Мальчик и дьявол

      Марк дернул за ворот рубашки. Дрожащие пальцы никак не могли поймать пуговицы.       — Не спеши.       Кальяс перехватил его ладони и склонился для поцелуя. Он целовал его до того долго, пока на рубашке не осталось ни одной застегнутой пуговицы. Ткань соскользнула с плеч. Холод тронул согретую кожу, Марк поёжился.       Кальяс сидел у его ног. Маленькая кровать не могла уместить их обоих. Кожа коснулась кожи. Слишком интимно и горячо. Марк был к этому не готов.       — Посмотри на меня, — попросил Кальяс. От шумящей в ушах крови Марк слышал его голос будто издалека. Медленно выдохнув, он поднял встревоженный взгляд. — Я не сделаю ничего против твоей воли.       Это было правдой и в неё искренне хотелось верить, но тело помнило слишком много: и то, как пальцы впивались в костяную спинку кровати; и то, как лоб прижимался к холодной стене; как кровь стучала в висках, а голову стискивал огненный обруч.       Марк испуганно дёрнулся, когда Кальяс наклонился и коснулся носом его лба. Темные волосы упали на обнаженные плечи, щекоча кожу.       — Поговори со мной.       — Я всё порчу, — прохрипел Марк, сглатывая ком в горле. Столько времени понадобилось, чтобы научиться доверять друг другу. И вот короткое воспоминание, словно ловко выпущенная стрела, укололо в самое уязвимое место в самый важный момент.       — Перестань, — устало вздохнул Кальяс и поцеловал его в лоб. — Хочешь, просто поспим?       — Нет, — замотал головой Марк, — нет, я… доверяю тебе.       Он споткнулся на полуслове, фраза звучала непривычно.       — Можем сделать это в другой раз. Можем вообще никогда этого не делать, если не хочешь. Это ничего между нами не изменит.       — Другого раза может не наступить. Я принял решение. Не хочу умирать с паршивыми воспоминаниями о тебе.       Кальяс поморщился, будто эти воспоминания причиняли боль и ему.       — Я не буду снова заставлять тебя.       — Я сам тебя прошу.       — Когда ты дрожишь и плачешь от моих прикосновений, как это выглядит? Что мне прикажешь делать? — Кальяс отстранился. Голос прозвучал раздраженно, словно вибрация холодного металла от удара о камень.       Какое-то время Марк молчал, хмуро разглядывая качавшийся на его шее серебряный кулон — полумесяц, заслоняющий восьмиштральное солнце — символ двуликой веры.       Марк решился подвинуться ближе и привстать. Чужое тепло прильнуло к коже, от коротких вздохов закружилась голова. Он задумчиво собрал рассыпанные темные волосы, откидывая их Кальясу за спину, и положил ладони ему на плечи. Следя за собственными пальцами, провел по теплой коже, будто в священном трансе, и уместил руки на шее. В глаза не смотрел, боялся передумать. Зато губы были почти рядом. Марк несмело потянулся к ним. Собственное дыхание дрожало, как пламя свечи.        — Пожалуйста, — прошептал он.       Застигнутый врасплох таким откровением, Кальяс замер, бездыханно принимая робкие поцелуи на своих губах. Он держался так долго, как только мог, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за стеснительными, изучающими прикосновениями тонких пальцев Марка. Точно невесомое перышко, они оглаживали подбородок, скользили по шее, льнули к плечам.       В конце концов холодное спокойствие Кальяса раскололось. Он сдался. Привычно лизнул Марка в губы, заставляя их раскрыться, чтобы скользнуть языком в теплый рот и завладеть целиком. Он обхватил Марка за талию, притискивая к себе. Кожу царапнули острые когти. Усилием воли Марк заставил себя не дрожать. Пытался прогнать из головы все непрошеные образы, громоздившиеся на коже, словно призраки на могильной земле.       — Нравятся поцелуи? — усмехнулся Кальяс, ненадолго прервавшись и опустившись к изгибу шеи. Марк не увидел, но почувствовал его улыбку.       — Да, — он прошептал это одними губами, и тут же зажмурился от удовольствия, когда Кальяс слегка прикусил зубами нежную кожу выше ключицы. Ладонь прошлась по бедру и потянула вниз ткань брэ. Та соскользнула, оголив мягкие светлые бедра, согретые в простынях. Кожа в мгновение покрылась мелкими мурашками. Тёплый и мягкий член не подавал признаков возбуждения.       Удушающий румянец пополз по шее, щеки Марка покрылись пятнами от стыда. Он почувствовал, как холодеют кончики пальцев. Дернулся, чтобы прикрыться лежащим поблизости скомканным одеялом, но Кальяс мягко убрал его руки.       — Это неважно, — выпалил Марк, становясь совсем пунцовым, — Это ничего не значит.       Кальяс покачал головой, словно это было для него очевидным, и отодвинулся. Он не выглядел расстроенным, скорее мрачным. Подогнул одну ногу под себя, свесил вторую с края кровати. Копыто глухо стукнуло в деревянный пол.       — Я просто… никогда этого не делал, — растерянно добавил Марк, комкая под собой одеяло и раздражаясь из-за того, что пришлось оправдываться.       Он старался проглотить стыд и упрямо отводил взгляд от бледных рук, нырнувших в складки мантии на спинке кровати и доставших тонкий стеклянный флакон. От длинных пальцев, острыми когтями откупоривающих маленькую круглую крышку. От того, как переливаются в пламенном свете капли масла. Он пытался отвести взгляд… и не мог.       — Молодой господин любит что-то, помимо поцелуев? — мягко спросил Кальяс, склоняя голову к плечу и роняя на одеяло волну черных волос.       — Со мной больше не случалось ничего…       — В таком случае позволишь узнать? — опередил его Кальяс, наклоняясь и оставляя сладкий поцелуй на губах. Его руки были заняты чем-то иным. В полутьме мелькнули тени, Кальяс растёр масло на кончиках пальцев.       Марк напрягся.       — Это больно?       — Ничего из того, что больно.       Облегчения не наступило. Похоже ли это на то, что было в прошлый раз?       Марк не успел представить. Мысли сбились в кучу, когда Кальяс осторожно толкнул его на подушки, обхватил за бёдра и подтянул поближе к себе. Изящные ножки непроизвольно уперлись в теплый пресс и едва заметно задрожали, когда Кальяс обхватил голени, погладил и плавно развел. Марк зажмурился. Это было… слишком лично, слишком уязвимо для него. Близость чужой наготы обычно вызывала смущение, но у него просыпался лишь страх. Хотелось выпрыгнуть из кровати и сейчас же сбежать.       Они замерли на какое-то время. Кальяс молчал, осторожно поглаживая нежную кожу, и Марк схватился за эту паузу, как за соломинку, чтобы успокоить бушующее сердце.       Ничего страшного не случилось. Он знал, на что идёт. Он этого хотел. В эту ночь и только в эту ночь он позволит этому случиться снова.       И больше никогда.       Прохладная капелька упала во впадинку ключицы. Марк не смог её увидеть, но он почувствовал, как масло игриво растекается по разгоряченной коже. Будто запах, всё время окружавший Кальяса, вышел из берегов и проник глубоко под кожу. Тяжесть окутала голову, точно опьянение.       — Это колдовство? — поморщился Марк, пытаясь приподняться и посмотреть, но Кальяс без усердия надавил ладонью на его грудь и опустил обратно.       — Проверь.        Он прошелся пальцами у Марка по шее, погладил длинный уродливый шрам, тянувшийся до середины щеки, и потёр мягкие мочки ушей.       Марк откинул голову на подушку и закрыл глаза. Тепло, расходившееся от Кальяса, дарило непривычное покалывание. Марк попробовал мысленно поймать его, ухватиться за тонкую нить энергии, тянувшуюся от кончиков пальцев, что скользили вниз по шее, очерчивали выступающую ключицу и массировали плечи. Сосредоточение прогоняло страх.       Всего-то нужно было пробраться по этой ниточке к владельцу, найти связь и разорвать её. Но всё то, что Марк старательно нащупал, ускользнуло от него, как солнечный зайчик, когда масло растеклось по груди, и горячая ладонь вслед за ним огладила распростертые мышцы. На мгновение пальцы замерли у мягких сосков. Марк вздрогнул от неожиданно резких ощущений, когда Кальяс помассировал их, утопив в капельках масла.       — Это невозможно, когда ты… — прошептал Марк, пытаясь схватить Кальяса за руки, но тот увернулся и засмеялся.       — Лежи спокойно.       Пальцы пересчитали ребра, обведя каждое острыми кончиками когтей, и опустились к животу. Когда масло заполнило пупок и тонкими струйками разбежалось по коже вниз, к светлому покрывалу, в комнате вдруг стало слишком жарко.       — Как оно работает? — нетерпеливо выдохнул Марк.       Поддавшись непонятному порыву, он потянулся за поцелуем, но Кальяс только лизнул его в приоткрытые губы и прижал обратно к кровати.       — Думал, ты мне расскажешь.       Покалывание под каждым прикосновением становилось всё приятнее.       Холодный ветерок из открытого окна ласкал разгоряченный лоб, играя с прядями волос, в то время как требовательные пальцы медленно ласкали его бока, массировали выступающие тазовые косточки и плавный изгиб там, где начинается бедро. Когти едва касались нежной кожи. Совсем не больно, но, когда это случалось, у Марка замирало сердце.       — Я не могу думать так…       — Да? — довольно шепнул Кальяс, склонившись к нему, — Значит, это тебе тоже нравится?       Марк сонно кивнул, обнаружив улыбку на своём лице. Горячее дыхание коснулось мочки уха:       — Повернёшься для меня?       Марку враз стало так жарко, что он непроизвольно резко вздохнул и не сумел удержать странный звук, вырвавшийся из горла. Тихий, сдавленный стон затанцевал на кончике языка.       Мысли рисовали продолжение касаний: влажные пальцы на пояснице, когти, царапающие изгибы позвоночника; тепло, перетекающее в тяжесть. В горячую лихорадку. В боль.       — Нет, я не хочу, — испуганно воскликнул Марк, напрягаясь всем телом и готовясь обороняться. Он съёжился и вжался в покрывало.       Заметив это, Кальяс быстро поймал его ладони и потянул к себе. Коротко погладив тыльную сторону, он сжал пальцы и растёр их. Его собственные пальцы были горячими и влажными от масла.       — Я ничего не сделаю без предупреждения, помнишь?       Марк неуверенно кивнул. Он закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Всё оказалось гораздо сложнее, чем он себе представлял. Бессилие перед собственным страхом вызывало раздражение. Почему хотя бы в последнюю ночь эти мысли не могут отпустить его?       Кальяс погладил каждый из его пальцев, а потом нежно потёр косточки на запястьях. Прикосновения приятно отвлекали.       — Вот так оно работает? — несмело улыбнулся Марк, — Расслабляет?       — Нет. Колдовство лишь в том, что я его создал. И больше ничего. Оно никак на тебя не влияет, только…       — Пахнет как ты, — улыбка у Марка расцвела ярче.       Немного подумав, он добавил:       — Пожалуй, мне нравится и это тоже.       Кальяс поднес его ладонь к губам и поцеловал пальцы.       — А если мы совместим?       Вопрос прозвучал странно. Для Марка сегодня все было странным: слишком мокрым, щекотным, приятным. Всё так сильно отличалось от его скудного опыта, что каждое новое ощущение было маленьким открытием.       Поцелуи легли на плечо. Медленные и мокрые, покрывающие косточку ключицы, тёплую шею и подбородок. Мысли рассыпались, точно бусы — упрыгали по всей комнате, ищи теперь каждую, собирай воедино.       — Ты хочешь всего меня облизать? — пробормотал Марк, чувствуя, как ускользают мысли.       — Можно попробовать, — бесцеремонно отозвался Кальяс, оставляя россыпь красных следов на его шее. Марк задохнулся, непроизвольно заёрзав. Тело заныло от непреодолимой потребности. Он потянулся за объятиями.       Кальяс опять засмеялся:       — Значит, это тебе тоже нравится?       Не ответив, Марк губами нашел его рот. Внизу живота разливалось пламя, словно кто-то капал на кожу горячий воск от таявшей свечи — не обжигает, но горячо.       Он попробовал ухватиться за это чувство. Чтобы не осталось больше ничего: ни дрожи, ни сомнений, ни фантомной боли, ни страха. Только колотящееся сердце и странная, глубинная, почти животная потребность.       И чем сильнее Марк концентрировался на этом, тем сильнее кружилась голова и тем стремительнее расплавлялись мысли, превращаясь в неясный гул. Каждая клеточка тела о чем-то просила, и Марк не знал, как ответить на этот зов. Хотелось всего: прижаться ближе, теснее, теплее. Чтобы поцеловал глубже и настойчивее, чтобы не только в губы — везде. И руки, чтобы дотронулись, погладили, прижали, царапнули. Пожалуйста…       — Кальяс, я… — всхлипнул Марк, лихорадочно впиваясь пальцами в изогнутые рога, когда тот выцеловывал низ его живота, обводил языком пупок, опускался короткими укусами всё ниже и ниже — мимо тазовых косточек, к плавному изгибу бёдер.       — Что? — прервался он, поднимая подёрнутый тьмой взгляд.       — Пожалуйста…       — Это тоже нравится? — голос звучал хрипло и низко, словно Кальяс сам с трудом сдерживал себя. — Или мне остановиться?       — Нет, — запаниковал Марк. Сердце ухало так громко, что заглушало даже собственный голос. — Я не знаю…       — Не знаешь?       Глаза Кальяса в темноте сверкнули серебром. Он улыбнулся так, будто ни что на свете не удовлетворяло его сильнее чужих мучений.       Устыдившись, Марк хотел было ответить, но слова перехватил задушенный стон, когда Кальяс прижался губами к его члену.       У Марка отяжелели ноги. Все потребности, находившие проявление в его теле, слились в одну единственную точку. Он обрадовался, что лежит, потому что будь иначе, непременно оказался бы на полу. Вместо него на пол перед кроватью опустился Кальяс, потянув Марка за собой к краю. Он обнял его бёдра, положив голени к себе на плечи, и снова прижал головку языком. Язык скользнул к основанию и обратно, оставляя на нежной коже мокрый след. И Кальяс поцеловал его так, как пару мгновений назад целовал в губы — влажно лизнул, а потом завладел целиком.       Марк упал на простыни, потерянно обшаривая глазами потолок, будто вот-вот на нём должны были проступить ответы на то, как это пережить. Никто никогда не трогал его так…       — А это нравится? — насмешливо позвал Кальяс, находя в простынях руку Марка и сжимая его пальцы. — Посмотри на меня.       Марк замотал головой, не найдя в себе силы ответить. Знал, что если посмотрит — сойдёт с ума. Тело поддавалось, предательски выгибаясь навстречу дразнящим движениям языка; мягким, но настойчивым ласкам губ; ритмично скользящим пальцам.       — Не посмотришь? Или не нравится? — спросил Кальяс, обхватив ствол крепче и помассировав головку большим пальцем.       Марк почувствовал его горячее дыхание каждой клеточкой тела. И то, как попал в сладкий плен губ; как, не совладав с собой, инстинктивно толкнулся бедрами вверх, и губы раскрылись для него, поглощая почти полностью. Из горла вырвался тихий всхлип, переходящий в стон. Тело зазвенело от удовольствия. Впервые Марк ощутил этот звон так глубоко и полно.       Когда Кальяс снова взял его целиком, у Марка задрожали колени. Он до боли ухватился за край кровати, выгибаясь в пояснице и изо всех сил сдерживая бесстыдное желание толкнуться ещё чуть-чуть, совсем чуть-чуть, капельку. Заполнить собой это влажное шёлковое тепло.       Опустив ноги на прохладный пол, он приподнялся и положил руки Кальясу на голову. Бездумно потрогал рога, перебрав в пальцах каждую бороздку, собрал темные пряди, упавшие на плечо, выгладил их, пропустил сквозь пальцы, сжал — всё, что угодно, лишь бы не вцепиться и не насадить его до самого конца. Взгляд то и дело ловил, кáк это было: влажно, ритмично и глубоко, вбирая до основания.       А как это ощущалось… о, богиня. Словно поцелуями стало возможно убить, и Марк стремительно приближался к этой сокрушительной гибели.       Напряжение, томящееся в каждой клеточке тела, сошлось в единой пульсирующей точке внизу живота, превращаясь в стыдливую нужду. Такую же знакомую, как и пугающую, горячую и конкретную. От неё стало так стыдно, что у Марка защипало в глазах. Грудная клетка задрожала.       — Подожди, подожди… — взмолился он, неосознанно потянув Кальяса за рога. Тот недовольно поморщился, но, когда поднял взгляд, тут же оторвался, облизывая губы.       — Что случилось? — прошептал он, поднимаясь и заглядывая Марку в глаза.       Будто загипнотизированный, тот следил за его ртом, который только что лизал и посасывал там, где никто никогда прежде. Где запрещено было касаться самому, дабы не будить тьму, которая так стремилась выплеснуться наружу.       Сглотнув, Марк потянулся к его губам, но Кальяс отстранился, беря его за подбородок и перехватывая взгляд.       — Что случилось? — повторил он.       — Если ты продолжишь, то я не смогу…это остановить.       От стыда горели даже кончики ушей. Он опустил глаза, боясь смотреть на Кальяса, и поддался теплым прикосновениям пальцев к своим губам. Голова всё ещё звенела, мысли путались.       — Не нравится кончать в рот?       — А тебе это нравится? — неуверенно спросил Марк, накрывая его ладонь. Пальцы переплелись, когти царапнули кожу.       — Мне нравишься ты, — пожал плечами Кальяс, словно не было ничего очевиднее. — Разве нужно что-то еще?       Марк не ответил, только задержал дыхание, когда Кальяс потянул его к себе. Его губы спустились по шее, расцеловали влажную дорожку вдоль пупка. И в этот раз, когда горячий рот накрыл член, плотно сжав губы и взяв сразу до самого конца, напряжение лопнуло, пульсируя и проливаясь глубоко в тёплый и влажный плен.       Кровь шумела в ушах, заглушая мысли. Марк упал обратно на кровать, не чувствуя онемевших ног и рук. Он не мог надышаться. Каждая клеточка звенела и сокращалась, словно затихающий оркестр после сердечной ноты. Перед глазами в полумраке плавали цветные пятна.       Матрас прогнулся, нарушая неподвижную бурю, кружившую его тело. Кальяс лег рядом, поперёк кровати, сбросив на пол скомканное одеяло.       Марк осторожно повернул голову, высматривая его во мраке догорающих свечей, и не мог насмотреться. Не мог оторваться, завороженный одним лишь его присутствием, его аурой, тьмой, исходящей от него. Существо из сказок и легенд, воплощение лунного лика во всей его непристойности и порочности — всё это он. И он принадлежал ему, Марку, всецело и до конца. Даже если конец наступит завтра. И нет никаких корон, оков и проданных душ между ними.       «Он мой просто так, потому что я — его» — подумал Марк и опустил взгляд к его губам. Всё ещё влажным и мягким, как если бы это было после долгих поцелуев. Впрочем, так оно и было. Но Марк знал, какие это были поцелуи. Что он только что сделал. С ним. Вот этими вот самыми губами.       Приподнявшись на локтях, Марк потянулся к ним, надеясь хотя бы на короткое касание. И получил сполна в ответ. Кальяс принял его поцелуй до последней капли, поддаваясь плавным движениям языка. У Марка по коже пробежали мурашки. Он действительно делал это.       Нацеловавшись до жжения в губах, Марк выскользнул из объятий и упал на кровать. Кальяс беззвучно рассмеялся, наклоняя голову к плечу и разглядывая его под новым углом.       — Не думал, что и это тоже.       — И я.