Шуга в шоколаде

-Хочешь сказать, я неправильно сахар насыпал? -Дай сюда. -Вот ещё. Я хочу научиться. -Намджун, возьми Чонгука на руки, и дай сахар. -Ладно, - Намджун сдаётся под пытливым взглядом, и цыкает, перетаскивая годовалого ребёнка к себе на грудь, по которой тот карабкается нетерпеливо, тут же прижимаясь к его шее носиком с выраженной перегородкой, - Весь в папочку, а? -А то, - Омега горделиво повёл плечами, всыпая нужное количество сахара в миску, и принялся размешивать смесь для печенья, фыркая от чёлки, которая решила, что ей внезапно понадобилось выбиться из хвостика и шлёпнуться обратно на открытый лоб. - Наму? -М? - Альфа осторожно заткнул чёлку за его ухо, чмокнув истинного в висок, и Юнги растаял на месте, улыбаясь растерянно: -Ещё. -Ещё? Мой сахарный кексик уже остыл, и не дуется? - Мурлыкнув, мужчина прижался к нему боком, посмеиваясь с рокотом,и омега фыркнул: обижен. Это их второй год вместе, и быт сахарной парочки становится немного...приторным. Именно приторным, а не сладким и сказочным, как рассказывают во всяких историях и сериалах. Юнги это расстраивает, Намджуна- вроде как...устраивает? Альфа словно растворился в работе после рождения Чонгука, и Юнги никак не ожидал, что, родив от любимого истинного такого крепыша, вдруг почувствует себя...просто ничего не почувствует, кроме семейного быта. Для многих семейный быт - уже большое счастье, но не для Юнги, который, как котёнок, учится выбираться из своей скорлупы, стараясь быть лучше ради взрослого мужа. Только Намджун этого не замечает будто. Нет, он ценит его, безусловно. Но немного не то, не так, как раньше. Нет этих вздохов и рваных придыханий, когда Юнги входит в спальню в очередном роскошном белье, которое заказал в онлайн магазине. Нет этих горящих глаз, которые раздевали бы, словно сканер. Есть только вечно нежный, вечно неторопливо оглядывающий взгляд любимого мужчины, не особо сильно пробирающий до костей. Ну так, разве что до жирочка, которым обросли бока после беременности. Это и стало проблемой. Камень преткновения. Рок злой, нависший над семейством Кимов, если угодно. Если собрать воедино все страхи Юнги, то вот они: в складочках на его мягких боках. Намджун не набрасывается на своего омегу с жадностью, прикусывая за холку и заставляя рассыпаться под собой, не зажимает по углам, как делал это раньше, да даже не шлёпает по ставшей совершенно точно полной попе. Если раньше Юнги мог своей попкой похвастаться, сейчас он её скрывает какими-то широкими шёлковыми пижамами и вообще старается не маячить ей больше: запал пропал. Быт победил. Альфа превратился в мужчину, который из тех самых отцов: дай ребёнка, сам скупаю. Дай ребёнка, сам накормлю. Дай ребёнка, сам уложу спать. Дай ребёнка, я сам ему книгу на ночь почитаю. Дай ребёнка, сам всё сделаю. Может, ещё просто ребёнка отдать, и свалить из дома вообще? Юнги уже не особо понимает, когда смотрит исподтишка на мужа с обидой, притаившейся змейкой внутри. Вроде бы, любой омега на его месте радовался бы: не муж, а золото. Деньги в дом приносит, за ребёнком ухаживает, чтобы у тебя было времени на себя больше. А может, это и есть способ, с помощью которого Намджун пытается донести до омеги, что пора заняться собой уже, наконец? Альфа, отводящий взгляд виновато, выглядит, словно ему стыдно за такого истинного. За располневшего и запустившего себя омегу. Намджуна даже не тянет к нему, он руку отдёргивает от пальчиков худеньких, которые касаются его ладони, накрывая своей, да так резко, что Юнги хочется сбросить с пальца обручальное кольцо, взять в охапку Чонгука с его пухлой жопкой в трусах с карасиками, и уйти из дома, хлопнув дверью. Вернуться в свою маленькую обитель хочется. Вернуться туда, где ему было комфортно. Тепло. Спокойно. До встречи с истинным. В крошечную гостиную с диваном вечно растянутым, в крошечную кухню за свою родную кухонную поверхность... Хочется. Хочется до жути вернуться к блогерству, которое запустил в связи с родами. Это уже после родов, когда омега стал замечать косые взгляды мужа, он стал поджимать свои сахарные губки, запираясь в ванной, и шмыгать носиком-кнопочкой, который явно не достался сынишке: засмеют. Если даже муж родной не принял, если даже истинному тошно- точно засмеют. -О чём думает мой кексик? Вот оно: кексик. Ставшее каким-то приторным. Каким-то притёршимся и засахаренным, что никак не отлипнет. Юнги кажется, что это камень в огород цифры на весах, которая стала главным врагом его существования. Вон, даже Чонгук на руках мужа угукает согласно. Губы омеги, который отправил печенье в духовку, поджимаются, и он пожимает плечами, скрывая обиду, но никак не скрывая свой феромон, который теперь ещё и молоком отдаёт, привлекая сына даже больше, чем мужа. Намджун только смотрит строго, словно истинный у него на допросе в кабинете сидит. -Юнги? -Всё в порядке. Я просто немного устал. А может, дать шанс? Ещё немного подождать? Юнги уже начитался в интернете всякого, честно говоря. В большей части о том, как часто пары расходятся вскоре после брака по дурацким причинам: не сошлись характером- одна из самых популярных. А если задуматься, действительно не сошлись. Юнги так и не смог вылезти из своей скорлупки,как тот цыплёнок, что остался с частью скорлупы на очаровательной головке. Скорлупа- дом Юнги, в который он переехал. Дом Намджуна хорош, безусловно. Юнги в нём обжился довольно быстро, устроил домашний уют, как это сделал бы любой кошачий, только смысла в этом нет, когда по уюту ходят два человека, один из которых охладел. Юнги вот, на грани уже. Ещё немного, и он либо взорвётся от обиды горячей карамелью, либо застынет, как изомальт. -Нет, ты что-то не говоришь, кексик. Присядь. Давай поговорим. -Чонгука кормить пора. Дай ребёнка, - Омега облизнулся с волнением, находя подмогу в этой простой фразе: Намджун никогда не скажет "нет", и никогда не отвлечёт его от этого занятия, если Чонгук голоден. А Чонгук, так уж завелось, голоден практически всегда, на радость Юнги, чей мурчашник мелкий сжимается в крохотульку от страха перед разговором начистоту. Найти отговорку всегда легче, чем открыто сказать, что тебя гложет. Вот и у Юнги так. -Можно я посмотрю? -На что? -На то, как ты кормишь. - Намджун вскидывает бровь, отлично зная, что Чонгук ел буквально полчаса назад. Омега тушуется, дёрнув носиком, и, уповая на аппетит сынишки, кивает коротко, перетаскивая его к себе на руки и улыбаясь сахарно огромным глазкам. Чонгук- истинное счастье. Чонгук смотрит так, что тебе хочется умереть, возродиться, и снова умереть, чтобы доказать свою к нему любовь. Он дотягивается до твоих губ своими шаловливыми пальчиками, которыми сахарную пудру разнёс ещё вчера по всей кухне, и сжимает твои губы между двумя, словно старается заткнуть тебя, когда ты много говоришь с ним обо всяких "посмотри, какая лялечка". Чонгук такое не кушает. Чонгуку надо другое. Ему надо, чтобы отец его подбрасывал в воздухе, пока Юнги получает десятый за последний час инсульт от страха, что Намджун его не поймает. Чонгук будет в восторге от такого занятия. Ему надо, чтобы Юнги спал с ним в крошечной детской кроватке, когда он ночью просыпается, и возится капризно, показывая свои прорезавшиеся зубки и кусая больно соски, словно успокаиваясь от своего крошечного преступления. Чонгуку надо всё внимание обоих родителей, и никто ему не посмеет в этом отказать. Поэтому, Юнги не смеет отказать Намджуну, когда поджимает губы, с тихим "оп-па-па" подтягивая его сползающую попку повыше, взяв на руки ребёнка. -Ты куда? -В спальню. -Зачем? Можно ведь на диване, - Намджун хмурится, кивнув в сторону дивана растянутого, где место есть обоим, и видит, как краснеет истинный. Склонив голову, он выдыхает тяжело, качнув головой, и подходит к Юнги вплотную, чмокнув в макушку завозившегося в его руках сына, - Юнги, кексик, нам стоит поговорить. -О чём? - Ну конечно, делай вид, что твоя семья не рушится, пока она не разрушится. Превосходный план, Мин Юнги, продолжай в том же духе! -О нас. Конец вселенной. Последняя остановка. Корпус один, дом один, подъезд один, Мин Шуга- тоже, похоже, скоро будет один. -В смысле? -Ты нашу печеньку покормить хотел, вроде, - Кивает в сторону облизнувшегося Чонгука, который тут вообще, словно актёр, которому вовремя заплатили: округляет свои невозможные глазки до смешных размеров, и пускает слюнку по уголку рта восторженно, когда Юнги садится, бледнея и без того молочным лицом, и оголяет полную, налитую грудь, позволяя к ней припасть. Около десяти минут, в комнате раздаётся только громкое чавканье одного крайне довольного жизнью ребёнка. Чонгук, похоже, высасывает из него молоко с таким усердием, как будто никогда в жизни не ел раньше. Тёплая струйка жирного молока проливается, не успевая попасть в горло малышу в ползунках с кроличьим хвостиком, и Намджун обращает на это внимание, улыбнувшись нежно. Вот оно, опять: словно снисходительно. Позорище. Юнги хочется сбежать в закат от этого взгляда. Мужчина притягивает к себе упаковку с сухими салфетками, которая всегда стоит на журнальном столике, и достаёт пару штук, прикладывая их к взмокшей коже истинного, который не накрывает больше его ладонь своей, как это было раньше. А зачем, собственно говоря, это делать? Чтобы что? Чтобы он от него, как чёрт от ладана? -Спасибо. -Тебе не больно, когда он так? - Намджун цыкает, когда Чонгук впивается зубками в его сосок, оттягивая его на интерес, и Юнги привычно усмехается: -Покорми с моё, танк раздавит- не почувствуешь. -Но он же не голоден уже. Издевается только над твоей грудью. Очередной камень в огород, что ли? Юнги сглатывает, обнимая ребёнка, словно свою защиту, и старается не смотреть в сторону старшего. Значит, его грудь ещё хуже стала. А что он хотел? Как в кино? Чтобы всё идеально, будто и не рожал никогда? Вы на Чонгука-то гляньте, тут не кролик, тут какой-то мега-кроляка родился, не пойми в кого. Юнги невольно хмыкнул задумчиво, вспоминая о том, что все диснеевские сказки обычно оканчиваются свадьбой, а дальше что- одним небесам известно. Может, сказка свадьбой оканчивается именно потому, что сказка на свадьбе и оканчивается? Каламбур, который обретает новый смысл, если вдуматься, и когда ещё в этот каламбур вдуматься, если не тогда, когда твой долгожданный ребёнок издевается над измученным соском, буквально стараясь оторвать его от тебя на интерес, а муж смотрит строго, словно кипятком обдавая тебя? Да, именно сейчас, Юнги и кажется, что сказка подошла к своему официальному энду без хэппи, от слова совсем. Феромон расползается бесконтрольно, забивая лёгкие Намджуна, и альфа выдыхает рвано, втягивая скулы: -С меня доста... -Я хочу подать на развод. Тихо, бесцветно, боязливо и точно- виновато. Юнги не хочет быть брошенным после того, как ему наобещали, озолотив в первый же год неслыханным счастьем и невиданной заботой. Оставит кофейню, если понадобится, всё оставит. Просто Чонгука с собой заберёт, и... -Ты что несёшь такое? - Намджун побледнел, выпрямившись на диване, и уставился на него нечитаемым взглядом, от которого стало противно пробирать. Как никогда не вовремя- до самых костей, чтоб их. Даже жировые складки этот осуждающий взгляд умудрился миновать. -Н-намджун, я...Я не могу так больше. - Юнги дрожит пухленькой губой, оторвав от груди причмокнувшего сыто ребёнка, и Чонгук посмеивается шаловливо, никак не желая оставлять в покое истерзанный сосок. Тянется пальчиками, зажав между ними, и вызывает низкое, болючее шипение, на которое муж тут же реагирует, переводя строгий взгляд на сына и прожигая шалуна драконьим взглядом: -Ким Чонгук. Сейчас же прекрати делать папе больно. Крошка-альфа вжал голову в плечи, боязливо глядя на отца, и задрожал капризно маленькими губками-бантиками, на что Юнги цыкнул: как иронично. Это... -Кто ещё тут папу обижает... Он пробубнил это себе под нос, встав с места, и подтянув ворот домашней рубашки, чтобы прижать зашедшегося в капризной истерике малыша к сердцу, и покачать его, сюсюкая. -Что ты сказал? - Намджун встал медленно, нависнув над ним, и взял ребёнка из его рук, прижимая к себе: нет, Ким Чонгук, хватит тебе сегодня, лопнешь. Ребёнок срыгнул на отца, икнув напоследок, словно папу спас, а Юнги так и показалось, честно говоря. Спас от разговора. Совершенно спокойно утерев ребёнку рот собственной футболкой, и усадив его в манеж в соседней комнате с радио-няней, Намджун вручил Чонгуку какую-то развивающую игрушку в виде морковки, чтобы занять неугомонного альфу, и стянул с себя вещь, оголяя торс перед зардевшимся Юнги. Ну конечно, похвастайся тут ещё. Ты ведь не рожал, Ким Намджун, тебе терять нечего. Тебе скрывать нечего. Молча встав вплотную к мужу, Намджун прижал его к себе, положив руку на его поясницу, и уткнулся ему в шею носом, дыша глубоко: -Никогда так больше не говори, слышишь, Юнги? Ты- не Мин больше. Никогда им больше не будешь. Никакого развода я не дам тебе. -Нам...Намджун, я... Не может. Тонет, чтоб его, тонет в своих чувствах в очередной раз,ухватившись за тростинку в водовороте жизни. Боится отпускать. Боится остаться в этой жизни без него. Юнги шмыгает носиком, качая головой, и что-то пищит ему в грудь бессвязно, на что Намджун лишь цыкает, толкая омегу на диван. Юнги падает спиной на тёплый плед, чувствуя, как всё тело лижет болючими иглами стыда и смущения перед мужем, когда тот ставит бесцеремонно ногу, согнутую в колене, между его поправившихся ляжек, не давая им сомкнуться. -Есть хоть одна причина? -Я... -Я когда-нибудь изменял тебе? - Ким вскидывает бровь, расстёгивая пуговицы на его рубашке одну за другой, и откидывает ткань по сторонам, дожидаясь ответа. Безусловно, Юнги мотает головой, как умалишённый: никогда. Это ясно обоим, как белый день. -Грубил тебе? - Плотный лиф расходится по сторонам, когда Намджун щёлкает передним крючком, расстёгивая его: маленькие слабости Юнги- красивое бельё, даже если домашнее. -Н...Нет. -Ты не уверен? - Альфа опускается ниже, нависнув над ним, и укладывает руку около его головы, хмыкнув. Опустив голову, рычит глухо, впиваясь в его шею, и обновляя метку без разрешения и предупреждения. Юнги выгибается спиной навстречу от ощущения концентрации феромона истинного внутри, распахивая свои заплаканные глазки, и цепляется за его плечи, расцарапав их вдоль от пронзающего ощущения присутствия родного человека. Вот он, Ким Намджун, которого любит Юнги. Прятался, непонятно где, по каким углам, как разрыхлитель для теста в дальнем углу верхнего шкафа: находишь только тогда, когда закатываешь глаза недовольно, громко заявляя воздуху, что вечно заканчивается, когда не надо, и теперь придётся топать за новым. -Отвечай, когда я говорю, мой омега. Ты не уверен? - Голос Намджуна змеёй пролезает в ухо сахарного омеги, который качает головой лихорадочно, сжимая за его спиной кулачки беспомощно. Ким вылизывает с рокотом метку, успокаивая альфу внутри тем, что теперь Юнги никуда не уйдёт, и порыкивает, поцелуями- бабочками опускаясь к истерзанному сыном соску, чтобы поцеловать его осторожно, поднимая свой голодный драконий взгляд. У Юнги от этого взгляда ноги подкашиваются, хотя он даже и не стоит. Намджун тянет за резинку его домашних штанов, пытаясь опустить их, и встречает жалкое сопротивление в виде сладких ладошек, которые стараются изо всех сил вещь на себе оставить. Зарычав по животному, он отпугивает худые пальчики, и снимает с омеги штаны вместе с бельём, улыбаясь нежно и хищно одновременно, когда опускает взгляд на крохотное возбуждение Юнги. -Намджун, я...Я..Изв...извини, я... Не побрился. Не успел? Да бред. Не видел смысла. Юнги просто перестал видеть в этом смысл, отложив бритву в дальний угол ванной комнаты. Туда, знаете, где всегда лень шваброй пройтись даже, где вы старательно делаете вид, что этого угла комнаты не существует. У каждого в ванной есть такой угол. Она будто треугольной становится в сознании от наших привычек. А у Юнги сегодня - форма шара. Ну, как шара. Шарика. Сладкого рисового шарика. И Намджун себе не отказывает в удовольствии, чтобы, усмехнувшись дико, прижаться к лобку, покрытому кудрявыми волосками, и поцеловать его звучно. Опустившись ниже, он находит где-то у груди истинного его сжатые в кулачки ладошки, и разжимает их, переплетая со своими пальцами, когда, глядя ему в глаза, с рыком голодным кусает внутреннюю часть дрожащего бедра практически до синяков несколько раз. Намджун переходит к его возбуждению, втягивая его в рот нарочито шумно, чтобы услышать тихое, возмущенное "ах", которое звучит так же сладко, как и в первый их раз. Дыша шумно ему в пах, Намджун работает языком активно, буквально за пару минут доводя истинного до разрядки, и Юнги безвольным маленьким сверчком подрагивает, весь нежный, мягкий и искусанный своим голодным зверем. -Всё ещё не хочешь говорить? - Намджун входит во вкус, цыкнув злорадно, когда щёки Юнги вспыхивают, и разводит его ноги пошире, устроившись между них удобно. Не спешит освобождать собственное возбуждение из штанов, наслаждаясь картиной перед собой. Вот он, его крошка- Шуга, весь взмыленный и доведённый до оргазма, как по щелчку. Лежит, стараясь прикрыться безуспешно, пока Намджун не рычит, переплетая с ним пальцы и усмехаясь довольно. Две плотные струйки белёсых выделений горделиво поблёскивают на мягком животике с фиолетовыми растяжками, из груди, к которой не успел присосаться пригрызться Чонгук, аппетитно стекает тонкой речушкой жирное молоко, пачкая кожу и плед под истинным. Обновлённая метка, багровым пятном украшающая его хрупкую шею, выгодно выделяется, достаточно красноречиво говоря о том, что омега занят до скончания веков. Немного поправившиеся руки молочно-белого цвета розовые в районе согнутых локтей, немного натёртые от принятой позы, а на правом бедре голодные укусы багряно-лиловым окропили нежную кожу со светлыми волосками. Кошачьи глазки омеги бегают по комнате, неустанно останавливаясь на лице любимого, и стыдливо зажмуриваясь, а пухлые губы всё никак сомкнуться не могут, выдавая тихие постанывания изнывающего Юнги, чьи отросшие волосы раскиданы по диванной подушке, обрамляют его мраморное лицо с фарфорово- красными щёчками идеальным образом. -Ты только посмотри на себя, мой зефирный... - С выдохом восторга, Намджун склоняется над его лицом, целуя в крошечный носик, и усмехается, чувствуя, как в комнате крепчает феромон: омега потёк. - Ну и с чего ты взял, что тебе нужен развод? Сказать, что этот мужчина не любит его, пять минут назад было плёвым делом. Глядя на него сейчас, с ровно вздымающейся литой грудью, и вызывающим взглядом драконьих глаз, Юнги тушуется, забыв все рецепты, которые когда-либо роились в его голове. Каким идиотом надо быть, чтобы допустить, что Намджун его не любит?! -Так и будешь молчать, крошка? - Намджун улыбается ласково, хихикнув, и опускает пальцы вниз, бережно оглаживая каждую жировую складочку, которой оброс его когда-то худенький омега. Кожа отзывается, покрываясь приятной рябью, даже если Юнги молчит, совестливо поджимая губки капризные. Не заходя дальше, Намджун отрывается от него, переходя на будничный тон, и хмыкает, потянувшись к пряжке своего ремня. Знает ведь, что любопытные, изголодавшиеся глазки стрельнут в сторону его паха. Намджун неспешно вытаскивает ремень из шлёвок, и откладывает его бережно на диван. Расстегнув пуговицу на своих классических брюках, тянет за змейку шумно, и снимает с себя штаны под придыхание омеги, который хныкнул, как самый настоящий котёнок. Словно сливки показали, и не дали. Не дело это. Расплывшись в клыкастой улыбке, мужчина лёг рядом с ним, вытянув ремень горизонтально на диване, и перетянул на свою сторону Юнги, заставив стеснительного омегу вскарабкаться на своё литое тело своим мягеньким, словно зефир к чаю. Прижав его к своей груди, он принялся наглаживать поясницу омеги, который выпятил капризно губу, смотря на него, как провинившийся котёнок. -Моя сладость хочет взять свои слова обратно? - Намджун мажет губами по его уху, шепча это горячо, и чувствует короткий кивок младшего, который зарылся в его шею тактильно. - Юнги, крошка, на твоих весах было шестьдесят два килограмма вчера, верно? Юнги хныкнул, обвив его шею руками крепко, и закивал, признавая поражение: этот мужчина о нём всё знает. Ничего не скроешь. Намджун лишь усмехнулся, прекратив гладить его по пояснице, и вскинул бровь: -И тебе кажется, что ты прекратил меня привлекать, верно? -Я... -Верно? - Целует в подбородок отстранившегося лицом истинного, усмехнувшись, и терпеливо дожидается понурого выдыхания и кивка. - Моя сладость чувствует себя ненужной? -Намджун, я... -Тск. Твоя очаровательная головушка потратила слишком много времени на ненужные мысли, крошка. Слишком много. Теперь говорить буду я, если ты позволишь. Юнги послушно опустил голову ему на грудь, вслушиваясь в сердцебиение,и Ким заурчал любовно, потянувшись обеими руками к ремню по сторонам от себя, и пристёгивая к себе сладкого омегу за талию. Юнги распахнул глаза забавно, опуская взгляд и ладошкой проверяя кожаный материал, обхвативший талию, когда Намджун пожал плечами: -Смотри-ка, вдвоём поместились, ещё жопка Чонгукки влезет, уж он вклинится, ты не беспокойся. Юнги хихикнул сладенько, улыбаясь сахарно, и мужчина поймал его лицо руками, приближая к своему и становясь серьёзным: -Я никогда тебя не оставлю, Юнги. Даже если ремень для нас с тобой станет тесным, я закажу тот, что пошире, и мы никогда не будем загоняться по таким мелочам, как вес. Запомнил? Омега закивал согласно, пискнув счастливо, и заёрзал за месте, ощущая впервые за целый год его тело вплотную к своему. -Но ты...Ты же не...Не хотел меня даже... -Я не хотел? Сахарный мой, да я с ума сходил, когда тебя видел. Обнажённым, одетым, кормящим, спящим, да любым, Юнги, понимаешь? Любым. Рука Намджуна скользнула к его полной ягодице, проминая податливую плоть, и Юнги отклячил попку, подставляясь под долгожданную ласку и слушая внимательно, впитывая в себя каждое слово. -Я не мог простить себе, что тебе пришлось проходить через такую боль, когда ты подарил нам нашу печеньку, малыш. Боль? Мягко сказано. Эти истошные крики миниатюрного омежки-крохотульки Намджун запомнит на всю жизнь, и в следующей тоже проснётся от кошмаров, вспоминая вновь, это уж наверняка. Тело Юнги совершенно не было готово к тому, чтобы родить такого крепкого малыша, как Чонгук, весившего, как добротная косуля. Нет, Юнги всегда был в восторге от габаритов истинного, но никогда не думал о том, что однажды будет от этого дракона рожать ему подобного, а не крохотульку, как он сам. Со всеми возможными и невозможными разрывами, от которых потом даже наклоняться не мог. -Чонгукки не ошибка! -Я никогда не скажу, что он - ошибка, детка, ты чего? - Намджун воркует, усмехаясь горько, и обнимает его, убаюкивая, - Никогда. Просто мы не учли мою генетику. Не учли, что ты крошкой совсем был, и тебе было рано. А я себе этой глупости простить не смог. -Наму... -Мне было так стыдно смотреть на тебя, и хотеть вновь и вновь, после того, как провёл тебя через такую адскую боль, что было легче заткнуть свои мысли работой, утонуть в ней, днями тонуть, лишь бы только тебя не подвергать опасности. -Ты...ты поэтому...- Мин распахнул рот, вспоминая каждое утро: вот, он вновь приготовил мужу завтрак в красивом белье, эдакий инстаграмный омежка, у которого всё идеально, а Намджун лишь клюнул его поспешно в висок, говоря что-то на бегу о том, что опаздывает на работу. Секунда, и Намджуна нет, а Юнги шмыгает носиком с обидой, чувствуя потребность в том, чтобы альфа его приласкал. -Я боялся сорваться. Ходил к психологу, старался хотя бы избавиться от чувства вины, но не мог. -Почему ты мне не рассказал? - Юнги бурчит обиженно ему в грудь, поглаживая успокаивающе по плечу пальчиком, и Намджун хмыкает: -Добавить тебе ещё больше проблем? Малыш, появление Чонгукки отняло у тебя твою мечту к развитию блогерства на неопределённое время, нам пришлось закрыть на год кофейню, о которой ты так мечтал, твоё здоровье пошатнулось после родов, и ты хотел, чтобы я ещё и свои переживания на твои плечики навесил? - Словно извиняясь, Намджун дотягивается до хрупкого, округлого плеча, целуя его ласково, и улыбается, ощущая нежность родного феромона. - Я не знал, что ещё делать, чтобы не сорваться. Ты родил, и будто...Ещё лучше стал, хотя я и представить себе не мог, что есть, куда лучше. Я думал, мне крышу сносит рядом с тобой, а потом ещё и это молоко. -Наму...Ты что, всё это время...хотел меня? - Омега захлопал ресничками влажными, и столкнулся взглядом с ласковым, и полным любви драконьим. -А может быть иначе? Ты себя вообще в зеркало видел, кексик? Да я на тебя слюни пускал, и слюнявчиком нашей печеньки утирал, - Истинные прыснули оба, и Юнги, немного заёрзав, шлёпнул его по плечу ладошкой. -Дурак! -Не отрицаю. Но если бы я не старался избегать твоих соблазнительных форм, я бы не сдержался, и сделал бы тебе больно. Мы оба знаем, как больно тебе иногда бывает, малыш. -А когда ты Чонгука...Спать укладывал, и... -Искренне надеялся, что у меня не встанет на тебя спящего, но всегда проигрывал природе и принимал душ на ночь, - Альфа рассмеялся хрипло, и тело над его собственным приятно заскользило по нему от вибрации. Щёки Юнги раскраснелись, когда он понял, насколько был неправ, и Намджун прижал его ладошку к губам, целуя её крепко. Ту самую, на пальчике которой красовалось обручальное колечко, - А эти ладошки? Ты всегда знал, что они меня возбуждают, а я шарахался от них, чувствуя, что не выдержу такого натиска. -Наму, я просто...Я не думал, я...Я думал, ты не л-любишь, думал, ты р-раз...разлю...разлюбил... -Крошка, мы с тобой оба - упрямцы, каких поискать. Оба зарываемся в норку, когда лучше было бы раскрыться, и сказать друг другу о страхах, вот к чему и пришли. Улыбнувшись ласково, Намджун расстегнул ремень, принимаясь растирать кожу истинного, и прикусил губу, сощурившись хищно, когда тот заёрзал, надув капризно губки и обвивая его шею уверенно: да пропади она пропадом, эта его крохотная кухонька в родном доме! Подавать на развод с лучшим на свете альфой, который взял на себя ответственность за всё на свете, лишь бы только не сделать больно истинному? Да Намджун на себя всю заботу о Чонгуке взял, лишь бы только его сладкому крошке не было тяжело его на руках таскать после родов, лишь бы только Юнги спал и восстанавливался, не нагибался, купая неугомонного малыша, не стоял подолгу у плиты со своими разрывами. Юнги всё сделал, и даже больше, чтобы Чонгук появился на свет, в то время как Намджун перехватил эстафету, порхая вокруг него бабочкой- выручалочкой. Отказаться от него? Подать на развод? Вы что, с ума сошли, что ли?! -Чувствуешь? - Намджун принюхался, нахмурив брови, и Юнги распахнул рот в шоке, завозившись в крепком объятии: -Печенье! Намджун рыкнул, посмеиваясь: печенье уже не спасти, а вот их отношения, которые вспыхнули бенгальским огоньком- очень даже. У духовки, которую он купил для своего истинного, есть таймер, который обязательно отключит градус жара в печи вовремя, а у Юнги для этого есть собственный истинный, который перекатывается на диване, меняясь с ним местами, и подминая сладко посмеивающегося сахарного омегу под себя: - Да брось ты это печенье, кексик, между нами с тобой есть кое-какая... недотраханность, тебе не кажется? -Ким Чонгук, я тебя сейчас по твоей пухлой жопке с пчёлками... - Намджун строго цыкает, пригрозив пальцем сыну, который забавно копирует его, сидя в ползунках на кухонном столе. Вся мука рассыпана по поверхности, и Юнги, подошедший к семье в своём пушистом свитерке, чмокает любовно своего вечно голодного ребёнка, который уже потянулся за варёной морковкой, что лежит в тарелке около бананового молочка в бутылочке. -Что за шум и без меня? - Омега льнёт к мужу, получая сладкий поцелуй в губы, и мурлычет разнеженно, боднув лбом его крепкую грудь. -Ты уверен, что мы не помешаем тебе готовить? -Более чем. - Юнги улыбнулся сахарной, дёсенной улыбкой, и ткнул шутливо сына в округлый животик, на что Чонгук подался вперёд, норовя своими зубками прокусить покусившийся на него пальчик. -Кусака. -Ой, есть в кого, - Омега цыкнул, заткнув прядку за ухо и хихикнул, обнажая свежую метку, и устремив взгляд вперед. Может быть, иногда, когда нам не хватает смелости поговорить с самым родным на земле человеком, мы даже не подозреваем, какой груз он несёт на своих плечах, не желая обременять нас. Может быть, когда мы смотрим в глаза напротив, и видим абсолютно нечитаемый взгляд, нам стоит приглянуться, и мы заметим, что на самом деле, именно этот взгляд и является самым глубоким, и самым наполненным жизнью. Может быть, когда нам, в порыве обиды или гнева, хочется отказаться от того, что мы строили боязливо по крупицам, нам стоит просто обнять родного человека покрепче, и пристегнуть все ремни безопасности, чтобы, если и падать, так только вместе. Может быть, когда нам кажется, что жизнь зашла в тупик, и больше некуда ступать, она готовит нас к новому началу, и просто даёт передохнуть. Всё может быть. А может быть и то, что... -С вами снова я, Ким Шуга, и моя семья, которая больше никогда не останется за кадром...!