в сторону. Последовавший за этим вздох был полон невообразимой тоски. – Мне просто не по себе от длительного пребывания… там. Сказав это, Стелла указала глазами на потолок, и Рацио невольно проследовал за её взглядом. «А, конечно, – проговорил он про себя, – высокая чувствительность к мемориуму сказывается, должно быть». – Если ты чувствуешь какое-то недомогание, тебе следует обратиться к врачу. Под его строгим взглядом Стелла поёжилась. – Почему-то мне кажется, что это не очень хорошая идея в моём случае. Рацио вспомнил всё, что знал о «её случае». – … Да, пожалуй, – согласился он. «Ты можешь обратиться ко мне», – этого он, конечно, не сказал. Стелла кивнула, так словно на том их светская беседа себя исчерпала. Она продолжила вертеть в руках бутылку, так и не сделав ни единого глотка, вырисовывая узоры по запотевшему стеклу. Рацио не видел развития для сложившейся ситуации. Вскоре ей просто наскучит здесь сидеть, она вспомнит о чём-то, что успела забыть, поспешно уйдёт, махнув на прощание рукой. А он останется, думая о том, какой во всём этом смысл, и при чём здесь Лесли Дин. Успев погрузиться в мысли о будущем, Рацио прослушал заданный Стеллой вопрос. – Что? – растерянно переспросил он, чувствуя себя так, будто задремал на мгновение. Чётко и вкрадчиво Стелла повторила: – Вам знакомо имя «Лесли Дин»? Рацио нахмурился, припоминая. – Погибшая в кораблекрушении кинозвезда? Разумеется. Впервые Стелла вылупилась на него с откровенным изумлением. – Может вы ещё и фильмы с ним смотрели? – спросила она с выражением «да ну, не может быть». Её скепсис спровоцировал у Рацио прилив безосновательного воодушевления. – Исключительно в качестве учебного материала, – сказал так, будто то было достойным поводом для хвастовства. Стелла вздохнула, совершенно опустошённая. Спустившись по спинке дивана вниз, медузой растёкшись по сидению, она остекленевшим взглядом уставилась прямо перед собой. – Мне следовало с самого начала обратиться к вам, тогда я сэкономила бы кучу времени. – Уж наверняка, – даже не зная точно, в чём было дело, Рацио не сумел сдержать некоторого ворчливого самодовольства, что прозвучало в тоне его голоса. Должно быть, Стелла тоже это заметила, чему и улыбнулась. Иногда он был настолько мальчишкой… То, что произошло потом, было банальной комичной нелепостью: пока он дочитывал книгу, она бездумно ковырялась в своём телефоне, и заснула, разумеется, прямо посреди так и не достигнутого нового рекорда. Вышедшая из-под контроля игра очень быстро закончилась и на экране появилась надпись: «Вы проиграли». И чуть ниже меньшим шрифтом: «Хотите попробовать снова?» Рацио многозначительно хмыкнул. Учитывая её пристрастие к играм, вероятность того, что Стелла сможет найти общий язык с Авантюрином, составляла выше восьмидесяти восьми процентов. Раскрыв перед ней свои карты, тот предложит ей выгодную для себя сделку, но сам при этом не заметит, как окажется в уязвимом положении. Рацио не сомневался, что так всё и будет. Теперь, спустя время, он знал, что неправильно её недооценивать. В первую их встречу вопрос «Кто ты?» Рацио так и не задал. Он не поощрял этого и в своей учебной практике: вопросы, ответы на которые лежали на поверхности, не следовало задавать. Потрудись подумать, посмотри, что ты видишь? Там, в глубине, за глазами эона разрушения. Бестолковый сосуд, который чужие чаяния наполняли столь же быстро, сколь легко опустошали. Словно бы не имеющий самоценности в отрыве от возложенной на него миссии, постоянно меняющейся. Не столько живое существо, сколько зеркало, отражающее чужие желания, перенимающее эмоции и чувства других людей, делая их беды своими и готовое служить на благо всем, кого сочтёт близким. В сравнении с ней, даже создания Жуань Мэй крепче и основательнее держались на лапах, считая одну лишь создательницу своим единственным богом. Для такой, как Стелла, никто и все могли повлиять на её образ мыслей и поведение. …Но насколько зеркалу самому по себе близко отражение в нём? Что-то в ней должно быть её собственным, но что? Что-то неизменное, что лежало в основе, что это могло быть?.. – Впервые вижу тебя с таким лицом. Захватывающее зрелище. От звуков знакомого голоса Рацио едва не передёрнуло. Что бы там не происходило с его лицом, появление Авантюрина вернуло ему прежнюю презрительную гримасу. Пакостно ухмыляясь, явно довольный тем, что ему удалось подкрасться незаметно, Авантюрин облокотился о спинку дивана, устроив подбородок на ладони, с умильным обожанием встретив рассерженный взгляд Рацио. – Удивительно, что тебе не чужд этот образ, романтического героя, я имею в виду, – без стеснения заявил он и сразу же горестно вздохнул. – Эх… Мне же никто не поверит, если расскажу. Опять. Не без удивления Рацио осознал, что в действительности уже совсем не злится на своего партнёра. Отложив книгу и сняв очки, он спросил: – Есть что сказать по существу? Авантюрину словно бы только то и нужно было, что повод завестись с пол-оборота. – По существу чего? Ты более чем ясно дал понять, что не заинтересован в моих делах и мой план тебе до звезды, – дикая энергетика Авантюрина, вопреки скучающему тону его голоса, ощущалась вибрацией на коже. То ли его успехи были столь же незначительны, что и у Рацио с багажом, то ли он мастерски скрывал обратное. Проявленное же Рацио внимание он истолковал по-своему, выразительно ухмыльнувшись, явив сходство с одним из персонажей популярного на Пенаконии мультфильма: – Или… тебя вдруг начала беспокоить отведённая малышке Стелларон роль? Неожиданно для самого себя, Рацио почувствовал, как кончики его губ дрогнули в улыбке. В этот момент воспоминания, похожие на сон, вновь вернули его в прошлое. Укутанное сияющим туманом, тихое светлое утро за фальшивым окном. Тёмные локоны, рассыпанные по подушке. Она в белой простыне, такая далёкая, на расстоянии вытянутой руки. Её пальцы в его волосах, перебирают завитки, нежно гладят, так словно ей никогда не было всё равно. Он лежит с закрытыми глазами, прислушиваясь к своим ощущениям, стремясь запечатлеть в памяти каждое, чтобы позже воплотить в мраморе. «Мне странно это говорить, но тебе не о чем переживать. Я знаю, на что способна и знаю, какие у этого могут быть последствия. Здесь нет ничего, на что ты можешь повлиять. И ты забудешь, так же, как и остальные. Поэтому, не беспокойся, Веритас… Я ведь могу звать тебя так?» Во сне Стелла пошевелилась, отвернув своё лицо к тени. Прядь волос зацепилась за её нос и накрыла губы. Очень скоро она очнётся. Рацио было достаточно того, что на неё обратила взгляд Жуань Мэй, и что с ней рядом он чувствовал образовавшуюся между ними связь. Полагая, что однажды та вновь свяжется с ней, он видел смысл в том, чтобы держать Безымянную Стеллу на виду. Иные причины, какими бы они ни были, представлялись ему неважными. Он пообещал себе подумать о них позже. – Она будет в порядке, – сказал Рацио, взглянув на Авантюрина. – Побеспокоился бы лучше о себе. – Готов поставить на неё? – с подлинным удивлением воскликнул Авантюрин. Светлые брови взлетели над оправой очков. В этот самый миг его представления о напарнике наверняка претерпевали сокрушительные изменения. Но Рацио не возражал – ученье свет ведь. Повторив вопрос Авантюрина в уме, Рацио улыбнулся тому, насколько очевидным показался ему ответ. – Veritas vincit, – сказал он. Ведь иначе и быть не может.