***
Путь по пустыне занимал больше времени, чем он предполагал. Однако стоило отметить, что неприятностей в пути оказалось гораздо меньше: в основном, их источником был Азазель. Новоиспеченному демону пустыни, кажется, совершенно не нравились его владения: то слишком жарко, то слишком холодно, то солнце слишком яркое. Его нельзя было осуждать: ещё несколько дней назад он спокойно сидел в Преисподней, пока его силой не вытащили на поверхность. Кому такое понравится? Не то чтобы он был отчаянным домоседом, он и раньше спускался на землю, но тогда не нужно было носиться за братом, который даже с больными ногами умудрялся его обгонять или где-то пропадать. Напрашивалось сравнение с одомашненными людскими зверьками. Или детьми, впрочем, разница невелика. — Неужели нельзя было переместиться чуть ближе? — Азазель сильнее закутался в плащ: солнце было в зените. Обычных путников уже бы изжарило на месте, им повезло, что под определение «обычных путников» они не подходили. Однако от песка и пыли в сандалиях и других элементах одежды их это, к сожалению, все равно не спасало. — Тебе не понравился Египет?! — тут же начала возмущаться фигура впереди. — Древнейшая цивилизация! Тысячелетняя культура! Пиво! Да и вино весьма неплохое. — Тебе лишь бы праздненствовать, Самаэль, — пробурчал Азазель, скрывая под укором согласие с тем, что вино действительно было неплохим. Он рассчитывал на пару дней на земле, на выходной или праздник, а затем вернуться обратно, но после Египта его потащили не в сторону входа в Ад, а в пустыню. Самаэль, кажется, знал путь и их пункт назначения, но отказывался делиться сим знанием. Было скучно, так что приходилось провоцировать его на разговор. — Однако я все же сохраняю баланс: после пиршества совершаю прогулку, — справедливо подметил Самаэль. — Потом… может, опять пиршество? Мне так понравилось, хочу найти ещё нечто подобное. — Я только надеюсь, что у нас не будет из-за этого проблем. — Только если мы намеренно не будем их себе создавать, — лукаво улыбнулся он, и что-то подсказывало Азазелю, что именно так все и будет. Он не мнил себя пророком, всего лишь хорошо знал своего спутника. Даже слишком хорошо. Можно было сказать, что он пошел с ним не для того, чтобы защищать его, а чтобы защищать всех окружающих от его выходок. В пресловутом Египте их из одной таверны гнали палками, а потом и с парочки чужих дворов – кое-кому захотелось посмотреть на людской быт поближе, но этот кое-кто не учел собственных размеров и производимого им шума, ведь, как оказалось, сверхъестественные существа вполне способны опьянеть. А в пьяном состоянии они, как также оказалось в процессе наблюдения за «людским бытом», не сильны в заклятиях невидимости. Самаэлю было весело: набегался, а потом день лежал с болью в спине и ногах, зато довольный, угомонившийся до поры до времени. Азазелю – не очень, но он почти смирился, что его мнение было вторым по важности в их паре. Сложно сказать, в чем на самом деле была проблема – в репутации или в скрытности. По скромному представлению Азазеля, Князь Тьмы не должен гонять уток и пытаться играть с человеческими детьми в мяч: Он же тоже не спускается на землю, чтобы поиграть в сенет, Он устраивает потоп и другие бедствия, чтобы карать людей. Однако если Самаэль начнет вести себя «подобающе», со всеми бедствиями, хаосом и так далее, то за ними тут же прилетит Небесное войско. А этот вариант ему уж точно не нравился. Так что он вынужденно довольствовался малыми проявлениями хаоса и тем, что они до сих пор были живы. Хотя, ему казалось, утки могли быть вполне смертоносны. Вы только не подумайте, что он боялся Небесного войска. Он – Азазель, создатель оружия, в прошлом прославленный ангельский воин, ныне генерал демонов! А там всего лишь тысячи и тысячи ангелов, пребывающих в гораздо лучшей, чем они, форме. Поэтому пришлось отложить все мечты о мировом господстве и следить, чтобы брат придерживался хоть каких-то правил приличия. Как говорится, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не навлекало на себя Его гнев. Самаэль вновь остановился: кажется, настало время отдыха. Азазель сомневался, что с той палкой, которую он отломал от дерева по дороге, было удобно идти по пыльной почве, поэтому отнёсся с пониманием. Чего он до сих пор не понимал, так это причину, почему они не переместились сразу, а тратили время и силы на дорогу. Разве не в его интересах поменьше ходить? Палка действительно не сильно подходила. Она была кривая, слишком толстая, с обломанным концом, постоянно застревала в земле и не всегда выдерживала вес и силу. Казалось, что все в окружающей среде было настроено против него: почва, воздух, пыль, чертова палка. Хотя бы жара его беспокоила не так, как его спутника. Несмотря на палящее солнце, омерзительный холод пробирал его до самых костей. Приходилось тоже кутаться в свой плащ, хотя хотелось лечь на раскаленную землю и медленно поджариваться, чтобы перестать это чувствовать. Глубоко в душе (которой у него, впрочем, не было) он был согласен с Азазелем, но ни за что бы это не признал. Он остановился всего на минуту – перехватить палку в тени холма: кора начинала натирать ладонь. Нельзя было давать себе расслабляться, а то боль возьмёт свое, и он точно никуда не пойдет. Черт бы побрал все эти Небесные порядки, ответственные за регенерацию ангелов и иных подобных существ (данное уточнение теперь для него было очень важно). Что-то зажило, что-то, как, например, колени, – нет, хотя времени прошло достаточно. Впрочем, то Событие на них всех оставило следы, было бы слишком эгоистично жалеть только себя. — Сколько нам ещё идти? — присел рядом Азазель с очередным вопросом. — Не знаю, — легкомысленно повел плечами Самаэль. — Долго, только если сейчас не случится чудо и мы не найдем другой способ передвижения. — А магией нельзя было воспользоваться? — Так исчезает весь интерес, все веселье. — Разве весело идти пешком? — Весело идти пешком в приятной компании. И потому мне в данный момент невесело, — шутливо парировал Самаэль. — Ты не умеешь получать удовольствие от процесса. Сейчас, во время масштабных переселений и борьбы народов за территорию, люди проводят бо́льшую часть жизни в путешествиях, рождаются и умирают в повозках. Недалек тот день, когда они смогут добраться до самых отдаленных мест их планеты, порой и ценой жизни себе подобных, – что займет годы и даже века. А ты жалуешься на пару дней пути. — Я жалуюсь на твое неуёмное желание приключений. Пожалел бы себя, еле идёшь, — устало вздохнул Азазель. Самаэль мгновенно изменился в лице, в глазах погас лукавый огонек и вспыхнуло что-то страшное. Он тут же наигранно резво подскочил, но побелевшая рука, сжимающая палку, выдала напряжение. — Нормально я иду. Здесь просто поверхность нестабильная, да и жарко. И никакого желания приключений нет, приключения были в Египте, сейчас мы идём по делу. — По какому же? — Важному, — угрюмо бросил он, а затем резко повеселел. — Видишь, пыль поднимается? Наш транспорт пожаловал. — Что? Откуда? На горизонте действительно виделось движение. Азазель разглядел коней и повозку – либо торговцы, либо разбойники. Хотелось надеяться на первое, однако и от второго он бы не отказался: всегда приятно побить парочку людей. Это отчасти входило в его понимание «развлечений»: просто, немного сурово, без фокусов. Раньше он любил наблюдать за тем, как люди охотились или воевали, – сам создал для них все условия. Сейчас размах упал до потасовок в тавернах, что печалило, но, может, все ещё изменится? Нет, если он останется здесь и продолжит бегать по пустыням. Однако и в Аду его ничего не ждало – кроме тысяч подчинённых демонов, миллионов мертвых душ и повторяющейся бесконечности. Эта тоскливая картина из воспоминаний ещё больше печалила. Если уж сравнивать, то Египет ему ещё как понравился. Им оставалось только ждать, пока они доедут. Оставалась, конечно, небольшая вероятность, что люди ехали в другую сторону, но с течением времени становилось ясно, что они двигаются точно к ним. К тому же, Самаэль тут же начал размахивать своей проклятой палкой и голосить. Кажется, их заметили. Он рванул было вверх по холму, но Азазель схватил его за плащ, чтобы стоял на месте. Ткань чудом выдержала скорости и силы хватки, а вот Самаэль заголосил уже недовольно: видимо, ударился о застёжку – и полез «давать сдачи». Успокоились они только тогда, когда люди подъехали совсем близко. Самаэль тут же принялся нервно поправлять плащ, а Азазель встал как можно ближе к нему, как бы загораживая, сам при этом пытаясь закрыть лицо. Действительно было бы легче с разбойниками: поколотили, лошадей бы отобрали, и не пришлось бы устраивать этот маскарад. А так приходилось стараться ради хрупкой психики человечишек (и ради своего спокойного передвижения тоже). Самаэль натянул свою услужливую улыбочку, которая, как уже узнал на собственном опыте Азазель, не предвещала ничего хорошего и приятного. Людей было немного: купец в повозке и пара охранников. Они выглядели настороженно, держали руки на рукояти меча. Азазель было решил, что сегодня – его счастливый день, но Самаэль аккуратно тронул его сзади за локоть. — Говорить буду я, — прошептал он, все ещё нервно теребя накидку. Ему стоило прекратить, если он не хотел наоборот все ухудшить. — Добрый день, господин! Не можешь ли ты подвезти нас до Ершалаима? Мы с братом всего лишь путники, я – бедный калека, и мы не отказались бы от помощи, — Самаэль для наглядности помахал палкой. Азазель закатил глаза. — И вам доброго дня. Вам повезло, я еду туда же, садитесь сюда! — Что же, это самое настоящее чудо, — ухмыльнулся он, поймав недовольный взгляд демона. — В Ершалаим?! — прошептал Азазель, помогая брату залезть на мешки. — Что там тебе нужно? — Сам точно не знаю. Пути мои неисповедимы, — отмахнулся Самаэль, присаживаясь ближе к купцу. Это был полный мужчина средних лет, всем видом показывающий то, что денег у него достаточно, — характером и движениями располагающий к себе, но имеющий профессиональную настороженность к незнакомцам. Он, как и охранники, не сводил с Азазеля глаз, но его спутник уже начал творить свои фокусы. Когда дело доходило до болтовни и заговаривания зубов, Самаэлю не было равных. Как говорили люди, таких хлебом не корми, дай только языком почесать. — Я выражаю искреннюю благодарность за твое милосердие. Ты не представляешь, как сильно нам помог! — Я не смог бы называть себя честным и порядочным человеком, отказав в помощи путникам, — расхохотался купец. — Мое имя Симеон, я торговец. — Я Самаэль, а это – мой брат Азазель. Симеон прищурился: пытался то ли усмотреть сходство, то ли определить, из каких они краев. Оставалось только надеяться, что про эти имена в этих землях ещё не сочинили мифы и легенды. Довольно странно, когда человека зовут именем духа смерти. Люди обладали каким-то странным чутьем на все изменения в сверхъественном мире: не прошло и десятка веков, как появились записи о Падении. Видимо, кто-то им нашептывал слухи – Азазель даже предполагал, кто. — И откуда вы держите путь? — Мы были в Египте, пробовали вино. — Какое совпадение! Я продавал там масло и мед, сейчас везу оттуда горчицу и крупы. Но неужели вы проделали весь этот путь пешком? — Сам наверняка знаешь, как дорого нынче стоят лошади, — усмехнулся Самаэль. — Хотя ты уже, наверное, об этом вовсе не задумываешься. С каждым годом прибыль все больше, все меньше волнуют затраты на доставку. Только почему-то до сих пор не наймешь рабочих, чтобы не ездить по солнцепеку самому. — Все проще простого: жду, пока подрастут сыновья, — нервно рассмеялся купец, поглядывая на Самаэля. Азазель напрягся: он опять начал творить свою дьявольскую магию. — Хочется передать дело в надёжные руки, преемственность в наше время важнее всего. Думаю, ты, как сын, меня понимаешь. Азазель с удовольствием наблюдал, как с лица Самаэля сползла ухмылка, с трудом держась на месте в виде оскала, хотя не мог отрицать, что воспоминания всплыли неприятные. Однако бедствий им сейчас точно не надо было. К счастью, Самаэль выдержал, через оскал выпустив нечто страшное лишь на пару секунд. Купец вздрогнул, явно заметив. Демон испытывал что-то между страхом за то, что их раскроют, и восторгом. В жизни демонов было не так много развлечений – и большая их часть заключалась в пугании людей. И их нельзя в этом винить. Они практиковали это искусство веками, однако чувство юмора у них все равно было не очень. Вот и получались всякие рассказы о говорящих козлах, огромных змеях и рыбах на суше. — Честно говоря, нет. Мой Отец… Он довольно крупный человек… в Риме, от Него мы и бежим. Как видишь, успешно. Не разделяли взгляды. — Тоже торговец, в каком-то смысле, — вставил слово Азазель. — Но у нас есть ещё братья и сестры, которые и унаследовали дело. Симеон вновь перевел на него взгляд. Азазель наоборот отвернулся, и Самаэль, чуть передохнув, перехватил инициативу обратно. — Зато мир посмотрели. Вино попробовали, больные кости размяли. Сейчас, вот, идём смотреть на празднование Пасхи. Ну, конечно, чередует он прогулку с праздником – стоило догадаться, что идут они как раз туда. Но Азазель не стал ничего говорить. — Так вы в городе на несколько дней? Оставайтесь у меня в доме! Они переглянулись. Азазель без слов понял намек в жалобном взгляде: — Мы, пожалуй, откажемся. — Лучшее, на что способен человек, это проявить гостеприимство. Как говорится, «не забывайте о гостеприимстве, потому что через него некоторые, сами того не зная, приняли у себя ангелов». К тому же, вы не знаете, как у нас устроены постоялые дома. Удобнее ночевать на улице, чем под этими навесами. Намек вновь был понят. Азазель тихо посмеялся с иронии высказывания купца. — Хорошо, мы принимаем приглашение. — Отлично! — купец хлопнул в ладоши, звякнув перстнями. — Через пару дней будут гуляния, до этого как раз посмотрите, как мы живём. Праздничный ужин точно вас удивит, могу поклясться, такого ягненка вы ещё никогда не пробовали. Им повезло, что очень скоро показались стены города. Они наконец-то въехали в Ершалаим.***
Город шумел в преддверии праздника, Самаэль так сильно перегнулся за стенки повозки, рассматривая улицы, что рисковал выпасть на дорогу. Азазель мрачно наблюдал, как он неуклюже барахтался среди мешков и свертков, и ещё мрачнее – за купцом. Пусть только попробует сделать что-нибудь не то, увидеть что-нибудь не то – демон все ещё не терял надежды на потасовку. Но, кажется, все было нормально. Пока что, пока они ещё не в доме торговца. Однако он не мог отрицать, что ему тоже было интересно поглядеть на людей. Последний раз он был на земле, когда они предпочитали жить в пещерах, а сейчас вон какие домики отстроили. Азазель не мог не отметить, что они хорошо усвоили его уроки «красоты», – даже чуть загордился. Красиво – что в Египте, что здесь. Возможно, он даже чуть-чуть понимал восторгавшегося рядом Самаэля. Дом Симеона был не особо приметным, но большим – стандартным, то есть. Нестандартным здесь назвать можно было огромный дворец с красными крышами и садами, возвышающийся над городом, на который тут же показал Самаэль. — А там кто живёт? — Там? — купец недобро покосился наверх. — Наместник из Рима, прокуратор. — Кажется, ты не особо его любишь, — усмехнулся Самаэль, будто восторгаясь недовольством Симеона, а затем прищурил мигнувший светом зелёный глаз. — Скажи мне правду. Симеон заозирался, боясь, что кто-то его услышит. — Н-не думаю, что это хорошая идея. — Нет, это очень хорошая идея. Ты так давно хотел ответить на этот вопрос, а сейчас как раз идеальный момент, — упорно продолжал Дьявол, тягуче расставляя сети. — Мы никому не расскажем. — Как же можно любит жестокого вояку из чужой страны, свирепое чудовище, который управляет нашими жизнями? — выпалил купец и тут же, испугавшись, закрыл рот руками. — Что сейчас произошло? — Технически, вы тоже теперь часть «чужой страны», — ещё больше ухмыляясь, невзначай заметил он. — А ты не хотел бы его убить? — внезапно спросил Самаэль, опасно приблизившись к Симеону. — Забрать все его богатство и жить вон в том дворце? — Но римляне же, в лучшем случае, пришлют другого ему на замену. В худшем - армию, — перепугался купец. — Что вы от меня вообще хотите? — Хотим, чтобы ты был честен. Вот представь, что у тебя есть сила победить эту армию. Или чтобы в Риме даже не узнали об этом. Тогда бы ты убил его? Только представь, какой этот дворец красивый и огромный, как там много золота. Разве тебе не наскучил этот домишко? — Наскучил… — несмело протянул он. — Что же тебя останавливает? — Но твои рассказы неправдоподобны. Не бывает такой силы! — Поверь мне, у меня она есть. Я могу сотворить чудо специально для тебя: сделать тебя прокуратором, — с каждым словом металл в голосе Дьявола усиливался, несмотря на прилипшую к лицу улыбку, как и напор. Он медленно, но верно вытягивал из человека все, что тот желал и чувствовал. Это была его уникальная сила. — Только скажи, что ещё тебя останавливает. — Убийство – тяжкий грех, лучше зарабатывать честным трудом, и тогда в конце мне воздастся по делам моим! — промямлил вкрай перепуганный купец. — Тьфу, черт возьми, — тут же отодвинулся от него разочарованный Самаэль. — Что в Египте, что здесь – одни святоши. Никакого веселья. — Думаешь, сражаться с имперской армией было бы весело? — спросил Азазель. — Весело было бы видеть этого дурака на троне, — пожал плечами Самаэль. — Может, моя магия не работает, и я не могу никого искусить? Или люди больше действительно не желают ни о чем, кроме спокойной жизни? — Думаю, дело в людях. — Это мы ещё проверим. — Тот же разговор у нас был в Египте. В итоге ты смог соблазнить только одну женщину на измену своему мужу. Будешь ходить по всем странам, пока не получишь желаемое? — Как захочу. А мне теперь очень интересно посмотреть на этого прокуратора. Зайдём к нему завтра? — А я ведь действительно подумал, что ты пришел только на праздник, — устало протянул Азазель. — Одно не отменяет другое. Все можно совмещать. — Мы приехали, — быстро сказал купец, выползая из повозки. Кажется, он уже пожалел о своем гостеприимстве. И Азазель был этим весьма доволен. Он помог брату вылезти из повозки, но тот не спешил заходить во двор. Смотря, как охранники и прибежавшие слуги уводят лошадей, он спросил: — Как думаешь, стоит спросить у них, не хотят ли они убить хозяина? — Он кажется хорошим человеком, — только ответил демон. Самаэль недовольно поморщился. — Тогда нужно будет расспросить его сыновей. — Думаю, вам нужно отдохнуть с дороги, — затараторил купец. — Для вас будет подготовлена отдельная комната, пара слуг. Я крайне жалею, что не смогу принять вас за общим столом, ибо семья моя сейчас в разъездах. — Где же? — лукаво поинтересовался Самаэль, но точного ответа не получил. — Благодарим за гостеприимство, — кивнул Азазель. — Это меньшее, что я могу сделать для вас. — Нет, ещё ты можешь исчезнуть с глаз моих, — Самаэль недобро посмотрел на него. Купца тут же как ветром сдуло: Азазель вполне мог представить, кого и что он увидел вместо калеки из Египта, что его так испугало. — Я устал. — Тогда до завтрашнего дня точно никаких побегов, поджогов города и совращения бедных людей, — угрюмо глянул на него Азазель. — Приказать принести воды? — Сам разберусь, — рвано, тяжело повел плечом Самаэль и кликнул мальчишку-слугу. — Тогда зайду к тебе через час. Он не знал, куда пойдет и чем будет заниматься этот час. Скорее всего, пойдет поболтать с купцом или будет караулить у двери и отпугивать своим видом всех случайно проходящих людей. Но это было неважно. Важно было то, что у Самаэля на некоторое время будет личное пространство. Они не были особо близки в прежние времена. Ангелов было более тысячи, трудно поддерживать со всеми хорошие отношения, однако Самаэль всегда выделялся. Он был «самым»: самым красивым, самым лучшим, самым одаренным, самым любимым. И при этом самым противоречивым – всем вокруг и самому себе. Был будто бы открытым и дружелюбным, но нелюдимым, осторожным; ярким, но несущим непосильную ношу собственных дум; любящим и любимым, но пошедшим против своей семьи; легкомысленным, но обладающим словно тайным знанием о том, как все на самом деле устроено. Он был похож на звёзды, что создавал – мерцающим, великолепным, но таким далёким и недостижимым, пребывающим где-то над всем миром. Было трудно не восхищаться им, особенно когда все началось. Падение подарило им общую боль, общую ненависть. Азазель попал в Ад готовым сражаться, мстить, новоприобритенными клыками выгрызать себе путь обратно, чтобы пообрывать крылья всем тем, кого он недавно звал семьёй – и думал, что Самаэль его поддержит, что давно ждал его для своей армии. Самаэль пал первым, пробыл в Преисподней долгое время – однако изменилось в нем только его имя. Он все так же был слеплен из противоположностей: носил корону Дьявола, Короля демонов, но отчаянно цеплялся за свое прошлое; вместе с новой могущественной силой получил лишь горе и вину, а с первыми вылазками приобрел человеческие черты. Его наказание было непохоже ни на одно, которое когда-либо постигало грешников и падших, – он представлял собой сплошную рану, изломанный облик прошедшего, ему одному подарили вечную боль. Никакую армию он, естественно, не собирал, не планировал очередную войну. Азазель четко запомнил его образ в Аду – пытающимся занимать как можно меньше места на проклятом троне, устало, будто в жесте немого подчинения, склонившимся под весом рогов и золотых зубцов. Нельзя было отрицать, что эта вылазка на землю вдохнула в его повелителя новую жизнь, пусть он и все ещё оставался собой: отказывался от необходимой помощи, делал вид, что он на самом деле планирует лишь повергнуть людей во грех и ему не интересна их простая жизнь. Азазель был рад, что он всё-таки пошел на уступки и взял его с собой – иначе он бы и пяти метров сам не прошел, – хоть и получал в благодарность лишь раздраженные взгляды или молчание. Он даже не понимал, почему делал это, почему помогал ему: ради Короля, ради того великолепного ангела или ради брата? «Свободное время» было ещё одной их договоренностью на земле. Азазель знал, зачем оно было нужно Самаэлю, почему было так важно, и старался ее соблюдать. Однако это приносило слишком много проблем, когда дело доходило до людей. Поэтому в Аду было легче. В Аду они могли не прятаться. Но он не мог ничего поделать. Ему оставалось только ждать – один час, что бы это ни значило, – а затем вновь наблюдать за продолжающимся даже после приземления падением звёзды. Самаэль не спешил запирать дверь. Вокруг все ещё сновали слуги: ставили и застилали кровати, мальчишка все пытался дотащить ведро с водой. Он перехватил его уже выхода, когда он справился со своей работой: — Принеси ещё лоскут чистой ткани и растопи печь. — Так же жарко на улице, господин, — покосился на него слуга. — Делай, как велено. Вновь началось мельтешение. Самаэль устало, забывшись, прислонился спиной к стене, но тут же отступил. Его стремительно начинало раздражать количество людей в его комнате, но они, будто почувствовав надвигающуюся угрозу, быстро со всем разобрались. Он наконец-то остался один. Огонь в очаге тоже совсем не грел, как и солнце, и лава, и даже адское пламя. Весь мир состоял из льда – омерзительного, постоянного, – и ему казалось, что его кристаллики растут под его кожей, прямо на костях, и поэтому он никак не мог согреться. Азазель принес из Ада свой демонический облик: клыки нельзя было убрать ни одним заклинанием. Он же шлейфом тащил за собой Ледяное озеро Коцит, его холод и пустоту, вечное одиночество. Он присел вплотную к очагу, протянул руку в огонь, тщетно пытаясь его почувствовать. Пламя ласкало кожу, но не приносило желаемого. Его проклятье – одно из. Была ещё одна вещь, от которой нельзя было избавиться магией, но которую он принес не из Преисподней, а из далёкого прошлого. Он аккуратно стянул плащ, боясь совершить лишнее движение, и пододвинул к себе ведёрко с водой. Пламя совсем не отражалось от обгоревших черных перьев. Он слабо потянул за правое крыло, чтобы его вытянуть и получить доступ ко всей поверхности. Когда-то крылья были его гордостью. Огромные, белоснежные, содержащие в себе свет тысяч небесных светил. К сожалению, во время Падения они всего лишь сломались. Не оторвались – или их не оторвали. Лучше бы оторвались, лучше бы сгорели. А в его случае некоторые кости, ткани так и не восстановились – крылья не стали исключением. На них будто была наложена печать, сохраняющая их в том виде, который они приобрели сразу после того, что случилось. Теперь с них сыпались хлипкие, покрытые золой пёрышки, они были скрученные и словно скомканные, а главное – недвижимые, недееспособные. Сколько он не пытался, он не мог их расправить, ими пошевелить. Будто бесполезный нарост, опухоль. Настоящим мучением было все ещё чувствовать ими и их. Морщась от неприятных прикосновений ткани к обожженной коже, он начал протирать пёрышко за перышком. Во время пребывания на улице пыль и песок забивались в одежду и волосы, даже в кожу – буквально волочившиеся по земле крылья не были исключением. Приходилось и за ними ухаживать – аккуратно, бережно, ведь он точно не хотел, чтобы ему вновь было больно. Это было настоящим издевательством кого-то Сверху – заставлять его заботливо относиться к уродству. Ещё и собственному. Воистину, божественный замысел жесток. Он уже не дотягивался до перьев на спине – можно было бы позвать на помощь Азазеля. Однако демон и так слишком часто видел его слабости, не хватало ещё одной. Он прекрасно знал о крыльях, помогал их прятать от людей, но на этом Самаэль проводил границу. Не нужно было злоупотреблять помощью, а то мало ли чего возомнит. Его правитель должен быть сильным, храбрым, великолепным, озлобленным на весь мир – и пока получалось только последнее. Зачем ему калека вместо Короля? Незачем разрушать его мечты. Оставалось чуть больше десяти минут. Странная условность для бессмертного существа, живущего вне пространства и времени. Однако приходилось адаптироваться: привыкать к земным порядкам, законам природы и людей, собственной уязвимости. Что тело подчиняется гравитации и другим силам земли, что у него есть пределы и плотность, что он способен ощущать мир вокруг. Чтобы выжить, слиться с окружением, нужно было играть по людским правилам. Самаэль сжёг выпавшие при чистке перья, вылил в окно грязную воду, замотал крылья. Такую мерзость нужно тщательно прятать от чужих глаз – как крылья, так и самого себя.***
В грязном плаще, шаркающей, спотыкающейся походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого тайно проник повелитель Преисподней Самаэль. А также демон пустыни Азазель. По воле случая или по злому умыслу в ту же колоннаду вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат, но незваных гостей не заметил. Судя по всему, сегодня у него был плохой день – а возможно, и плохая жизнь. Спрятавшийся за колонной Самаэль грозился выдать их ужаснейшее убежище в любую секунду, потому что постоянно выглядывал. Азазель недовольно пыхтел за его спиной, но боялся совершать какие-либо движения. — Если так боишься за наше укрытие, наложил бы заклятие невидимости, — прошипел Самаэль, когда его в очередной раз затянули обратно за колонну. — Кто из нас Князь Тьмы и Принц магии? — Ты просто ленивый, — цыкнул Князь Тьмы и Принц магии. — Ты сделал две ошибки в предложении «я просто ленивый». — Я просто не хочу. Веселее быть на волоске от опасности. Как думаешь, что будет, если нас арестуют? — Люди узнают о том, что Дьявол действительно ходит среди них, — пожал плечами Азазель. — Казалось бы, нынче к любой девушке, или старцу, или ещё кому может явится ангел, но все отрицают возможность их нахождения в непосредственной близости от себя, а не где-то далеко на Небе, — скривился Самаэль. — Даже про меня вспоминают в самый последний момент, когда уже все сами сделали. Глупая болтовня о том, что я сижу на чьих-то плечах. Может, действительно к ним выйти? — Только попробуй! — осмелился пригрозить ему демон. — Одно дело сражаться с римским войском, но совершенно другое – с Небесным. Я не готов унижаться и, тем более, умирать. Так что делай, что хотел, с прокуратором, и пойдем отсюда. — Я это и собирался делать, но ты меня отвлекаешь! Я пропустил, как к нему пришли ещё люди. На площадке действительно прибавилось людей: два легионера ввели какого-то человека в голубом хитоне. Демоны напрягли слух: с их места разговор было плохо слышно. Обсуждали, видимо, личность пришедшего человека. Самаэль с каждым вопросом все больше улыбался. — Про прокуратора я, кажется, все понял. И про этого Га-Ноцри тоже, — признался наконец Азазель. — И что ты понял? — Что он судит подстрекателя. Весьма странный человек, я скажу. — Кто из них и почему? — Этот Га-Ноцри говорит странными фразами, насколько я услышал и понял. Строит из себя пророка. Все про неясное будущее – и ничего по делу. Да и прокуратор тоже хорош: явно не хочет этим заниматься. Скорее всего его отпустят, чтобы не мешался. — Не все так просто. Самаэль прикрыл глаза, цепляясь пальцами за невидимые нити человеческих мыслей. Гораздо проще было делать это в диалоге с человеком, смотря ему в глаза, направляя словами, но сейчас он не мог выйти на террасу. Вернее, он мог делать все, что хотел – однако на данный момент не желал нарушать их разговор. Ему слишком интересен был его финал. От мыслей легионеров он отмахнулся. Там были банальные вещи, вроде усталости, жалоб на жару и на то, что приходится так долго стоять. А вот черный клубок прокуратора необходимо было распутать. На самой поверхности – собака. Видимо, он очень сильно любил это существо, нуждался в нем. Даже сейчас, во время исполнения своих обязанностей. Чуть дальше было чувство бесконечного одиночества, разъедающего его изнутри. И боль, нимбом опоясывающая его голову. Самаэль победно ухмыльнулся. Прокуратор малодушно желал, чтобы вместо воды ему принесли яд. До этого он выбирался на землю довольно нечасто. Так, искусить кого-нибудь, устроить небольшой хаос – и, естественно, общался с людьми. На их рассказах он и выстраивал свою маскировку и в то же время изучал их. Это был равноценный обмен: они рассказывали о географии, своей истории, порядках, их понимании астрономии и устройства Вселенной; он – иногда поправлял их и выведывал желания. Второе было его извращённой игрой, развлечением – он исполнял все, что бы люди ни попросили. От этого происходил больший хаос и разруха, чем от намеренного землетрясения или урагана. Однако это было много лет назад, а сейчас он хотел выяснить, изменились ли желания людей. Пока что нельзя было сказать точно: все так же деньги, женщины или мужчины и богатства иного рода. А вот прокуратор Иудеи Понтий Пилат был другим. Понтий Пилат имел и деньги, и власть, но желал отказаться от всего этого. Странный человек – ради таких Самаэль раз за разом возвращался на землю. Они были самыми непредсказуемыми, с ними могло случиться все, что угодно. И Дьявол каждый раз ждал итога их судьбы – однако каждый раз он оказывался тем же. Они все умирали по своей воле, и ничто не могло нарушить этот ход событий. А вот Иешуа Га-Ноцри он прочитать не мог. Что-то с ним было не так. Что-то смутно знакомое. — Прокуратор не проживет больше двух недель, — заключил Самаэль. — Это слабый человек, лишь кажущийся сильным. В его жизни не осталось радости, власть ему наскучила. А людям он приносит только боль, и сам от нее страдает. У него нет больше цели. — Тогда через пару недель встретимся с ним в Аду, — пожал плечами Азазель. — С ними обоими. — Ну и поделом. — И все же я надеялся на большее, — недовольно протянул Дьявол. — Прокуратор с нестандартными желаниями, арестант, у которого их нет совсем. Не может все закончиться их смертью. На этой земле должно произойти что-то поистине удивительное, раз даже я это почувствовал. — Раз это все, может, пойдем отсюда? Я видел неплохую таверну. — Постой. Я хочу знать, чем всё закончится. — Ты же сам сказал: они умрут. — Все люди так или иначе умрут, но менее интересными их судьбы от этого не становятся. Тут ещё вопрос в том, как и когда они умрут. Прокуратор наложит на себя руки, а Га-Ноцри будет повешен, но что-то должно произойти до этого. Видишь, прокуратор все больше сомневается, хотя его желание все так же сильно. — Их судьба предрешена, они не могут ее изменить. Все будет так, как ты сказал, — Азазель сохранял угрюмый настрой. Внезапная волна тепла расползлась по террасе и за ее пределы. Чистая магия. Не та, что была у Самаэля и его демонов, – светлая. Она сбила их с ног. И тут же желание Понтия Пилата стало гораздо слабее. Поистине неожиданный поворот событий. — Не может быть… Я был прав?! — Что произошло? — недоуменно спросил Азазель. Самаэль истерично рассмеялся, не до конца веря в происходящее. Этот разбойник был такой же, как они! Не прямо таким – какими они были уже очень давно! На ангела он был непохож, но обладал той же силой. Прав был Азазель, когда назвал его пророком. Хотя это было и не совсем точно. — А это, Азазель, был момент обретения человеком смысла жизни! Чудеснейший момент, нечасто его удается лицезреть! Нам сегодня очень повезло. И я наконец понял, зачем мы пришли в Ершалаим. — То есть этого Га-Ноцри не казнят? — Нет! — Почему ты так рад? Разве его не должны были справедливо обвинить? — Я наконец увидел момент, который так долго ждал. Настоящее чудо! И прокуратор теперь не даст ему умереть. А он – ему. Какой банально удивительный исход. — Это не против человеческого закона? — Он был виновен лишь в том, что не умел вовремя держать язык за зубами. — Тогда почему его все равно уводят в цепях? Самаэль мгновенно успокоился. Действительно, пророка уводили легионеры, а на террасе появился другой человек в одеждах священника. С одного взгляда стало понятно, что он желал. Из груди вырвался очередной, вновь истерический смешок, наполненный горечью. — Интересно Ты все придумал, — процедил он. — Все ещё не очень понимаю, что происходит, — устало вздохнул демон. — Арестант – пророк, совершивший чудо: излечивший прокуратора от жестокости и боли. Но это ничего не поменяло! Они все равно умрут, в те же сроки, тем же способом. Прокуратор не сможет отменить приговор из-за того человека. Неужели действительно нельзя ничего изменить? — задал он вопрос куда-то в пустоту. — Зачем они тебе? Всего лишь люди. Да и пророк не наш. Самаэль поджал губы, размышляя. Почему он так паниковал? Почему его так заботила их судьба? Он выглянул из-за колонны, провожая взглядом пророка. — Мне нужно с ним поговорить. Не дожидаясь ответа, Самаэль вышел из укрытия. Прокуратор и неожиданный гость уже ушли в другую сторону, а вот заключённого повели в сторону темниц. Там он пробудет до утра, до окончательного вынесения приговора, но Дьявол не хотел терять ни секунды. Впрочем, он мог выкрасть его – но тогда была вероятность столкнуться с интересами Небес. Мало ли какую цель на земле преследовал пророк. Идти быстро не получалось, но это было к лучшему: меньше вероятность быть замеченным. Крылья сильно снижали маневренность, лёгкость, да и ноги подводили. Они спустились в нижнюю часть дворца. Самаэль спрятался в тени, выжидая, когда солдаты уйдут, и наконец мог рассмотреть Иешуа Га-Ноцри. Удивительным в его внешности был лишь отпечаток какого-то странного спокойствия на лице. Смирения. Такая до боли знакомая печать благословения. Вся его поза наталкивала на мысль, что он будто сидел не в темнице, ожидая решения прокуратора, а где-то Наверху, рассматривая оттуда мир людей. Возвышенность при внешней простоте. Они действительно все были одинаковы, имели ли они крылья или нет. — Я вижу тебя, добрый человек, — внезапно улыбнулся пророк. Самаэль с удивлением обнаружил, что они остались одни. — Я не человек и вовсе не добрый, — равнодушно ответил он, выходя на свет. — Я знаю, кто ты, Люцифер, — он мягко кивнул. — И ты не прав. — Откуда...? — зашипел, разозлившись, Самаэль, но затем вспомнил, с кем говорит. — Я отказался от этого имени, теперь меня зовут Самаэль. — «Яд Бога» вместо «Несущий Свет» – звучит печально. Ты действительно так сильно расстроен? — Дело не во мне, — отрезал он. — Я пришел задать вопросы о твоей судьбе и судьбе прокуратора. — Хорошо. Иешуа закопошился, гремя цепями на ногах: выпрямился, поправил хитон. Между ними была лишь кованая дверца и толстые каменные стены. Самаэль не спешил перемещаться к нему – хотелось держать дистанцию. — Почему ты так смиренно относишься к своей судьбе? Иешуа нахмурился. — Что ты имеешь ввиду? — Ты же знаешь, что тебя казнят. Но я видел, что ты можешь избежать этой участи. — Ты слышал наш разговор? — в его голосе прозвучало искреннее удивление. — Частично. Скорее подслушивал. — Не думал, что он заинтересует тебя. Тем более, ты даже пришел ко мне с вопросами. — Видимо, больше ты никому не интересен и не нужен. Только не думай, что ты нужен мне, — поспешно добавил Самаэль. — Ты про Отца? Дьявол стиснул зубы. Стоило ожидать, что посланник Небес начнет вскрывать старые, порой незажившие раны. Боль начала скапливаться где-то в позвоночнике, тяжестью ложиться на лопатки. Он мог бы испепелить пророка щелчком пальцев. Но вместо этого он вдохнул затхлый воздух подземелья и вошёл в камеру сквозь запертую дверцу, намеренно возвышаясь над заключённым. — Что Он тебе наговорил? — Что я должен умереть во благо человечества, — спокойно ответил Иешуа. — Это ложь. Он всегда говорит ложь. Это же твоя жизнь! Как можно так легко с ней расстаться? — Важна лишь цель. Эта жертва спасет много других жизней. — Но как же ты сам? Или ты сейчас скажешь, что эгоизм – грех. — Нет, не скажу – ты сам это уже сказал, — довольно улыбнулся пророк. Самаэль нервно взглянул в небольшое окошко, не в силах смотреть на его лицо. Этот человек действительно желал своей смерти. Дьявол нервно усмехнулся: как же ему повезло сегодня наткнуться на сразу двух людей без желания жить. А ещё жаловался на скуку. Вот только если прокуратор обрёл смысл благодаря пророку, то на судьбу Иешуа придется влиять силам тьмы. Он мог просто так оставить человека умирать – однако сам себя убеждал, что это вовсе не акт милосердия, что просто хотел посмотреть, сколько продержаться идеалы человека. В его распоряжении была мощная, первозданная магия, он мог остановить время и потратить вечность на спор с пророком, нужна была только идея. Он оглядел камеру, остановив взгляд на окне. — Не думаю, что в жизни у тебя было много благ – много ли может позволить себе странствующий философ, сын плотника? — Мне вполне достаточно воды да хлеба. — Поэтому ты добровольно и идёшь на казнь! Ты не успел насладиться жизнью! Посмотри, как прекрасна земля. Вмиг тюремная камера сменилась тропическим лесом. Ноги Иешуа теперь были свободны от цепей и утопали в мокрой земле. Вокруг летали красочные птицы, которых жители пустыни и вообразить себе не могли, исполняя причудливые мелодии. Деревья были в сотню раз больше человека, с крупными листьями, которые загораживали все небо. Пахло пряностями, свежестью. Однако Иешуа только поморщился: — Душно. — Как пожелаешь, — не сдержал яда Самаэль. Тут же переместились они на утопающую в снегу вершину горы. Бешеный ветер метал снежные хлопья, словно пытался спрятать их под одежду случайно забредших сюда людей. До земли были сотни километров, зато на то же расстояние было видно все вокруг: более мелкие вершины, деревеньки на холмах, зелёные ковры хвойных лесов. Зато они как никогда были близки к Небу, Самаэль даже позволил себе взглянуть туда. Они здесь были совершенно одни, наедине со звездами. Дьявол оглянулся на своего спутника, ожидая восхищения. Иешуа выдохнул облачко пара: — Холодно. Снег сменился песком – перед ними раскинулась великая пустыня. Здесь не было пыли, тоскливых растений, гор – лишь ровные холмы, дюны и барханы. Из-за палящего солнца каждая песчинка казалась отлитой из золота, а жар был настолько сильным, что все вокруг рисковало в любую секунду превратиться в стекло. Снег, принесённый с гор, тут же, шипя, растаял. Даже Самаэль прикрыл голову плащом, но Иешуа был невозмутим. — Жарко. И оказался по колени в воде. Средиземное море переливалось изумрудами и сапфирами, лениво играя волнами. Дно пестрело разноцветными камешками, то тут, то там мелькали серой чешуей рыбки, но быстро пугались нежданных гостей. Вода ещё не успела нагреться и была чуть прохладной, но воздух уже впитал жар солнца. Вдалеке виднелись лодки, обжитые чайками. Соленый воздух разъедал ноздри. Иешуа вдохнул полной грудью, и Самаэль возликовал. — Понравилось? Тот слегка улыбнулся и приподнял полы одежды: — Мокро. Одежда высохла в ту же секунду, как они оказались в центре города. Люди готовились к празднику: украшали дома, пели песни, танцевали, торговцы уже выкатили свои прилавки на площадь и принялись зазывать покупателей. Их окружала музыка, веселые людские голоса. — Эти люди выглядят счастливыми, — наконец признался Иешуа. — Почему ты тогда не присоединишься к ним? — Их цель – быть счастливыми, моя цель – чтобы они были счастливыми. Для этого я должен выполнить свое предназначение. К тому же, здесь шумно, — мягко улыбнулся он, глядя на разозленного Самаэля. Они вновь оказались в тюремной камере. — Я могу сделать тебя царем, могу дать все деньги мира, любой человек будет у ног твоих! — Я и так буду царем. В Царстве Небесном. Я благодарен тебе за эту чудесную демонстрацию, земля действительно прекрасна. Но я лишь больше убедился в правильности моих поступков. — Зачем тебе эта судьба? — Больше меня интересует, зачем тебе меня переубеждать. — Потому что я знаю Его методы! Он даст тысячи обещаний, расскажет о Великом плане на тебя, что ты обязательно внесешь свой вклад в общее дело – а потом ты падаешь с Небес, — он резко сдёрнул плащ, тут же об этом пожалев, зашипев от резкой боли. — Посмотри на меня! Я – живое доказательство, что никакого Царства для тебя не будет, тебя обманули. А затем Иешуа сделал то, что разозлило его еще больше, – посочувствовал. — Мне жаль. — Тебя там даже не было, — холодно ответил Самаэль. — Однако в тебе все ещё есть надежда. Твои крылья до сих пор при тебе – значит, ты желаешь вернуться домой. — Это бред. Крылья – наказание, чтобы я всегда помнил, что потерял. — Может, ты слишком строг и категоричен? Возможно, это намек, что ты всегда можешь получить прощение. — Такое невозможно. Сотни лет я лично встречал миллионы грешников, мои демоны пытали их – и никто из них не получил прощения. — Именно поэтому и нужен я. Самаэль тяжело вздохнул. Ничто и никто не мог его переубедить. Однако в этой истории был ещё один герой, за которого стоило побороться. — А как же прокуратор? Он же все равно умрет. — Такова судьба игемона. Однако, хоть он и избавится от мучающей его боли, мне его жаль. — Конечно, он же умрет. После того, как ты дал ему надежду на жизнь. Холод и ярость в голосе Самаэля испугали пророка, но он ничего не ответил. Видимо, не считал себя достаточно виноватым. Это бесконечно злило Дьявола. Вся накопленная за тысячи лет ненависть вместе с ужасом полилась наружу. — Почему тому, кто хочет изменить свою судьбу, не позволяют это сделать? Почему человек должен умереть, только обретя желание жить? Почему ему не дают бороться? Я видел множество людей, загубленных и затравленных жизнью, – это тоже Он для них уготовил? Они пытались всеми силами выбраться из той ямы, в которую поместила их Его воля, – и все умирали! Я сам пошел против нее – и вот я здесь, вот, что Он со мной сделал! Вот только я умереть не могу, к сожалению. Почему Его любимые творения вообще вынуждены страдать? — Ты говоришь о себе? — Это всегда были люди. Разве Он бы превратил «любимого сына» в чудовище? Тени от огня причудливо заклубились, вырисовывая отпечаток облика на стене. Иешуа лишь мельком взглянул туда. Самаэль не двигался, затравленно дыша. — Почему нельзя дать им второй шанс? Почему не позволить им самим делать выбор? Почему обязательно все должно сводиться к наказанию? Что в Аду, что здесь – все одинаково. — Я понимаю, почему ты говоришь эти вещи. Но не совсем понимаю, почему ты так злишься. — Потому что… — Самаэль захлебнулся словами, стремительно приближаясь к истерике, — эта Высшая Воля значит, что Он с самого начала определил для меня такую судьбу. Он с самого начала решил, что я паду, что возненавижу их всех, что потеряю все. И тогда мой бунт не имел и не имеет никакого смысла! Какой смысл противостоять тому, чтобы твою жизнь решали за тебя, если и это противостояние решили за тебя? Какие решения я принимал сам? Какие эмоции на самом деле мои? Какие мысли – мои? Что, если и эту ненависть навязали мне? Какой смысл тогда хоть что-то делать? Почему нельзя просто лечь и медленно умирать? — Потому что ты – добрый человек, — в противовес его крикам спокойно ответил Иешуа. — Я Дьявол, черт возьми! — зарычал он, на секунду снимая с себя иллюзии маскировки, сотрясая каменные стены. Где-то наверху раздался грохот, крики. Самаэль мгновенно будто уменьшился в размерах, сгорбился – словно сам испугался своего гнева. Шмыгая носом и прерывисто дыша, он выглядел жалко. — «И показал он мне Иисуса, великого иерея, стоящего перед Ангелом Господним, и Сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему», — задумчиво сказал Иешуа в образовавшейся тишине. — Эти слова напишут через много лет после моей смерти. Знаешь, что они означают? — Что я – Великое Зло и должен только противостоять Небесам и людям? — дрожащим голосом, больше не смотря на пророка, спросил Самаэль. — Почему ты так считаешь? — Так говорят люди. Разве может быть добрым существо, что вечностью пытает их после смерти? Хотя это не я придумал смерть, не я отвечаю за их судьбы! — Поэтому ты сам выбрал свое новое имя и образ, «яд Божий»? — с незлой иронией спросил Иешуа. — Зачем сопротивляться? Мои братья сами разнесли вести о Падении по всей земле, люди им поверили. Разве можно переубедить миллионную толпу, все население земли, что на самом деле… Пророк ожидающее молчал, не перебивая сбивчивый поток слов. — … Я скучаю. — Я рад, что ты наконец это признал, — Иешуа наконец был совершенно серьёзен. — А теперь послушай меня, как пророка. Спустя много веков ты найдешь двух людей, отчаянно цепляющихся друг за друга, так же потерявших цель жизни. И им ты сможешь помочь. Они не умрут. — Но до них же ещё есть и будут такие же люди. Ты и прокуратор. — Обо мне не беспокойся, я воскресну вместе с людской надеждой. Но игемон за свои поступки попадет к тебе. Ты можешь только выбрать ему наказание. К тому же, тебе привычно нарушать Порядок. — Я не буду ничего делать, — твердо пообещал Самаэль. — И мои демоны тоже. Пусть его совесть сама определяет. И я клянусь, он тоже получит прощение. — Видишь, я всё-таки был прав, добрый человек, — улыбнулся Иешуа. — И помни, что это ещё не весь Его план на тебя. Помни мои слова, однако их смысл ты должен разгадать сам. Люцифер неясно кивнул, а затем пропал, оставив пророка в одиночестве.***
Было ощущение, что его обманули. Он шел в камеру к пророку с твердым намерением наконец победить в схватке с Судьбой, разрушить устоявшийся печальный порядок – а вышел с ноющей пустотой внутри. Он вновь будто был в той яме, что осталась после его падения, за секунды до открытия Преисподней – с тысячей вопросов, на которые никто не собирался отвечать. Нет, был универсальный ответ – Он во всем виноват, Он специально заставляет его страдать. Но после разговора с пророком появились сомнения. Он не мог продолжать бесцельно бродить по земле, даже простые шутки над людьми уже стали вторичными и скучными. В Аду все было циклично. Везде все было одно и то же – а так вечность не проживёшь, даже не проспишь под какой-нибудь корягой. Меньше всего он хотел возвращаться на свой трон, но и быть просто наблюдателем среди людей не хотел. Не будет же он веками искать тех людей? Спасать всех без разбора, пока не наткнется на правильных? За это ему «спасибо» Небеса не скажут, только сошлют обратно. Нужно было придумать лазейку. Самаэль появился на пороге таверны, распугав парочку пьяниц, огляделся – и заметил знакомое клыкастое лицо. — Скучаешь, дорогой Азазель? — вновь натянул ухмылку Дьявол. Перед демоном стоял кувшин вина, и вместе с его извечной угрюмостью эта картина казалась весьма печальной. Самаэль подозвал владельца: — Ещё пять кувшинов. За счёт этого доброго господина. — Сам прекрасно знаешь, что у меня нет денег. — Хорошо, тогда сегодня пьем за ваш счёт, — кивнул он обслуживающему их человеку, а тот не посмел возразить. — А что ты собирался делать, если бы я не пришел, а с тебя потребовали оплату? — полюбопытствовал Самаэль, вернувшись к демону. — В мире стало бы на одно подобное заведение меньше. Хотя мне было бы жаль, вино здесь хорошее. И зачем тебе пять кувшинов? — Слишком мало, ты думаешь? Могу ещё заказать. — Оставь, ты разоришь человека. — Я разорю его, если захочу действительно напиться, и то придется ещё сильно уменьшить городские запасы вина, — вздохнул Дьявол. — Смею предположить, что разговор с пророком прошел не очень хорошо. — Смотря для кого, — уныло признался он. — Очевидно, для тебя. Так городские запасы под угрозой? — буднично проговорил демон, наполняя две чаши. — Пока нет. Пока я просто… думаю. Азазель услужливо приготовился слушать. Он совсем не планировал активно участвовать в диалоге и исполнял роль минимальной, но достаточной поддержки. Их обоих это устраивало: Самаэль не любил, когда его перебивали, особенно в моменты спутанного осознания собственного состояния. — …Чем мы отличаемся от людей? После того, что произошло, мы стали уязвимее, стали чувствовать. Плохо ли это? Как минимум, неудобно. Им легко принимать решения, они всегда рациональны – а как быть нам? Мне? Большинство демонов наполнены гневом, существуют ради и благодаря ему, но я не могу сказать того же о себе. Я не знаю, чего я хочу здесь и в Аду. — Поэтому так гнался за «весельем»? Самаэль кивнул. — Я пытался переубедить пророка. Объяснить, что земля чудесна, жизнь чудесна. Показал разнообразные места на этой планете, пообещал богатства и власть – он все равно стоял на своем. Потом начал выпытывать про мои причины и эмоции, но это неважно. Важно, что я теперь понимаю прокуратора, почему он постоянно требует яду. И понимаю пророка. Несмотря на все чудеса земли, мне здесь нет места, я долго не продержусь на мелких шалостях. Остаётся только занять положенное мне место, но я не хочу уходить. — Честно говоря, мне тоже здесь понравилось, — нехотя признался Азазель. — Здесь хорошее вино. — Это все, что тебя заботит? — рассмеялся Самаэль. — Не приводить же в пример «мелкие шалости». Не все из них мне нравились, и я до сих пор жду масштабных действий, но оставляю это на твоё усмотрение. Ты же здесь Король. — Да, это мы тоже обсудили. Пророк наговорил много странных слов про мое предназначение и противодействие Небесам. — Так будет великая Война или нет? — Не думаю, что он говорил именно про это. Это, как минимум, не в Его интересах. И не в моих. Можно было бы предположить про Суд, но я и так правлю Адом, ко мне и так попадут все грешники. Какой же странный был день. Он встретился с двумя совершенно разными людьми: один не видел больше смысла в жизни, и потому желал умереть; у второго же была Великая цель, ради которой он должен был умереть. Самаэль за всю свою весьма долгую жизнь успел побывать в обеих ролях: пал ради Цели, а теперь бессмысленно скитался между мирами. Сколько же ещё было таких же отчаявшихся душ на земле, сколько ещё будет? И не все смогут попасть на Небеса, как и он. Самоубийцы и подобные им были в его юрисдикции, но не все этого заслуживали. Что, если он сможет предотвратить это? Сделает это своей целью? Он мог бы помочь и прокуратору, но были слишком поздно. Может, эти нелепые слова были не о войне с Небесами, но о войне за человеческие души? — А если совместить это с «весельем»? — предложил Азазель, вторя его мыслям. — Самому судить людей, их желания? Веками скитаться по земле, отделяя зерна от плевел? Соблазнять, проверять на твердость? Помогать несчастным душам, раз они не нужны Небесам? А ведь так я и смогу найти их, — задумался Самаэль. — Кого? — Пока неважно. Тогда нам нужно решить, куда идти дальше: ты прав, нужна масштабность. Здесь мы закончили. — Когда выдвигаемся в путь, мой Король? — Завтра вечером, мне надо проститься кое с кем. И больше никаких «моих Королей», люди не поймут. И, кажется, мне снова придется выбирать новое имя. — Тогда предлагаю выпить за новую жизнь, — поднял чашу Азазель. — За новую цель!***
Кресты на фоне заката выглядели совсем черными, будто сотканными из теней. На горизонте уже показалась серебряная полоска луны, и Самаэль видел в этом какую-то горькую иронию. Несмотря на это, в воздухе висел нестерпимый жар, не желая уступать ночной прохладе. Все это можно было превратить в метафорическую битву светлых и темных сил, если сильно цепляться за символизм, но на деле Смерть уже сделала это своими владениями, границы которых сам Дьявол не решался переступать. Осуждённые ещё были живы: вместо духов и бесов вокруг них скакали вороны, – но момент был близок. Он чувствовал это, даже стоя в отдалении на небольшом холме. Специально, чтобы пророк его не видел. Не хватало ещё портить его последние минуты жизни своим видом. — Удивительный человек, — вздохнул Самаэль. — То есть разговор всё-таки прошел хорошо, — фыркнул Азазель. — Смотря для кого, — тяжело усмехнулся он. — Он говорил о том, что будет после? — Воскреснет, ознаменовав тем самым, что все достойные души так или иначе получат прощение. То есть меньше работы для меня – хотя бы за это стоит быть ему благодарным. Азазель промолчал. Солнце окончательно скрылось из виду. И с последним вдохом пророка они наконец сошли со своего места. — Куда отправимся дальше? — Я думал о империи римлян. Скоро там будет большая заварушка, тебе точно понравится, дорогой Азазель. — Как скажешь, — равнодушно кивнул демон.***
— … Как понимаете, Азазелю весьма понравился Рим, но это другая история на другой вечер. На этом, думаю, мой рассказ окончен. — Удивительно, — Мастер уставился на собственные записи в блокноте. Он честно старался не упускать ни единой детали, но под конец рассказ уж слишком захватил его. — До сих пор не могу поверить, что Вы действительно там были. — Там было viele Leute, я – всего лишь один из наблюдателей, — развел руками Воланд. — Дело в том, что сама история невероятная. Ангелы, демоны, Понтий Пилат, Бог – но с другой позиции, нежели в моей истории. Иная точка зрения и ещё два действующих лица. Да и одно дело, когда Дьявол приезжает в современную Москву, чтобы обличить пороки людей, а другое – когда он ходит по странам Древнего мира и… — Развлекается? Он и в Москве развлекался. — Да, пожалуй, да. Это было весьма интересно слушать. Не хотите написать свою книгу? — Боюсь, mon petit ami, это даровано лишь Вам. Можете даже чуть приукрасить мои похождения на свой вкус, если хотите, — усмехнулся Дьявол. — Вот по этому поводу у меня есть пара вопросов. То есть Вы все это время искали те отчаявшиеся души? — Я подарил покой многим из них, но да, искал я те, что были из пророчества. — И нашли? Воланд хитро прищурился. — Да. Und zweitens? — Что случилось с Вашими крыльями? Воланд поджал губы, выглядя скорее опечаленным, нежели рассерженным бестактным вопросом, однако через секунду все эмоции пропали с его лица. Мастер отложил карандаш. — Их больше нет.***
У него до сих пор крутились в голове слова пророка. «Крылья – возможность вернуться». Но как? Что бы он не делал, они все равно были бесполезным куском мяса, обрубком костей. Что он должен был сделать, чтобы им вернули былой облик? Самый очевидный ответ – не предавать Отца. Но как заслужить его прощение? Возможно, он не так выполнял свою работу. Возможно, для прощения было слишком рано. Возможно, оно и не планировалось. Слишком много вариантов. С другой стороны, оно ему больше не было нужно. Раньше он отчаянно цеплялся за любую возможность докричаться, без устали молился Отцу и братьям, но ответа не получал. Это его уничтожало, ненависть разъедала мысли. Но теперь он не мог тратить время на пустые надежды. Ему нужно было двигаться дальше. Он уже смирился, что ничто не может быть, как прежде – и стараться бессмысленно. И на земле крылья мешали. Пока что их можно было спрятать под плащом, но пройдет сто лет, тысяча – и одежда людей изменится. Они затрудняли передвижение, даже как-то влияли на магию. Действительно, опухоль, проклятье из прошлого. И он, после многих лет метаний и раздумий, наконец мог отпустить эту возможность. В комнате было невыносимо холодно. Азазель вновь ждал за дверью, чтобы он мог спокойно почистить перья. Но вместо тряпки Самаэль схватился за нож.