Хочу твою боль

Иногда это удобно — срываться друг на друге. Возможно, всё немного перешло эту призрачную грань между ними. Ён всегда задавливал физическим превосходством, смотря сверху вниз опустевшими и стеклянными зрачками, даже не удосуживаясь наклонить подбородок, а только больше задирая, показывая всю степень пренебрежения и испытываемой мерзости вперемешку с отвращением, скрывая взбешенный взгляд заливавшихся кровью от подступающей ярости глаз, несколько спрятанных под челкой рыжих волос. Вся его позиция говорила лишь о том, что он, словно раненный зверь, готов действительно напасть, сжимая голыми руками чужую хрупкую глотку. Ран это состояние прекрасно понимал. Понимал, скалился и улыбался, продолжая играться с выдержкой Ёна, дожидаясь, когда цепи натянутого терпения сорвутся, и тогда кто-то из них обязательно пострадает. — Страшно? Ён видит, как Ран смотрит снизу, провоцирует, скрывая истинные эмоции за маской ненависти видит, как он сжимает кулаки, в хрупкой попытке скрыть дрожащие пальцы, как закушена его нижняя губа, как выделяется складка между аккуратных бровей, выдавая готовность в любой момент защищаться. — Вижу, что да, — ему не нужны ответы, ведь все очевидно. Рану страшно, но он этим наслаждается. Ран сглатывает, толкая обратно в горло подступающий комок из нарастающей паники и страха, потому что есть доля вероятности, что он отсюда живым уже не уйдет. Из собственной квартиры, куда пригласил парня, чтобы скрасить очередной выходной, а также поделиться последними новостями, которые, как Ран прекрасно знал, совершенно не обрадуют Ёна. Медленно, накаляя атмосферу все сильнее, он добивался своего. Доводя искусно, словно змея, медленно обвивающая свою жертву, лишая любых лихорадочных попыток сбежать. Всего пара фраз, пара колких намеков, а в конце добивающая честность, чтобы уж точно прочувствовать накалившийся воздух вокруг. — Да, я тебе изменил, — Ран держит лицо, но улыбка в миг трескается, как и хлопковая ткань белой, излишне широкой, принадлежащей явно не ему, футболки. Запах чужой ярости пьянит, затмевает разум, настилая остатки инстинктов, которые ему шепчут заткнуться и бежать, позволяя полностью раствориться в этом болоте из чужих чувств, оказаться на самом дне. Он ни за что не порвет с Ёном, потому что никто больше не дарит ему таких эмоций, никто больше не готов потакать его не всегда адекватным запросам и желаниям, никто больше не готов каждый раз прощать и подпускать вновь к израненному сердцу. Ён ни за что не порвет с Раном, потому что никто больше не в состоянии позволить ему почувствовать себя живым, никто больше не сможет перекрасить его серую жизнь в еще более темный оттенок, отравляя и скрашивая его бесчувственное существование, каждый раз будто устраивая маленький ядерный взрыв внутри, доставая до самого мозга, который, наконец, дает его телу понять, что он все еще живет, что он все еще способен испытывать хоть что-то. Даже если это всего лишь внутренняя ненависть, медленно, но верно перерастающая в ревность, а после и желание разорвать на маленькие кусочки, чтобы больше никогда не видеть того, кто его так красиво и методично каждый раз убивает. Ён дергает его за плечо к себе, грубо встряхивает, улавливая тонкий хрип от прошибающей боли тела, потому что старые раны тоже все еще на месте. Ран хмурится сильнее, цепляясь за чужую ледяную руку, стараясь выиграть себе драгоценные секунды перед тем, как его тело будут ломать снова, как он вновь будет задыхаться собственной гадкой кровью, давиться хрипами и наслаждаться этой болью. — Ну ты и блядь, — это стало последним, что Ран услышал перед тем, как с глухим стуком влететь в стену за спиной от грубого толчка в уже порядком израненное плечо, выплевывая весь воздух из легких, пуская пульсирующую боль от головы до кончиков пальцев. Ён не жалеет, потому что ему это тоже нужно. Он смотрит, как вызывающе парень перед ним вытирают тыльной стороной влажные губы, которые привычно растягиваются в ухмылке и бесится сильнее. Он планирует защищаться, но только для того, чтобы удары Ёна стали более жестким. Старые синяки не доставляют былого удовольствия, даже когда парень намеренно на них давит — они лишь глухо напоминают об очередной успешной провокации, но этого мало. Ён делает шаг в его сторону, пока Ран вжимается мокрой спиной в стену, стараясь успокоить бешено дрожащее сердце, собирая ткань футболки на груди, будто футболка Ёна способна защитить. Но показанный страх нисколько не смягчает чужой гнев, потому что Ён подходит, подходит и снова толкает, швыряя взмокшее тело на пол, наслаждаясь привычным звуком соприкасающихся костей с твердой поверхностью. Ран шипит, потирая начинающий покрываться краснотой локоть, опуская взгляд на чужие сильные ноги, представляя, с какой же силой они будут выбивать из него воздух. — Спокойнее, — звучит разбито и наигранно, будто откровенно провоцирующе. Слова не срабатывают, первый тяжелый удар прилетает куда-то под ребра, выгибая Рана, словно напуганную кошку. Грудная клетка судорожно сжимается, как и сам парень, подтягивая колени к себе. Ён шипит, смотрит с отвращением, а после и вовсе отворачивается, борясь с внутренним желанием просто убить за всю ту боль, за все неосторожно брошенные слова и… Он только на секунду позволяет себе подумать дольше, чем обычно, как слышит смех за спиной. Гадкий, хриплый и слишком раздражающий. — Что, на этом и закончим? Я могу просто извиниться так, как тебе нравится. Тонкий голос разрывает изнутри, поэтому Ран успевает только приподняться над полом, как его вновь впечатывают в паркет грудью, привычно поднимают за волосы и вбивают обратно, методично повторяют и отпускают только тогда, когда кровавые разводы начинают поблескивать на лице. Это, блять, больно, но брюнет ухмыляется. Ён его не понимает, сильнее тянет чужую голову назад, выделяя острый кадык на шее, второй рукой касаясь щеки, размазывая кровавые дорожки ниже. — Я ведь тебя так люблю, — слюна, замешенная с кровью во рту, мешает брюнету говорить столь же экспрессивно, но суть доносит и Ёну этого хватает, чтобы без жалости встряхнуть порядком побитое лицо, от чего пару капель падают на некогда идеально белую футболку, — люблю тебя. Ран хмурится, в голове трещит, и это не совсем та боль, что ему нравится. Ему хочется чувствовать удары по телу, чувствовать, как задевают старые раны, рвут на нем одежду и таскают за волосы по углам квартиры, но Ён зациклен на лице, кулаком разбивая скулу и задевая кровавую корочку на губе. Кажется, он хочет сделать больно, понастоящему больно, не замешивая эту боль с извращенным удовольствием. — Отпусти, сука, — Ран цепляется за руку сзади, которая все также грубо тянет его голову назад. Это не тот расклад, которого он добивался. Ран слишком любит свое лицо, а уже разбитого носа должно быть достаточно для Ёна, чтобы перейти на обычное избиение, но он продолжает бить лицо, — отпусти! Ран пытается вывернуться, царапая тонкими, крашенными ноготками чужие руки, и когда оказывается достаточно близко, бьет кулаком снизу в челюсть, выигрывая себе пару секунд растерянностью Ёна. Отвернувшись, он почти моментально вновь чувствует руки вокруг своей талии, и думает, что, Ён все-таки переключился, но ошибается, и его подряд бьют дважды по лицу. Ран дергается вниз, стараясь прикрыть лицо, но Ён легко ловит его руки и заламывает за спиной, крепко сдерживая ладонью. Ран упирается дрожащей спиной в напряженный живот парня, скалится, проводит языком по ряду собственных окровавленных зубов, чувствуя напряжение в пережатых кистях рук, предпринимает очередную попытку вырваться, но задыхается, когда Ён пережимает локтем его шею, с силой вжимая в себя, вытягивая практически весь воздух. — Ты сам виноват, — Ён шепчет, но он уверен, что брюнет слышит каждый его вздох, — ты сам во всем виноват. Ран задыхается, приоткрывая дрожащие губы, чувствует, как горит шея от напряжение, и думает, что это действительно конец. Ён просто убьет его, сломает ему шею или он сам захлебнется кровью, потом его тело бросят здесь, между кухонным столом и столешницей, где лежал совсем недавно положенный туда нож, за которым Ран вернулся, чтобы… нож? Ран распахивает глаза, когда его вновь, словно игрушку, швыряют на пол, но дают возможность хотя бы сделать вдох. Ран стоит на коленях, вжимая онемевшие ладошки в грудь, делая рефлекторные вдохи судорожно сжимающейся грудью, стараясь сфокусировать зрение расширенных зрачков, пока с его губ медленно стекают капли слюны и крови. Он поворачивает голову в сторону деревянной столешницы и думает. Риски слишком велики. Если он возьмется, но не доведет дело до конца, то это конец. Он прикрывает глаза, стараясь успокоиться. Ён дышит ровно, ощущая только легкий холодок, идущий от кончиков пальцев по всему телу и жжение на стертой коже, но он не испытывает жалости. Он сходит с ума от злости, но Ран сам перебрал с дозировкой, когда решил замешать злость Ёна с ревностью. Он сам виноват. Ён закусывает щеку изнутри, когда видит попытку парня подняться, дрожащими пальцами держащегося за колющий бок, и вновь хочет только сильнее приложить его головой о стену. Он устал каждый раз одинаково бить только его тело, потом самостоятельно за ним ухаживать, одалживать широкие толстовки с горловиной, чтобы прятать каждый оставленный след. Ран ненавидит, когда ранят его лицо, его слишком красивое лицо. — Ненавижу тебя, — Ран упирается ладошкой в тонкую дверцу кухонной тумбы и старается встать, пока адреналин в крови не упал совсем и его тело не прошибла волна дикой боли, — сдохни, блять. Теперь сам Ран хочет сделать ему больно, хочет его боль. Хочет, чтобы они поменялись местами, чтобы тем, кто просил остановиться, теперь был не он, блять, он действительно сейчас готов убить. — Сказал ведь, что любишь, — Ён понимает, что брюнет просто тянет время, получая секунду на то, чтобы отдышаться, но он ему подыграет. Ран поднимается, харкая и опираясь на деревянную столешницу, мечется взглядом от одного угла конструкции к другому, пытаясь выцепить расположение ножа. Если Ён снова подойдет, то брюнет понимает, что не сдержится. Ён молча ждет, привычно уверенный в своей силе и превосходстве, в невозможности Рана ответить ему физически, просто ждет, не понимая, что за идея зреет в голове его брата. Атмосфера между ними становится осязаемо тяжелой, одному тяжело дышать из-за разбитого носа, а второй просто задыхается своей ненавистью и отвращением. Ран тяжело дышит и тоже ждет, кто-то из них должен сделать первый шаг и пострадать. Тишина затягивается, нагнетает, каждый думает друг о друге. Ён делает первый шаг, тянет руку, чтобы взять за плечо и развернуть лицом к себе парня. У Рана мурашки бегут от позвоночника до кончиков пальцев, пробивает холодом каждую клеточку тела, пока сердце бешено колотится и заставляет принимать решение за считанные секунды, он знает, что должен это остановить, или его просто убьют. Он скалит зубы, челюсть напрягается, а рука сама тянется в сторону острия ножа, и, как только он чувствует касание чужих пальцев на своем плече, он разворачивается, и быстро, наугад, полосует куда-то в районе бицепса, но затем со страхом понимает, что не может вытянуть руку так легко, что нож вошел глубже и пронзил кожу, и теперь ему нужно вытянуть металл, но он слишком напуган, а через секунду его оглушает рычание. Ён хватает его за руку и старается оттолкнуть, но только сильнее разрывая и разрезая кожу, оставляя кровавую полосу. Он чувствует, как острие ножа задевает кость и он паникует, просто резкая дергая рукой параллельно плечу Ёна, и его снова оглушает рычанием, Ен стонет и наконец-то приходит немного в себя от боли, он выхватывает нож из рук Рана и швыряет куда-то под стол. Ран теперь возвышается над ним, смотрит и пытается двинуться, чтобы помочь, но его мозг, кажется, отказывается осознавать, что натворил. Надо позвонить в скорую, надо сделать хоть что-то, но Ран не чувствует ничего, кроме маниакального наслаждения. Ён сидит перед ним на коленях, с опущенной головой, судорожно дышит и, кажется, медленно умирает эмоционально. — Скажи, что тебе больно, — Ран шепчет, его язык кажется ватным, — скажи сейчас же, что тебе больно! Он кричит, сжимая дрожащие кулаки, его переполняют эмоции, он не справляется. Он хочет добить, мельком смотрит в сторону ножа, и его будто трясет изнутри, будто он взорвется прямо сейчас, чтобы отомстить. — Скажи мне, блять, что тебе больно! Скажи же! Он опускается на колени перед Ёном, хватает его за челку и задирает его голову немного, затем Рана пробивает дрожь, когда он замечает бледные глаза, когда он видит порванную плоть, рану, которая буквально разрывает чужое плечо, из которой безостановочно течет кровь, шрам, который он теперь оставит ему на всю жизнь, словно клеймо как и Ён ему когда-то. Ён его игнорирует, боль заглушает любые крики, он позволяет касаться себя, не в силах ответить, он только сжимает окровавленные кулаки и больше не трогает, оставаясь в этой убийственной тишине, теряя счет времени, будто попадая в прострацию, из которой без чужой помощи не выберется. Следующее, что помнил Ран той ночью, это то, как он медленно скатывался по бетонной стенке в коридоре ожидания ближайшего травмпункта, пока Ёну зашивали рану в соседнем кабинете. Ран сжимал руками свои смольные волосы, смотрел в одну точку на грязном полу, слушая звенящую тишину в ушах, чувствуя абсолютную пустоту внутри. Не было сожалений или страха, было просто ничего.