Вокруг танцующих вертелись гномы, одетые в праздничные наряды. Их головы украшали алые, отороченные мехом капюшоны с золотыми кисточками, а ноги — высокие сапоги с пушистыми отворотами. Они кидали снежки (именно их и увидела поначалу Джилл), но в танцоров не метили, как бы поступали на их месте глупые мальчишки в Англии. Они просто бросали снежки в такт музыке, и если все танцоры находились там, где им и полагалось в данный момент быть, то снежки ни в кого не попадали. Это был Большой снежный танец, который исполняли в Нарнии каждый год в первую лунную ночь, как только снег покроет землю. Конечно, это был танец-игра, потому что, стоило кому-нибудь из танцоров сбиться с такта или зазеваться, как он под общий смех получал снежком по носу. У хороших танцоров, гномов и музыкантов ни единый снежок часами не попадал в цель. Ясными ночами, когда холод, барабанный бой, уханье сов и лунный свет разогревали кровь вольных лесных жителей, они могли танцевать до самого рассвета. Серебряное кресло, Глава XV
Дорогой мистер Тумнус, самый дорогой из Тумнусов, за эти годы ставший для их величеств господином Тумнусом, но для Люси он теперь превратился в просто Тумнуса… нет, её Тумнуса! Эта перемена была важнее всех прочих, однако Люси не могла сказать наверняка, когда она произошла, как не могла распознать первое дуновение осени или заметить первый росток весны, пробившийся сквозь раскисшую землю. Зато она могла с точностью вспомнить, когда впервые поцеловала его: в её последний день рождения, ближе к концу праздника они прошли вдвоём на их балкон с видом на Восточное море. Она крепко обняла его за талию и сказала, что любит, как говорила уже множество раз, но в тот момент она вдруг ощутила его тепло и землистый запах, трение мягкой шерсти о её ладони. Её пальцы гладили полоску меха на его спине, где тот рос более густо. Порыв охватил её внезапно. К этому времени Люси стала чуть выше Тумнуса, — намного уступая Сьюзен в росте, она всё же была выше большинства фавнов — и ей потребовалось лишь немного опустить подбородок, чтобы прижаться к его губам. Они оказались такими же мягкими, как и мех. Люси поцеловала Тумнуса с любопытством, а затем тихонько застонала, потому что на вкус он был именно таким, как нужно: словно чай, торт и нечто пряное, чего она не могла определить. Кардамон? Её пальцы вцепились в покрытую мехом спину, а затем… — Ох! — Люси отстранилась, часто моргая и тяжело дыша. Густо покраснев, она выпустила Тумнуса из объятий. — Мне ужасно жаль, мистер Тумнус. Я даже не спросила… Пунцовость его щёк могла посоперничать с её румянцем. Тумнус пылко покачал головой. Выглядел он ошеломлённым. — Не извиняйтесь, ваше величество. Это… — Моя вина, — спешно добавила Люси. — Не знаю, что на меня нашло, сегодня я даже вина не пила. — Напротив, это моя вина, — произнёс он, продолжая качать головой. — Вы танцевали весь вечер, должно быть, у вас всё ещё кружится голова. К тому же вы, вероятно, думали о лорде Гэрине?.. — Я презираю лорда Гэрина, — воскликнула Люси, которая вовсе никого не презирала, но была слишком возмущена тем, что у Тумнуса возникла мысль, будто она может думать о ком-либо, кроме него — самого дорогого ей существа. — Я хотела этого, Тумнус. И хочу повторить. Она с таким пылом стремилась доказать свою в этом уверенность, что её слова вышли за рамки благоразумия, и она шире распахнула глаза. Но Тумнус, всё ещё заливаясь краской, только улыбнулся знакомой робкой улыбкой, такой, будто ему была ведома удивительная тайна, и взял её за руку. — Я хочу, чтобы вы повторили. И она снова сделала это.* * *
На протяжении следующих месяцев они целовались столько раз, что вскоре Люси стало казаться, будто она занимается этим всю жизнь или, по крайней мере, всю взрослую жизнь. Множество поцелуев случилось за закрытыми дверями... и в уютной пещере... и во время долгих прогулок по берегу Восточного моря или вдоль Великой реки. Всё изменилось, но в то же время не изменилось почти ничего. Когда сошло на нет первое стеснение от того, что теперь они были не только друзьями, но и возлюбленными, Люси смогла беседовать с Тумнусом как раньше. Она рассказывала ему о своих хлопотах, о днях, прошедших удачно и не очень, а он, как и прежде, выслушивал её и давал советы, если она просила. На самом деле единственное отличие заключалось в том, что в конце каждого дня Люси могла потребовать поцелуй и объятия, и после них всякий день превращался в хороший. Решить, когда объявить об отношениях… Пожалуй, в этом заключалась основная сложность. Поскольку Кэр-Параваль был полон созданий с острым взглядом и пытливым умом, все обо всём знали, но молчали из-за некого негласного — или оглашённого тихо, вероятно, Сьюзен — уговора на некоторое время оставить их в покое. Не в характере Люси было что-либо скрывать, но многое зависело от того, насколько всё будет… официально. С официальной точки зрения любовь к фавну представлялось проблемой гораздо большей, чем даже чувства к человеку незнатного происхождения. В итоге проблему решали командой. Эдмунд стал правовым консультантом Люси: выяснилось, что случаев межвидовых ухаживаний и смешанных браков было предостаточно и уходили они в самую глубь истории, вплоть до первых короля и королевы Нарнии и их детей. Сьюзен элегантно справилась с давлением: ведь всем известно, что Люси оказалась в Нарнии первой из них, она провела здесь больше детских лет и глубже пустила корни, и так ли уж неожиданно или удивительно, что у неё возникли нежные чувства к её самому давнему и дорогому другу? Когда же они с Люси оставались одни, Сьюзен вдобавок исполняла роль главного советника по вопросам признаний, которые делаются поздней ночью под покровом одеял, что является исключительным правом старшей сестры. А Питер — ну, он просто был её чемпионом. Что Люси хотела, то Люси и получала. Такова привилегия младшей сестры. Иногда Люси размышляла о том, как бы всё складывалось, будь она нарнийкой. Жительницей Одиноких островов или же переселенкой из Орландии, обычной девушкой, какой она была бы на своей родине, в Англии. Ведь если бы она, будучи нарнийкой, влюбилась в другого нарнийца, который — так уж вышло — оказался фавном, всё было бы гораздо проще. Но потом Люси просыпалась в пещере Тумнуса в одну из тех бесценных ночей, когда ей удавалось ускользнуть из замка. Лёжа в уютной постели, она ощущала объятия Тумнуса, мягкий мех согревал её голые ноги, и она осознавала, что он любит её именно такой, как она есть: просто Люси и королеву Люси, друга и теперь уже возлюбленную, Отважную и неуверенную в будущем — и она не желала ничего менять ни в прошедшем, ни в грядущем.* * *
Вместе с первым снегопадом этого года, который по предсказаниям кентавров должен был начаться через два дня, представилась возможность для идеального совместного приключения. Тумнус потягивал чай, посвящая Люси в свои планы. Он хотел отправиться на запад, на Танцевальную поляну, чтобы примкнуть к другим музыкантам во время традиционного Большого снежного танца. — Не то чтобы я был им нужен.. — Неправда! — возразила Люси, с такой силой поставив чашку на блюдце, что та громко звякнула. — Ты им нужен, ведь ты там лучший флейтист, — Люси посещала праздник несколько раз, слышала игру музыкантов, и Тумнус действительно был лучшим. Её слова были лишены всякой предвзятости. Тумнус покраснел. — Тебе вовсе не нужно быть такой доброй… только потому, что ты меня любишь… Рассмеявшись, Люси перегнулась через стол и поцеловала его... только потому, что любила. — Я не добрая, я честная. Поспорить с её словами Тумнус никак не мог, поэтому Люси на этот раз выиграла. Победно откинувшись на спинку стула, она с удовлетворением взглянула на его покрасневшие губы. Сам же Тумнус выглядел смущённым. Что бы он ни собирался сказать до этого, теперь ему нужно было время, чтобы вернуться к прежней мысли. Люси проявила терпение и была вознаграждена за это. — Ну… на самом деле я надеялся… что... ты отправишься со мной на Большой снежный танец, — наконец произнёс Тумнус. — Если захочешь. Ответом ему послужили обвившиеся вокруг шеи руки и поцелуй. Люси очень-очень хотела.* * *
Необходимо было уладить некоторые детали, к примеру, договориться с собственным семейством, какую свиту взять с собой в путешествие. Большое сопровождение точно помешало бы почувствовать себя вдали от Кэр-Параваля. Разумеется, никаких людей. А присутствие волчицы Асены незамедлительно выдало бы в Люси королеву. Битва была долгой, однако, в конце концов, Люси согласилась на то, что в путь отправятся Асена и её приятель Гамрир, которые будут незаметно следовать на некотором расстоянии и по очереди дежурить по ночам, а взамен все путники каждый день будут проводить в дороге на несколько часов меньше, чем планировалось изначально. Люси полагала, что заключила на редкость выгодную сделку. В день отправления снег только начал падать. Люси поймала пару снежинок облачённой в перчатку ладонью, приветствуя наступление зимы. Крупные снежные хлопья пристали к капюшону, скользнули под него, цепляясь за ресницы и целуя щёки. Люси бросила полный озорства взгляд на стоявшего рядом Тумнуса, закутанного в толстый шарф. Тот изогнул бровь. — Думаешь, сможешь угнаться за нами? — спросила она, поглаживая шею своей кобылы Лламрей. — Уж точно попытаюсь, — с этими словами Тумнус топнул копытом, так же поступила и Лламрей, и они пустились вскачь. До Танцевальной поляны было два дня езды по ровной местности, и, разумеется, никто не собирался всю дорогу нестись галопом. Поэтому спустя полчаса, за которые Лламрей успела достаточно позакатывать глаза из-за Тумнуса, а тот — доказать, что не настолько стар, чтобы позволить обычной неговорящей лошади его победить, они перешли на рысь, большую часть времени следуя вдоль реки. Этой ночью они намеревались устроить привал прямо перед бродом Беруна, и им удалось добраться до места вовремя Луна пряталась, представая лишь тусклым серпом; оставалось, по меньшей мере, три дня до того, как она выглянет настолько, чтобы в её свете можно было танцевать. Люси удовлетворённо размышляла перед огнём о предстоящих днях свободы. Тумнус присоединился к ней на импровизированной скамейке из поваленного бревна, и Люси улыбнулась. Она прижалась к плечу Тумнуса, и тот приобнял её. Где-то во тьме поблёскивали волчьи глаза, продолжая нести дозор, Асена же свернулась калачиком у костра и лениво помахивала хвостом. — Есть и другая причина, по которой я попросил тебя отправиться со мной, — признался Тумнус, положив руки на колени. Люси взглянула на него с любопытством, ожидая объяснений. Глядя на огонь, Тумнус продолжил: — Я бы хотел показать тебе дерево моей матери. То, что от него осталось. Люси распахнула глаза, застигнутая врасплох. Почему она никогда не спрашивала Тумнуса о матери? Она увидела портрет его отца в первый же день знакомства. Но в опрятном маленьком домике Тумнуса не было никаких напоминаний о маме. Люси накрыла его руку ладонью. — Она была дриадой? — Да. Её звали Геспера. Золотая яблоня Дрожащего леса, — ответил Тумнус. Никогда прежде его голос не казался столь далёким. — Когда я с ней познакомился, то был ещё совсем маленьким по нашим меркам. Каждый сезон мы с отцом приходили на Танцевальную поляну, и мама была там, сжимала меня в своих сильных объятиях и говорила, каким большим я вырос, а потом они с отцом танцевали в кругу, и папа всегда выглядел необыкновенно счастливым. Люси улыбнулась, представив описанную картину, почти различая очертания фигур в пламени костра: очень высокая и гибкая — мать-дриада, небольшая и кряжистая — отец, и крошечный язычок пламени — маленький Тумнус. — Я был подростком, когда в самое прекрасное лето пришла Она, — голос Тумнуса переменился, и отчётливое ударение не оставило сомнений, о ком именно шла речь. Люси придвинулась ближе. — Мой отец воевал против неё. Ты об этом знаешь. Но я никогда не рассказывал тебе, что и моя мать воевала. Её дерево было старым и крепким, а сила — столь же велика, сколь глубоки были его корни. И только когда её дерево срубили в лесу, в сотнях миль к югу от места битвы, маму удалось остановить. Она была могущественной дриадой и черпала из земли Глубинную магию. Люси смотрела на языки пламени и вспоминала, как в день их знакомства Тумнус колдовал при помощи флейты и как фигуры танцевали тогда. Как заворожила её музыка и видения в огне. И как очарована она сейчас. Вздрогнув, Люси подняла взгляд на Тумнуса и всмотрелась в его лицо. — Тебе… тебе передалась её сила? Тумнус покачал головой. — Только самая малая её часть. Однажды осенью на Танцевальную поляну пришли ведьмы. Я видел, как мама вместе с сёстрами прогоняла их. Её сила была неистовой и древней. Мама напевала, плетя заклинание, которое я едва сумел распознать. Нарния не сможет найти ей замену даже за пять сотен лет. Люси погладила выступающие косточки на его руке. — Твой отец был счастливым человеком… то есть фавном. Тихий вздох Тумнуса напомнил короткий смешок. — Он всегда так считал. Отец и мама танцевали, бегали всё лето напролёт и провели вместе достаточно времени, чтобы родить меня. Но детьми моей матери всегда были деревья, её дочери-дриады. Растить сыновей — удел фавнов. Люси отнеслась к этому знанию так же, как и ко всему в Нарнии. Она попала сюда достаточно юной, чтобы принимать всё как данность, а не как нечто странное или ненормальное. — Ей наверняка казалось, что у него приятное лицо, — размышляла она, прикасаясь к лицу Тумнуса. Тот прижался щекой к ладони Люси и поцеловал её. — Твоё лицо ей бы тоже понравилось.* * *
К следующему полудню они добрались до Дрожащего леса и пошли медленнее. Через некоторое время Люси спрыгнула с Лламрей и зашагала рядом с Тумнусом. Лёгкая снежная взвесь проплывала между редкими деревьями. Люси отметила про себя, что по меркам Нарнии те казались молодыми: стволы были тонкими и гибкими, а кроны — низкими. Сделав ещё несколько шагов вглубь леса, она поняла, почему. Круг из огромных, поросших мхом пней образовывал поляну в сердце Дрожащего леса. Рядом стояли пни поменьше. Деревья-дочери, подумала Люси и внезапно заплакала. Дочери и сёстры, стоящие кругом. Геспера. Она отыскала руку Тумнуса, и тот сжал её в ответ. Не проронив ни слова, он подвёл Люси ко пню Гесперы. Основание и впрямь некогда принадлежало могучему дереву. Люси опустилась на колени, прижав пальцы свободной руки к губам, не зная, какую дань уважения следует отдать павшей дриаде. Тумнус опустился на траву рядом с ней, крепче сжал руку и направил к останкам дерева. Кончики их сплетённых пальцев коснулись шершавой коры. Тумнус прикрыл глаза, и на несколько мгновений всё, что было слышно, — это слабое кружение ветра, несущего снежинки по поляне. Люси подумала о дне побоища, представила скрежет пилы и звуки ударов топора. Перед её мысленным взором возникла Геспера на поле боя. Как та ощущала каждый удар, понимала, что уже слишком поздно и ей не успеть добраться до своего дерева, но продолжала сражаться сквозь смертельную боль. Люси оторвала пальцы от губ и прижала к дереву Гесперы. — Нарния помнит тебя, — произнесла она. — Мы чтим тебя и твоих сестёр. — Твой сын помнит тебя, — сказал Тумнус. — Мы будем сражаться за твою Нарнию так же, как сражалась ты — до своего последнего листа.* * *
Они ехали, гарцуя, в течение нескольких часов, оставшихся до наступления сумерек, но к ночи разбили лагерь на западном берегу Великой реки, неподалёку от вишенника. Асена улеглась у ног Люси, однако спустя всего несколько минут Люси взяла свой спальный мешок и положила возле постели Тумнуса. Тумнус опустился рядом и провёл пальцами по её волосам. — Сегодня... Это очень много значит для меня. Люси прикрыла глаза, наслаждаясь ласковыми прикосновениями. — Спасибо, что показал мне. Тумнус прижался лбом к её лбу. — Тебе первой. Но думаю, ты права. Нарнии следует её помнить. Люси положила ладонь ему на грудь и отсчитала три удара сердца. — Мы будем помнить. Даю тебе слово. Той ночью она уснула под биение его сердца, а следующим утром проснулась от совсем не тихого храпа Гамрира, развалившегося рядом с ними.* * *
Как и было предсказано, на третий день начался сильный снегопад. Лламрей осторожно пробиралась по скользкой поверхности, Тумнус трусил рядом, периодически слегка подпрыгивая. Волки же, властелины этого первозданного ледяного края, просто шагали вперёд. Ехать пришлось медленнее, но ближе к вечеру они всё же пересекли замёрзшую реку к югу от Беруны. Приблизившись к месту назначения, они смогли различить ритмичный стук барабанов. В тонком снежном покрове были протоптаны тропинки, которые вели к лагерю, разбитому гуляками. Множество голосов, слившихся в мерный хор, разразилось приветствиями: к Тумнусу обращались по имени, к Люси — по титулу, хотя гораздо чаще её называли «моя королева». Лагерь снежных танцоров и метателей состоял из дриад, фавнов, гномов и даже нескольких кентавров. Никогда прежде Люси не чувствовала себя настолько свободно. Она соскользнула с Лламрей и направилась вслед за Тумнусом к музыкантам, которые разогревались (в прямом смысле слова) под бой барабанов гнома. Тумнус пришёл не последним: группа скрипачей, флейтистов, ударников, певцов и прочих музыкантов росла и росла, пока их не стало достаточно, чтобы играть до рассвета. Люси и прежде слышала об этих ночах, однако ей ещё ни разу не удавалось продержаться до утра без сна. Сжимая в руках поданное ей тёплое питьё, Люси сидела и слушала причудливую смесь коротких мелодичных напевов, гамм и пересудов. Это было настолько успокаивающе и приятно, что Люси была бы рада и дальше сидеть так, уютно укутавшись в толстую и прочную дорожную одежду, но дриада вишнёвого дерева по имени Кирас заметила её и тут же подпорхнула ближе, обдав холодным ветерком. — Пойдёмте, моя госпожа, у меня есть поручение от вашей сестры-королевы, — Люси с опаской поднялась и присоединилась к дриаде. Та была боса и без зимних украшений, её прекрасные листья дремали в ожидании весны, и лишь венец из падуба и ягод украшал её. Кирас проводила Люси к увитой лавром беседке, где вытащила из сумки красивый плащ из зелёного бархата, подбитый мехом и расшитый золотом, с традиционными золотистыми кисточками, украшающими подол, а также удивительно тёплое верхнее платье с фестончатым узором в тон. Были и чехлы для сапог вроде тех, что носят гномы, с мехом внутри и большими пушистыми отворотами. Надев всё это поверх нижних слоев походной одежды, Люси почувствовала себя не менее укутанной, чем прежде, но неизмеримо более величественной. Могло быть и хуже. — И последний штрих, — Кирас вплела в волосы Люси венец из серебристого платана, мягкого, как бархат. Люси порадовало, что он был не из лавра. Она попробовала тряхнуть головой, желая убедиться, что венец вплетён крепко. Разумеется, тот держался надёжно. Дриады умеют плести цветочные короны. Люси обняла Кирас, хотя её ветви и были по-зимнему жёсткими. — Спасибо тебе, — сама она до такого не додумалась бы. Это было так похоже на Сьюзен — позаботиться о подобном. — И моей сестре. Это... это великолепно. Люси отступила на шаг и попробовала покружиться. Плащ тут же заструился красивой волной, платье же медленно заколыхалось после полного оборота. Кирас кивнула, наблюдая за ней. — Очень хорошо подходит для Сумеречных кругов. То были ранние танцы, к которым мог присоединиться любой желающий. Их танцевали до восхода луны — времени, когда Танец начинался всерьёз, а вместе с ним и отсчёт часов до того, как будет сделан неверный шаг. Люси колебалась. В последние разы она танцевала только во время сумерек, но теперь? Королеве Нарнии следовало бы знать движения, а не просто наблюдать за ними. Это казалось правильным. — Ты не научишь меня? Настоящим танцам?* * *
Когда стало смеркаться, они снова подошли к огню, который поддерживали до восхода луны ради музыкантов. Для начала празднования не было определённого времени. Некоторые уже танцевали, хор голосов громко распевал песни. Все желали поскорее начать веселье. Участники Сумеречных танцев были юны: дриады молодых деревьев, фавны с выросшими лишь наполовину рогами и пушистым мехом, начинающие музыканты, нетерпеливо разминающие руки, и молодые гномы, у которых энергии было больше, чем точности. Толпа разрасталась, группы занимали традиционное исходное положение: танцоры — в середине, гномы — по краям, создав огромное кольцо, — и возбуждённый гул становился всё сильнее. Эта зимняя ночь была для всех самой любимой после Рождества. Люси, облачённая в меха и бархат, прошуршала мимо Тумнуса, чувствуя, как пылают щёки. Она встретилась с ним взглядом и, очарованная увиденными в нём искорками восхищения, подмигнула. И даже осмелилась мимоходом поцеловать его в щёку, хотя это и не слишком его отвлекало, поскольку Тумнус ещё не играл. Ночь, потрескивающая свежестью и холодом, опустилась на празднество. Самые искусные танцоры сумерек должны были присоединиться к Большому танцу, и мало-помалу общее настроение смещалось от легкомыслия к сосредоточенности, хотя веселье никуда не пропало, и снежков, случайно или намеренно запущенных, было предостаточно. Люси несколько минут стояла, прикусив губу, и просто смотрела на ноги танцоров, пока Кирас не подтолкнула её веткой. — Вы готовы. Идите. Не бойтесь. Люси не назвала бы это страхом, но она определённо ощущала нервный трепет, пробираясь внутрь. Проскользнув между двумя гномами, она оказалась во внутреннем круге. На секунду Люси ощутила вспышку паники, будто никогда не отрабатывала ни одного движения, сердце бешено заколотилось, и она застыла на месте. Люси знала, что должна двигаться, но не могла. Мимо скользнула нить мелодии, точно спасательный трос, за который можно ухватиться. Люси потянулась к ней, дотронулась, шагнула ей навстречу. Музыка обвилась вокруг неё, словно старый друг. Люси с лёгкостью следовала заданному ритму: подъём, притоп, затем четыре быстрых маленьких шага и покачивание. Повтор. Только тогда она узнала мелодию и наконец поняла, что Тумнус использовал нарнийскую колыбельную, чтобы на этот раз разбудить её. Снег сверкал вокруг. Люси взглянула на Тумнуса и улыбнулась. Тот наклонил голову и продолжил играть. Люси постепенно осваивала движения, которым её обучала Кирас. Получалось не так плавно, как если бы она практиковалась неделями — и да, в следующий раз она именно так и поступит — но становилось всё привычнее и лучше. Несколько заминок, один почти-промах, но мокрый снежок так и не прилетел в лицо. Когда огонь начал угасать, и первый бледный отблеск луны выглянул из-за качающихся деревьев, обрамлявших поляну, Люси выскользнула из круга. Она тяжело дышала, но всё равно не могла сдержать улыбку. С благодарностью она приняла кружку пряного подогретого сидра, Тумнус присоединился к ней, чтобы тоже немного выпить. И как-то само собой они обняли друг друга за талию горячими как огонь руками. — Мне грозит серьёзная опасность, — признался Тумнус, прижимаясь лбом ко лбу Люси, — я наблюдаю, как ты танцуешь, вместо того, чтобы с вниманием относиться к тому, что играю. — Я нуждаюсь в твоей музыке, — пылко пробормотала Люси. — Иначе всё позабуду. Возможно, на мгновение они выпали из действительности: Люси целовала Тумнуса, и ничто не было столь же ярким, как этот крохотный момент слияния. Но сегодняшней ночью их кровь бурлила не только от желания, но и от необузданной страстности, охватившей всех вокруг, и каждому отводилась своя роль. — Что ж, — они отстранилась друг от друга, кончики ушей Тумнуса покраснели. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь твоей памяти. Разгорячённая поцелуем и сидром, Люси присоединилась к Кирас как раз в тот момент, когда лунный свет начал отражаться от заснеженных дорожек, отбрасывая на танцоров голубоватое сияние. Те, кто не оказался достаточно удачливым, чтобы дотянуть до восхода луны, были отправлены наружу поцелуем, щипком или угодившим в лицо снежком в зависимости от предпочтений бывалых танцоров и теперь наблюдали со стороны, веселились или спали, пока остальные трудились. Потому что это и была своего рода работа. Сложность движений требовала усердия и сосредоточенности. Непрестанное перемещение участников по кругу и изменяющиеся углы полёта снежков требовали от танцоров постоянного внимания. Нужно было следить за тем, что делается рядом и вдалеке, двигаясь почти непрерывно. Люси никогда не занималась ничем подобным. Самым близким к этому была битва, для которой требовалась сосредоточенность и внимание к происходящему, рефлексы наготове и чёткий ритм, столь важный для сохранения самообладания. Но танец, в отличие от боя, приносил удовольствие, радость от усилий и преодоления сложностей, волнение от продолжения сражения, в котором никто не подвергался опасности. Как ново и чудесно! Люси гордилась тем, что заслужила место в рядах танцоров. Но сильнее гордости было осознание того, что она вписалась в их круг и ничем не выделялась среди остальных: фавнов, дриад, гномов и других нарнийцев, хоть и была здесь единственным человеком. Люси поняла, что прежде проходила всего лишь разминка. Тренировка перед настоящим выступлением. Теперь настало время истинного Танца, подлинной музыки. Музыканты берегли свои лучшие песни и полные лёгкие воздуха ради этих часов: когда луна, молодая и скромная, проливала свой бледный свет на поблёскивающий снег, и совы ухали в знак одобрения, и наблюдатели топали ногами в такт заразительному ритму, подбадривая танцоров… Всё это было у них в крови: дикость Зимы, истинная и незапятнанная. Танцоры не могли не двигаться. Они должны были выпустить её наружу, любым путём, любым способом. Вольные нарнийские мелодии вихрились вокруг неё. Люси приближалась к ним и отступала, будто они были другими танцорами, между которыми она могла кружить. Звуки мелодий танцевали вместе с ней, ласково прикасаясь, подмигивая во тьме, то нежно, то яростно и неистово. Они были старыми друзьями и новой любовью. Происходящее казалось очень правильным, и Люси знала, что никогда ещё не чувствовала себя так хорошо, как в эту ночь. Сквозь тканое полотно звуков в этом холодном кристально-чистом воздухе Люси смогла различить призрачную нить мелодии. Та поднималась, кружась, всё выше и выше, и была заунывна как сам ветер, который свистел в ушах и растрёпывал волосы. Затем к ней присоединилась вторая мелодия, ниже, гармоничнее, она вела, пока первая занималась печальными плетениями. Ох, что же она хотела? Люси обернулась, страстно желая дать мелодии всё, что та пожелает... И была захвачена взглядом Тумнуса. Мгновение он смотрел на неё поверх флейты. В его ореховом, нежном и страстном взгляде была согревающая до кончиков пальцев теплота. Люси могла видеть его лишь в маленький просвет между её рядом, находившимся неподалёку от музыкантов, и кольцом гномов, однако она не могла оставаться на месте, потому что сейчас должен был быть тот поворот, лоза, вьющаяся вокруг… Но от одного этого взгляда Люси почувствовала покалывание по всему телу, ощутимее (и гораздо приятнее), чем при обморожении. Она позволила мелодиям, выпущенным Тумнусом на свободу, окутать её. Они неумолимо затягивали её всё глубже в бледную магию лунного безумия, диковинного и милого, стремительного и полного вечности. И она просто... танцевала.* * *
Луна всё ещё стояла высоко, когда чьи-то руки выдернули Люси из круга, — твёрдые деревянные руки дриады, и передали в другие руки, те, что прижали её к себе, позволяя телу понемногу успокоиться. Снег ослепил Люси, и она пыталась проморгаться, чтобы разглядеть… но, разумеется, она и так знала, кто именно обнимал её. Она стянула перчатки и взяла Тумнуса за руки, ощущая лёгкий пушок на их тыльной стороне и неизменное тепло. Нет, холод! Руки были такими холодными. Люси было жарко под мехами, от непрерывного кружения в танце она горела точно в лихорадке, и прилипшая к коже шерстяная ткань стала влажной от пота. Люси прижала ладони Тумнуса к груди. — Тумнус, тебе нужно согреться. Ты очень долго играл. — А тебе нужно обсохнуть, иначе замерзнешь. Ты танцевала даже дольше, чем я играл. Обняв Люси за талию, Тумнус увёл её от музыки и танцев, которые, вероятно, продолжатся до самого рассвета, в сторону леса, туда, где горели небольшие костры, свет которых был едва различим сквозь деревья, и где на камнях стояли кружки с горячим сидром. Волчица шагала за ними следом. Люси с жадностью осушила свою кружку. До этого момента она и не осознавала, как сильно хочет пить. Вторую кружку она пила медленнее, глядя на Тумнуса. Их взгляды снова встретились, в глазах Люси продолжал сиять огонёк танца. — Не хочу, чтобы это заканчивалось, — призналась она, чувствуя себя немного смущёенной, хотя для этого не было причин. — И не нужно, — уверил её Тумнес. Он провел её к беседке из переплетённых ветвей лавра, в которой Люси переодевалась. Кирас тогда пришлось наклонить голову при входе, для них же низкий проём не стал проблемой. Асена опустилась на землю прямо у входа. Единственным источником освещения внутри оказалась маленькая мерцающая лампа, — свет луны и звезд не мог пробиться сквозь навес и заросли лавра. — Сюда принесли твои вещи: сумки, спальный мешок — всё, за исключением Лламрей. Тебе следует переодеться в сухое, прежде чем выйти и насладиться остатком ночи. Оставаться в мокрой одежде, чтобы подхватить простуду и умереть, совершенно ни к чему. Это стало бы слишком жутким концом, не находишь? Я буду рядом, если понадоблюсь... И Тумнус повернулся, чтобы выйти наружу. Люси поймала его за руку. — Или можешь остаться, потому что нужен мне. Тумнус остановился и, полуобернувшись, взглянул на неё, на лице его медленно появилась та тихая улыбка, что принадлежала только ей одной. Люси обвила его руками, уткнулась носом в местечко под узлом толстого шарфа и почувствовала там тёплую кожу. Ее пальцы скользнули по его груди, вниз по линии шерсти, разделяющей живот. Кожа Тумнуса была холоднее, чем обычно, что напомнило ей об изначальных планах. — Нам обоим нужно согреться, — Люси была верна себе, и её слова звучали и как утверждение, и как приглашение. Тумнус кивнул. — С чего начнем? Люси расстегнула застёжку плаща — вскоре она снова захочет зарыться в его меха, но до тех пор он будет только мешать — и повернулась так, чтобы Тумнус смог добраться до шнуровки её платья. — Нужно снять нижний слой одежды, — Люси чуть повернула голову и, посмотрев на Тумнуса из-под ресниц, обрадовалась тому, каким взволнованным он выглядел. Она всё ещё могла его смутить. Хорошо. Тумнус храбро потянулся к шнуровке. От холода его пальцы стали немного неуклюжими, но прикосновения были нежными, а движения — смелыми. Когда завязки достаточно ослабли, Люси выпуталась из платья с длинными плотными рукавами и юбками, и вот тогда-то на неё и обрушился настоящий холод, ведь влажная шерстяная ткань, прилегающая к коже, так и осталась влажной. Люси задрожала, прильнув к голой груди Тумнуса. — Как у тебя получается не мерзнуть? — Отрасти шубу, как у меня, и узнаешь, — улыбнулся он. Люси только рассмеялась и провела пальцами по тонкому слою шерсти, покрывавшему его кожу выше пояса. Когда растёшь в Нарнии, подобные вещи кажутся совершенно естественными. — Научи меня, как, и я попробую, — Люси провела ногтями по животу Тумнуса, по плавному изгибу мышц груди и положила ладонь на сердце. Большой палец игриво коснулся плоской ареолы соска. — Люси, — выдохнул Тумнус. По телу побежали мурашки, и не только от холода. Люси хотела повторить движение, но дрожь будто бы подтолкнула Тумнуса к активным действиям. Он взялся за край её шерстяного жилета и туники. Не произнося ни слова, Люси подняла руки, ткань скользнула по голове. Серебристые ветки платана, вплетённые в волосы, не сдвинулись с места, однако вокруг головы осталось небольшое обрамление из выбившихся волос, а на груди — простой топ. — Думаю, это тоже нужно снять, — прошептала Люси, расстегнула топ и отправила его к другим вещам. Она видела достаточно грудей, чтобы понимать, что в её собственной нет ничего особенного, хотя, по её мнению, грудь была вполне нормальной и довольно приятной на ощупь. Тумнус, должно быть, повидал бесконечно больше грудей за свои сто тридцать лет (всегда было странно вспоминать об этом!), учитывая, что множество существ, живущих в Нарнии, обходилось вообще без одежды. И всё же от его взгляда, нежного, как сама ласка, и пронизанного желанием, Люси просияла. — Прикосновения помогут нам согреться, — сказала она. Люси взяла руку Тумнуса и положила между своих грудей. Его ладонь повторила путь, проделанный ее рукой несколькими мгновениями ранее, — та заскользила по гладкой коже, пока не нащупала бугорок соска. Люси снова задрожала — и от удовольствия, и от холода. Она взяла свой подбитый мехом плащ, который был достаточно сухим, и накинула на них обоих, словно уютную и тесную палатку, а затем потянула Тумнуса на землю, на спальный мешок. — Нам это поможет, — сказала Люси и скользнула ладонями по рукам Тумнуса. — Теперь всё это чудесное тепло не пропадёт даром. Чем больше Тумнус прикасался к ней, а она — к нему, тем больше жара исходило изнутри и струилось по ним обоим. В конце концов, Люси оказалась у него на коленях, обнажённая выше пояса, но в брюках и сапогах. Люси рассмеялась, целуя Тумнуса: обстановка казалась ей на редкость романтичной, при других обстоятельствах и если бы они не настолько хорошо знали друг друга, она чувствовала бы себя очень неловко. — Люси, — на этот раз ее имя прозвучало иначе. Тумнус почти прорычал его. Люси крепче обхватила коленями его бедра. — Такими темпами, — пробормотала она ему в шею, — мы не успеем всё с себя снять. О, ну и ладно... Слова Люси оказались пророческими. Она прижималась к Тумнусу, его ладони скользили по её обнажённой коже, лаская, Люси перебирала пальцами мех на его теле, пока они оба не достигли критической точки и не расправились с преградой в виде штанов и нижнего белья, стащив их вниз по бёдрам насколько позволила натянувшаяся до предела ткань. Люси запустила пальцы в кудри Тумнуса. — Согрей меня. — Ваше величество, — промурлыкал тот ей на ухо, и его округлый конец, вынырнув из густого мехового гнезда, пробрался внутрь неё. Люси переплела пальцы и стала покачиваться на нём. Восхитительный жар исходил из места, где они соединялись и двигались, и в том было двойное удовольствие: быть вместе с Тумнусом и ощущать, как внутри всё плавится и тает. Необузданность, что бурлила в крови Люси под луной, под звуки песен Тумнуса наконец-то нашла выход. Она была дикой и, вырвавшись на свободу, она мчалась стремглав, галопом. Руки Люси нащупали опору... рога, короткие и тупые... и она провела большими пальцами по их кончикам. Тумнус издал какой-то гортанный звук. Люси скакала на нём, прижимаясь всё крепче. Они не испытывали никакого стыда от того, как жадно соприкасались их бёдра: её обнаженная кожа, его покрытые густой шерстью ноги под её ягодицами. Всё было так, как и должно быть. Она хотела его всего, и чтобы всё в нем принадлежало ей. Окружавшие их заросли лавра хранили созвучие стонов. Но, возможно, луна слышала их дуэт высоко над кронами деревьев. Они были не единственными нарнийцами, кто совокуплялся в этом лесу под звуки далёких барабанов, уханье сов, топот ног, высокий сладкий вой флейт, скрипок и голосов. Они стали лишь частью большего, добавляя свою малозаметную мелодию к остальным. И когда звёзды засияли перед глазами Люси, и Тумнус отправился по её стопам, они сыграли свою роль в ночи Большого снежного танца. Продолжаться дальше той предстояло без них, потому что они уснули в объятиях друг друга под грудой плащей, и отголоски музыки звучали в их снах.* * *
Люси медленно просыпалась под убаюкивающее пение утренних певчих птиц, прижимаясь к тёплому телу обнимавшего её Тумнуса. Другой музыки не было. Люси пошевелилась, зарываясь поглубже. Каждая частичка тела чувствовала насыщение, болели какие-то новые мышцы. Воспоминания о том, что произошло ночью, нахлынули на неё, и от полнейшего изумления у неё защипало в глазах. Люси моргнула, пытаясь прогнать внезапные слёзы и сон. Она теснее прижалась к груди Тумнуса и почувствовала, что он тоже пошевелился. Должно быть, он не спал уже какое-то время, потому что, когда она посмотрела ему в лицо, глаза выглядели ясными. И откуда-то — должно быть, он всё-таки владел магией, ей никогда не удавалось понять, где он умудряется прятать вещи — он достал хорошо потертый, застиранный носовой платок. — Он понадобится нам обоим, — произнёс Тумнус, и Люси заметила предательский блеск в его глазах. — Заодно мы можем привыкнуть делиться.