65

      Это было страшное Рождество, помнить которое не хочется, потому что он проводил его вдали от дома. Удивительно было, что они здесь тоже его отмечают. Такой бред, как и откуда они могли знать об Иисусе и какое для них это могло иметь значение? Этими вопросами он задавался весь день, пока не наступил вечер и не накрыли праздничный ужин в столовой. Стало ясно, что ничего святого для них в этом празднике нет, лишь очередной повод нажраться, как свиньям, чтобы ещё веселее было выпускать свою природную жестокость на разведке. О, он готов был поклясться, что большинство вступило в отряд вовсе не ради каких-то там бредовых идей по открыванию новых земель и поиску моря. Они вступили потому, что здесь могли безнаказанно предаваться естественному желанию быть жестокими. Он сидел за столом возле омерзительно чавкающей Саши, а Ханджи что-то рассказывала за тостом. Наверное, она — один из самых ярких представителей. Говорит, что титаны нравятся ей, а сама с таким гнусным сопением убивает их, будто получает от этого сексуальное удовольствие. Отвратительная. И этот Жан, ни минуты не способный просто не быть агрессивным придурком, норовящий, как дядя Райнера, на пьяную голову драться с каждым столбом. Среди всех этих сточных вод случайно затесалась девушка, будто не принадлежащая этому миру. Излучающая внутреннее сияние, будто маленькая свеча, пытающаяся осветить огромный тёмный лес. Он глядит на неё, пытается поймать её взгляд, но натыкается на другой. Короткий, но многозначительный взгляд. Эрен смотрит, отставляет свою чашку и хлопает кого-то по плечу. — Я вымотался сегодня, давайте без меня. — Эрен, ты в порядке? — обеспокоенная Микаса выглядит так отвратительно, что хочется в рожу ей харкнуть. Неужели у человека нет ни малейшего понятия о собственной личности? Жуткое зрелище. Эрен уходит в спальню, оставив всех продолжать праздновать, и все празднуют. Даже расстроенную Микасу кто-то пытается воодушевить, и Саша прекращает жрать, но, наверное, он сегодня здесь самый отвратительный человек. Не понимая зачем и почти не отдавая отчёта собственным действиям, Райнер поднимается и, бросив «Тоже посплю», удаляется.       Шагать по коридору холодно, страшно, опасно. Каждый раз так жутко, потому что каждый раз боязно, что, если эти пронзительные зелёные глаза наконец выпотрошили его наружу, и Эрен обо всём догадался? Что, если прикончит его сейчас или пытками заставит говорить? Но то, что на этот раз он собирается делать, куда хуже, и Райнеру это известно, но он просто не может взять и не пойти за ним следом. Он знает, что там будет. — Меня так утомляют эти сборища, у них никогда ничего не меняется. Правда? — Он поднимает глаза на Райнера, будто тот правда верит в то, что его пригласили для светской беседы, но будь он проклят, если не сжимает нутро от одного только зрелища. Эрен сидит по-турецки на полу напротив стула, и, казалось бы, в этом нет почти ничего необычного, вот только Райнер знает, каков арсенал извращений таится под этой макушкой, так что даже самая обычная восковая свеча в его руке будет выглядеть чем-то порочным. Что на этот раз? Нет, ему не хватит двуличия называть Эрена чудовищем за то, что собрался творить в святую ночь Рождения, потому что он на это согласился. Он эти пятнадцать шагов по коридору на собственных ногах преодолел, а потому проходит в комнату без шанса на то, чтобы отступить. — Что ты собираешься делать? — произносит полутоном, чтоб собственные слова не слышать, будто сумеет этим спасти свою самооценку от полного краха. — Присядь. — Мне нужно..? — Спрашивать этого не хочется, делать это страшно, но, кажется, уже лишил себя права смущаться. — Нужно раздеться? — Нет пока. Эрен мягко опускает на его колени ладони, и, хотя нет совершенно ничего пошлого в этом жесте, Райнера аж изнутри всего подёргивает. Эрен опускается пальцами вниз и прямо возле колена нащупывает молнию. Райнер глядит таким невинно непонимающим взглядом, что простое расстёгивание молнии на его сапогах видится чем-то запретным. Он на стуле всё ёрзает, пытается понять, куда деть взгляд, чтоб за действиями Эрена не следить. Зря так смущается. Эрен никогда не был извращенцем, но встретив этого забавного здоровяка, стал одержим мыслями о том, что хотел бы с ним попробовать, и только чтоб видеть снова испуг на этом лице, придумывает новые способы над ним поиздеваться. Просто лишился обуви и упёрся ступнями Эрену в бёдра, но выглядит уже так явно взволнованным. — Ты сделаешь мне больно? — смотрит в сторону, будто ответ его не интересует, а Эрену не совсем ясно, прозвучало это как вопрос или как просьба. — Не сегодня. — Он расстёгивает на брюках пуговицу одной рукой, второй мягко проводя подушечкой пальца по внутренней стороне ступни. — Ты так дрожишь, будто не доверяешь мне. — Не думаю, что хоть кто-то тебе доверяет. — Я сам себе не доверяю, но ты можешь. По крайней мере сейчас. — Он поднимает на сжавшегося на стуле Райнера взгляд. Как удаётся смотреть сверху вниз с такой тревогой? Эрен поплотнее сдавливает в ладонях пальцы его ступней, смыкая их друг с другом, и когда до Райнера доходит, что с ним собираются сделать, когда ощущает на коже холод чего-то скользкого, такого противного, содрогается. — Не бойся, это всего лишь лубрикант. — Мерзкое… — Обещаю, сейчас будет ещё более мерзко. — Улыбается он мягко.       Не соврал. Он сжимает его ступни покрепче друг с другом и пристраивается концом в расщелине между ними. — Ты нездоров… — Выдыхает Райнер жарко, так, что даже не обидно. — Тебе это нравится.       Он поводит бёдрами и вталкивает его в узкое и жёсткое пространство между крепкими ступнями, и пока не совсем понятно, нравится ли ему это ощущение, но совершенно точно обязан продолжить, видя на лице перед собой выражение такого презрения и возбуждения одновременно. С каждым толчком крепче поджимаются пальцы, но замёрзшие от его горячих ладоней они согреваются. Старался не смотреть, но не получается, и взгляд невольно скользит вниз, к Эрену. Он согнулся и двигает его ступнями по себе так быстро и яростно, что невольно представляется: если бы это был он? Если бы это его, Райнера, зад он так сильно насаживал на собственный член до самых яиц. Кожей собственных ступней он ощущает на нём каждую венку. Эрен стискивает его почти до боли, заставляет дыханье от этих звуков и ощущений сбиваться. В какой-то момент он сдавливает ступни так крепко, что Райнер вздрагивает всем телом. — Больно! — Что? — Осторожнее, пожалуйста.       Кажется, он собирается каждую часть его тела превратить в игрушку для своих извращений. Жар от этих толчков поднимается по лодыжкам вверх и собирается в зудящий желанием эпицентр где-то между ног. Райнер на стуле ёрзает, вцепляется в сиденье пальцами, чтоб как-то скрыть возбуждение и сводит вместе колени. — Сними рубашку. — Произносит Эрен таким возбуждённым тоном, что между ног сокращается, и Райнер не в силах спорить. Где-то ребята взрываются хохотом, и звук этот по нарастающей льётся по коридорам всего здания, а здесь в тёмной и пустой спальне двое спрятались, и даже Луна, скрываясь за тучей, будто стыдится освещать то, как спадает с плеч рубашка. Как Эрен отпускает его ступни и поднимается, чтоб упереться рукой в стул, на котором сидит Райнер, и кончить ему на живот. Подрагивая и закусывая губу, тот в исступлении скользит ладонью по собственному животу. Это густое тепло размазывается и липнет на пальцах. Кажется, происходит нечто ужасное, но вибрация в ступнях, жар и взгляд его зелёных глаз не позволяют и мысли о том, чтоб не поддаться. Закрыв глаза и откинув голову, он шепчет, будто боится, что кто-то, кроме Эрена, услышит. — Трахни меня.

***

— Фалько, ты не мог бы оставить нас? — Я никуда не пойду. — Оборачивается и глядит на него с ужасом не меньшим, чем Райнер, потому что, кажется, знает, какого масштаба угроза нависла над ними всеми в лице этого маленького худощавого человека с измождённым лицом. Перед ним, таким щуплым, крепкий и высокий мистер Браун кажется таким уязвимым, что уходить не хочется. Страшно уходить. — Делай, что он говорит! — произносит Райнер голосом, которого пацан у него никогда не слышал. — Прошу.       Как он на себя прошлого не похож. Эрен на него смотрит и пытается уложить в голове два образа одновременно. Его, когда он был младше, и сейчас. Как давно они не виделись. Раньше все подшучивали над тем, что, если Райнер и Криста поженятся, это будет сказка «Красавица и чудовище». Никто, конечно, не думал об этом всерьёз, слишком уж она для него маленькая, тем более сейчас. Гора мышц, щетина на подбородке и никак не вяжущийся с этим испуганный взгляд. Никогда этот великан не выглядел таким испуганным, как сейчас. Охуенно. — Как дела? — На губах проскальзывает подобие светской улыбки, но эта попытка ещё страшнее выглядит, будто кукла пытается улыбаться. — Ты пришёл поговорить о моих делах? — спрашивает дрожащим голосом, будто вот-вот расплачется, так что почти неинтересно его дразнить. — А что тебе хотелось бы от меня чего-нибудь другого? — Эрен, я... Я не стану просить прощения... — О, тебе не хватит наглости его просить. — Произносит жёстко, но не потому, что злится, а лишь потому, что видит, какую реакцию беспомощной паники в нём это вызывает. Все эти годы лжи пошли на пользу его искусству притворяться другим человеком, так что теперь Райнер, должно быть, виртуоз в сокрытии проявления собственных эмоций. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что я не испытывал ненависти или злости лично к тебе. — Он откашливается, чтоб скрыть свою дрожь хоть на секунду. — К вам всем. Сегодня утром он хотел убить себя, потому что снова приснилось то, что было на острове, а ведь почти удалось заставить себя поверить в то, что этот кошмар ему только приснился. Теперь кажется, что он либо всё ещё спит, либо всё-таки умер, потому что всё, что он хотел защитить ценой собственной жизни, теперь в опасности большей, чем когда бы то ни было. Он сам теперь в большей опасности, чем когда-либо. Его персональный ад сидит сейчас напротив, обнажая все его уязвимые и жалкие стороны. Он силой заставляет себя не пялиться на его кровоточащую руку и не дрожать от этого зрелища. — Должен сказать, я даже стал сомневаться, Эрен. Правда! Никогда, живя здесь, я не мог и помыслить о том, что на острове встречу кого-то вроде... — Чушь. — Нет, позволь мне закончить! Ни я, ни кто-либо другой и подумать не могли о том, что на острове живут люди. Вроде нас. В детских книжках, постановках и картинах, всюду, где упоминали народ с острова, вас изображали монстрами с искажёнными телами, жуткими мутациями. «Плоды инцеста и порока», вот так вас называли на воскресных богослужениях. — Забавно слышать это от человека с рожей, заставляющей детей плакать. — Произносит и отбрасывает прядь со лба как бы невзначай или для того, чтобы продемонстрировать, как похорошел за эти годы, но, скорее всего, чтобы лишний раз показать свою кровоточащую ладонь. Они однажды спасли детей в домике за стеной Роза. Титаны уже скреблись внутрь, когда отряд разведки смёл их, как две пылинки, а Райнер вломился внутрь, чтоб проверить, всё ли в порядке, и, скорее всего, от отпустившего страха перед титанами дети наконец позволили себе заплакать, только Саша и Конни решили, что это потому, что Райнер такой некрасивый. — В общем, мы не ожидали встретить на острове обычных людей, не мутантов, не говоря уже о... — Он давится словами «таких красивых», потому что Эрен точно воспримет этот комментарий о Кристе на свой счёт. — Ведь вы жили с монстрами под боком. Голод, болезни, смерть. Даже те из вас, кого не коснулась природа, сами должны были сойти с ума и одичать. И вот к таким существам было решено отправить четверых детей. — Ваше правительство приняло такое решение, но при этом вы нас считали жестокими? — Иногда приходится делать всё, что можешь. Делать ужасные вещи, чтоб спасти то, что тебе дорого. — Райнер содрогается от собственных слов и поправляет пиджак. — Скажи, за все те годы ты хоть раз говорил правду? Ты хоть раз показал мне себя настоящего? — Эрен, я... — Он чувствует, как обжигается губами об это имя. Он так давно не произносил его, так давно его не видел и так больно сейчас слышать это «мне». Лично ему. Будто вот этот красивый человек с шелковистыми волосами напротив него помнит всё, что происходило между ними на острове. Как будто бы для него имеет значение, какой Райнер на самом деле. — Я думаю, что не был самим собой ни разу за всю жизнь, пока...       Произносить это слишком унизительно, поэтому он тупит взгляд и смотрит мимо, лишь бы не видеть, не знать, как Эрен его сейчас рассматривает. — Пока?.. Не хочется отвечать. Не хочется с ним разговаривать, даже видеть его не хочется. Ангел ли он, пришедший отпустить его грехи, или демон, пришедший утянуть туда, где Райнеру самое место, он не понимает, и в мозгах мутится от одного его присутствия. Конечно, Эрен понимает, как глубоко забрался в его душу сейчас, он на то и рассчитывает. Ему это нравится — издеваться. — Пока ты не показал мне. — Ты был действительно влюблён в меня? — Слова звучат в маленьком помещении, как звук похоронных колоколов. Жестокие, жестокие слова. Впитываются в стены и в самого Райнера, как кровь впитывается Эрену в брючину. — Зачем ты хочешь, чтобы я ответил? — Затем, что именно тогда, когда твоих мозгов не хватает на хитрость, ты становишься таким слабым. Думаю, я понимаю, Райнер. Теперь понял. Ты вовсе не хитрец и вовсе не искусен в своём умении притворяться, в отличие от тех двоих. Ты спрятал свой маленький разум в скорлупке, лишь бы не сойти с ума. Ты жалок. — Да, я был. — Произносит, лишь бы заткнуть его и унять наконец эту проклятую дрожь. Лишь бы смягчить его как-то. — Я был влюблён в тебя. И именно это стало скорлупой. Всё верно, Эрен, когда-то я тебя любил. Наверное, мы все любили. — Ты всё ещё любишь. — Ошибаешься, это чувство немного иного порядка, я бы не... — Именно поэтому ты так взволнован. Вот поэтому так потеешь и даже поглядеть на меня боишься. Вовсе не потому, что ты боишься, что я убью здесь всех.       Были бы ресурсы спорить, он поспорил бы. Он бы всё ему высказал. Он бы Эрена избил и назвал всеми теми словами, само знание которых делает человека настоящим мерзавцем, но, глядя на него, Райнер понимает, что ничего не сможет. — Дело же не в этом, — Эрен протягивает к нему кровоточащую ладонь, с удовольствием отмечая, как тот дёргается назад, как бы уворачиваясь. — Ты не титана моего боишься. Никогда не боялся. Эрен проводит ладонью по его щеке, оставляя яркое кровавое пятно, которое ничуть не заставляет выражение решительности на его лице исказиться, но Эрену известно лучше даже него самого, ему даже видеть не надо, как всё внутри Райнера дрожит. Ненависть, радость, возбуждение, ощущение этих нескольких лет омывает его тело волнами жуткого оцепенения, каковое испытывают животные при виде лесного пожара. И человек, знающий его как облупленного, все эти эмоции на нём читает так легко, что попытки их скрывать кажутся смешными. — Ты боишься того, что я узнаю, как на самом деле сильно ты скучал.       Отросшую и теперь обнажённую ступню он поднимает и ставит на самый краешек стула, на котором сидит Райнер, прямо ему между ног. — Не знаю, чего ты напридумывал себе и как исказил за эти годы воспоминания о нашем общении, но что сейчас, что тогда, меня интересует только Криста. — Очаровательно. Ты знаешь, она теперь королева острова? — Я не удивлён. Она не такая, как ты, не чудовище и никого не обманывает, но посмотри на себя, Эрен. Угрожаешь, насмехаешься, грозишь навредить маленькому ребёнку, и всё ради чего? Политика. Нет же, всё потому... — Потому что нравится видеть, как ты дрожишь, как сучка, от каждого моего движения. Слово бьёт хлыстом по внутренностям, пробуждая агрессию и желание послать к чёрту его и его угрозы и превратиться прямо сейчас и бить, и бить, и бить это красивое лицо, пока череп не треснет. Но он просто не может поступить так с теми, кто там наверху, снова взрывается аплодисментами. Как бы хотелось сейчас туда. Есть сладости и смотреть выступление, не зная и не думая ни о чём. Вряд ли теперь так получится. Ад всегда будет перед глазами, точно так же, как прямо сейчас. — Но твоей реакции можно позавидовать, любой бы давно уже показал эмоции, только не ты. Ты всегда был таким двуликим. — Какая чушь. — Напомнить про Рождество, Райнер?.. Помнишь Рождество? Он, к сожалению, помнит. Помнит в деталях спустя столько лет. Эрен поднимает ступню чуть выше и ставит прямо к Райнеру между ног поверх молнии на брюках и с ядовитой ухмылкой ощущает пальцами все его «это чушь» и «ты не прав». — Расскажи, сколько парней побывало внутри тебя с тех пор? — Я не такой, и ты об этом знаешь. — Боже, неужели ни одного? А поскольку ты такой правильный парень, ни с одной женщиной у тебя этого не было тоже, а значит, я первый и последний человек, который трахал тебя? Как, должно быть, сходит с ума сейчас твоё тело... — Я не думаю только об этом, в отличие от тебя. — Говорит, крепко сжимаясь, потому что кажется, Эрен собственной ступней почувствует, как у него между ног пульсирует и вздрагивает каждый раз, стоит услышать его голос. — Что ж, ты прав, это именно то, о чём я думаю сейчас. Погляди на себя. Похоже, твоя грудь стала ещё больше. Выглядишь просто шикарно. — Ухмыляется, а Райнеру эти слова хочется ножом из ушей вырезать и никогда такого мерзкого комплимента не слышать. Его слова под одеждой лапают. Он так давно этого не ощущал, что, отзываясь на его голос, соски твердеют и едва не проступают под рубашкой. — Зачем ты здесь, если на острове девушка, которая тебя любит? — Точно, Микаса... Мы с ней теперь встречаемся. — Выпрямляется и откидывается на спинку стула, будто просто встретился со старым другом, чтоб пропустить по бутылочке, но не убирает при этом ноги, к которой всецело приковано внимание собеседника. — Удивительно, но она хочет детей. — Улыбается, мечтательно поглядев в сторону, буквально кожей ощущает, какую реакцию это вызвало в человеке напротив. Как сильно теперь он сдерживает желание разбить его голову о каменный пол или собственными зубами перегрызть горло. — П-поздравляю. — Выдыхает, не сдержав всё-таки дрожи в голосе, и это Эрена веселит больше всего. — Не знаю, зачем ты здесь, — Райнер вздрагивает от того, что ступня надавливает чуть сильнее, но этого почти незаметно, — но что бы это ни было, я бы попросил тебя прекратить свои содомистские шуточки. — Расскажи, кто этот мальчишка, Райнер? Твой племянник? Вы с ним похожи. Хочешь, я расскажу ему о том, чем ты прославился в моём родном городе? Или о том, чем мы занимались... — Заткни пасть! — Рявкает и поднимается, сбросив его ступню с себя, и сжимает кулаки. Наконец-то дрожь отпустила, хотя и не до конца исчез страх. Если Эрен хотел бы всё здесь уничтожить, он сделал бы это прямо сейчас, но не сделал, а значит, ему нужно что-то, что может предоставить Райнер. Осталось только понять, что. — Снова агрессия... — Он хмурится. — Можно ведь решить всё миром. Я недавно навещал ваш дом, у тебя чудная мама. Думаю, она будет ужасно гордиться своим сыном, узнав, с каким удовольствием он принимал хуй грязного элдийца. — Не смей даже думать о том... — От ярости ему перехватывает дыханье, и внутри что-то сводит холодной судорогой. — Сядь, Райнер.       Понимая, что не станет избивать его прямо сейчас, он садится. Потому что выслушает. Потому что не может не выслушать. Потому что скучал по этому голосу так сильно, что готов кончить от одного только касания его ступни, и за это так себе отвратителен, что ещё противнее становится от того, что так и не смог себя застрелить. Он бежал от этого человека так далеко, они так давно не виделись. Он остался только воспоминанием на собственной коже, но сбежать всё равно не удалось. Какой же он бесполезный. — У меня два плана действий, Райнер. Первый — я превращусь прямо сейчас в титана и уничтожу всех, кто присутствует на празднике. Второй — навещу твою маму, Фалько, а потом и остальных, и расскажу им, каков на самом деле тот, кого они так уважают. — Я убью тебя прежде, чем... — Не успеешь. Если мне покажется, что моей жизни грозит опасность, я устрою «гул земли» прямо сейчас. — Тогда... — Истерически выдохнув и сжав покрепче кулаки, он понимает, что лучше уж пусть мама и остальные узнают... Он сглатывает и уже представляет, как это будет. Как все, кто ему дорог, узнают, какое он на самом деле чудовище. — Но ты можешь отговорить меня. — Он наклоняется, и Райнер автоматически дёргается назад, но лишь крепче вжимается лопатками в спинку стула, так что Эрен наклоняется и слизывает собственную кровь с его щеки. От его языка вниз по телу ползёт вулканическая магма и, пролившись, собирается прямо между ног. — Попробуй своим симпатичным ротиком убедить меня этого не делать.       Райнер глубоко втягивает воздух через зубы, будто порезался об эти слова. Эрену невероятно нравится его реакция. Как старательно он скрывает свои эмоции и сколь уязвим и мягок он будет, когда сломается. Как приятно его ломать. Страх и отвращение выступают капельками пота у него на коже, заставляя благоухать воздух вокруг него его собственными феромонами. — Слышал, слюна отлично заживляет. Я уверен, рана на моей ладони затянется скорее, если ты полижешь её. — Он поднимает руку и мягко скользит подушечкой большого пальца по плотно сжатым губам, от чего Райнер расслабляет их и крепко зажмуривает глаза, будто чтоб не видеть того, что собирается делать. От глубокого дыханья грудь словно становится ещё больше. Он позволяет открыть себе рот, продолжая жмуриться, будто ему больно. Влажный язык медленно скользит по глубокой ране на ладони Эрена. Она уже давно не кровоточит и, скорее всего, с минуты на минуту затянется сама, но он продолжает слизывать кровь, проводя по краям самым кончиком языка. — Думаю, этого недостаточно, чтобы убедить меня. — Чего, блядь, ещё ты от меня хочешь? — Райнер глядит на Эрена, будто раненная собака, но, кажется, понял всё ровно в тот момент, когда увидел его здесь. Это обжигающее чувство предопределённости скребёт желудок изнутри. Ну, коненчно же он понял. — Ты сам знаешь, чего я хочу от тебя... Эту твою личность я ещё не трахал. — Хочешь секса? Ты просто жалок. — Произносит пренебрежительно, так, будто никаким образом сам лично к этому не относится. — Изменять девушке, которую любишь... — Так же, как и ты. Вот только, в отличие от тебя, я не возбуждаюсь так быстро. — Он ухмыляется и, поставив на стул между его ног колено, слегка надавливает. — Что тогда? — Цедит сквозь зубы, целиком обратившись в ощущение его колена. — Попробуй возбудить меня.       Плотно сцепив зубы и зажмурив глаза, он по одной пуговице расстёгивает на себе рубашку. Каждое касание собственных пальцев ощущается маленьким гвоздиком, вбитым в крышку гроба собственного самоуважения. Рубашка ещё пахнет порошком, которым её выстирала мама, и от этого ещё более тошно, когда он сбрасывает её вместе с пиджаком на пол. Холод на плечах ощущается унизительно, но ещё унизительнее отчётливое ощущение взгляда на собственной коже. Эрен только говорит, что Райнер хорошо выглядит, но сам не выглядит и капли заинтересованным — этот смертельный холод в его глазах заставляет чувствовать себя ещё более бесполезным. Зачем он это делает, если ненависть, которую испытывает Эрен, пропитала всё помещение и выгрызла сквозные каналы в теле? Конечно, разве может он — крепкий, высокий и совершенно не женственный мужик — возбудить кого-то, кому нравятся нежные и гладкие девушки? От этих мыслей подташнивает. Стараясь не смотреть на лицо Эрена и не раниться о его взгляд, он чуть прогибается в спине, чтобы было лучше видно. Накрывает ладонями собственную грудь и чуть приподнимает. Он знает, что Эрену всегда такое нравилось, но сейчас на теле проступила растительность, поблёскивающая в свете лампы. Отвращение к самому себе пульсирует под пупком. — Хах. — Почти неслышно, невесомо Эрен усмехается, но одна эта усмешка вонзается кинжалом под рёбра. Разумеется, Эрену противно. Он находит эти попытки смешными. На что Райнер рассчитывал? Сумеет возбудить его зрелищем собственных огромных, совершенно неженственных мускулов? Унизительно всё это делать, но ещё унизительнее понимать, что Эрену это даже не нравится. Должно быть, со стороны он отвратительно выглядит, так что спешно наклоняется, чтобы поднять с пола рубашку, однако Эрен наступает на неё ботинком — Оставайся голым. — Зачем, если ты сам не хочешь смотреть? — Райнер сглатывает, выглядя совершенно растерянным, и это так очаровательно, что просто не верится. Желание увидеть, как он плачет, свербит в лёгких сигаретным дымом. — Намочи его. Дрожащими руками он расстёгивает на Эрене брюки, стараясь не дышать и не смотреть, потому что осознаёт, как близко его член. Райнер, кажется, ощущает щекой его тепло, и тошнота от этого только усиливается, но всё же приходится открыть рот и снова высунуть язык, чтоб проехаться им по всей длине. Он ещё больше, чем Райнер его запомнил. — Не нужно. — Эрен кладёт ладонь на его голову и произносит это мягко, но от этого становится ещё противнее. Кажется, будто он разговаривает с собакой — Ты совершенно не умеешь сосать, просто оближи. — Ещё больнее режет словами, так что ощущение себя бесполезным усиливается, как и ненависть к самому себе, потому что для мужчины не должно быть настолько оскорбительным это слышать. Чуть не рыдая от отвращения к самому себе, он глубоко принимает его в рот и скользит языком по всей длине. Рот от унижения наполняется слюной, и губы покалывает. В груди горько сжимается желание принять его ещё, заставить изменить своё мнение. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Он не узнаёт собственного голоса. Выспрашивает, будто проститутка спрашивает у клиента, чем может его порадовать. — Подрочи мне своими сиськами. — Произносит ровно, без интонации, будто пощёчину заряжает. Райнер от этой грязи содрогается и невольно плотнее сжимает бёдрами его колено. Никто никогда не додумался бы так мерзко назвать его мышцы. Голос, насмешки, запах, тепло его тела. Игнорируя отвращение, Райнер прижимается к его члену грудью и снова приподнимает их ладонями, чтоб обхватить, но Эрен снова его отталкивает. — Слишком холодные и твёрдые, так он не встанет, — произносит строго. — Что же мне тогда делать? — От унижения хочется рычать. Чего этот полоумный ожидал, заставив парня раздеться? Никогда так сильно не хотелось убивать. — Так уж и быть, я помогу тебе. — Тяжело вздыхает, он опускается ниже.       Удивительно, что такая большая грудь в его ладонях всё же помещается, и Эрен покрепче сжимает их пальцами. Он готов поклясться, что через кожу ощущает, как это влияет на Райнера, и хочется дразнить его ещё и ещё. Он облизывает розовый сосок и, погрузив себе в рот, начинает сосать так активно, будто вот-вот должно политься молоко. Но льётся только дыханье. Возбуждённое. Обжигающее затылок и старательно сдерживаемое, но прорывающееся с каждым движением. Действительно большие и на женские совсем не похожи. Волоски на коже ощущаются под пальцами так вульгарно. Эти крепкие мышцы нужно как следует размять, чтоб ими можно было сделать себе приятно, так что Эрен сжимает их снова и снова покрепче пальцами, ощущая, как пот выступает на коже Райнера от унижения. Сжимает крепче, едва не до боли, продолжая сильно всасывать правый сосок, оттягивая при этом левый пальцами. — Хык… — Вздрагивает Райнер, за что сразу же получает сильный укус. — Не смей! — Посмею. Эти дойки совершенно ни на что не годятся. — Он выпрямляется и глядит на Райнера уничтожающе, отчего тот снова поджимает губы, будто вот-вот заплачет. — Давай, расслабь их. — Со звонким звуком он шлёпает по правой груди ладонью, отчего она подпрыгивает, как тяжёлый мяч, а из губ Райнера всё-таки вырывается стон. Ненависть его нутро аж разрывает. Как бы он хотел сейчас убить! Сколько для Эрена выдумал мучительных смертей, пока позволял себе сосать. Настоящая музыка для ушей. И так ему сейчас унизительно, что это унижение впитывается Эрену в брюки. Очарованный, он шлёпает по его титькам ещё, снова заставляя подпрыгивать. — Посмотри на себя, течёшь, как сучка. Все брюки мне намочил. — Пренебрежительно он тычет пальцем в собственное колено, на котором от члена Райнера и правда появилось мокрое пятно. — Заткнись, заткнись, заткнись, на хер. — Жмурится Райнер и кусает губу, чтоб сдержать собственную ярость.       Эрен снова прижимается к вспотевшей и раскрасневшейся груди и, самостоятельно сжав их руками, пристраивает член в ложбинке. Действительно, они будто стали мягче и теплее. Толкается пару раз и обнаруживает, что действительно затвердел. Так долго не было секса с мужчинами, думал, и не встанет вовсе, но это же Райнер. Одно только выражение ненависти на его лице выглядит как призыв заткнуть хуями ему все дыры. Он глядит снизу вверх и кажется, течёт ещё сильнее от собственной необъяснимой омерзительной гордости за то, что сумел возбудить Эрена, даже не являясь девушкой. Ощущается смутное желание, чтобы Микаса узнала об этом. Яйца Эрена тяжело стучат о его рёбра. — Действительно жаль, что не могу сделать фотографию сейчас, чтобы показать её всем твоим сослуживцам. Думаю, они были бы в восторге. Всю ночь пускали бы тебя по кругу.       Райнер подаётся вперёд и, выгибая спину, снова и снова проставляется под толчки. Не отвечает и, наверное, даже не слушает, от собственного тела старается отстраниться, но не может, пока так сильно это тело жаждет касаний. В узкой ложбинке между его грудей от толчков становится горячее, так что пот выступает на коже. — Круто. Будто настоящая киска мокнет. — Ужасно приятно, да так, что Эрен вцепляется руками в его голову, упирается концом меж плотно сомкнутых губ. Райнер догадывается, что от него нужно, и сперва отшатывается в отвращении, но стоит сдавить крепче, жёстче, стоит сделать ему больно, наконец, ведёт себя послушно. Самостоятельно сжав пальцами грудь, снова сжимает его член и открывает рот. Теперь, толкаясь между них, Эрен каждый раз упирается головкой в его язык. Да, его уродское лицо с ртом, приоткрытым для его члена, выглядит гораздо симпатичнее, так что по губам Эрена даже улыбка проскальзывает. Но какие-то крохи гордости он ещё старается сохранять, поэтому старается отвернуться всякий раз, стоит головке слишком приблизиться. Это даже не интересно, потому что слишком легко пресечь эти вялые попытки неподчинения. Схватить рукой его волосы, заставляя опустить голову, и наконец затолкнуть его целиком в горло, да так, что тот содрогается всем телом. Старается откашляться, сокращается вокруг головки ещё приятнее этими спазмами. — Сейчас я в тебя кончу, не смей глотать. — Произносит ровно, так что и мысли не возникает ослушаться, когда горячая жидкость брызгает на язык и целиком заполоняет рот изнутри, так что даже капелька сбегает вниз по губам. Течёт и капает на грудь, и её, всё ещё сжимая грудь, Райнер ловит и слабо размазывает пальцами. Так горячо, будто сейчас ожог останется. От его вкуса зубы вибрируют. Он лениво вращает во рту языком, чтоб распробовать. Между ног уже так горячо, будто обмочился, и пальцы в ботинках крепко поджаты. — Знаешь, когда у тебя сперма на лице, ты даже выглядишь симпатичнее. — Не... — Пытается произнести, но от жидкости во рту не получается ничего, кроме жаркого шёпота, да так, что даже невысказанное слово «ненавижу» в нём паскудно утопает. Кажется, даже разум в голове превратился в липкую кашу. — Теперь засунь это себе в задницу и как следует растяни себя. — Говорит Эрен без толики стеснения в голосе. Как он может произносить что-то настолько отвратительное так спокойно? Райнер даже взгляда поднять не может от того, как чуждо, как порочно и противоестественно происходящее. Сплёвывает семя себе на ладонь, широко раздвигает ноги и, чуть отклонившись на стуле, подаётся вперёд, чтоб дотянуться рукой до отверстия. Кажется, сама промежность желает быть увиденной и остуженной этим ледяным взглядом. Эрен снова опускается на стул напротив и бесстыдно пялится к нему между ног. Сколько бы лет ни прошло, здесь всё принадлежит ему, и перед ним так сжимается. — Надо же, какой ты послушный. Мы столько лет не виделись, а ты совсем ничего не забыл. Погляди, какой... — Он пропускает пальцы меж жёсткими светлыми волосками у него между ног.       Так называемый «комплимент» Райнер пропускает мимо ушей. Его рука между ног ощущается так естественно, так что даже мысли не возникает попытаться её оттолкнуть. От жара кажется, что воздуха в помещении стало меньше, а тёплое семя ощущается ещё горячее. Под внимательным взглядом зелёных глаз он проталкивает внутрь себя пальцы. — Жаль, нельзя всем на том празднике показать, как здорово ты выглядишь сейчас. С потными сиськами и моей спермой у себя в дырке. Так сопротивлялся, но смотри, как легко входят пальцы. — Он снова упирается ступнёй в его стул, на этот раз, чтоб откинуть его ещё дальше и открыть себе лучший обзор на то, как входят пальцы Райнера. - Похоже, ты здорово наловчился, а? — Замолчи! — Дрочил свою задницу в доме матери, как тебе не стыдно? О ком ты думал в этот момент? Представлял, как этот мерзкий элдиец тебе засаживает? — Заткни нахуй свой ебучий рот! — Выдыхает громче, но не прекращает при этом растягивать свой проход, и ни толики злости в этом скулящем бормотании не звучит, но когда спесивого коня изловил, ослаблять хватки нельзя, иначе вырвется. Выстрелив в него настолько обжигающе презрительным взглядом, что едва слёзы не выступили в голубых глазах, Эрен упирается ногой в его стул ещё сильнее и резко пихает, так что от потери равновесия воздух из лёгких вырывается кашлем, и Райнер падает на пол. — Раздвигай, блядь, ноги. — Велит Эрен и подходит, но Райнер отползает и выворачивается. — Не смей, урод, так со мной разговаривать! Неважно, что и как я делаю. Мне никогда не стать хуже тебя. Я никогда не унижал тебя так. Чего ты добиваешься? — Бормочет и отползает дальше, хотя и понимает, как это бессмысленно, когда этот ужас на него наползает едкой темнотой. Шагает к нему и садится рядом на корточки, будто собаку бешеную пытается успокоить. Мерзкий. Пустой. Горячий. — Да просто нравится смотреть, как перекашивает твою уродскую рожу от обиды. — Он перехватывает его ноги и, игнорируя попытки вырваться, грубо разводит колени в стороны. Больно, и от боли даже в глазах темнеет. — Зачем, если я такой уродливый, ты снова и снова продолжаешь делать это со мной, чокнутый ублюдок? — Вымыл бы твой поганый рот с мылом. — Эрен прижимается членом меж его ягодиц, так что Райнер всем телом вздрагивает. Вся решительность куда-то растворяется. Он застывает, глядя на Эрена прямо рядом с собой. Его волосы щекочут лицо. Такие мягкие, будто птичьи перья. Райнер столько лет хотел снова прикоснуться к этим губам. Тянется, тяжело дыша, и почти не осознаёт этого, пока Эрен не растягивает губы в улыбке. — Что ты хотел сейчас сделать? — Он заглядывает в глаза так жестоко, что раскалённый воздух в помещении снова искрит холодом. — Поцеловать меня, чёртов пидор? Твоя пасть воняет моим членом. Залпом холода тело обдаёт с головы до ног, но внутри всё продолжает сокращаться снова и снова, и уже хочется поскорее. Эрен двигает бёдрами, надавливая на проход, так что Райнер чуть не вскрикивает и упирается в его грудь руками. — Стой! Он... мне кажется, слишком большой, не войдёт т-так сразу. Ты можешь сделать это медленно. — Испуг на его лице почти трогателен, так что даже вызывает улыбку. Эрен берёт его в руку и, поглядев вниз, начинает скользить по мокрому отверстию головкой. — Не удивительно, что ты не нашёл никого, с кем смог бы потрахаться. — говорит, продолжая мучительно двигать бёдрами и обводит его проход собственным членом по кругу. Будто гипнотизирует, заставляет в ужасе смотреть вниз. — Твоя пизда такая узкая и красная, как помидор. — Что ты... — Он чуть не задыхается от ненависти словами на собственном языке. Анус, кажется, сокращается от обиды. Райнера колотит изнутри, а Эрен продолжает лениво скользить по кругу. — Удивительно, как вообще у меня смог встать на такого, как ты. Твоя дырка совершенно ни на что не годится. Посмотри, как ты весь течёшь. — Эрен! — Выдыхает он чуть громче, лишь бы заткнуть его рот, не позволить говорить эти ужасные слова. Унижение гулко звенит во всём теле и сочится прозрачной жидкостью из уретры. Струится вниз, прямо под головку, скользящую вокруг, мягко надавливающую на кольцо мышц, но никак не проникающую глубже. — П-прекрати. — Что, так сильно хочешь, чтобы я вошёл? — Я хочу, чтобы это закончилось поскорее. — Бормочет почти жалобно и буквально ощущает, как внизу всё течёт от касаний. Как он мучительно скользит по нежной коже, но никак не проникает. Он такой твёрдый, что Райнер уже знает, как это будет больно, и этой боли всё тело просит. — Тогда попроси, как следует. Как ты это умеешь, почётный мареец. Попроси чудовище вставить тебе. — Сука. Ёбаная сука. — Выдыхает будто совершенно не своими голосом, будто ему эти слова не принадлежат, а Эрен на его рот смотрит всё с таким же отвращением, будто с удовольствием оказался бы не здесь, а где-нибудь рядом с Микасой. Это Райнеру так обидно, что хочется обратно на себя отвлечь его внимание. — Пожалуйста, твой член... Я хочу тебя внутри. — Внутри чего? — Внутри меня. Он жмурится и поджимает губы, будто от унижения сейчас стошнит. Голова кружится. — Внутри чего? — повторяет и наклоняется ещё ближе, так что ощущается тепло его дыханья на щеке. — Блядь. — Выдыхает жарко, чтоб чувствовать, как дышит с ним одним кислородом на двоих. Будто и не проходило стольких лет, и вовсе не на материке они сейчас, а где-то там, по ту сторону моря. Где-то в спальне, пока все остальные ребята вместе с начальством пьют горячее вино в честь Рождества. — Хочу тебя в моей киске...       Вздрогнув от радости и игнорируя просьбу сделать это медленно, Эрен врывается в его проход так резко, что Райнер всё-таки хрипло вскрикивает и от боли, от унижения, от этой жестокости изливается упругой белой струёй. Эрен отшатывается от неожиданности, но крепкие ноги обхватывают его сильнее, не позволяя выйти, и плотные стенки ануса, сокращаясь, сдавливают так сильно и часто-часто сжимаются, засасывают его член внутрь. — Что за шлюха. Ты кончил лишь оттого, что я засунул тебе. Блядь... — Он фыркает, глядя на каплю спермы, попавшую прямо ему на волосы. — Придётся десять раз мыть голову, чтоб смыть твою вонь. — Эрен, Эрен, Эрен... — повторяет шёпотом, как заклинание, будто чтобы убедить себя в том, что он настоящий, не мираж, что он правда рядом с ним и крепко обхватывает его руками. Слёзы наконец вырываются из глаз, и сквозь эту горячую дрожащую пелену его обиды презрительный взгляд зелёных глаз кажется даже возбуждённым. Будто бы он вовсе не ненавидит Райнера сейчас, и в это так сильно хочется верить.       Не отпустившее возбуждение внутри всё ещё бушует. Райнер прижимает и не позволяет отстраниться, так что Эрен входит снова и снова. Ещё сильнее, будто злится. Так яростно, что кажется, порвёт что-то внутри. Райнеру хочется, чтоб он порвал. Слышатся омерзительные звуки, и от толчков становится больно. Райнер буквально проходом чувствует, когда он готов, так что, вцепившись в его плечи ещё и ногтями, шепчет на ухо: «В меня, пожалуйста, в меня...» Эрен поворачивается, на ощупь отыскивает рот, произнёсший эти слова, и проникает языком так глубоко, будто чтоб заставить задохнуться. Райнер целуется отчаянно, с придыханием, и снова стонет в губы, когда чувствует, как изнутри его снова заполняет густая жидкость. Но руки опять придётся разжать и отдать его кому-то. Придётся потерять его снова и снова заставлять себя забывать о том, что сейчас произошло, так что он сжимает его ещё крепче и просит делать это ещё и ещё. Он так скучал, что готов был пулей вышибить из себя воспоминания, из которых стало стираться его лицо, но не забывался ни на секунду жар его тела и голос. Райнер готов. Готов пасть перед ним так низко, как это вообще возможно, лишь бы не отпускать ещё хоть немного дольше, и Эрен это видит. Синяками, укусами и царапинами на собственном теле он ощущает, в какую ничтожную тварь Райнер готов для него превратиться лишь бы не отпускать. Это падение личности в скользком и дрожащем хаосе ощущается как настоящий экстаз. Когда видишь, как в твоих руках окончательно ломается личность, и за великую эту жертву награждаешь снова и снова. Микаса никогда не станет такой для него, хоть и по полу себя раздавила и под ноги бросила, а вот так она сама себя никогда и ни для кого не сломает. — Что ты за человек, почему ты всё время оскорбляешь меня? — бормочет голосом таким сорванным от стонов, что звучит, как мурлыканье огромного кота. — Я не человек. Я — возмездие. — Почему ты уходишь снова? Сбитое дыханье никак не удаётся восстановить, но Райнер не пытается. Валяется тут, как мусор. Испачканный его семенем, мокрый от пота и глотающий воздух. Ниже падать некуда, но ему, кажется, удаётся, когда голос чуть не срывается от этого вопроса. Не ясно, что больнее — терять его или встречать снова. — Потому что я такой же, как ты — Я хочу защитить то, что мне дорого. — Зачем ты спросил, говорил ли я когда-нибудь правду? — Очевидно же. Ломать твои жалкие принципы слишком приятно. Проклиная самого себя за эти слова, Райнер накрывает глаза рукой, будто чтоб не видеть снова мира, в котором всё это происходит. Он тянется рукой к пиджаку, который сейчас кажется таким тяжёлым, что слёзы выступают. Повернувшись, Райнер снова смотрит в его спину, пока Эрен одевается. Он собирается стать отцом. Тошнота омывает тело и исторгается слезами из глаз. — Я люблю тебя. — Я знаю. — Произносит Эрен тихо и даже не вздрагивает, когда в затылок вонзается пуля. Лоб распускается, как бутон розы, а колени наконец подкашиваются, обрушивая его тело на пол с глухим стуком. Между ног тепло его семени ещё сохранилось, и нет сил, чтобы встать, так что Райнер продолжает просто смотреть на него и старается сохранить на коже память о своём гаснущем аду.